Политического либерализма при Александре II 14 глава

* * *

Таким образом, именно из создавшегося положения вытекала необходимость распустить Думу как можно скорее; а если не делать этого, — то надо было сформировать правительство из думского большинства, т. е. собственно из кадет. (По мнению даже самих кадет, не могло быть и речи об участии трудовиков в правительстве. В статье, опубликованной в журнале «Речь» от 18 июня 1906, Милюков объясняет это тем, что среди трудовиков нет людей достаточно подготовленных. Кроме того, по его мнению, сами трудовики не захотят отказаться от выгодной позиции безответственной оппозиции)¹⁷. В правительственных кругах рассматривались обе возможности. Тогдашний дворцовый комендант Трепов, человек в высшей степени влиятельный, считал желательным сформировать правительство из членов думского большинства или по крайней мере предоставить им важнейшие министерские посты, и об этом он вел переговоры с Милюковым. Напротив, Коковцов и Столыпин эту идею отклоняли (Столыпин был в то время министром внутренних дел в кабинете Горемыкина)¹⁸. На вопрос царя, «что же нужно делать, чтобы положить предел тому, что творится в Думе, и направить ее работу на мирный путь, Коковцов отвечал: «Политическая партия, из которой неведомый мне автор предполагает сформировать новое правительство (конституционно-демократическая партия)... в своем стремлении захватить власть слишком много наобещала крайним левым элементам и слишком явно попала уже в зависимость от них... Она сама будет сметена этими элементами, и я не вижу, на чем и где можно остановиться. Я вижу без всяких прикрас надвигающийся призрак революции...»¹⁹ Почти все советники царя были с Коковцовым одного мнения, и мысль о кадетском правительстве скоро было отброшена.

Наоборот, положительно принята была идея составить правительство, которое хотя и не будет состоять из представителей думского большинства, однако будет таким, что Дума все же станет с ним сотрудничать. Иными словами, еще существовало намерение добиться соглашения между народным представительством и государственной властью. Такое правительство называли «коалиционным», поскольку в состав его должны были войти как либеральные чиновники, так и умеренные представители общественности, в том числе и члены думской кадетской фракции. Инициатива исходила с обеих сторон. Со стороны правительства решение это предложено было министром иностранных дел Извольским. Со стороны Думы князь Львов представил сходную докладную записку… Столыпин принял эту идею, царь тоже одобрил ее. Несомненно с его ведома министры вступили в переговоры с многочисленными представителями общественности. Во главе этого коалиционного правительства по плану должен был стать Шипов. Дело сорвалось в основном потому, что Милюков отклонил этот план от своего имени и от имени партии к.-д., сообщив в то же время Столыпину, что готов составить правительство из членов кадетского думского большинства. Введенный в заблуждение переговорами с Треповым, Милюков был уверен, что идея чисто кадетского правительства одобрена царем и что вообще это дело решенное именно в этом смысле²⁰, а что Столыпин пытается помешать осуществлению этого замысла, чтобы обеспечить себе в новом правительстве пост министра внутренних дел²¹. Поэтому Милюков и занял бескомпромиссную позицию.

После этого Шипову стало ясно, что весь план просто неосуществим. «...Мне представляется несомненным, — сказал он Столыпину, — что если в образованный мною кабинет мне удастся привлечь только своих единомышленников, как например графа Гейдена и князя Львова, то такой кабинет встретит в Государственной Думе такое же отношение, как и кабинет И.Л. Горемыкина, причем этот новый кабинет, конечно, не может искать поддержки в традициях старого строя и будет поставлен в необходимость в самом скором времени, при неизбежном столкновении с Думой, подать в отставку»²². Исходя из таких соображений, Шипов посоветовал как Столыпину, так и царю, пытаться составить правительство, которое пользовалось бы поддержкой Думы, т. е. кадетское правительство. Иными словами, он высказался за возврат к плану дворцового коменданта Трепова.

Шипов считал, что председатель Думы Муромцев среди кадет самый подходящий человек для поста председателя Совета министров и что он скорее всего сумеет убедить свою партию в необходимости поддерживать правительство, председателем которого он является. Поэтому Шипов отправился к своему давнишнему приятелю Муромцеву, который, однако, отклонил его план, заявив, что вопрос этот уже решен центральным комитетом кадетской партии и Милюков уже чувствует себя премьер-министром²³. Муромцев подчеркнул, что считает нахальной попытку Шипова вмешаться во внутренние дела кадет. Эти слова Муромцева отражают своеобразный образ мышления: он, по-видимому, считал, что не только члены кадетской партии, а и люди, к ней не принадлежащие и в конце концов и сам царь, которому надлежало назначать премьер-министра, все обязаны подчиняться решениям центрального комитета кадетской партии. Однако гораздо важнее другое заявление Муромцева, из которого ясно, что он сильно сомневался в реальной возможности кадетского правительства справиться с положением. «По мнению Муромцева, — пишет Шипов, — в виду господствующего в стране возбужденного настроения в широких кругах населения и воспитанного в обществе политикой правительства вообще отрицательного отношения к государственной власти, никакой состав вновь образованного министерства при переживаемых условиях не может рассчитывать в ближайшем времени на спокойную и продуктивную государственную деятельность и не сможет сохранить свое положение более или менее продолжительное время. Неизбежны революционные вспышки, против которых правительство будет поставлено в необходимость принимать строгие репрессивные меры, а это вызовет несомненно недовольство в общественных кругах и лишит власть необходимой ей поддержки со стороны общества»²⁴. Только всегда самоуверенный Милюков продолжал утверждать уже в эмиграции, в 1921 году, в своей книге «Три попытки»: «Кадетское министерство во всяком случае было той первой зарубкой, на которой революционный процесс мог задержаться»²⁵. Однако этот оптимизм, не разделяемый (как видно из слов Муромцева) даже всеми членами к.-д. партии, был абсолютно чужд Столыпину и другим членам правительства. Я уже привел мнение Коковцова по поводу возможности кадетского правительства. Столыпин считал формирование такого правительства и главным образом назначение представителя кадетской партии на пост министра внутренних дел чрезвычайно опасным экспериментом и энергично ему противился. Кто оказался бы прав в случае создания такого правительства — оптимисты ли, как Милюков, или скептики, как члены правительства и такие кадеты, как Муромцев, — об этом можно теперь лишь гадать. Можно, однако, сказать следующее: то обстоятельство, что кадетская партия возросла вместе с революционной волной, ее связанность с социалистами и наконец наличие в ее рядах многих социалистически настроенных людей, которые считали осуществление социализма пока еще просто преждевременным, — все это должно было в значительной мере ослаблять кадетскую партию в борьбе с революцией. В 1917 году это и проявилось с полной отчетливостью²⁶.

* * *

После того как был отклонен план создания кадетского правительства, пришлось решиться на роспуск Думы. Горемыкин с самого начала считал это мероприятие неизбежным, однако и тут он вел себя в высшей степени пассивно, выжидая прямого приказания Государя²⁷. Царь же считал, что как раз правительству надлежит выбрать подходящий момент для роспуска Думы и предпринять нужные шаги для гладкого его выполнения²⁸. Очевидно это и стало непосредственной причиной ухода Горемыкина и назначения Столыпина на пост председателя Совета министров²⁹. Столыпин сначала придерживался мнения, что не надо спешить с роспуском Думы³⁰, но на основании губернаторских докладов он пришел к выводу, что ждать дольше нельзя, и так и доложил царю³¹.

7 июля 1907 года созвано было у Горемыкина заседание Совета министров. Собравшиеся министры узнали только, что Горемыкин у Государя и приедет позже. В девять часов сияющий Горемыкин вошел в помещение, где ожидали его министры, и заявил: «Ну вот! Поздравьте меня, господа, с величайшею милостью, которую мог мне оказать Государь: я освобожден от должности председателя Совета министров и на мое место назначен П.А. Столыпин, с сохранением, разумеется, должности министра внутренних дел»³².

Когда министры забросали его вопросами, Горемыкин отвечал, что самому ему необходим покой и он немедленно отправится спать, а все подробности они могут узнать от нового председателя Совета министров³³. Столыпин пришел приблизительно полчаса спустя и сообщил министрам, что Государь подписал указ о роспуске Думы, назначенном на 9 февраля.

Нельзя, однако, ни в коем случае считать назначение Столыпина торжеством реакции. Наоборот, назначение это было победой либеральных течений в бюрократии. Принимая назначение на пост председателя Совета министров, Столыпин в первую очередь настоял на том, чтобы министры, не согласные принципиально с конституционным строем, были заменены сторонниками либеральной линии³⁴. Кроме того он настоял и на том, чтобы новые выборы в Думу проведены были согласно избирательному закону от 11 декабря 1905 года и чтобы закон этот не подвергался немедленным изменениям, несмотря на то, что многие тогда уже считали эти изменения неизбежными³⁵.

Естественно возник вопрос, который уже давно задавали себе все и который и раньше часто обсуждался: не поведет ли роспуск Думы к серьезным сотрясениям. Столыпин был убежден, что не приходится опасаться беспорядков. Он был в этом совершенно уверен в отношении Москвы и Петербурга, но и в провинции он не ожидал в какой бы то ни было мере значительных эксцессов. Он считал, что умеренные элементы не примкнут к каким-либо демонстрациям протеста, а скорее всего примирятся с роспуском Думы как с печальной необходимостью. Столыпин сказал Коковцову, что из самой Думы доходили до него сведения, что «немалое количество людей начинает и там понимать, какую опасную игру затеяли народные представители, и в числе главарей даже кадетской партии есть такие, которые далеко не прочь от того, чтобы их распустили, так как они начинают понимать, что разбуженный ими зверь может и их самих смять в нужную минуту»³⁶. И на самом деле роспуск Думы не привел ни к каким революционным эксцессам. Даже изданный депутатами распущенной Думы в Выборге призыв к народу не получил никакого отклика. Россия устала от революционного напряжения, а в кругах интеллигенции, по крайней мере, отдельные лица начинали понимать, что главная опасность для развития России в либеральном направлении грозит не справа, а слева. В земских кругах это сознание было еще яснее и еще шире распространено.

* * *

Прежде чем закончить историю Первой Думы, — Думы «народного гнева» — как называли ее в левых радикальных кругах, или Думы «политического легкомыслия и государственной неопытности», как характеризовал ее Витте в своих мемуарах, — хочу еще упомянуть о правой оппозиции в Первой Думе. Она глубоко отличалась от оппозиции во Второй Думе. В состав ее входили не противники конституционного строя и либерализма, а представители умеренного земского либерализма.

Роспуск Первой Думы был роспуском нижней палаты, предусматривавшимся основными законами, так что это правительственное мероприятие никак не могло быть объявлено антиконституционным. Основные законы, думский устав, избирательный закон — все оставалось по-прежнему в силе, и ни один пункт в них не был изменен.

Решено было, значит, при выборах во Вторую Думу сохранить прежний избирательный закон. Но большинству давно уже было ясно, что если и Вторая Дума не пожелает сотрудничать с правительством и соблюдать конституцию, то станет неизбежным не только повторный роспуск Думы, а и изменение избирательного закона, иными словами, нарушение основных законов. Еще до роспуска Первой Думы началась разработка нового избирательного закона. Решение это было, однако, принято лишь скрепя сердце. Коковцов рассказывает, что Столыпин просил всех своих коллег хранить в полной тайне все планы и всю подготовительную работу по этому поводу. «Он (Столыпин) настойчиво указал на то, — пишет Коковцов, — что смотрит на пересмотр избирательного закона как на самую печальную необходимость, которую можно допустить только в самом крайнем случае, если не будет возможности избегнуть этой необходимости, и надеется даже, что этого не случится»³⁷. Коковцов также вспоминает, что и после разочарования во Второй Думе Столыпин с большой неохотой думал об это мероприятии. «Столыпин немало боролся с самим собой, прежде нежели он решился стать на путь пересмотра избирательного закона с бесспорным нарушением закона о порядке его пересмотра, и сделал это исключительно во имя сохранения идеи народного представительства, хотя бы ценою такого явного отступления от закона. И в этом отношении положение правительства вообще, и в особенности самого Столыпина, было поистине трагическое. Лично он был убежденным поборником не только народного представительства, но и идеи законности вообще... Если он и медлил с принятием этого шага, то только потому, что ему хотелось исчерпать все средства, чтобы избегнуть конфликта с законностью, и решиться на этот шаг только тогда, когда сама Дума откажется помочь ему в его стремлении избегнуть нового конфликта»³⁸.

Вначале Столыпин пытался обеспечить сотрудничество со Второй Думой, поспешно приступая к разработке широкой программы либерального законодательства, с тем, чтобы с первого же дня предоставить Думе достаточно материала для серьезных занятий; кроме того он исключил из правительства антилиберальных представителей бюрократии и заменил их людьми, симпатии которых к конституционному строю не подлежали сомнению.

Либеральная программа правительства изложена была в заявлении, с которым Столыпин предстал перед Второй Думой. Предусматривались, однако, и некоторые мероприятия, не упомянутые в заявлении. В этой связи надо в первую очередь упомянуть о намерении в значительной мере упразднить ограничения прав евреев. Совет министров наверное не собирался немедленно предоставить евреям полное равноправие, тем не менее он собирался возможно скорее отменить целый ряд ограничений. В этом смысле правительством были приняты решения, а Государю представлен был журнал Совета министров, содержавший эти резолюции. Однако Государь не утвердил этот журнал. В сопроводительном письме, с которым Николай II вернул протокол Столыпину, мы читаем: «Несмотря на вполне убедительные доводы в пользу принятия положительного решения по этому делу — внутренний голос все настойчивее твердит мне, чтобы я не брал этого решения на себя. До сих пор совесть моя никогда меня не обманывала. Поэтому и в данном случае я намерен следовать ее велениям. Я знаю, Вы тоже верите, что сердце царево в руках Божиих. Да будет так. Я несу за все власти, мною поставленные, великую перед Богом ответственность и во всякое время готов отдать Ему в том ответ»³⁹. «Ни в одном из документов, находившихся в моих руках, — пишет Коковцов, — я не видел такого яркого проявления того мистического настроения в оценке существа своей царской власти, которое выражается в этом письме Государя своему председателю Совета министров»⁴⁰. Это было для Столыпина большим разочарованием⁴¹.

ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВЕ 10

¹ См. по этому поводу важные объяснения у Маклакова. Первая Государственная Дума, стр. 20.

² Коковцов, ук. соч., стр. 173.

³ Коковцов, ук. соч., стр. 174.

⁴ Маклаков. Первая Государственная Дума, стр. 51.

⁵ Цитата по Маклакову. Первая Государственная Дума, стр. 54. Это высказывание Муромцева сильно напоминает уже приведенное в другом месте заявление графа Панина, после его назначения председателем редакционной комиссии для разработки законов об освобождении крестьян, относительно того, что подданный должен беспрекословно повиноваться воле монарха.

⁶ Стенографические отчеты Думы за 1906. Том I, стр. 3.

⁷ Маклаков. Вторая Государственная Дума, стр. 7.

⁸ Маклаков. Первая Государственная Дума, стр. 57.

⁹ Маклаков, там же, стр. 41.

¹⁰ Маклаков, там же, стр. 42.

¹¹ См. Т. Локоть (член фракции трудовиков в Первой Думе). Первая Дума, М., 1906, стр. 142.

¹² Цит. по Коковцову,т.1, стр. 186.

¹³ Сравнить у Маклакова. Первая Государственная Дума, стр. 146 и 148.

¹⁴ Мmе de Staёl, Considerations sur... la Révolution Française. Paris, 1818, v. I, Chap. XXIII, p. 431.

¹⁵ Коковцов, ук. соч., т. I, стр. 183.

¹⁶ Коковцов, там же, стр. 182 и 188.

¹⁷ Цитата по Маклакову. Первая Государственная Дума, стр. 192.

¹⁸ Ср. Коковцов, ук. соч., т. I, стр. 201.

¹⁹ Коковцов, там же, стр. 199.

²⁰ Наверное это была ошибка. Наоборот, по всей вероятности, царь или совсем ничего не знал о переговорах Трепова с Милюковым, и инициатива Трепова была чисто личной, или же он не утвердил его плана.

²¹ Маклаков. Первая Государственная Дума, стр. 201.

²² Цитата по Милюкову. Три попытки, стр. 31.

²³ Милюков, там же, стр. 38.

²⁴ Цитата по Милюкову, ук. соч., стр. 38.

²⁵ Милюков, ук. соч., стр. 40.

²⁶ Ср. у Маклакова, стр. 409.

²⁷ Коковцов, ук. соч., т.1, стр. 203 и 205.

²⁸ Там же, стр. 203 и 209.

²⁹ Там же, стр. 212.

³⁰ Там же, стр. 188.

³¹ Там же, стр. 204.

³² Там же, стр. 210.

³³ Коковцов, ук. соч., стр. 218. Сравнить также у Витте (Мемуары) историю о якобы взятом обратно приказании о роспуске Думы. т. II, стр.319.

³⁴ Коковцов, ук. соч., стр. 214.

³⁵ Коковцов, ук. соч., стр. 175 и 232.

³⁶ Коковцов, ук. соч., стр. 204.

³⁷ Коковцов, ук. соч., стр. 235.

³⁸ Коковцов, ук. соч., стр. 259.

³⁹ Цит. по Коковцову, ук. соч., стр. 238.

⁴⁰ Коковцов, ук. соч., стр. 239.

⁴¹ Сравнить письмо Столыпина Николаю II от 10 декабря 1906 года в: «Былое», 1917, №5/6, стр. 3. Столыпин предлагал царю подчеркнуть в своей резолюции, что он принимает в принципе решение, предложенное Советом министров, однако считает правильным проводить в жизнь соответствующие мероприятия не на основе статьи 87, а нормальным законодательным путем. Интересно опасение представителей общественности, как бы правительство не отменило этих ограничений без согласия Думы. Они, конечно, нисколько не сомневались, что отменить их нужно и полезно, но считали, что таким образом ущемляются права Думы. См. Шипов, ук. соч.

 

 

Глава 11

ВТОРАЯ ДУМА

Партии во Второй Думе. — Правительственная декларация Столыпина. — Реакция партий на эту либеральную декларацию. — Неизбежность роспуска Думы.

 

Вторая Дума, так же как и Первая, не собиралась сотрудничать с правительством. Однако была и существенная разница между ней и Первой Думой по целому ряду вопросов; этого не надо упускать из виду. В Первой Думе возможно было чисто кадетское большинство. Во Второй Думе, с одной стороны, усилилось левое социалистическое крыло, с другой стороны, возникло правое крыло, просто отсутствовавшее в Первой Думе. Кадеты теперь уже не могли — даже если бы захотели — одни обеспечить умеренный курс думской политики. Они вообще не могли больше одни определять политическую линию Думы. Но в то же время они не могли и создать настоящую коалицию с правыми или с левыми партиями. Пропасть, разделявшая кадетскую партию от социалистов, значительно углубилась после роспуска Первой Думы. Теперь они хотели избежать роспуска Думы и добиваться всего именно через Думу. Это был четкий отказ от революционной тактики, которой все еще придерживались левые партии, но которая лишь выявила слабость революционных элементов и вызвала нарастание реакционных сил. Возможно, позиция кадетской партии имела и более глубокие причины: постепенное осознание опасности, которую несла революция как таковая для свободы и для превращения России в правовое государство. Бердяев одним из первых указал на эту опасность. Тут важно отметить, что он не был представителем земских кругов, а принадлежал к интеллигенции и был одним из основателей Союза Освобождения. Бердяев говорил о «проекте полицейской организации литературы, предложенном самоновейшим инквизитором г. Лениным...»¹ и озабоченно указывал на то, что повсюду господствуют фанатическая нетерпимость и трусость мысли, что люди по-лакейски преклоняются перед новыми лозунгами, такими как пролетариат, народ, революция, восстание.

Что же касается отношений конституционно-демократической партии с правым крылом во Второй Думе, то тут надо сказать следующее: в связи с обсуждением помощи нуждающимся областям, о которой кадеты хотели теперь говорить исключительно с деловой точки зрения, получилось так, что не только октябристы, но и все правые согласно голосовали за предложенное кадетами решение. Правительство же со своей стороны поставило это решение в основу своих дальнейших мероприятий². Маклаков по-видимому считает, что во Второй Думе могло образоваться более прочное большинство правых и умеренно-левых и что кадеты могли играть в этом большинстве ведущую роль³. Он думает, что многие из реформ, предложенных правительством в его декларации, были приемлемы и для умеренно-правых и для кадетской партии, а следовательно являлись основой для возникновения коалиции. Кроме того, если бы дошло до соглашения между умеренно-правыми и кадетами, крайне правые оказались бы вынужденными примкнуть к такой умеренноправой коалиции уже для того, чтобы не голосовать одинаково с социалистами и не бороться против правительства Его Императорского Величества, которое, со своей стороны, наверное стало бы сотрудничать с такой коалицией. Однако трудно всему этому поверить. Взаимная враждебность между кадетами и правыми была слишком уж велика, кроме того были между ними и подлинные принципиальные контрасты. В глазах правых депутаты левых партий никак не были теми «лучшими людьми», о которых говорил царь в своей тронной речи, они были просто шайкой, которую надо было выслать в Сибирь или во всяком случае поскорее разогнать. Если кадеты и не принадлежали прямо к этой «компании», то они считали ее достаточно хорошей, чтобы поддерживать с ней связь. Кроме того равнодушие кадет к старинным государственным традициям, в том числе и к самой монархии, их, по сути дела, республиканский умственный склад — делали их для правых депутатов ненавистными. Ведь представители крайне правого крыла убеждены были, что только возврат к традиционному неограниченному самодержавию может спасти Россию от катастрофы, а умеренно правая фракция видела в монархии краеугольный камень конституционного государства. Кадеты же со своей стороны (за очень немногими исключениями) считали реакционными и вражескими силами и правительство, и всех тех, кто стоит на его стороне.

Таким образом, следуя традициям Освободительного Движения и Первой Думы, и во Второй Думе образовалось левое большинство. Но на этот раз большинство это было чисто отрицательное, объединенное не общей программой, а лишь осуждением правительства и отказом от всякого с ним сотрудничества. Отдельные элементы этого большинства связаны были друг с другом исключительно оппозиционными положениями по отношению к правительству, и именно вследствие этого большинство это как будто нелогично, а на самом деле скорее справедливо, присвоило себе название «оппозиции».

Либеральный центр — т. е. партия мирного обновления и Союз 17 октября был в Думе очень слаб. Константинов от имени фракции мирного обновления заявил, что его партия не примкнет ни к правым ни к левым⁴. Эта партия возникла в Первой Думе, когда вокруг принадлежавшего к левому крылу октябристов графа Гейдена сгруппировались депутаты, одинаково осуждавшие и антиконституционные поступки правительства и революционные эксцессы⁵. В основе поведения этой партии лежали два принципа: борьба против всякого нарушения конституции, каково бы ни было его основание, и построение в первую очередь на этических началах всех освободительных тенденций⁶. И во Второй Думе партия эта считала своим долгом сопротивляться всем действиям и заявлениям как левой «оппозиции», так и правого крыла Думы и правительства, если они противоречили Конституции и вообще принципам правового государства. Они не намеревались поддерживать правительство Столыпина, несмотря на представленную им либеральную программу, потому что считали, что действия этого правительства часто являлись нарушением конституции и вообще тех принципов, которые лежат в основе правового государства. В общем, партия мирного обновления встала на точку зрения чистого либерализма и с этой точки зрения и критиковала всех остальных. Таким образом, можно сказать, что ее позиция походила на позицию тех членов кадетской партии, которые окапывались на позициях теоретического радикализма. Обе партии критиковали с точки зрения чисто принципиальной и теоретической. Разница же заключалась в том, что партия мирного обновления (в отличие от кадетской) так же решительно отмежевывалась от левых, как и от правых, и направляла свою острую критику и против антиконституционного поведения левых. Кроме того они исходили из принципов не радикальных, а либеральных.

Наоборот, октябристы и во Второй Думе готовы были поддерживать правительство. Поэтому часто бывало, что при голосовании они оказывались вместе с правыми⁷. Поскольку они представляли собой совсем маленькую группу и в большинстве своем были скромными провинциалами, среди которых отсутствовали талантливые ораторы, могущие обосновать и сформулировать партийную точку зрения, неясно было, что они голосуют за правительство по совершенно иным причинам, чем, скажем, крайне правая фракция, т. е. что они в первую очередь хотят поддержать именно либеральную программу правительства.

Таким образом, даже у либералов не нашел Столыпин подлинной поддержки своей либеральной программе. Одни (партия мирного обновления) заняли по отношению к его кабинету оппозиционную позицию. Другие (октябристы) терялись среди тех, кто поддерживал правительство, но поддержка которых была Столыпину значительно менее приятна, чем можно было думать. Конечно он должен был приветствовать наличие в Думе вообще кого-то, готового протянуть руку правительству. Однако поддержка справа связана была для него с неприятностями, в которых он прекрасно отдавал себе отчет. Прежде всего поддержка правых — а особенно крайне-правых — дискредитировала либеральную программу в глазах кадет. Из того обстоятельства, что враги всякого либерализма, а в частности конституционного строя, поддерживают либеральную правительственную программу, кадеты вполне могли сделать заключение, что либеральная декларация — просто маневр, направленный на то, чтобы усыпить бдительность общественности и беспрепятственно проводить на самом деле реакционную политику⁸. А Столыпин считал, что одно из самых важных его непосредственных заданий — это именно получить согласие кадет на либеральную программу правительства и вообще привлечь их к сотрудничеству с правительством. Ведь только успешное выполнение этого задания могло помешать роспуску Думы, а Столыпин сначала во что бы то ни стало хотел роспуска избежать. Кроме того, поддержка, оказанная Столыпину в Думе правыми фракциями и вообще реакционными кругами, повела к тому, что эти круги стали союзниками Столыпина, а поскольку далеко не все умеренные либералы согласны были это правительство поддерживать, они и стали почти единственными его союзниками. Таким образом, влияние этих кругов на правительство в какой-то мере было обеспечено, подобно- тому, как союз кадет с социалистами делал неизбежным социалистическое влияние на конституционно-демократическую партию. Хотя Столыпин впоследствии и боролся энергично с этим влиянием (что он смог сделать, когда октябристы в Третьей Думе стали большой партией, и он получил возможность опираться на них, чтобы сопротивляться правым), сначала его правительство было сдвинуто вправо больше, чем сам он желал, именно вследствие невозможности заручиться политической поддержкой нереволюционных и несоциалистических кругов общественности.

Итак, можно сказать, что Столыпин со своим правительством, составленным из бюрократов-либералов, и со своей либеральной программой реформ стоял перед Второй Думой совершенно один. Он или наталкивался на непримиримую враждебность, или находил поддержку, которая в конечном итоге могла ему только мешать при проведении в жизнь его программы.

* * *

Либеральная программа, изложенная Столыпиным в большой речи в Думе 6 марта 1907 года, представляет собой одно из самых решительных наступлений либерализма во всей русской истории. В самом деле, Столыпин представил широкую и прекрасно построенную программу либеральных реформ. Очень важно внимательно изучить этот план. Ведь он оставался основой правительственной политики не только до смерти Столыпина, а и при его преемнике Коковцове, и даже можно сказать, хотя и с известными оговорками, что план этот определял всю правительственную программу до революции 1917 года.

В декларации своей Столыпин предложил Думе целый ряд законопроектов, а также указов, изданных на основании 87 статьи Основных Законов. Прежде всего он указал, что правительство подготовило ряд законопроектов, которые должны обеспечить терпимость и свободу совести, а с этой целью они регламентируют переход из одного вероисповедания в другое и создание религиозных общин, в то же время полностью устраняя любые правоограничения, связанные с вероисповеданием⁹. Далее он от имени правительства предложил законопроекты, долженствующие гарантировать неприкосновенность личности. Согласно этим законопроектам, арест, обыски и цензура корреспонденции могли иметь место только на основании судебного постановления. В случае полицейского ареста, законность его должна быть проверена судом в ближайшие 24 часа. Отклонение от этого правила допускалось только в случае войны или народных волнений, на основании нового закона о введении чрезвычайного положения; последний сам собой упразднял предыдущие¹⁰. Правительство также считало желательным, чтобы предварительное расследование по политическим преступлениям проводилось не жандармскими офицерами, а судебными следователями¹¹, причем адвокат-защитник должен допускаться к своему подзащитному и во время предварительного следствия¹², а в связи с упразднением должности земского начальника и волостных судов предполагалось создать новые местные суды¹³. Далее правительство предлагало изменить уголовно-процессуальный порядок таким образом, чтобы — не нарушая основных принципов процессуальных уложений Александра II — ввести в него то, что представлялось нужным на основании опыта, что соответствовало преобладающему научному мнению и уже принято было многочисленными европейскими государствами¹⁴. Новый (составленный Таганцевым) уголовный кодекс должен был полностью войти в силу и заменить старое уголовное право¹⁵; устарелый Устав о предупреждении и пресечении преступлений также должен был быть заменен новым полицейским уставом¹⁶.

⇐ Предыдущая27282930313233343536Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: