Основная тенденция развития современной онтологии

Современный онтологический дискурс невозможен на базе классической метафизики. Это ограничение препятствует привычному постулированию в качестве онтологической подложки естественности космоса, сверхъестественности Бога религии или Абсолюта философии столь же непреклонно, как и результатов естественно-научного познания мира, соблазн к которому преследует гонителей обскурантизма, выставляя позитивизм крайне противоречивым явлением в философии. Чтобы продолжить именоваться онтологической, философская мысль рубежа веков (XIX-XX) была вынуждена искать новые формы и способы осуществления тех значимых бытийных интуиций, от которых так или иначе несвободна любая философская рефлексия. Результатом этих исканий стала беспрецедентная с точки зрения интенсивности работы по осмыслению и критическому пересмотру оснований, главным образом западной культуры, ситуация в философии ХХ столетия. Парадоксально ее можно было бы выразить так: онтологический дискурс себя исчерпал, явив свою спекулятивную несостоятельность, но прояснение этой несостоятельности отчетливо показало тщетность и непродуктивность попыток вовсе избавиться мыслью от онтологической перспективы ее разворачивания. В том, что это противоречие конститутивно для современной онтологической мысли, легко убедиться, стоит только попробовать окинуть беглым взором историко-философскую панораму с вычленением из нее значимых «онтологических» предприятий прошлого века. За исключением вопиющих по своей дерзости начинаний (взять хотя бы проект фундаментальной онтологии Хайдеггера или проект критической онтологии Гартмана) титул онтология редко где заявлен с такой настойчивостью и навязчивостью, каковые были бы адекватны классическому метафизическому подходу. Всюду мысль, неспособная обойтись без отсылки к бытийствующему бытию, вынуждена отныне окружать себя таким количеством оговорок, какого требуется для нейтрализации «наивного платонизма», онтологической реификации, замыкающей в тавтологии тождественного. Однако, ни хайдеггеровский, ни гартмановский способы философствования о бытии не являются здесь такими уж исключениями, так или иначе, предполагая феноменологическую основу своих разысканий.

Условно можно говорить о двух типах современной онтологической мысли, лишь изредка обнаруживающих в тех или иных философских построениях свою методологическую чистоту. Во-первых, это онтология, «выстраиваемая» феноменологическим путем. Во-вторых, это онтология, выстраиваемая на основе структурного анализа символического. К первому типу можно отнести онтологическую составляющую философии длительности, развиваемую Анри Бергсоном, безусловно, саму феноменологию Эдмунда Гуссерля, экзистенциальную аналитику Мартина Хайдеггера, отчасти онтологию Николая Гартмана, заимствующего феноменологический метод для разворачивания «своей» грандиозной системы критической онтологии, экзистенциализм Жана Поля Сартра, экзистенциально-феноменологическую мысль Мориса Мерло-Понти. Ко второму типу можно отнести онтологическую подоплеку структурной антропологии Клода Леви-Стросса (с его, как то представляется Умберто Эко, достаточно реалистичной в средневековом смысле позицией в отношении структуры), фукольдианского анализа высказываний, а также, концепций последующих постструктуралистов, главным образом, Жиля Делеза и Жака Деррида. При всем многообразии философских идей онтология в ХХ веке следует одной единственной тенденции развития, разнящейся только лишь на уровне способов ее осуществления. Эта тенденция заключается в (а)эстетической ориентированности. С одной стороны, в этой направленности онтологической мысли сказывается необходимость современной онтологии избежать участи быть как и прежде великой спекулятивной системой, в свою очередь естественным образом полагающей быть тому, что предполагается в качестве субстанциального основания. Что теперь значит эта природа с ее пресловутой (сверх-) натуральностью, с которой философская культура была вынуждена соотносить все это время свои конструкты, через сопоставление с конкретными идеями проверяя свои абстрактные понятия на прочность? С другой стороны, – в этой направленности онтологической мысли утверждается менее очевидный в виду двусмысленности самого (а)эстетического момент нейтрализации «расхожих лжетолкований» в отношении онтологичекого, следуя которым онтология вырождается в субъективистскую модель мысли о том, что ей оказывается не под силу ни схватить, ни выразить. Необходимо подчеркнуть, что (а)эстетическое здесь берется вне его однобокой редукции к сфере искусства, которая зачастую способствует неправомерной трактовке художественного творения как чего-то фиктивного, вымышленного. «Эстетический опыт», как на то указывает Жан-Мари Шеффер в одноименном произведении, есть составляющая обычного жизненного опыта каждого из нас, которая в равной степени свободна как от претензий выражать и обосновывать собою нечто подлинное, естественным образом данное, навязанное нам со стороны внешнего мира, существующего так и никак иначе, так и от скромной роли проводника в мир фантазий и грез. Феномен (а)эстетического взламывает изнутри привычную для мысли дихотомию естественного/искусственного, этим определяя ход развития неклассической онтологии в ХХ веке, позволяя философии четче обозначить специфику своего предмета, как по отношению к науке, так и по отношению к искусству (в частности, благодаря усилиям Делеза и Гваттари, предпринятым в знаковом произведении «Что такое философия?»). Приведем нехитрую ревизию в подтверждение этого странного тезиса об основной тенденции развития современной онтологии.

Начнем с феноменологической традиции обоснования/прояснения возможности знания. И здесь наш анализ уже подстерегает случайное, но важное совпадение, поскольку то, что берется в этом курсе за начало, не просто последовательно приводит к заключительным темам и их соответствующему содержанию, но уже содержит в себе в качестве развитых те некоторые потенции неклассического онтологического философствования, которые окажутся артикулированными постструктуралистской мыслью, то есть вторым типом современной онтологической мысли. Речь идет о бергсоновском варианте философии жизни и историко-философской реконструкции Делезом бергсонизма как действительной онтологии. Однако, кратко через перечисление отметим онтологически значимые аспекты интересующих нас учений. У Бергсона это истолкование материи как образа, задаваемое на феноменологической почве с целью выхода за ограничивающие пределы противоречащих здравому смыслу реалистического и идеалистического способов философствования; это последующее прояснение сущностной работы памяти, определяющее бытие в качестве прошлого, длительности. Вряд ли кто-то отважиться спорить с тем, что эти онтологические составляющие бергсоновской философии жизни являются (а)эстетически конституированными (напрямую выводящие мысль к концепту «творческой эволюции»),причем таким образом, что в итоге философская мысль, даже будучи инициируемой в рамках психологической сферы человеческих переживаний, посредством метода интуиции оказывается выдворена за его пределы, размыкая перед нами область виртуального, «идеального, но не абстрактного». Что касается феноменологического проекта Гуссерля, то само авторское именование этой точной дисциплины как дескриптивной и эйдетической науки уже свидетельствует о стремлении во что бы то ни стало сохранить паритет между «естественным» и «искусственным», логикой данного и конституированием. Поэтому несмотря на весь нарочитый позитивизм, гуссерлевская феноменология немыслима также без тезиса об абсолютности сознания, первостепенной значимости редукции, «эпохе», затмевающей (но не отменяющей) легитимность «данного из первоисточника», выводящей на первый план нейтральность, как модифицирующую установку сознания, не столько получающего «что-то» готовое извне, но в осуществлении себя конституирующего эйдетическую «реальность», указывая тем самым на нечто привычно именуемое данным. Дальнейшее развитие феноменологической философии лишь закрепляет эту установку на (а)эстетический способ выстраивания онтологической мысли. Переход от формальной онтологии к фундаментальной, проводимый в жизнь Хайдеггером, это подтверждает. Очевидные слабые места феноменологии, связанные с гипертрофированной сознательностью, им были подвергнуты критике, вспомнить хотя бы неприемлемую для него «камеру сознания», но нацеленность на истолкование вещей в изначальности опыта их размыкания, «неаприористический априоризм», которому тот научился у своего учителя, были им подхвачены и продолжены, только в русле уже предпосылочного философствования. Более того, в хайдеггеровской экзистенциальной аналитике онтология не просто пересекается с (а)эстетическим, но по сути им же является, его подразумевает, поскольку речь идет не о теоретическом «высматривании», что вновь определило бы субъект-объектную перспективу рассмотрения и познания, и бытия, но о внятии и усредненном усмотрении, которое уже тем или иным образом отнеслось к бытию: «λόγος» здесь не отменяется, но проясняется через «αἴσθησις», на что Хайддегер открыто указывает в «Бытии и времени». Критика идеи наличного в истолковании вещи, последующее внимание к «истоку художественного творения», спор мира и земли, онтологизация того, что ранее закреплялось за эстетическим, то есть субъективным переживанием, все это и многое другое знаменует собой тот неклассический горизонт выстраивания мысли о бытии, который здесь обозначается (а)эстетическим. Гартман в этом движении от сознания к бытию, а значит опять же в феноменологическом развертывании онтологического проекта, занимает особое место. Получив импульс от «Логических исследований» в направлении к самим вещам, он скрупулёзно выписывает грандиозную по своему охвату онтологическую систему (если не сказать структуру), наиболее соответствующую по своим формальным признакам великим классическим онтологиям, но с устранением присущего последним спекулятивного момента, связанного прежде всего с неразличенностью бытийных сфер, моментов бытия. Необходимо особо отметить, что помимо феноменологического базиса и здравого смысла, позиции которого придерживается Гартман, (а)эстетический режим функционирования критической онтологии прочитывается также в самой выявляемой им онтологической «структуре», подобной тем, что станут достоянием структурализма и постструктурализма. Экзистенциализм Сартра, экзистенциальная феноменология Мерло-Понти вновь возвращают нас к феноменологической проблематике, вбирая в орбиту своих рефлексий вопрос о бытии сознания, с тщательным анализом его дорефлексивной жизни как на уровне интенциональности самого сознания, провоцирующего дурную веру, так и на уровне интенциональности тела. Соответственно, (а)эстетическая составляющая онтологической мысли в концепциях данных авторов проявляет себя во всей своей однозначности, обнаруживая себя в трактовке Сартром воображения и понимании им дистанцирования как сущностного движения сознания, функционирующего через неантизацию, во внимании Мерло-Понти к восприятию, в критике им позитивистской программы по его объяснению из абстрактных результатов естественно-научного познания перцептивных процессов, в полагании такого концепта, как плоть мира.

Структурный анализ символической реальности, к которому направляется оппонирующая феноменологии (экзистенциализму и философской герменевтике) структуралистская мысль в целом, в свою очередь также, но с другой стороны, внешней по отношению к индивидуальному сознанию, всецело определяющей его, выстраивается (а)эстетически, чему математическое моделирование, например структуры родства, оказывается вовсе не помехой. Это может быть проиллюстрировано эстетической чуткостью Леви-Стросса, да и многих других представителей структуралистского лагеря. Специфика культуры, ее срединное положение между порядками биологического и экономического, предполагаемое этнологическим анализом результатов бессознательной деятельности духа, коррелирует с эстетической концепцией Леви-Стросса, являя пример того, как могут ужиться сверхрационализм, требовательность и настоятельность научного подхода вместе с тонкостью и «восприимчивостью» проделываемого структурной антропологией анализа, уподобляемого «кольцу нибелунга». Как здесь также не вспомнить замечание Ролана Барта относительно вездесущности и одновременно предположительности реальности того, что именуется структурой? Дальнейшее продвижение мысли в этом направлении, связанное с «археологией знания» Фуко, деконструкцией и грамматологией Деррида, делезовской философией различия/повторения/смысла, вниманием Батая к симулякрам, пристрастием Бодрийяра к патафизике, только укрепляет эту (а)эстетическую тенденцию развития современной неклассической онтологии.

Последняя тема курса посвящена экстраполяции неклассических онтологических положений на социально-политическую сферу анализа современного состояния общества.