 |
Глава 4: Ты превратил мою душу в клетку
|
|
|
|
Контркультура обратилась к отделившимся от привычных социальных кругов молодым массам с чрезвычайно высокими требованиями и окутала эти требования мистицизмом...
... Таким образом, поднялась популярность астрологии, «Книги перемен», прочих источников различных мистических домыслов. Звезды являлись одновременно облегчением, мостиком в мистическое прошлое, связью с абсолютным, гарантией предназначения, системой «рационального» и оправданием. Бремя экзистенциализма могло быть непосильным... Если вы верили, то открывали доступ к древним резервуарам учений, однажды уже разрушенным и раскатанным, словно бульдозером, веком науки и индустриализма, к чудом уцелевшим осколкам, призванным доказать непрерывность духовной жизни... Фрик-культура была коктейлем, в котором смешались токсичные составляющие ушедших традиций.
- Тодд Гитлин, «Шестидесятые: годы надежд, дни ярости»
Человечество есть один большой дух, разделенный по отдельным телам, бродящим по куче грязи под названием Земля, и все существа, в принципе, являются отражением друг друга. Об этом мои песни.
- Артур Ли, пресс-релиз Blue Tumb Records, 1970
В ничем не связанной с субъектом книге Джулиан Коуп[78] негодует по поводу неназванного журналиста (вашего покорного слуги) за то, что тот совершил вопиюще непростительный проступок и не наградил Forever Changes пятью звездочками. «Если бы это был древний текст или документ, — писал он, — то он был бы скрыт от глаз и обсуждался бы в тайных кругах. Но из-за того, что он действует в среде поп-музыки, он получает оценки, вроде 8/10 от таких вот проституток, как этот журналист».
- Энди Гилл, статья в газете Independent UK, 2002
|
|
|
Как и многие другие периоды прошлого тысячелетия, 1960-е (с их астрологической фиксацией на заре Эры Водолея) были периодом возвращения оккультизма, в котором различные древние системы мистических поверий проникли в богемные интеллектуальные круги и психоделическую контркультуру. Восточные религии, индуизм и буддизм, часто извращенные самопровозглашенными гуру; герметизм, с его таинственными формулами алхимии и магии; сатанизм, часто кроулианского порядка; теософия, язычество; колдовство; шаманизм; вера в реинкарнацию и прошлые жизни; а также отпочковавшиеся уже позже такие «религии», как сайентология и ее сатанинское ответвление Церковь Процесса Последнего Суда — все это проникло в контркультуру, словно пьянящее колдовское варево. Поскольку, как пишет Тодд Гитлин, «Бремя экзистенциализма могло быть непосильным», эзотерические системы верований «являлись одновременно облегчением, мостиком в мистическое прошлое, связью с абсолютным, гарантией предназначения, системой «рационального» и оправданием». «Forever Changes», будучи личным счетом Артура Ли с неминуемой смертью, по понятным причинам содержит множество духовных измышлений, посвященных жизни, смерти, жизни после смерти, душе, ее истокам и судьбе. Некоторые из них предают просвещенность в пользу тайных традиций, которыми так восхищались его друзья и знакомые во времена его проживания в «Замке». На первый взгляд, присутствие этих оккультных отсылок противоречит экзистенциальным нотам в текстах Артура, однако их смысл открывается, если посмотреть на них в свете единственной религиозной предтечи экзистенциализма — еретического раннехристианского верования под названием «Гностицизм».
Гностицизм — синкретическая[79], мистическая религия, корни которой находятся в эллинистическом периоде дохристианской эры. Что, однако, не помешало гностицизму принять в свои доктрины святость Иисуса Христа и некоторые из его учений. Все это слишком сложно для того, чтобы полностью описать это в данной книге, поэтому я попытаюсь дать краткое изложение в надежде на усиление гностических подтекстов, которые я слышу в «Forever Changes». В гностической космологии подлинный святой Бог отсутствует и является чуждым всем созданиям. В отличие от того, как написано в Ветхом Завете, Бог не создал вселенную или человека. Вместо этого создание стало результатом отделения части истинного Света Господнего, который «провалился» в темную пустоту, не бывшую частью его святой материи. Для того чтобы поймать и запечатать этот Свет, дошедший из королевства истинного Бога, лже-полубог, известный гностикам под именем Демиург (так называемый, ремесленник миров), создал вселенную, звезды, планеты, землю и человечество согласно своим извращенным представлениям. В гностической иерархии в подчинении Демиурга находятся правители мира, называющиеся Архонты, которые часто ассоциируются с семью известными планетами и их орбитами, формирующими вокруг Земли концентрические круги, которые служат барьером между человеком и Богом. Несмотря на то, что человек является продуктом деятельности Демиурга и его Архонтов, внутри каждого содержится искра (пневма) истинного святого Бога, который не знает об этом, потому как введен в заблуждение Архонтами и физическим миром. Целью всей жизни гностика является познание этого учения (гносиса) путем глубоких откровений, осознание его истинной божественной природы и, затем, изучение ритуалов и магических формул. Это понадобится ему для того, чтобы перехитрить и одолеть каждого из Архонтов, когда его божественная искра после смерти покинет тело и направится к истинному Богу. Для гностиков, как и для манихеев[80], мир материальный, включающий тело и дух человека, представляет собой зло, ложь и тюрьму. Даже христианская идея «души» — всего лишь еще один слой брони, закрывающий пневму. За разъяснениями я бы хотел обратиться к автору Хансу Джонасу[81], который в своем исчерпывающем исследовании под названием «Гностическая религия: послания Бога-пришельца и начало христианства»[82] писал:
|
|
|
Вселенная, королевство Архонтов, представляет собой огромную тюрьму, главной темницей в которой является Земля — обитель человеческой жизни... Сферы, которых семь — это своеобразные троны Архонтов (идея была перенята из вавилонского пантеона)... Архонты правят миром коллективно, при этом каждый по отдельности стоит на страже собственной сферы, и таким образом, получается что-то вроде космической тюрьмы. Их тираническое правление носит название бимармейны — вселенской Судьбы, идеи, пришедшей из астрологии, перезванивающейся с гностическим антикосмическим духом. С физической точки зрения это правление подчиняется законам природы; в аспекте психическом, который включает, например, установление и принуждение к закону Моисеевому, он направлен на порабощение человека. Будучи охранником своей сферы, каждый из Архонтов преграждает проход душам, которые ищут освобождения после своей смерти, препятствует покиданию ими Земли и возвращению их к Богу... Таким образом, как закрыт человек семью сферами в макрокосме, так и в микрокосме пневма закрыта семью облачениями, исходящими от них. Будучи неспасенной, пневма уходит все глубже в душу и плоть, впадает в кому, притупляется, впадает в сон или отравляется мирским ядом; короче говоря, «грубеет». Ее пробуждение и освобождение происходит путем «познания»... Как гласила мудрость императора Валентиниана: «Освобождает знание того, кем мы были, кем стали; где мы были, куда мы попали; куда нам двигаться, что нас спасет; что есть рождение и что есть перерождение».
|
|
|
Сравните написанное выше с отказом от революции, о котором сообщает в пьесе «Марат/Сад» Маркиз де Сад: «Эти клетки внутри нас хуже самой темной каменной клетки, и пока вы все закрыты, вся ваша революция — всего лишь бунт заключенных, готовый быть подавленным подкупленными сокамерниками». Также сравните это с криком души в исполнении Артура Ли в песне «Live and Let Live»: «Мотал срок / Отмотал сполна / Ты сделал мою душу клеткой». При помощи всего этого вполне можно взломать гностический код, который Артур, намеренно или случайно, зашифровал в «Forever Changes». Возьмем, к примеру, второй куплет композиции «A House Is Not A Motel» и рассмотрим его с точки зрения гностического учения о том, что человек является фальшивкой, которую держат в неведении относительно ее истинного предназначения Архонты:
|
|
|
Ты всего лишь мысль кого-то
Кто думает, что должен ты быть здесь
И будто можно прикоснуться
Понюхать, чувствовать и знать, где ты сам есть[83]
Артур не исключает своего отчуждения от самого себя, как, например, в этом четверостишии в песне «The Red Telephone»:
Жизнь продолжается
День за днем
И я не знаю, живу ли я
Или просто должен быть здесь[84]
Здесь же имеется и намек на гносис, в конце первого четверостишия этой композиции: «Мне гораздо лучше по ту сторону / Я поймаю автостоп»[85]. Разумеется, на словах все кажется гораздо проще, чем на деле: демонические Архонты делают все, что в их силах для того, чтобы вернуть пневму обратно в физический мир, в конце концов, их миссией является удержание кусочков священной материи запертыми в их царстве. Отсюда некоторые черты гностицизма напоминают индуистскую и буддистскую реинкарнации: тот, кто не достигает гносиса, рискует не успеть уплатить кармический долг за свою жизнь. Артур, судя по «The Red Telephone», не успел уже несколько раз:
Я был здесь раз
Я был здесь два
И может раза три, четыре, пять
Чтобы исправить[86]
Под словом «исправить» подразумевается, естественно, сложный побег из цепей бытия в гностическом и буддистском смысле, возвращение к священному единству — нирвана, озарение, слияние со Светом. Но так как одолеть необходимо не одного, а нескольких Архонтов, заплатить кармических долгов необходимо также немало, шансы на то, чтобы терпеть проживание физической жизни снова и снова, и снова крайне высоки. На эту тему в третьей песне с «Forever Changes» «Andmoreagain» имеется прямая гностическая отсылка:
И я
Закован в доспехи
Потому что я материален
И я
Теряюсь в догадках
Потому что я материален[87]
Вспомните о том, что, согласно идеям гностицизма, душа представляет собой темницу, камеру, клетку, и что святая пневма человека закрыта в семь «облачений», которые покрывают ее, будто слои брони на тернистом пути по направлению к Господу и меланхоличная, материальная судьба, о которой поется в «Andmoreagain» становится яснее. Эта песня, будучи одним из наиболее призрачных и оригинальных сочинений Артура, также поднимает тему соблазнов плотского мира, который приковал нас всех к материальному миру. В интервью Филу Галло для аннотаций к бокс-сэту под названием «Love Story», выпущенному компанией Rhino, Артур намекнул, что «Andmoreagain» на самом деле было 'существо', одним из людей, которых он увидел из окна своей квартиры на бульваре Сансет. Учитывая то, что Стрип был в то время широко известен обдолбанными хиппи и наркоманами, это 'существо', которое Артур увидел из своего окна, может быть метафорой зависимости, еще одной физической ловушки, которую Архонты подготовили человеческим созданиям для того, чтобы держать на поводке в материальном мире. В другом интервью Артур признает, что и сам не всегда может противостоять искушениям: «Мы не материальные люди, но плоть слаба. Мы погибнем. Но что касается меня... я считаю, что душа продолжает путь». Это заявление выносится и в самой песне. Более того, здесь идет речь о вовлечении: если вы увидите 'существо', подверженное зависимости и плотскому искушению, которое воплощает «Andmoreagain», то «Ты можешь стать Andmoreagain… И увидеть себя в ее глазах»[88]. В этот момент узнавания и наркозависимый, и сластолюбец испытывают одно и то же: «Ты чувствуешь, как бьется сердце / Рам-пам-пам-пам»[89], — возбужденное ожидание (ложного) удовлетворения (пусть и мимолетного) наркотиком или женщиной или чем-либо, что предоставит объект физического влечения. Тема зависимости в «Andmoreagain» кажется полностью исчерпанной элегией во втором куплете: «И когда ты отдал все, что есть / И все равно все не выходит / И все твои секреты — лишь твои»[90]. Но так как плоть слаба, Артур наконец-то (виновато? ) признает объект собственного физического желания: «И ты не знаешь о том, как люблю я тебя».
|
|
|
Псевдо-гностические взгляды Артура на существование настолько плотно пронизывают весь «Forever Changes», что у меня возникают подозрения относительно того, что на его книжных полках в доме на Лукаут Маунтин и впрямь хранились трактаты Гермеса Трисмегиста[91], Апокрифы[92], священные книги Мандеев[93], коптические гностические учения, манихейские папирусы и вся библиотека Наг-Хаммади[94]. Его отсылки к этой древней, странной религии, а также голос, которым он их доносит — шепчущий, сдавленный, при этом чистый, намекающий на некое оккультное колдовство, усиливает вещую природу «Forever Changes». В «Live and Let Live», Артур яростно выступает против тех, кто навязывает лживые религии («Законы Моисеевы») человечеству, потому как знает о том, что все они являются частью плана Архонтов по порабощению человека и советует церковным служителям поинтересоваться у Архонтов, какой именно святой властью они обрели свои законы: «Пишешь правила / На небе / Но спроси начальников своих / Почему»[95]. В «Bummer in the Summer» Артур разбавляет текст гностическим настроением, которое можно прочесть также, как и обычный сценарий неудавшегося романа:
Был один, исхудал, когда без дома был я
Когда подумал я о том, где был и знал, где должен быть
Я вертелся и дрожал, и было тяжело понять
Что все, кого я видел, были лишь частью меня[96]
Артур «одинок», отделен от своего потерянного дома в Свете, потому как «исхудал», то есть был сделан из плоти и крови. Строчка «Когда подумал я о том, где был и знал, где должен быть» пересекается с изречением Валентиниана: «Освобождает знание того, кем мы были, кем стали; где мы были, куда мы попали; куда нам двигаться, что нас спасет; что есть рождение и что есть перерождение». Артур дрожит для того, чтобы избавиться от своего физического естества, но отмечает, что гносис, знание того, что все люди связаны божественной искрой пневмы («Все, кого я видел, были лишь частью меня») на самом деле «тяжело понять». Несмотря на осведомленность о сложностях, сопутствующих пути к гносису, Артур по-прежнему нетерпелив, как он сообщает в «Your Mind and We Belong Together»:
Хочу понять лишь почему
Я чувствую, что ад прошел
А ты мне говоришь, что я и не начинал... [97]
Хочу понять сегодня я
Тогда пойму, быть может, кем я был
Когда я был, когда было вчера
И время, и причины хорошо видны
И знаю я[98]
В «You Set The Scene» он аккуратно подводит гностическую точку зрения о том, что человеческая психика и эмоции нереальны ровно настолько же, насколько нереальна вся вселенная их окружающая, и в то же время хитро отсылает к Лос-Анджелесским принципам самопомощи: «Ты думаешь, что счастлив, и счастлив ты / Поэтому ты и счастлив»[99]. И, наконец, если вы простите мне непреодолимо-абсурдную жажду копания в смыслах, то вышедший до «Forever Changes» сингл «7& 7 Is» представляет собой попросту психоделическую версию кинофильма Роберта Олдрича «Целуй меня насмерть»[100] — истерическую вереницу торопливо нарезанных, лихорадочных картинок, оканчивающихся водородным взрывом, обозначающим конец Лос-Анджелеса, а также, вполне возможно, единственную на свете гностическую композицию в стиле «панк». Вспомните о том, что для гностиков, человечество, несмотря на то что хранит в себе божественную искру Света, постоянно спотыкается во тьме материального мира, и затем еще раз перечитайте эти строчки:
Сквозь трещинку света я не мог найти проход
Был заперт в ночи, но сам-то я день
И я кричу гип-гип-йей, гип-гип-йей! [101]
Также вспомните слова Ханса Джонаса о четырнадцати барьерах, отделяющих человека от Бога: «Таким образом, как закрыт человек семью сферами в макрокосме, так и в микрокосме пневма закрыта семью облачениями, исходящими от них». Что же держит Артура во тьме в то время, как он на самом деле день? Разумеется, семь и семь («Иногда я имею дело с цифрами», вот уж точно. Неудивительно, что он хотел, чтобы его вычли). Наконец, в «The Red Telephone» он признает, что знает гностический короткий путь к Свету в конце космического туннеля:
Я верю в волшебство
Потому что оно такое быстрое[102]
* * *
Говоря в общем, пневматическая мораль определяется противостоянием миру и презрением по отношению к земным связям. Из этих принципов, однако, можно сделать два вывода, и у обоих найдется свое экстремальное выражение: аскетичное, либо свободное. Первое исходит из одержимости гносисом и обязанности избегать порчи окружающим миром, и, следовательно, снизить контакты с ним до минимума; последнее берет свое начало из той же самой одержимости привилегией абсолютной свободы... Это аморальное распутство проявляется гораздо более мощно, чем эстетическая версия нигилистического элемента, содержащегося в гностическом акосмизме.
- Ганс Джонас, «Гностическая религия: послания Бога-пришельца и начало христианства»
Своей почти что агорафобией, боязнью людей, добровольной изоляцией на вершине Маллхолланд Драйв, презрением к «материальному», Артур может показаться приверженцем аскетизма в гностицизме, однако своим добродушным снисхождением по отношению к наркотикам и свободной любви, не говоря уж о его предполагаемой симпатии по отношению к Маркизу де Саду, он представляет собой свободолюбивца. Именно изучение этой стороны гностического спектра, я полагаю, и наделило его чертами экзистенциалиста, а также острым пониманием жутковатого нигилизма, который к 1967 году начал разъедать бывшую некогда идеалистической контркультуру.
|
|
|
