 |
Тайша Мончак и русско-калмыцкие отношения
|
|
|
|
В СЕРЕДИНЕ 1660-Х ГГ.
К середине XVII в. российское правительство окончательно сформировало свою заинтересованность в использовании военных ресурсов калмыков для закрепления и расширения границ государства в южном направлении. Связано это было, в первую очередь, со сложным международным положением, в котором оказалась Россия, особенно в ее отношениях с Украиной, над которой одновременно нависла угроза со стороны Речи Посполитой и Крыма. Заключенные шерти в 1655, 1657 и 1661 гг. создали все формальные условия для привлечения калмыков к военной службе на стороне русской армии. Как подкрепление взятому курсу, летом 1664 г. российское правительство официально признало Мончака верховным правителем волжских калмыков, наделив соответствующими символами власти – булавой и знаменем1. Именно в этом году между Москвой и Мончаком отмечен новый всплеск активизации посольских контактов.
В документах фонда «Калмыцких дел» Российского государственного архива древних актов отложились подробные сведения о приезде калмыцких послов в российскую столицу. Например, 13 августа 1664 г. в Москву от тайши Мончака прибывает калмыцкое посольство Кулачи-дархана (6. Л. 1). В сентябре этого же года в Москву прибыл уже посол Айдарука Мурзаев, доставивший довольно интересные сведения о состоянии калмыцкого общества. В это период Мончак совершил военный поход в приаральские степи против детей своего дяди Елдена, в результате чего был убит его старший сын Мерген, а его улус захвачен. Двум другим его братьям с немногими людьми удалось уйти на территорию Джунгарии (5. Л. 2). Таким образом, к этому времени Мончаку удалось ликвидировать всех реальных конкурентов внутри правящего «торгутского дома», расчистив дорогу к будущей власти своему старшему сыну Аюке.
|
|
|
Стабилизация внутриполитического положения калмыцкого общества позволило царскому правительству претендовать и на новые воинские отряды калмыков. В августе 1664 г. к Мончаку от Г.С. Черкасского были отправлены за военной помощью стрелецкие сотники Михаил Сурин и Герасим Голочелов. Тайша выделил для русской армии 3 тыс. воинов под командованием Маничар-Дайчи. Причем одна половина отправилась в новый крымский поход с Г.С. Черкасским, а другая половина ушла в Запорожье к гетману Левобережной Украины И. Брюховецкому. Мончак же с улусами подтягивался к Царицыну, т.е. поближе к театру военных действий в Причерноморье т (8. Л. 22-24, 26). Осенью 1664 г. 2-тысячное калмыцкое войско под командой Ишкепа и Батура прибыло на Бузулук, откуда направилось на Украину. В ноябре из Москвы к гетману И. Брюховецкому пришло указание о полном обеспечении продовольствием и кормами прибывших на войну калмыков, при этом всячески способствовать их согласию остаться на зиму в Малороссии. Тайши сообщали в Москву об отправке самих лучших командиров во главе этого отборного отряда, поэтому И. Брюховецкому центр предписывал «тех калмыцких людей покоить, чтоб им ни в каких запасах скудости не было» (1. С. 210, 220-223, 282).
Но военные действия в Северном Причерноморье и на Украине не отвлекали внимание царского правительства и от северокавказского региона. В октябре 1664 г. Мончаку и К.М. Черкасскому из Москвы пришел указ уничтожить строительство крымцами и малыми ногаями крепости в междуречье Кубани и Инжика2. Укрепление крымцев и турок в этом регионе не входило в планы не только русского командования, но и калмыцких тайшей, поскольку, со слов послов, «калмыкам де тот городок гораздо грубен». Тайша, со своей стороны, через К.М. Черкасского просил военной помощи у астраханских воевод, в частности, предоставление артиллерии, поскольку «без огненного бою города не взять». Воевода князь Яков Никитич Одоевский3 выразил готовность помочь калмыкам. Желание принять участие в этом походе изъявил и Дайчин, отношения с Мончаком которого стали нормализоваться в указанное время. Таким образом, калмыцкие тайши Дайчин, Мончак, Аюка и князь К.М. Черкасский со своими отрядами подошли к урочищу в верховье Кумы, где стали ожидать подхода астраханцев с артиллерией. Прождав более месяца и в результате так и не дождавшись подхода астраханского отряда, калмыки отправили с гонцом запрос в Астрахань. Но местные воеводы на этот раз резко изменили свое предыдущее решение, отказавшись от совместного участия в походе. Ранняя оттепель и начавшееся половодье рек вынудили тайшей отменить продолжение военного похода и вернуться в улусы (7. Л. 53-54, 69).
|
|
|
Нерешительность, интриги или предательство владели астраханскими воеводами, неизвестно. Но факт того, что уход с воеводства в Астрахани и Царицыне князя Г.С. Черкасского повлекло за собой резкое снижение активизации русско-калмыцких отношений на юге России, отложившееся в целом на военной службе калмыков. Единственным, кто продолжал поддерживать с тайшами тесные отношения, оставался терский воевода К.М. Черкасский. Мончак через своих послов в Москве сообщил о преступном бездействии и инертности астраханских воевод. 20 марта 1665 г. из Москвы в Астрахань к воеводам пришло строгое указание о немедленной отправке отряда с пушками во главе с Семеном Беклемишевым совместно с донскими казаками и терцами против указанного крымского городка. В апреле Мончак сообщал в Царицын о готовности своих войск в ближайшее лето начать новую военную кампании. Причем на Кубань против Малого Ногая им было уже отправлено 3 тыс. воинов, в Запорожье – 500, на Дон – 300 и на Терек к К.М. Черкасскому – 150 калмыцких воинов. Также к Дайчину за Яик от сына были отправлены посланцы, уговорившие отца принять участие в ближайшей совместной военной кампании (14. Л. 11-12). Крымская крепость в результате была уничтожена калмыками, а ее развалины сохранились до настоящего времени на Кубани.
12 февраля 1665 г. в Москву от Мончака прибыло новое калмыцкое посольство во главе с Каичю. Здесь калмыцкие послы представили от Мончака довольно смелый план новой крымской кампании на ближайший весенне-летний период. Проект заключался в наступлении крупных воинских сил калмыков на Кубань с целью перемещения своих улусов в этот регион. Затем в дальнейшем предполагалось совместное с прибывшими дербетами и хошутами, а также казаками и русским войсками, движение войск на Крым, «чтоб крымские улусы разорить и на тех местах быть им самим калмыкам» (14. Л. 96). Другими словами, торгутские тайши вынашивали план уничтожения или подчинения Крымского ханства, занятие татарских земель в Причерноморье, а свои кочевья в Северном Прикаспии освободить для новоприбывших хошутов и дербетов4. Это действительно был довольно дерзкий план, который мог бы существенно изменить политическую карту в Северном Причерноморье и на Северном Кавказе. В Москве также были заинтересованы в существовании в Причерноморье союзного калмыцкого государства вместо агрессивно настроенного против России Крымского ханства. Идея эта была не нова, например, еще в 1661 г. русский посол И.С. Горохов предлагал калмыкам окончательно завладеть Крымским ханством. Мончак предлагал русскому царю обмениваться послами «по чести». Как считал тайша, это должно было устрашить крымского хана – единственного врага калмыков. Мончак заверил правительство, «что не разобив крымсково хану и ево улусов, войны не покинет» (14. Л. 110-111).
|
|
|
Но осуществлению этого плана мешал ряд неурегулированных вопросов в русско-калмыцких отношениях.
Во-первых, послы жаловались на астраханских, черноярских и саратовских воевод, отказывавшихся перевозить через Волгу калмыцких воинов, возвращающихся из крымских походов. К тому же Астрахань, Черный Яр и жители других волжских городов не возвращали калмыкам захваченный ими под Крымом беглый «ясырь»5 (поляков, литовцев, мадьяров и др.), не обеспечивали питанием людей Мончака, приезжающим от тайши по делам к воеводам. Еще в 1663 г. Г.С. Черкасский жаловался в Москву об обидах, нанесенных калмыцким торговцам в Саратове и Самаре, об игнорировании местными воеводами приказов самого князя. Москва строго указала всем волжским воеводам возвращать калмыкам беглый ясырь и всячески им оказывать всемерное содействие (3. Л. 194-195;10. Л. 97-98).
|
|
|
Во-вторых, послы просили в помощь на Крым 2 тыс. русских конных воинов, запасы и жалованье. Причем Мончак указывал о присылке царского жалованья не всем тайшам и не в одинаковом размере, поскольку в крымской кампании участвовали не все калмыцкие феодалы. В 1664 г. Мончак сетовал, что царские власти посылают его братьям жалованье «мимо» него. На этом основании Мончак предлагал присылать жалованье только ему, а он бы уже распределял среди подчиненных ему тайшей по конкретным заслугам каждого. В Москве согласились с этими доводами (9. Л. 11-12; 13. С. 100).
В-третьих, Мончак всячески пытался дистанцировать своих калмыков от башкирского восстания. Тайша с К.М. Черкасским отправили к дербетскому тайше Аючею гонца с приказом об отсылке от себя башкирских повстанцев и присоединения к Мончаку. Со слов послов, Мончак «отца своего уговорил и с ним помирился». Правительство также поддержало эту инициативу (10. Л. 91, 93).
В-четвертых, послы ходатайствовали о ведении «Калмыцкими делами» боярином Г.С. Черкасским. Но, как оказалось, на этой должности уже находился другой ближний боярин Юрий Алексеевич Долгорукий[6]. Послам пришлось только констатировать: «кому он, великий государь, укажет их калмыцкие дела ведать, то де добро, только Долгорукий им незнаком» (10. Л. 122). Удивительно, но ведать калмыцким направлением назначили человека, ничего не знавшего о калмыках, также как и они о нем. Кадровый вопрос при царе, видимо, зависел от степени приближенности к нему того или иного боярина. Очевидно, что князь Г.С. Черкасский в это время оказался в царской немилости и, отойдя на второй план, лишился своих ключевых постов в Астрахани и Царицыне. Возможно, это было следствием провальной операции по освобождению в 1664 г. из крымского плена боярина Василия Борисовича Шереметева[7], инициируемой Алексеем Михайловичем и руководимой Г.С. Черкасским. Царь очень близко к сердцу воспринимал печальную судьбу своего плененного боярина.
В «Калмыцком деле» отложилось и привезенное послами письмо Мончака, адресованное на имя боярина Г.С. Черкасского. Русский перевод XVII в. автором дается впервые.
«Князь Григорий Сунчалеевич будь здоров. А я, Мончак тайша, со всеми своими улусными людьми дал бог здорово.
По всякий год присылаешь ко мне людей и велишь ты ходить на государеву службу беспрестанно. И на государеву службу присылай в прибавку государевых многих людей ко мне, а то присылают только по 2-3 человека. А мы с тобой с князем меж себя говорили и что говорили, и у нас то слово одно не переменно.
|
|
|
Как Мазан-Батыр тайша ходил с ратными людьми на крымские улусы войною, и в то время у нево остался один человек, и тот ныне у Ивана Савинова, и тово б человека прислать... Да которые есть на Москве и в городах мои люди, и тех сыщи и ко мне пришли. А я государевых людей взятых отпущаю, то тебе я правду делаю и всего добра тебе много делаю, тебе то ведомо, и впредь добро думаю. А от тебя ничево не ведаю. А я твоего слова не переставлю...
В Астрахани есть Кузей бояр, и мне он всякое худое делает, что худое и то с Буяном (казначей Мончака – В.Т.) впредь прикажу...» (10. Л. 72-74).
Еще одним неурегулированным вопросом в русско-калмыцких отношениях оставался размен пленными. Царь приказал взять у послов поименный список калмыцких пленников, содержащихся в русских городах, срочно разыскать и вернуть. Но сложность в решении этой проблемы заключалась в том, что большинство пленных калмыков, проживавших, например, в Москве, были уже обращены в православную веру. Подобная проблема возникла примерно еще с 1640-х годов, когда летом 1644 г. в ходе карательного похода самарского воеводы Л.А. Плещеева в калмыцкие степи был разгромлен один из улусов и захвачено в плен 480 калмыков, в основном женщин и детей. Часть из них была привезена в Москву и в условиях жизненных трудностей, связанных с выживанием в чужой национально-конфессиональной среде, некоторым калмыкам пришлось принять крещение. К этому времени уже действовал царский указ о запрете передавать православных калмыков к их же «собратьям-язычникам». Послы знали о существовании подобного указа и поэтому просили от царских властей личной встречи с каждым из новокрещенных калмыков, чтобы убедиться в добровольности принятия ими новой веры.
Вполне наглядна, например, история новокрещенного молодого калмыка по имени Кукнак (в крещении Михаил). Послы имели возможность лично его расспросить о мотивах подобного шага. Со слов Кукнака, во время одного из крымских походов в бою он был сбит с лошади и, упав в яму, потерял сознание. Когда очнулся, то оказалось, что остался он в степи один, где его впоследствии подобрали запорожцы и привезли в Москву. Отсюда он попытался в 1664 г. уехать домой вместе с калмыцким послом Кантак-Кошучи, но тот, пообещав замолвить за него слово в Посольском приказе, так и без него уехал. От обиды Кукнак после этого принял крещение и показал послам свой нательный крест, отказавшись, таким образом, возвращаться домой. Это вызвало бурю негодования со стороны калмыков, и они прогнали Кукнака. В сердцах главный посол заявил царским представителям, что Мончак, со своей стороны, также будет обращать в «калмыцкую веру» русских людей, освобожденных из крымского плена, и оставлять, таким образом, в улусах. Посол вполне резонно задавался вопросом о дальнейшей судьбе калмыков, воюющих за русского царя. По его мнению, если бы царские власти крестили 10 тыс. калмыков, то Мончак государю «и бить челом не стал» (10. Л. 119, 135,171-17). Но процесс христианизации калмыков уже был запущен, и он продолжался в течение оставшегося периода XVII и XVIII столетий.
Именно все вышеперечисленные обстоятельства мешали полноценному развитию русско-калмыцких отношений, особенно в условиях продолжающейся русско-польской войны, когда требовалась консолидация общих усилий. Как видно, противники политики сближения были как с русской, так и с калмыцкой стороны. Все эти факты были им на руку, и они всячески использовали их во внутриполитической борьбе.
Довольно интересные сведения о калмыцком посольстве в Москве, дошедших до наших дней, сохранились и в европейских источниках. Например, 4 марта 1665 г. в российской столице калмыцких послов с любопытством наблюдали представители голландского посольства. Вот как описал калмыков в своем путевом дневнике Николаас Витсен: «… на прием к великому царю пришли калмыки..., у них самостоятельный князь. Говорят, они приезжают сюда, чтобы предложить свои услуги царю от имени их князя Тайчжи Мончака. Этот Тайчжи женат на черкесской татарке[8], племяннице Григория Синсилевича, царевича черкесов, теперь он князь; через этот брак черкесский князь пытается добиться тесной связи с Россией. Эти люди [калмыки] одеты в грубые шкуры овец и других животных, иногда, но редко – в шитые кафтаны из шкур разных диких зверей. Они носят в ушах большие кольца, иногда продетые и через нос. Теперь же, когда они ездят к царскому двору, им пожаловали красные кафтаны; у самого главного из них висит на груди медная коробочка с их идолом. Это люди небольшого роста, плотные и желто-коричневого цвета; лица у них плоские, с широкими скулами; глаза маленькие, черные и сощуренные; голова бритая, только сзади с макушки свисает коса. При ходьбе они прихрамывают, так как ноги у них кривоватые от постоянной езды на лошадях. Это хорошие всадники, в бою употребляют лук и длинные ножи. Когда они закончили свои дела у царя, им подарили вышитые кафтаны, которые им тут же при царе надели…». В другой день, 2 апреля, Н. Витсен оставил о калмыцких послах следующую запись: «Вблизи мы видели калмыков…, они были в своей собственной одежде из волчьих шкур, шерстью наружу; это кафтаны до земли, но сзади высоко подрезаны, чтобы удобнее было сидеть верхом на лошади, шапки тоже из меха, украшенные конскими хвостами; в ушах — очень большие кольца, с которых свисают кораллы. Вокруг шеи — цепь из мелких круглых бусинок, грудь открыта, ноги и ступни, как сказано выше, очень кривые; они постоянно ездят верхом и поэтому ходят с трудом» (2. 197-198, 222).
Обратно с послами к калмыцким тайшам из Москвы отправили годовое денежное жалованье в размере 810 рублей. Также Дайчину и Мончаку передали по 80 соболей, Аюке – 40 соболей и английское сукно. Царь Алексей Михайлович лично от себя пожаловал Мончаку воинские доспехи (латы и шишак), которые не пробивал выстрел из пищали (10. Л. 124-125, 172; 11. Л. 102). Денежное жалованье из Москвы к тайшам поступало теперь не только регулярно, но и в больших объемах. Например, перед заключением Андрусовского перемирия в 1667 г. польская сторона запросила у Москвы огромную контрибуцию, на что боярину А.Л. Ордин-Нащокину пришлось отказать, мотивировав большими денежными расходами, направляемыми правительством к калмыкам, «чтоб они теснили Крымский юрт и не пускали хана на Польшу» (14. С. 175). В Посольский приказ пришел царский указ о новом оформлении писем, направляемых к тайшам. Отныне предписывалось обозначать имена Дайчина и Мончака в грамотах и письмах золотыми буквами (4. Л. 144). Такой чести, как правило, удостаивались государи иностранных государств, например, крымский хан. Это подтверждают и сведения Г. Котошихина, отмечавшим еще в середине XVII в., что контакты с калмыцкими правителями напоминали процедуру дипломатических сношений с зарубежными государствами, а на посольских приемах и в других подобных случаях калмыцкие правители приравнивались к крымским ханам (12. С. 41-42, 76-77, 82.).
Таким образом, подведя итоги, можно утверждать, что в этот период произошло скорее не окончательное юридическое оформление вхождения калмыцкого народа в состав Российского государства, как склонны считать большинство исследователей, а вступление под протекцию. Это подтверждает то состояние в русско-калмыцких отношений, когда калмыцкие правители сохраняли полную самостоятельность в управлении внутренними делами и имели относительную свободу внешних сношений, а царское правительство, со своей стороны, само признавало своеобразие вассальной зависимости калмыцких феодалов. Не вмешиваясь во внутренние дела калмыцкого общества, Москва лишь юридически ограничила внешние связи тайшей, но только с теми государствами и народами, которые находились во враждебных отношениях с Россией. Но в любом случае, к середине 60-х гг. XVII в. московскому правительству в лице калмыцких воинских отрядов удалось получить серьезного военного союзника на южном направлении, как одну из сдерживающих сил крымской агрессии на юге страны в то время, когда основные силы русской армии были задействованы на западе против Польши.
Библиографический список
1. Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России, собранные и изданные Археографической комиссией. Т. 5. 1659 – 1665. СПб., 1867. С. 210, 220-223, 282.
2. Витсен Н. Путешествие в Московию. СПб., 1996. С. 197-198, 222.
3. РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1663 г. Д. 1. Л. 194-195;
4. РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1664 г. Д. 3. Л. 144.
5. РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1664 г. Д. 4. Л. 2.
6. РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1664 г. Д. 6. Л. 1.
7. РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1664 г. Д. 7. Л. 53-54, 69.
8. РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1664 г. Д. 9. Л. 22-24, 26.
9. РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1665 г. Д. 1. Л. 11-12.
10. РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1665 г. Д. 2. Л. 72-74, 91, 93, 97-98, 122.
11. РГАДА. Ф. 119. Оп. 1. 1665 г. Д. 3. Л. 102.
12. Котошихин Г.К. О России в царствование Алексея Михайловича. СПб., 1884, С. 41, 42, 76, 77, 82.
13. Очерки истории Калмыцкой АССР: Дооктябрьский период / Под ред. Н.В. Устюгова. М., 1967. С. 100.
14. Соловьев С.М. История России с древнейших времен / Отв. ред. И.Д. Ковальченко, С.С. Дмитриев. Кн. VI. Т. 11-12. М., 1991. С. 175.
И.В.Косточкин
ОГУК «Астраханский государственный объединенный
историко-архитектурный музей-заповедник»
«СЛУЖИЛЫЕ» И ЦЕНТРАЛЬНАЯ ВЛАСТЬ МОСКОВСКОЙ РУСИ -
|
|
|
