Из секретного доклада на закрытом заседании сената США 3 глава
Не случайно та сфера научных знаний и ненаучных представлений и те сопутствующие им массивы информации (или дезинформации), которые описывают и объясняют указанные процессы, называются политической экономией: центральным для политической экономии является не только и не столько вопрос об объективной эволюции экономической системы общества, сколько вопрос об управлении этой эволюцией, о сохранении либо преобразовании данной экономической системы в интересах тех или иных участников экономической деятельности. Поэтому культура политэкономического мышления во многом зависит от того, чего в нем больше - экономики или политики. Пора уточнить, что же такое экономика. Наше представление об экономических системах выражено в ряде работ, посвященных реформированию российской экономики. Оно не отделяет механизмов функционирования экономики от выходящих далеко за ее пределы целей, связанных с потребностями социума, в частности в его взаимоотношениях с природой. Очень в кратком изложении, экономика есть формы и методы хозяйственной деятельности человека, целью которой является удовлетворение потребностей и повышение благосостояния социума. А проводимые и экспериментируемые в новой России экономические реформы, вовсе не соответствуют этим целям. Об этом ясно свидетельствует наше утверждение о том, что “реформирование экономики - не самоцель, а путь создания адекватной отечественным условиям хозяйственной системы, обеспечивающей рост благосостояния народа и поддерживающей его социальное благополучие” (Р.А.Логуа. Особенности взаимосвязей экономических реформ и социальной политики в условиях перехода к рыночной экономике. М., 1999, с.5).
Исток явлений, подлежащих исследованию политической экономией и экономической наукой в целом, следует искать в глубокой древности - там, где берет свои корни всякая экономика вообще, то есть общественно организуемая система труда как взаимодействия человека с природой. Вот как описывается историческое начало экономики, например, в популярной книге А.Г.Мовсесяна и С.Б.Огнивцева “Краткая история мировой экономики и человечества. С обретением огня появилось свободное время, освободившееся от переваривания сырой пищи и поиска еды для обеспечения энергией, необходимой для ее переваривания. Вслед за технологическими изменениями последовали институциональные инновации. Организация первобытного племени существенно видоизменилась. Появились первые высокотехнологичные специальности типа “хранитель огня” и “мастер по горячей обработке пищи”. Сложность технологических процессов вызвала необходимость в совершенствовании языка. Теперь стало возможно кормить небольшое количество стариков (раньше их всех попросту уничтожали как балласт), которые явились естественными хранителями и передатчиками информации от поколения к поколению” (с.8 - 9). Конечно, авторов немного подводят стремление к упрощению изложения и увлечение юмором (как могли появиться “высокотехнологичные специальности” в условиях, когда хранителей и передатчиков информации “попросту уничтожали как балласт”?), но небольшие исторические и логические несуразности все-таки не помешали воспроизвести в целом правильную картину становления экономики. Собственно экономическая оценка такого перехода к эпохе систематического пользования огнем (как универсальным орудием труда и искусственным условием жизни) вытекает из факта высвобождения времени, что равнозначно приросту прибавочного продукта. Этот первый, наиболее важный шаг в становлении экономики оказался в тени следующего, более изученного историками сдвига: “с 10-го по 3-е тысячелетие до н.э. бурно развивались земледелие и животноводство. Этот период иногда называют неолитической революцией, имея в виду, прежде всего, революцию в первобытном сельском хозяйстве. В ее результате появилась возможность значительного увеличения производства продуктов питания, вызвавшая рост населения и начало обмена избыточными продуктами труда. Неолитическая технологическая революция привела к новой величайшей институциональной инновации – рынку, что в свою очередь берет начало и появление имущественных различий между людьми. Отсюда и зарождение и распространение рыночной экономики” (там же, с.12 - 13). А на наш взгляд – и хрематистики.
Такой экскурс в древнюю историю был необходим, потому что уже начало общественного производства, начало экономики объясняет взаимосвязь трех моментов, которые на протяжении всей известной человеческой истории служат одновременно способами и результатами экономического прогресса, соединяющими потребности человека и его усилия ради их удовлетворения: развитие технологии - производство прибавочного продукта - организация его использования (потребление, в том числе производственное, и обмен); следует отметить, что все названные три элемента имеют прямое отношение к развитию человеческого потенциала: а) к развитию индивидуальной человеческой силы, мастерства работника, его знаний и умений в соответствии с потребностями развивающейся технологии, б) к совершенствованию организации труда, форм его кооперирования, в) к развитию личности работника, его нравственно-психологических качеств, которые соответствовали бы необходимым при данном уровне технологии и производственной организации формам человеческой солидарности. В то же время данный исторический экскурс вполне достаточен, ибо все последующее развитие экономики (и, соответственно, обогащение экономической культуры) состоит в развитии указанных моментов и эволюции их взаимосвязей (в том числе сознательно управляемых; в данном случае мы не рассматриваем специально историю борьбы разных общественных классов вокруг этих вопросов, ибо она достаточно основательно рассмотрена в марксистской экономической литературе).
Начиная с возникновения рынка даже в самых примитивных, зачаточных формах, экономика становится (и в ходе истории все более становится) способом развития производства и потребления в их взаимосвязи через постоянно совершенствующиеся механизмы обмена деятельностью и продуктами деятельности. Совокупность этих механизмов и называется рынком, рыночными или товарно-денежными отношениями; сторонники вечности таких отношений отождествляют исторически сложившиеся механизмы функционирования экономики с экономикой вообще, даже именуют ее рыночной экономикой, что по меньшей мере, с истинной научной точки зрения, сомнительно и заставляет предполагать, что в отдаленном будущем какие-то новые соавторы с таким же юмором будут описывать современную рыночную экономику, как это делали авторы цитируемой выше книги в отношении становления общественных форм первобытного хозяйства. Если мы абстрагируемся от механизмов рынка, то можем предположить, что для жизни и развития социума, человека и любой человеческой общности непреложной необходимостью являются только два крайних звена из цепочки “производство - обращение (обмен деятельностью и продуктами деятельности) - потребление”. В самом деле, для жизнедеятельности человека необходимо потребление, а продукты потребления создаются в процессе производства - в процессе использования и переработки веществ природы, то есть в процессе труда. Однако, выделение производства и потребления как единственных жизненно необходимых возможно лишь в абстракции; в свое оправдание мы можем лишь привести мнение отца термина “экономика” Аристотеля (он определял ее как искусство ведения домашнего хозяйства), для которого деньги - этот первый признак становления развитой сферы обращения - представлялись “искусственным приемом для удовлетворения практической потребности” (“Никомахова этика”). Но это упрощение, это умозрительное предположение помогает лучше понять историчность форм обмена, историчность (и в этом смысле, выражаясь по-аристотелевски, искусственность) сферы обращения в целом и, соответственно, непозволительность отождествления сферы обращения с экономикой вообще, - а именно такое отождествление и распространено сегодня в различных концепциях “рыночной экономики”, абсолютизирующих рыночные отношения как альфу и омегу всякой экономики вообще. Рыночные, товарно-денежные отношения стали необходимы на определенном историческом этапе развития производства и потребления и в современных условиях приобрели такую роль, что их исторический характер вуалируется.
Усложнение в ходе истории как производства, так и потребления (включая производственное потребление) требует все более многообразного и все более интенсивного обмена деятельностью между все более специализирующимися отраслями и видами производства и все более дифференцированного распределения произведенных продуктов между участниками производственного процесса и лицами, которых они представляют. Первое есть следствие постоянно развивающегося разделения труда. Второе представляет собой: а) необходимость соизмерения распределяемых долей предметов потребления с потребностями всех потенциальных участников процесса распределения, так и необходимость измерять распределяемый продукт в соответствии с затратами труда (или результатами труда) для восстановления и развития рабочей силы; б) исторически сложившееся обособление собственников предметов и средств труда (производства), с одной стороны, и лишенных (частично или полностью) этой собственности работников - с другой, то есть разделение общества на классы и производные от них социальные слои и группы. Отсюда ясно огромное значение сферы обращения, приобретшей в историческом развитии хозяйственных отношений относительно самостоятельное (хотя самостоятельность ее во всех известных истории частнособственнических обществах абсолютизируется) значение. Наличие в обществе обособленных групп по признаку владения (или невладения) собственностью составляет все необходимое и достаточное для появления и развития рынка, на котором противостоят друг другу обладающие разными продуктами производства, товарами и разными интересами продавец и покупатель. Когда мы говорим об обособлении людей (или групп) по признаку собственности, то речь не обязательно идет только о частной собственности: любое разделение собственности по разным ее формам или по разным субъектам собственности приводит к противоречию в распределении прибавочного продукта. Частная собственность лишь придает этому экономическому противоречию форму, ведущую с неизбежностью к борьбе классов, обладающих противоположными интересами, к общественным катаклизмам, войнам, революциям.
Как только возникли рыночные, товарно-денежные отношения и сфера обращения выделилась в качестве необходимого звена взаимосвязи между производством и потреблением и между элементами внутри обеих этих сфер, рынок стал приобретать не просто самостоятельное - самодовлеющее значение. Развитие рыночных отношений привело к появлению универсального товара, всеобщего эквивалента, мерила меновой стоимости любых товаров - денег. Универсальность денег как товара послужила основой развития все более сложной и всеохватывающей финансовой системы (банковско-кредитная система, разнообразные валюты и их соотношения, ценные бумаги и т.д.). Само по себе появление денег и развитие финансовой системы не следует рассматривать как некое грехопадение человечества, как источник всех его последующих бед. Нет, это был огромный шаг вперед по пути изучения, освоения разнообразных количественных соотношений, возникающих в сферах производства, потребления и обмена деятельностью, что создавало возможность понимать тенденции всего воспроизводственного процесса, а значит, и прогнозировать и планировать его, управлять им. Не случайно еще в 1603 г. испанец Солозано, специалист бухгалтерского дела, с гордостью за свою профессию заявил: “Бухгалтерский учет стоит выше всех наук и искусств, ибо все нуждаются в нем, а он ни в ком не нуждается; без бухгалтерского учета мир был бы неуправляем и люди не смогли бы понимать друг друга” (цит. по: В.Я.; Кожинов. Бухгалтерский учет. М., 2001, с.16). Для тех “последовательных” революционеров и марксистов, кого возмутит такая оценка роли денежной системы в жизни общества, напомним, что Маркс, много раз говоривший о бесперспективности денежного обращения в обществе, избавившемся от капитализма (см., например, Капитал, т.11. М., 1984, с.402: “При общественном производстве денежный капитал отпадает. Общество распределяет рабочую силу и средства производства между различными отраслями производства. Производители могут, пожалуй, получать бумажные удостоверения, по которым они извлекают из общественных запасов предметов потребления то количество продуктов, которое соответствует времени их труда. Эти удостоверения не деньги. Они не совершают обращения”), тем не менее безоговорочно признавал, что “ведение бухгалтерского учета более необходимо при капиталистическом производстве, чем при раздробленном ремесленном и крестьянском производстве, оно более необходимо при общественном производстве, чем при капиталистическом” (там же, с.153). Ну, а как же иначе? Чем выше организованность общества, тем лучше в нем должен быть налажен учет всех факторов воспроизводственного процесса, всего массива труда и отдельных его элементов. Общество сможет управлять своим развитием, планировать производство и потребление лишь тогда, когда оно знает законы ведения хозяйства, - но оно обязано при этом также знать и конкретные проявления этих законов, частные случаи, повседневное бытие процесса труда. И если Маркс не хочет называть удостоверения в количестве затраченного труда, дающее право на получение определенного количества предметов потребления (в “Критике Готской программы” он употребляет термин “квитанция”), деньгами, с ним можно согласиться. Но нельзя не признать, что такое удостоверение есть не только документ, учитывающий количество труда и количество предметов потребления, но и документ, свидетельствующий (в количественном плане) об обмене деятельностью, в частности, между сферой производства (материального или духовного), с одной стороны, и сферой потребления - с другой. Называть ли это обращением? И какая из функций прежних денег сохранится в этих удостоверениях? Есть о чем подумать - и сейчас, и лет так через сто - полтораста; не будем торопиться с категоричными выводами. Выделение финансовой системы как самодовлеющей и даже господствующей в условиях частнособственнического общества способствовало смещению целей и задач экономики, упрощенно говоря, привело к погоне за деньгами, к получению денег как цели, причем любыми дозволенными и недозволенными средствами. Родились разнообразные формы преступной деятельности, включая те, которые признаются государством, ориентированным на развитие “рыночной экономики”, вполне законными или почти законными: ростовщичество, финансовые спекуляции, коррупция. Кто помнит историю “радикальных реформ”, начавшихся в прошлом веке в России, тот знает, что все это было, что все это есть. Что касается ростовщичества, то никакому Шерлоку не снились те проценты на кредиты, которые назначали коммерческие банки предприятиям, насильственно лишенным оборотных средств; чуть позже искусственное превращение денег в самый дефицитный товар помогло “радикал-реформаторам” обосновать “необходимость” грабительской приватизации в общенациональном масштабе. Результатом таких “реформ” стало то, что деньги из инструмента обращения превратились в самоцель, в инструмент господства над производством и потреблением: хозяева “больших денег” диктуют всему обществу, кто и сколько и чего имеет право производить и потреблять. Аристотель еще в IV веке до н.э. заметил и оценил такое расщепление экономической деятельности на две существенно различные и даже в чем-то противоположные формы; он отказался признать общество с господствующим стремлением к обладанию деньгами таким, в котором действует настоящая экономика, и выдвинул особый термин для обозначения системы второго типа - хрематистика. Однако в современном капиталистическом обществе, где властвуют деньги и хозяева денег, финансовая олигархия, где максимальное приобретение денег служит приоритетным стимулом деятельности в сфере не только материального, но и духовного производства, существующую систему хрематистики именуют, вопреки Аристотелю, экономикой. В угоду финансовой олигархии были созданы и активно навязываются общественному сознанию разнообразные монетаристские концепции, обосновывающие приоритетное значение во всей экономической деятельности общества именно сферы обращения, а затем в обыденном сознании столь же насильственно (с помощью различных информационных технологий и, в частности, рекламы) насаждаются соответствующие представления, предпочтения и вкусы. В России начала 90-х годов прошлого века этим занималась пробившаяся к рычагам власти орда дипломированных жуликов (очень мягко поименованных тогда лаборантами, завлабами, мальчиками в коротких штанишках), предоставившая антисоциалистическому режиму Ельцина в качестве основы для формирования экономической политики концепции так называемой чикагской школы экономики и указания Международного валютного фонда, направленные на подчинение национальных экономических систем интересам мировой финансовой олигархии. А ведь научная несостоятельность и практическая вредность, даже разрушительность этих концепций и планомерной дезориентации общественного сознания к тому времени были уже многократно зафиксированы в работах серьезных ученых, предупреждавших о непоправимых бедах, которые могут вылезти из брюха троянского коня монетаристских догм. Например, американский ученый Линдон Ларуш писал, что “серьезным недостатком монетарной теории является ее стремление представить различные формы ростовщичества как неотъемлемую составную часть экономической деятельности и доказать их незаменимость для экономики в целом” (Линдон Ларуш. Вы на самом деле хотели бы знать все об экономике? Шиллеровский институт - Украинский университет в Москве, 1992, с.137). Разрушительный характер “реформ”, осуществляемых на базе монетаристских догм и коварных советов Международного валютного фонда, был ярко продемонстрирован и трагически подтвержден печальным опытом ряда стран Латинской Америки. Например, Венесуэлы. “На момент начала реформ МВФ внешний долг этой страны составлял 29 млрд. долл. США. По прошествии 10 лет она только по процентам выплатила 32 млрд. долл., то есть сумму, превысившую внешнюю задолженность. Суммарный же долг страны возрос до 35 млрд. долл.” (см. Р.С. Сатуев, Д.А. Шраер, Н.Ю. Яськова. Экономическая преступность в финансово-кредитной системе. М., 2000, с. 109). Так что “мальчики в коротких штанишках”, несомненно знакомые с этим и другими подобными чудовищными фактами, вовсе не были безобидными невеждами, которых просто следовало сечь розгами, - это были нанятые мировой финансовой олигархией псевдонаучные мошенники, экономические диверсанты, разрушители отечественного производства и организаторы перевода большинства населения России на такую систему потребления, которая сопоставима с рационом узников в фашистском концлагере. Началось вымирание до нитки ограбленного народа России. Таковы оказались главные последствия насильственного перевода России с рельс экономического развития на бездорожье хрематистики. Не будем проводить анализ соответствующих текстов великого философа Древней Греции - за нас эту работу проделал Карл Маркс, который очень удачно, точно и ясно изложил точку зрения Аристотеля спустя 23 века в 1 томе своего “Капитала”. Воспроизведем этот интереснейший фрагмент, обычно проходящий мимо внимания читателей (многоточиями заменены приведенные Марксом древнегреческие слова и выражения). Аристотель противопоставляет хрематистике экономику. Он исходит из экономики. Поскольку последняя представляет собой искусство приобретения, она ограничивается приобретением благ, необходимых для жизни или полезных для дома и государства. “Истинное богатство...состоит из таких потребительных стоимостей; ибо количество собственности этого рода, необходимое для хорошей жизни, не безгранично. Существует, однако, искусство приобретения иного рода, которое обыкновенно и совершенно правильно называется хрематистикой; для последней не существует, по-видимому, границ богатства и собственности. “Товарная торговля” (...значит буквально розничная торговля. И Аристотель берет эту форму потому, что в ней решающую роль играет потребительная стоимость) “по природе своей не принадлежит к хрематистике, так как здесь обмен распространяется лишь на предметы, необходимые для них самих” (покупателей и продавцов). Поэтому, - говорит он дальше, - первоначальной формой товарной торговли была меновая торговля, но с ее расширением необходимо возникают деньги. С изобретением денег меновая торговля неизбежно должна была развиться в товарную торговлю, а эта последняя, в противоречии с ее первоначальной тенденцией, превратилась в хрематистику, в искусство делать деньги. Хрематистика, далее, отличается от экономики тем, что “для нее обращение есть источник богатства (...).Вся она построена на деньгах, ибо деньги суть начало и конец этого рода обмена (...). Потому-то и богатство, к которому стремится хрематистика, безгранично. Подобно тому, как безгранично в своем стремлении то искусство, для которого его цель означает не средство, а последнюю конечную цель, так как такое искусство стремится все ближе и ближе подойти к этой цели, - тогда как те искусства, которые преследуют лишь отыскание средства для известной цели, не безграничны, ибо сама цель полагает им границы, - подобно этому и хрематистика не знает границ для своей цели, ее цель есть абсолютное обогащение. Экономика, а не хрематистика, имеет границу...первая ставит своей целью нечто отличное от самих денег, вторая стремится лишь к их увеличению...Смешение этих двух форм, переходящих одна в другую, дало некоторым повод рассматривать сохранение денег и увеличение их количества до бесконечности как конечную цель экономики” (Aristoteles, “De Republica”, edit. Bekker, кн.1, гл.8 и 9, в разных местах)”. Как видим, позиции Маркса и Аристотеля в этом вопросе идентичны: в экономике деньги не могут быть целью, они - средство учета количества труда и произведенных продуктов (это почти одно и то же, но все-таки не одно и то же), средство обмена деятельностью, продуктами деятельности; там, где деньги становятся целью производства, основным товаром, мы имеем дело не с экономикой, а с хрематистикой, даже если она и именуется экономикой - обычно употребляется маскирующий термин “рыночная экономика”, хотя мы уже говорили, что подлинный смысл этого выражения - в том, что это - экономика, ориентированная на рынок, на сферу обращения, в которой и производство, и потребление играют подчиненную роль. Мы говорили также о том, что экономика развитых капиталистических стран может быть поэтому названа таковой лишь условно: в аристотелевском понимании это - хрематистика. Однако нам интереснее Россия. Что с ней? Вот уж где экономика умирает, а хрематистика (финансовые спекуляции, в том числе самого криминального толка) процветает! Падение производства за годы реформ оказалось намного большим, чем во время Великой Отечественной войны - самой разрушительной из войн ХХ века. Об этом говорят официальные данные:
УРОВЕНЬ ОТЕЧЕСТВЕННОГО ПРОИЗВОДСТВА НА КОНЕЦ 2001 ГОДА
Очень не повезло животноводству: поголовье крупного рогатого скота упало до уровня 1885 г., поголовье свиней “достигло” уровня 1936 г., а поголовье овец и коз вообще было низведено на уровень времен Петра Великого - 1710 года! Правда, по другим данным, оно скатилось на уровень 1750 года, но это различие, как всякий понимает, непринципиально: за эти 40 лет в России не наблюдалось бурных скачков в прогрессе овцеводства. Так сейчас в нашей стране обстоит дело с развитием производства, точнее, с его деградацией. Но ведь и падение потребления не отстает - как по количеству, так и по качеству потребляемой пищи, по уровню использования других жизненно необходимых материальных и духовных благ. И никого не должны обманывать ежегодно повторяющиеся уверения, что жизнь якобы постепенно улучшается. Во-первых, цифры бедных (четверть всего населения живет ниже прожиточного минимума) ужасны. Да и сам так называемый прожиточный минимум составлен правительственными чиновниками таким образом, что это, в лучшем случае, минимально необходимое для физиологического выживания, для жалкого существования, не достойного человека. Количество же людей, не получающих даже этого минимума, официальной статистикой занижено. Во-вторых, когда высокопоставленные мошенники говорят о цифрах роста денежных доходов разных групп населения, они уклоняются от разъяснения того, что возросший денежный доход реально становится все меньше вследствие роста цен - если не на все, то почти на все. В-третьих, главным, суммативным мерилом верного или, наоборот, губительного направления реформ (или вообще нужности для населения данной экономической системы) являются демографические показатели, а они сверхужасны: происходит неуклонное вымирание народа, прежде всего государствообразующего - русского. Цифры “потерь” в мирное время (!) уже почти вдвое превысили цифры потерь всей России (включавшей в себя тогда так называемые национальные окраины, ныне суверенные) во время первой мировой войны. Уровень и формы удовлетворения самых обычных жизненных, житейских потребностей большинства населения постепенно становятся главным и острейшим вопросом внутренней политики, настоятельной необходимостью существования общества. И решение этого вопроса уже сейчас стало делом, не терпящим отлагательства, - с существующим государственным аппаратом или же помимо него, вопреки его действиям, следовательно, без него. На наш взгляд, есть все основания полагать, что если у политиков хватит ума и смелости сформулировать в виде политических лозунгов эти масштабные неудовлетворенные потребности большинства населения, легко может возникнуть ситуация, близкая по содержанию к ситуации 1917 года, когда наиболее острые неудовлетворенные потребности были отлиты в четкие, ясные, понятные политические лозунги, способные поднять самую инертную, дремлющую массу населения на активное участие в политической борьбе в самых острых формах. Естественно, сходны будут и результаты. А ведь есть не менее важная и не менее острая проблема, которую ставят проводимые под прикрытием монетаристских концепций разрушительные реформы, - подрыв социально-нравственных устоев жизни населения, элементарных условий существования всякой общественности, разрушение морали (и это тоже может послужить толчком к резкому возрастанию социально-политической активности большинства населения, ибо в дело вступит инстинкт самосохранения исторически сложившегося общественного целого). И опять-таки главной причиной разложения и разрушения общества является насильственный перевод отечественной экономики на рельсы хрематистики. Режим организации жизни для человека и человеческого общества, который утвердился в так называемых “цивилизованных, развитых странах” и который упорно насаждается на весь остальной мир, - пишет замечательный общественный деятель, летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза В.В.Аксенов, - это капиталистический режим. - В нем главным мерилом в жизни и главным устремлением Человека являются Деньги. Этот режим распространяется в мире через функционирование мировой экономической и валютно-финансовой системы, во главе которой стоит мировая финансовая олигархия, т.е. те, кто являются главными держателями денег в мире. Сегодня они пытаются управлять всеми мировыми процессами через государственные механизмы стран “большой семерки” во главе с США, через международные организации, фонды и военно-политические блоки. Законы этого режима на бумаге декларируют так называемые общечеловеческие ценности, демократические свободы и “равные” гражданские возможности, а на деле вводят полную зависимость жизни Человека от наличия у него Денег, заставляют каждого Человека искать наиболее прибыльное занятие и добывать Деньги всеми способами. В каждом “своем деле” человек должен стремиться к извлечению из него максимальной пользы в виде своей денежной прибыли. Эти основные правила жизни и деятельности относятся как к отдельному человеку, так и к деятельности предприятий, фирм и корпораций”. Фактически вводится режим наибольшего благоприятствования для добывания денег любыми путями, в результате чего происходит деформация всех жизненных процессов, деградация человеческой Личности, а в Обществе развиваются все порочные явления, в том числе и такие тяжкие, как воровство, обман, насилие, коррупция, рэкет, убийства, проституция, наркомания и т.д. и т.п.” (Владимир Аксенов. Россия в ХХI веке. Национальный путь развития. М., изд-во газеты “Патриот”, 1999, с.12, 13).
Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|