Начальник отдела по использованию опыта войны оперуправления штаба Группы советских оккупационных войск в Германии полковник Утин

ЦАМО РФ. Ф. 233. Оп. 2356. Д. 805. Л. 46— 61. Подлинник.

№ 295. Выступление командующего 8-й гвардейской армией генерал-полковника В. И. Чуйкова

8-я гв. и 5-я уд. армии, которые находились на плацдармах, завоевывали и обороняли их, не имели достаточно времени для нормальной боевой подготовки до наступления, как это имели некоторые армии, которые подходили из второго эшелона, из глубины. Но все же три дивизии (35, 39 и 82-я), которые дрались в Познани, имели дополнительный опыт в уличных боях; они были во втором эшелоне, на восточном берегу Одера, где отшлифовывали имеющийся и накопившийся опыт уличных боев за г. Берлин.

В отношении планирования операции. Товарищ Малинин, начальник штаба фронта, доложил, что войска не выполнили задачи, которые поставлены были по дням. Почему? В предыдущих операциях армии не только выполняли, но даже перевыполняли суточные задания войск и темп давали такой, что даже командованию фронта приходилось сдерживать несколько темп наступления войск.

В [Висло-Одерской] операции войска не только выполнили задачи по дням, которые были поставлены перед войсками, но перекрывали в общем итоге раза в два задания фронта. Конкретно: если на рубеж Лодзь мы должны были выйти на 12 сутки, то войска вышли на этот рубеж на шестые сутки, в два раза перекрыв те задания, которые стояли перед войсками. Спрашивается, почему в Берлинской операции наши войска не выполняли [536]

суточные задания? Армии, которые были оснащены большой техникой, действовали на ударном направлении. Это преимущество было на нашей стороне и все же мы не выполняли.

Я объясняю лично тем, что перед нами дралась 9-я армия немцев, которую мы уже крепко бивали на Висле и научили до известной степени, как вести оборону. Если посмотреть на оборонительные рубежи и как противник организовал оборону, то как раз на главном направлении, т. е. в центре фронта, получается: от р. Одер до Мюнхеберга — пять оборонительных рубежей и дальше уже идет Берлин со всеми его обводами. На правом фланге фронта мы видим только два оборонительных рубежа, на левом фланге — озерный район не давал возможности эффективному применению войск. Противник, наученный горьким опытом, вернее нашими «побоями», имел глубоко эшелонированные резервы и, несмотря на то, что мы «прогрызали» ежедневно одну линию обороны, взять в этот же день не могли, т. к. она (линия обороны) заранее была занята свежими войсками противника и для ее атаки требовалось перемещение огневых позиций артиллерии. Например, 16. 4 после взятия первой полосы обороны, подойдя к Зееловским высотам, мы встретились на этом рубеже с организованной обороной и со свежими войсками, которые там сидели. Пробив Зееловские высоты, мы, выходя на промежуточную позицию, встречаем то же самое — свежие резервы в окопах. Войска, которые были разбиты, противник отводил... перекатами, подставляя нам свежие резервы на новых позициях. С такими жесточайшими боями шло наступление армии включительно до последнего его одерского рубежа, до Мюнхеберга. Только после взятия Мюнхеберга одерская позиция была прорвана, войска только тогда дали более быстрый темп наступления. При всем желании, при всем стремлении наших войск, которые рвались в Берлин, все же нашим войскам за день боя пройти два рубежа обороны было чрезвычайно трудно и редко нам удавалось.

В первый день мы пробили первую полосу обороны, подошли к Зееловским высотам. Ночными действиями на правом фланге армии, в частности 47-я дивизия и левый фланг 9-го корпуса 5-й армии, заскочили на Зееловские высоты севернее Зеелов и оттуда же с утра мы начали разворачивать и ликвидировать его вторую линию обороны. Прорвать оборону противника и уничтожить его на первом рубеже, чтобы в дальнейшем дать более быстрый темп операции, наши войска не могли, потому что силы противника были значительно плотнее, а его резервы, занимающие промежуточные рубежи и позиции, не давали так быстро развить темп операции.

В основном в докладе сказано, что разведка наша детальнейшим образом вскрыла оборону противника. Я бы, товарищи, этого ни в коем случае не сказал. Мы не особенно хорошо знали позиции в лесистых районах за Зееловскими высотами. Наша авиация не могла детально выяснить позиции противника, подготовленные к обороне в лесных районах, и мы [нарвались] на сплошные полосы его обороны в глубине, заранее этого не зная. К тому же еще наши немощные средства войсковой разведки не давали возможности выяснить тактическую глубину противника, построения его боевых порядков, его резервы. То же самое не давало возможности нам заранее подготовиться к прорыву последующих рубежей обороны, в глубине, которые перед нами вырастали.

У нас в разведке образовался новый термин — глубинная разведка. Взять все уставы, все наставления по разведке — вы такого термина не найдете. Что значит глубинная разведка? Мы другой раз через фронт противника отправляли 2 — 3 бойца, которые проходили через передний край противника, уходили в глубину противника дня на 2 — 3 и оттуда возвращались, но это нам не всегда удавалось. Много наших хороших людей гибло в этом деле, и не всегда были хорошие результаты, поскольку они сами попадали в плен и, конечно, выдавали противнику данные и о нашем расположении войск.

В отношении скрытности подготовки. Все мероприятия, которые проводились по обману противника, я не отрицаю, они принесли какую-то пользу, но спрятать на плацдарме ту подготовку, то колоссальное количество [537] артиллерии, которая переправилась и находилась на плацдарме, на зап. берегу р. Одер на участке армии, было совершенно невозможно, поскольку противник просматривал все насквозь с тех Зеелсвских высот, которые имели превышение над нашими позициями метров на 50 — 70. Противник знал о нашей подготовке, и об этом свидетельствует пленный, которого мы захватили 14 апреля, когда проводили разведку боем. Один капрал доложил: «Германии капут через 2 — 3 недели». Спрашиваем его: «Почему? ». «А очень просто — это, говорит, не было ваше гросс наступление, это была ваша разведка, дня через 2 — 3 начнется гросс наступление, до Берлина вы пойдете так около недели и на бой в Берлине недельку, так дней через 15 — 20 Гитлеру капут».

Это докладывал солдат-капрал. Он докладывал довольно-таки обоснованно, потому что он знал и видел, что сосредоточивалось против них. Так что в отношении скрытности, несмотря на принятые меры оперативной маскировки, она все же нам не удалась. Противник об этом знал, и его резервы фактически здесь все остались, никуда не рассосались.

Возрастающее сопротивление противника, о котором здесь говорил летчик, я, товарищи, никак не могу признать. После прорыва до Мюнхеберга включительно сопротивление противника резко ослабло. В частности, взятие внешнего берлинского обвода, внутреннего и выход в город у нас прошло довольно-таки легко, не с такими уж серьезными боями. Колоссальное количество... войск, которые имел Вейдлинг, были разбиты и дезорганизованы еще на одерских позициях, не выдержали удара и в Берлине. Где бы наши штурмовые группы (отряды) ни шли, они везде имели успех. Сдать такой город как Берлин за 7 дней, я бы сказал, это не к лицу «жестко сопротивляющемуся гарнизону».

Есть замечание у меня в отношении прожекторов. Здесь Василий Иванович Казаков доложил, что с момента перехода в атаку 14 миллионов свечей зажглось и стало освещать путь к победе нашей пехоте и танкам. Цифра, конечно, астрономическая, но мы отлично знаем, что после 25-минутного артиллерийского налета такой мощности, как было на плацдарме, ничего нельзя было увидеть. Хотя бы вы тут зажгли и 14 триллионов свечей, вы все равно ничего не увидите, потому что все поле закрывается стеной пыли, гари и всем, чем хотите. Василий Иванович, когда мы с вами сидели вот на этой высоте 81, 5, когда засветились прожекторы, которые находились в 200 — 300 метрах от нас, мы их с вами не видели и не могли определить, светят они или нет. Я считаю, что, если бы они (прожекторы) были поставлены на пассивных участках, они больше принесли бы там пользы, с точки зрения обмана противника. Поскольку мы имеем научную конференцию, по которой будем учить свое поколение и сами [знать] на будущее, я считаю необходимым сказать то, что было, что прожекторные роты [понесли] потери, сожгли много свечей, но реальной помощи войска от этого не получили.

В первый день операции 16. 4. 45 г. наши войска дружно пошли в наступление, быстро преодолели первый рубеж обороны и подошли к Зееловским высотам. Артиллерийская подготовка, которую провела армия в течение 15 минут по Зееловским высотам, т. е. по второй позиции, оказалась недостаточно сильной и эффективной для того, чтобы подавить огневое сопротивление противника в его обороне. Позиция на Зееловских высотах была главным рубежом обороны, и наша пехота и танки не могли взять ее сразу с ходу. Тем более не нужно забывать, что на участке армии с плацдарма, находящегося в долине р. Одер, на Зееловские высоты [вели] четыре дороги, по которым можно было забраться на эти высоты, из которых одна была тем более еще крепко разбита и завалена. Крутизна подъема на эти высоты была градусов 30 — 50, и наша техника, в частности танки, была вынуждена построиться в кильваторную колонну и двигаться. Вы сами понимаете, что такие боевые порядки перед высотами, на которые нужно было забираться, были мало эффективны без хорошего артиллерийского воздействия на противника. Поэтому, подойдя к Зееловским высотам, пройдя 6 — 7 км, наступление захлебнулось. Продолжать атаку в этот же день, не организовав нового арт. наступления, — это истреблять войска. Нужно было обязательно повторить артиллерийское наступление с переменой огневых [538] позиций, потому что, [как] я уже говор [ил, мы] продвинулись километров на 6 — 7. Но, чтобы передвинуть такую массу артиллерии, хотя и не всю (мы дальнобойную артиллерию не передвигали), нам потребовались не часы, а так полсуток, т. е. были готовы к наступлению к утру 17 числа.

Я не слышал, чтобы маршал Жуков давал приказ танковым армиям двигаться в первый день вместе с полевыми армиями в наступление. Я этого приказа не слышал, хотя маршал Жуков был все время у меня на НП. Факт тот, что, когда танковые армии врезались в боевые порядки войск общевойсковых армий и пошли на Зееловские высоты (всего лишь по четырем дорогам, по которым могла двигаться техника), я считаю, что танковые армии в этот день не только не принесли пользу, а, наоборот, даже вред. Почему? Очень просто, товарищи, плацдарм болотистый, как мы с вами отмечали, с каналами, с ручьями и т. д. Здесь дороги очень редкие и перекопанные, мосты взорваны, двигаться техника могла только по дорогам, свернуть вправо и влево не могла. Плацдарм был и без того перенасыщен техникой: артиллерией, танками НПП и проч., когда сюда врезались колонны танковых армий, перед противником была прекрасная мишень для того, чтобы бить по танкам, но танки не в состоянии были развернуться в мало-мальски удобный боевой порядок. Я считаю, что введение в бой в первый день танковых армий не совсем удачно, хотя бы и на завершающем этапе Великой Отечественной войны. Тем более, что пехота и наши танки НПП и артиллерия не выдохлись в своем наступлении так, чтобы было нужно поддержать их танками. Ударная сила у нас была достаточная, настроение наступать было крепкое. Когда танковые части танковых армий врезались в боевые порядки армий, я решил рокировать одну 82-ю дивизию, вынести на правый фланг, где у меня получился успех, пройти нужно было ей каких-то 6 — 8 км, она двигалась целую ночь и в середине дня еле-еле вышла на тот участок, где ей нужно было атаковать. Почему? Все дороги были запружены, и какой-либо маневр совершить было исключительно трудно. Командир корпуса Хетагуров здесь, [и] знает, как он проделывал маневр с 82-й дивизией.

В отношении боевых порядков. В 8-й гв. армии сложилась традиция, по-моему, очень удачная, что мы наступали (как в Ковельской, в Висленской и в Берлинской операциях) при глубоком построении боевых порядков в батальоне. В этих операциях батальоны наступали тремя цепями на фронте 300 — 400 м, ротные цепи в 200 — 300 метрах друг от друга (когда командир батальона использует всю свою боевую технику впереди, когда он видит весь свой участок, и в случае необходимости усиления рот первой цепи он берет вторую цепь и вливает в другую, перемешивание происходит только в масштабе батальона, ни в коей степени не касаясь полка. Полк наступал в полосе километр по фронту, имея два или три батальона в одну линию, но из трех цепей каждый батальон. Этот батальон обычно имел у себя роту танков или батарею самоходных установок). Я считаю наиболее целесообразным — лучше иметь роту танков, чем самоходных установок, тем более СУ-76. Артиллерию мы придавали из расчета одному батальону дивизион или два. В данных условиях организации наших артиллерийских полков нужно давать батальону целый дивизионный полк — 20 орудий. Этим боевым порядкам ставилась задача пробить оборону противника на всю глубину, на 6 — 8 километров, не вводя вторых эшелонов.

Построение такого боевого порядка: батальон в три цепи, важно потому, что вводить вторые эшелоны, когда идет огневой вал и пехота сопровождается огневым валом, как здесь сопровождалась до 4—5 км, было невозможно. Второй эшелон вводится из глубины, требуется время для того, чтобы его нацелить, чтобы он занял участок и пошел вперед. Огневой вал ждать не будет, он все время двигается вперед, задерживать его продолжительное время на одном рубеже невозможно. Задержать огневой вал на время ввода вторых эшелонов значит остановить наступление, дать противнику паузу, что очень выгодно ему, а не нам.

В Ковельскую операцию мы пробили в один день оборону противника на всю глубину, на 10 — 12 км; не вводя вторых эшелонов. [539]

[В Висло-Одерской] операции мы пробили [ее] на участке 28-го корпуса и половины 29-го корпуса за один день на всю глубину, не вводя вторых эшелонов, только этими батальонами. На участке 4-го корпуса, где глубина обороны была до 25 км, мы пробили всю глубину обороны противника только за двое суток. Я считаю, что во время прорыва обороны противника такие компактные боевые порядки имеют такую пробивную способность, что могут пробить всю глубину обороны противника. Большого насыщения пехоты в три цепи в первом эшелоне бояться не следует. Наше преимущество при прорыве в артиллерийском отношении, наше преимущество в авиации в зенитной артиллерии как раз делают безопасной ту зону, которая ближе всего к переднему краю. И обычно мы несли потери больше всего не тогда, когда пробивали его первую позицию, мы здесь меньше всего несли потери, потому что больше всего подвергался этот район обработке артиллерией, авиацией и т. п. На второй позиции потерь было больше, на третьей позиции больше всего мы несли потери, поскольку артиллерия по своей дальности не могла оказать эффективной поддержки на большой глубине.

В отношении боевых порядков в городе. Ну, как всем известно, 62-я армия или 8-я гв. армия — это, до известной степени, родоначальник штурмовых групп в городе, мы их применяли во всех городских боях. Я отбрасываю термин уличные бои, уличных боев нет, есть городские бои, потому что бой в городе требует, чтобы [улица] была пуста и площадь тоже. Ведутся бои — в домах и на задворках; через стены домов, через окна и двери, через проломы — вот где путь пехоте, танкам и орудиям включительно до больших калибров. По улице пройти очень трудно, в особенности когда дома этой улицы заняты противником и когда встречаешься со стенами, которые продолбить очень трудно. Штурмовая группа, товарищи, это не есть какая-то однородная организация, допустим, рота с такими-то и такими-то усилениями... формируется в зависимости от объекта атаки. Где нужно дать 203-мм пушку, Вы туда дадите, а где не нужно, она обойдется 45-мм. Все зависит от той роли, которую должна выполнять эта штурмовая группа, и она формируется на ходу — в процессе боя, из резерва, который должен иметь командир штурмового отряда (батальона).

Что в Берлине нового было у нас с точки зрения штурмовых действий? У нас штурмовыми отрядами чаще всего были не батальоны, а полки. Батальон был малочисленный, батальон не мог по своей малочисленности формировать штурмовые группы, полк их формировал более успешно. К тому же противник, благодаря своему отчаянному сопротивлению на одерском рубеже до Мюнхеберга включительно, был очень крепко потрепан, мы его так поколотили, что он в Берлине не мог создать достаточно прочной обороны, и поэтому в городе он не имел сплошного фронта обороны. Поэтому наши штурмовые отряды, штурмовые группы, штурмуя какой-нибудь отдельный пункт, не задумывались, обходить его [или нет] и углублялись далеко вглубь и там штурмовали. Бой проходил на большую глубину. Все это новое из природы самого боя в Берлине: что сил у противника было хотя и много, но слабо был организован городской бой; наши штурмовые отряды были больше всего полковые, а штурмовая группа (штатной ее нет) формировалась в зависимости от обстановки, от объекта атаки, и это соответствует действительности.

Нужна ли малокалиберная артиллерия для штурмовой группы, для боя в городе, в частности 45- и 76-мм? Я считаю, товарищи, нужна. Я не думаю, что Василий Иванович Кузнецов свою артиллерию 45- и 76-мм оставил за городом, что им нечего было делать. Я считаю, что в городе батальонная артиллерия и полковая имеет большое значение, ее легче всего разобрать и втащить на верхний этаж или на чердак и оттуда обстреливать противника — это у нас так и происходило.

Я еще раз хочу особенно подчеркнуть на этой конференции большую роль, которую сыграло оружие противника, — это фаустпатроны. 8-я гв. армия, бойцы и командиры были влюблены в эти фаустпатроны, воровали их друг у друга и с успехом их использовали — эффективно. Если не фаустпатрон, [540] то давайте назовем его Иван-патрон, лишь бы у нас поскорей он был.

Умение вести городской бой в армии сказался тем, что из-за отставания соседа слева 69 А, 8-я гвардейская армия вынуждены были четыре дивизии растянуть на прикрытие своего левого фланга, тем самым ослабили удар на Берлин и подошли к Берлину позже всех армий. Войдя же в город, 8-я гв. армия развила такие темпы, что к центру, к рейхстагу, вышла одновременно с 3-й ударной армией, где [они] и соединились.

В отношении авиации. Здесь наши глубоко уважаемые летчики докладывали, что они задачу выполнили на все 100 %, согласен. Задача была выполнена так же, как и во время [Висло-Одерской] операции. В первый день и второй день наступления, т. е. 14 и 15 января 1945 г., авиация не работала и все равно фронт противника прорвали и пошли на Одер.

Товарищи, давайте все-таки сделаем вывод на будущее, как бы нам избежать, товарищи летчики, бомбежку своих войск — это злободневный вопрос, и кто о нем умалчивает, делает вредное дело. Ведь было дело на висленском плацдарме. Тогда командир дивизии Зализюк (он здесь присутствует) меня просит, умоляет, чтобы не посылать нашу авиацию. «Почему? » — спрашиваю. Докладывает: «Наша авиация подлетает к фронту, зенитки противника открывают огонь, она поворачивает и сбрасывает груз на наших бойцов». На нашу просьбу не посылать на помощь нашу авиацию нам говорят, что у нас, 8-й гвардейской, превратное мнение об авиации. Вот многие товарищи в знак согласия и подтверждения машут головой. Так нужно об этом сказать. Это не значит, что мы корим свою авиацию, ни в коем случае, мы ее очень любим, хотим, чтобы она была лучше и не била по своим. Теперь в Берлине штабу 4-го корпуса здорово всыпала наша авиация, около 100 человек вышло из строя. Штаб 29-го корпуса тоже здорово потрепала своя авиация, в то время, как на наблюдательном пункте у меня был генерал Сенаторов — заместитель командующего воздушной армией, и он ничего не мог сделать. И в чем причина? Как я потом убедился, вы знаете, в Берлине есть два аэродрома — Адлерсгоф и Темпельгоф. Адлерсгоф уже был наш и деремся мы уже на рубеже несколько сев. -зап. Темпельгофа, просим туда дать авиацию [... ]. Мы находились со штабами у Адлерсгофа, тут она на нас [начала] сбрасывать] бомбы, не долетая до противника километров 5. Необходимо крепенько поработать с нашими авиационными командирами, в особенности с наводящими, чтобы они не путали и не били по своим. Или вот взять Рейнтвейн. Это было на одерском плацдарме, рядом с моим наблюдательным пунктом, где сидел и маршал Жуков. Летит девятка, отрегулировали и увязали все цели, ей нужно бомбить Альттухенбанд. Эта девятка, не долетая до цели, разворачивается, бьет Рейнтвейн. Связываюсь сам по телефону, кричу, что командир Ваш ошибся, ударил по своим. Мне говорят: «Слушайте, он сделал ошибку, мы ему сейчас растолковали, и давайте пустим второй раз, он вторую ошибку не сделает». И второй раз, как на зло, пролетает над Рейнтвейном, разворачивается и бьет по тому же месту, по своим, второй раз. Вот это слабость нашей авиации, товарищи. Нужно над этим крепенько поработать, чтобы в будущем у нас этого не было.

В отношении артиллерийского наступления. Я тоже согласен с товарищем Горбатовым — артиллерийскую подготовку надо проводить как можно короче, но мощнее, и считаю, что это требует от нас в будущем развития побольше средств ГМЧ. Дайте на километр фронта 2 — 3 бригады М-31, и за 10 минут залпа противник будет похоронен или оглушен наверняка. Ставьте тут же огневой вал для сопровождения пехоты, одинарный или двойной, лучше двойной, и прорыв будет обеспечен. Это ни в коем случае не исключает ствольную артиллерию, в особенности контрбатарейную артиллерию для подавления артиллерии противника. Это ни в коем случае не исключает наши минометы и другие средства нашей войсковой артиллерии. Развитием ГМЧ мы очень крепко сократим время на артподготовку и будет больше внезапности. Ведь поставить нашу артиллерию в таком количестве, как 200—300 стволов на киломеяр фронта, на плацдармах или перед фронтом прорыва да пристрелять ее, на это у нас уходило времени около недели [541] приблизительно, не меньше. Другое дело ГМЧ, дайте ей две точки, где она должна стать и куда она должна дать залп. Прицельного огня он не даст, и этого не требуется, но уж угробит противника он крепко. Тоже на промежуточных рубежах или при атаке вторых позиций, когда мы встречаемся с противником в глубине обороны. Кто быстрее развернется и даст скорей массу огня? Конечно, ГМЧ. Подойти могут быстро и быстро ударить всей массой огня и снова проломят брешь в обороне противника для действия и пехоты, и наших подвижных средств. Отсюда я считал бы построение нашей учебы в отношении артиллерийского наступления таким путем: 10 — 15-минутная мощная артиллерийская подготовка с использованием ГМЧ по первой позиции, дальше огневой вал должен сопровождать нашу пехоту и танки до второй позиции (вторая позиция у немцев была 2 — 4 км). По этой второй позиции снова короткая, но мощная огневая подготовка с ГМЧ, и в дальнейшем последовательным сосредоточением огня сопровождать пехоту и танки на всю глубину прорыва обороны противника. Если у противника будет и третья позиция, то опять проломить ее должны и могут ГМЧ, имеющие хорошую подвижность и быстроту изготовления для удара.

И последний вопрос — в отношении отработки взаимодействия в нашей боевой подготовке. Все же основным звеном взаимодействия до сегодняшнего дня является стрелковый батальон в поле, а в городе — штурмовая группа. [Кто] должен взаимодействовать [со] стрелковым батальоном? Обязательно танковая рота, а не батарея самоходных установок. Танковая рота порядка десятка танков, которая даст хорошее насыщение. В общем получится 30 танков на километр фронта. В порядке взаимодействия командиру батальона надо придавать не дивизион, а артполк. При том насыщении артиллерии, которое у нас бывает при прорыве, и для большой пробивной способности наших батальонов первого эшелона нужно придавать ему полк дивизионной артиллерии.

Текст выступления со стенограммой и звукозаписью сверен.