Нач. отдела по использованию опыта войны оперативного управления штаба ГСОВ в Германии полковник Утин

ЦАМО РФ. Ф. 233. Оп. 2356. Д. 805. Л. 95— 105. Подлинник.

№ 293. Выступление командующего 1-й гвардейской танковой армией гвардии генерал-полковника М. Е. Катукова

В своем выступлении я не буду останавливаться на ходе Берлинской операции, об этом сказано достаточно полно основным докладчиком на нашей конференции и содокладчиками.

Я хочу заострить внимание участников конференции лишь на некоторых [525] вопросах, имеющих, по моему мнению, большое значение в деле изучения и обобщения опыта Отечественной войны.

Первый вопрос — это о сохранении в тайне подготовки крупной операции. Маршал тов. Жуков в период подготовки Берлинской операции уделял большое внимание сохранению в тайне времени нашего удара, а также места сосредоточения наших войск, особенно танковых и механизированных. И это было правильно. Немцы прилагали все усилия к тому, чтобы разгадать нашу группировку войск и определить время и направление наших ударов. Так, в апреле 1945 года, когда 1-я гв. ТА после боев в Померании и за Гдыню комбинированным маршем вернулась в район лесов южнее Ландсберг, немцы, пытаясь узнать местонахождение армии, сбрасывали парашютные десанты. В процессе всей войны мы, зная, что это всегда и везде будет, выработали особые меры борьбы со шпионажем. Достигали ли они цели или, может быть, немцы другими путями узнавали все интересующее их, я не могу сказать. Я только скажу о том, как мы боролись с немецкими шпионами.

Мы ввели в практику создание из отборных бойцов и офицеров, которым мы вполне доверяли, негласных секретов или патрулей бдительности, как мы их называли. Эти люди садились в засады на всех перекрестках дорог и лесных полянах в районе дорог и наблюдали. Для всех остальных военнослужащих они были невидимы. Вы сами знаете, что в период боевых действий местным жителям из однбго села в другое ходить не разрешалось, и эти патрули или секреты, сидя в засадах днем и ночью, задерживали всех проходящих, как военнослужащих, так и гражданских лиц. В одну из ночей красноармейцами и находившимися в засаде было обнаружено, что немцы с самолетов сбрасывают парашютистов. Была поднята тревога. Собрали несколько групп и организовали облаву, в результате которой было задержано 17 человек с голубями, радиоаппаратами и прочими инструментами подрывной и шпионской деятельности. Задержанными было дано много ценных показаний, в частности о том, где и когда были еще сброшены подобные группы. Потом эти диверсанты были взяты на машины, и СМЕРШ использовал их на дорогах и перекрестках для опознавания остальных диверсантов. Вот такие мероприятия мы проводили для сохранения в тайне нахождение нашей армии в каком-то определенном месте.

Когда был получен приказ и указано, откуда мы будем наносить удар, нам на плацдарме за р. Одер и в районе переправы нужно было произвести рекогносцировку. Но Вы сами понимаете, что если на каком-то участке фронта появляются десятки и сотни танкистов, то, конечно, это всем бросается в глаза. Все пехотинцы, артиллеристы сейчас же начинают говорить: «Ага! Приехали танкисты, происходит рекогносцировка, значит, скоро начнется наступление». Эти разговоры широко распространяются и в результате кто-нибудь один, попавший в плен к немцам, выдаст, что танкисты там-то и там-то производили рекогносцировку.

В порядке передачи опыта я расскажу, как мы маскировали наши рекогносцировки. Сам я, командиры корпусов, командиры бригад, полков, батальонов и прочие участники рекогносцировки переодевались в нашу пехотную форму, брали телефонные катушки, шесты и под видом самых настоящих связистов [обследовали] переправы и районы, где будут сосредоточиваться танки. Красноармейцы-регулировщики дорожно-строительных частей и другие охотно подходили к какому-нибудь усатому командиру бригады и на самом, так сказать, солдатском языке просили закурить, охотно беседовали и т. д., считая, что это такие же солдаты. На самом же деле это были производившие рекогносцировку командиры корпусов, бригад, полков и т. д.

Перехожу к вопросу о действиях штурмовых групп в крупных городах. Опыт учит, что в различных городах, с различным противником, с различной конфигурацией улиц и проч., состав штурмовых групп и отрядов, а также метод ведения ими боя на улицах городов меняются: в одном случае можно задворками проходить, в другом задворками проходить нельзя. Где можно легко сделать проломы, где нельзя. Я не буду на этом вопросе останавливаться подробно, так как в ряде выступлений он уже достаточно полно освещен. [526]

Я только хочу рассказать, что у нас в 1-й гв. танковой армии хорошо себя показали в боях на улицах Берлина зенитные орудия. В тех случаях, когда улицы были узкие, а здания высокие — ни полевую пушку, ни танк, ни самоходку нельзя было развернуть так, чтобы разрушить верхний этаж, у нас и в 11 гв. тк, и в гв. мк очень эффективно применяли зенитные пушки. Поэтому, товарищи, я думаю, что нам необходимо это учесть на дальнейшее. 120-мм минометы тоже хорошо себя показали в уличных боях, особенно в случаях, когда нужно было на ближней дистанции, но с крутой траекторией, разрушить какое-нибудь здание или разбить чердак, откуда стреляли пулеметы или другие огневые средства противника. 120-мм миномет в уличных боях явился очень хорошим оружием и приносил большую пользу, о чем с восхищением отзывались участники боев штурмовых групп.

В вопросе взаимодействия танков и авиации я должен положительно отозваться о действиях штурмового авиационного корпуса генерала Крупского. Он с нами действовал не раз. Мы с ним сработались и хорошо друг друга понимали. Работу по организации взаимодействия с этим соединением мы вели и раньше, а не только перед Берлинской операцией, и поэтому у нас не было никаких казусов. С авиасоединениями, которые работали с нами в процессе одной операции и потом автоматически переключались на другую, у нас была полная договоренность. Много помогал нам обмен радиоданными, в результате чего на поле боя танк мог «разговаривать» с самолетом. Танк командира батальона или роты мог «настраиваться» на волну штурмующих самолетов. Были случаи, когда самолеты имели явное намерение бомбить район расположения наших частей, но, своевременно перенацеленные танковыми командирами, исправляли свою ошибку. Но очень плохо нам было, когда мы с тов. Чуйковым, овладев Мюнхебергом, устремились в леса и пошли рывком на межозерное пространство. Наступила ночь и вот начался кошмар: идут волны наших бомбардировщиков и сгружают свой груз на мой штаб, на колонны и на боевые порядки 8 гв. мк и 11 гв. тк, жгут наши танки и транспорт, убивают людей. [Из-за] этого мы на 4 часа прекратили наступление, которое развивалось очень успешно.

Когда я доложил об этом маршалу Жукову, последний забеспокоился, стал звонить Новикову и Голованову, а они вместо того чтобы выяснить истинное положение вещей, начали отнекиваться: «это не мои, я ничего не знаю» и т. д. И вот до того надоели эти ночники моим командирам корпусов, что они взяли да обстреляли их. В результате был сбит самолет «Бостон», конечно, наш. И только, когда были доставлены неопровержимые доказательства, нам поверили, что бомбили свои самолеты. А пока мы доказывали — у меня штаб горит, окна вылетают. Машина загорелась, снаряды рвутся в моем бронетранспортере.

Рассказывая об этом, я вот к чему веду речь: с авиацией, которую мы имеем и которую подчиняет нам командующий фронтом или назначает для поддержания нас бомбовыми ударами или штурмовкой, мы всегда находили общий язык и быстро выправляли неполадки. Был, например, такой случай: в районе Кепеник я и командир авиакорпуса генерал Крупский возвращались с переправы. По дороге на запад двигалась колонна тяжелой артиллерии. Вдруг идут 12 штурмовиков с явным намерением пикировать и сгрузить свой груз на нас. Тов. Крупский по своей рации передал: «Воробьи, воробьи, я голубь, здесь свои». Штурмовики сразу поняли, в чем дело, и ушли, только один отцепил бомбу, а остальные успели услышать «Воробьи, воробьи, я голубь и т. д. ». Но вот с ночной авиацией — стратегической — мы ничего не можем сделать. У нас с ней нет радиосвязи, и мы беспомощны что-либо предпринять. По звуку моторов знаем, что это наши самолеты, но сказать им, что здесь свои войска — не можем. Мне кажется, что в дальнейшем, когда будут планироваться операции и будет лететь по определенным направлениям ночная стратегическая авиация, нужно устанавливать какие-то опознавательные знаки или огни, или позывные. У немцев распределена была белая фосфорная бумага, как ковры, и если ее ночью расстелить, она света не дает, но сверху очень хорошо видна. Что-то нужно установить, [527] потому что, товарищи, только за одну ночь у меня свои самолеты сожгли около 40 автомашин, 7 танков и убили свыше 60 человек. Зачем нам нужны эти потери?

Теперь в отношении Зееловских высот. Маршал Ротмистров, тов. Чуйков, маршал Богданов достаточно осветили этот момент и отвергли обвинение танкистам в нерешительности при взятии высот. Танкисты выполнили свой долг до конца. Когда мы вышли к Зееловским высотам, развернулись и устремились вперед, все наши попытки успеха не имели. Все, кто высунулся вперед, моментально горел, потому что на высотах стоял целый артиллерийский корпус противника, а оборона немцев на Зееловских высотах сломлена не была. Когда же потребовалось развертывать всю армию, конечно, мы не могли дать полных результатов через 2 часа, а отсюда страсти разгорелись, шел бой, создалось серьезное положение и, естественно, были нелестные отзывы по нашему адресу. Ну а когда обстановка стала ясна, все это дело выяснилось. Но выяснилось оно здесь, на конференции, а ведь в то время при штабе было много корреспондентов, и они слушали все, что говорилось в ходе сражений. И вот один из них, Трояновский, написал книжечку «Последние дни Берлина» и в ней воспроизвел услышанный им разговор командования, которое по закону требовало от нас быстрейшего выполнения задачи. Я не хочу сказать, что требовать с нас не нужно было, но ведь потом выяснилось, что мы все-таки честно дрались. Я, например, три раза менял направление ударов корпусов, а если бы на Зееловских высотах уперся и шел в лоб, то, может быть, десятью танками и прорвался, но дальше некому было бы идти, т. к. погибли бы все танки. А ведь я присягу принимал и отвечал за выполнение задачи.

У танкистов есть такое правило: рви всегда, где можешь, получил отпор — не упорствуй, не лезь на рожон, ищи обхода. У меня под Зееловом обход обозначился на правом фланге, и я принял на себя тяжелую ответственность: снял 11 гв. тк и 8 гв. мк, прикрылся истребительной артиллерией, оставил две бригады у тов. Чуйкова, а ему сказал: «Я пошел, если удачно — за мной». Обойдя леса сев. -зап. Зеелова, правда, с тяжелыми боями, я все-таки вышел на простор на рубеж Мюнхеберга, а потом, прорвавшись и через этот рубеж обороны противника, мы пошли до самых окраин Берлина.

Так было. Но вот некоторые писаки изображают события совершенно в другом разрезе и преподносят это всему Советскому Союзу, а их никто не контролирует, никто не проверяет. В боях за Берлин танкистов было много: 1-я и 2-я гвардейские танковые армии, отдельные корпуса, в их числе много прославленных соединений и частей, и они выполнили свою задачу, и нельзя так искажать ход событий и роль в них различных родов войск.

Тов. Богданов в своем выступлении указал, что танковые и механизированные войска — прогрессивный род войск. Правильно, товарищи! Начальник Генерального штаба тов. Антонов, выступая на сессии Верховного Совета Союза ССР, также указывал на это. Этого у них отнять нельзя. Благодаря широкому развитию механизированных и танковых войск в Красной Армии, ее боевые операции получили невиданный размах. Мы «утерли нос» всем армиям крупнейших капиталистических стран, в том числе и немцам с их хвалеными танками и танкистами. Маршал Жуков в Берлинской операции использовал две свои танковые армии. Кроме того, подошли армии Рыбалко и Лелюшенко. Значит, танкисты играли немалую роль во взятии Берлина. А что же получилось после, товарищи! Недавно я был в Москве, узнаю, что демонстрируется кинофильм «Взятие Берлина». Ну, думаю, там ведь у меня погибло 8 тыс. танкистов, 4 командира бригад, 22 комбата, несколько командиров полков, две сотни танков. Погляжу-ка, может быть, и про себя, и про своих танкистов что-нибудь увижу. Ничего подобного! Оказывается, по этому кинофильму, что армии Богданова, Катукова, Рыбалко, Лелюшенко и корпуса Ющука, Кириченко не воевали и их не существует в природе. Преподнесли всему Советскому Союзу картину под контролем или, как это называется, с «консультацией» присутствующего здесь генерала Платонова, судя по которой танковых войск вообще у нас не существует. Что это значит? [528]

Мы что — краденый род войск или это военная тайна какая-то? Все газеты, все союзники про нас знают. В приказах товарищ Сталин отмечал нас, а советскому народу преподнесли, что танкисты во взятии Берлина не участвовали! Показали меня на 3 секунды, Богданов мелькнул и на этом дело ограничилось. А далее — Кузнецов, Берзарин, Чуйков и другие. Мы их уважаем, они с нами плечо в плечо шли, они дрались честно и много, но и мы немало сделали. За что же нам такое «уважение»? «Куда же вкладывали мы свои трудовые деньги-миллионы? » — спросят азербайджанцы, дагестанцы, горцы Кавказа, колхозники Житомирщины, рыбаки Дальнего Востока, от которых я получал танки. Куда же весь советский народ вкладывал свои деньги? Народы знают по приказу, что бьемся за Берлин, а в кино нас забывают — нет прославленных танкистов. По-моему, это грубая политическая ошибка, и пусть тов. Платонов знает, что он оскорбил не только нас — командующих, а оскорбил все танковые войска Красной Армии.

Я, пользуясь трибуной на научной конференции, хотел об этом сказать. Научного, может быть, здесь ничего нет, но об этом будут писать книги, на этом будут воспитывать людей, это — политический вопрос. По-моему, все такие кинофильмы и книжки перед выпуском надо серьезно контролировать.

Текст стенограммы с звукозаписью сверен.