Грановская P.M., Никольская И.М.

ЭТНОЦЕНТРИЗМ

 

Везде, где есть цивилизация и свет звезды планету греет, есть обязательная нация на роли тамошних евреев.

И. Губерман

Ключевым понятием для проблемы национального самосознания яв­ляется понятие этноцентризм. Этноцентризм предполагает отношение к себе, представителю данной этнической группы, как к центру вселенной, образцу, которому должны следовать все остальные люди. Свое проис­хождение этноцентризм ведет от эгоцентризма — одного из фундаментальных механизмов раннего этапа развития мышления. Эгоцентризм — это некая ограниченность детского мировосприятия, обусловленная тем, что начало системы координат ребенка еще жестко связано с ним са­мим, и поэтому он не в состоянии перенести себя мысленно на позицию другого и смотреть на мир его глазами. Для него существует только единственная точка зрения — его собственная, и он абсолютно не спо­собен посмотреть на что-то с иной. В случае этноцентризма ситуация социально аналогичная. Человек остается жестко связанным с обоб­щенной Моделью Мира своей этнической группы и не может восприни­мать окружающее с иной позиции. Поэтому этноцентризм предопределяет восприятие человеком культуры другого народа через призму свое культуры. Отсюда следует, что ценности, нравственные установки, за крепленные в культуре данной этнической группы, в значительной мере направляют и ограничивают понимание действительности для каждого члена этой группы. Под влиянием укрепившихся стереотипов своей культуры, при необходимости перейти от слов к делу, человек преспо­койно отбрасывает свои же рассуждения, логически такие безупреч­ные, и поступает иррационально, руководствуясь чувством, <<сердцем», и получает от своего поступка удовлетворение. И это противоречие (между словом и делом) обычно не колеблет словесно сформирован­ного мировоззрения.

Покажем роль этноцентризма на результатах исследования, в кото­ром представителей различных этнических групп попросили упорядо­чить нации по степени их популярности. Американцы и англичане сдела­ли это похожим образом: на вершину они поместили себя, ирландцев, французов, шведов и немцев; в центре расположили южных американ­цев, итальянцев, испанцев, греков, армян, русских и поляков; в основа­нии оказались мексиканцы, китайцы, индийцы, японцы, турки и негры. Совершенно очевидно, что японцы и китайцы провели бы упорядочива­ние совсем иначе. Уже из этого примера видно, насколько за счет втор­жения этноцентризма наше поведение кажется нам естественным и нор­мальным, когда мы смотрим на него сквозь призму своей культуры, но оно может казаться ненормальным или грубым носителю другой куль­туры. Можно ли корректировать подобную тенденциозность? До неко­торой степени, но это весьма трудный процесс. Как эгоцентризм ребен­ка преодолевается с его ростом, развитием и обучением, так и этноцент­ризм требует для преодоления специального воспитания и длительных усилий. Важно иметь в виду, что этноцентризм представляет из себя сложное образование, в котором сплавлены разнообразные психологи­ческие барьеры: подсознательные, осознаваемые стереотипы и соци­альные.

Многие эксперименты выявляют подобные деформации. Один из них — опрос о том, какие черты в наибольшей степени отличают пред­ставителей разных наций: немцев, итальянцев, американцев и т. п. Ана­лиз результатов подобных опросов показал, что среди людей одной нации наблюдается значительное согласие в отношении наиболее харак­терных черт другой. Так, институт Гэллопа провел опросы на центральной площади случайных прохожих в Афинах, Хельсинки, Йоханнесбурге, Копенгагене, Амстердаме, Дели, Нью-Йорке, Осло, Стокгольме, Берлине, Вене. Всем предложили 4 вопроса: У кого самая хорошая кухня? Где самые красивые женщины? Какой народ имеет самый высо­ки культурный уровень? У какого народа сильнее всего развита национальная гордость? Выявилось, что все опрошенные предпочитают свою кухню. При ответе на вопрос о женщинах они высказали такие предполо­жения: по мнению немцев — шведки, по мнению австрийцев — итальянки, по мнению датчан — немки. Остальным нравятся больше женщины своей страны. Культурный уровень выше всего, по мнению финнов, — в США и Дании, у остальных — в своей стране. Отвечая на вопрос о националь­ной гордости, почти все назвали Англию, только греки, индийцы и аме­риканцы назвали себя, а финны — шведов.

Обсуждая результаты этого опроса, можно сделать вывод: в принципе люди способны критически относиться к отдельным сторонам своей национальной культуры и положительно оценивать чужую, однако, чаще они этого не делают, и в этом источник непонимания между людьми различных культур. Оценка своего народа определяет и отношение к иностранцам. Тем самым, отправным пунктом подхода к чужим обыча­ям и нравам служит опыт своей этнической группы, национальная, обычно завышенная, самооценка. Отсюда следует, что этноцентризм — это под­ход, при котором критерии, сформированные в рамках одной культуры, используются в рамках другой, где исторически выработаны другие цен­ности. Так создается предвзятость и тенденциозность.

С этой предвзятой позиции свойства и привычки других народов, отличные от наших, могут выступать как неправильные, худшие по каче­ству или ненормальные. Известна смешная, но весьма симптоматичная история о том, что получилось, когда студентов разных национальнос­тей попросили написать эссе о слоне. Немец написал об использовании слонов в военном деле. Англичанин — об аристократическом характере слона. Француз — о том, как слоны занимаются любовью. Индус — о философских наклонностях слона. А американец сосредоточил свое внимание на том, как вырастить большего и лучшего слона. Можно ли решить, кто из них более прав?

Рассматривая этноцентризм, самое время задать вопрос: а может быть, он представляет собой отмирающий пережиток и вот-вот прекратит свое существование? Действительно, бытует представление, что развитие ци­вилизации ведет за собой стирание национальных различий и в XXI веке они вообще исчезнут, а вместе с тем будет разрушен и фундамент этноцентризма. Сторонники такой позиции ссылаются на такие факторы, как: общеевропейский рынок, стандартизация технических средств, рост влияния средств массовой коммуникации, возрастающая прозрачность государственных границ и единая валюта. Долгое время считалось, что все эти обстоятельства и особенно экспансия средств массовой информации обязательно приведут к сближению, смешению и нивелированию национальных особенностей.

Однако ситуация не столь однозначна. Обнаружилось двоякое влия­ние средств массовой информации и других экономических и политиче­ских факторов, стягивающих народы в единый массив. Постепенно ста­ло проясняться, что, кроме выравнивания и нивелирования различий, эти же факторы начали оказывать и противоположное воздействие — обостряя культурные особенности и стимулируя внутриэтническое сплочение. При этом стремление к национальному самоопределению вспыхи­вает одновременно во многих странах, т. е. подобные тенденции все больше проявляют себя. Так, ирландцы выделились из Великобритании, не пожалев сил на изучение своего древнего, почти забытого языка. В Испании обострилась ситуация с басками. Шотландия и Каталония пре­тендуют на автономию, несмотря на то, что последние 300 лет они не считали себя угнетенными. Фламандцы и валлоны, проживающие в Бель­гии, ведут борьбу за свое самоопределение. Типична в этом отношении история Квебека, провинции в Канаде. В нем череда прерванных связей со страной исхода, и достигнутое забвение ее представлялось оконча­тельным. Казалось бы, все ушло в прошлое, и вдруг взрыв — массовое движение за национальное самоопределение.

Что провоцирует вспышки национальных интересов? Создается впе­чатление, что при ассимиляции, вживании в новую культуру как бы сжи­мается некая пружина и растет внутреннее напряжение. Это напряже­ние связано с тем, что каждый шаг ассимиляции, требуя некоего разры­ва со старой традицией, сопровождается перестройкой части памяти, вытеснением в подсознание глубинных культурных потребностей, что и ведет за собой рост внутреннего дискомфорта. Ведь понятно, что чем больше люди помнят старые места и нравы, тем труднее им адаптиро­ваться в новой стране. Тогда, с целью удержания внутреннего равнове­сия, включаются механизмы психологической защиты и вытесняют в подсознание все мешающее «здесь и теперь». Однако проблема не исче­зает, просто болезнь загоняется внутрь и формируются глубинные оча­ги, непрерывно набирающие энергию для прорыва в сознание и опреде­ляющие последующую потенциальную нестабильность психики. И ког­да-то прорыв произойдет. Тогда и возникнут беспорядки, «непонятные ^и необоснованные» движения.

Путь к психическому здоровью пролегает через воспоминание и очи­щение старых очагов, возникших за счет когда-то вытесненных в подсознание проблем. А это означает, что надо помочь людям вспомнить свою историю, вернуться к истокам, иметь возможность в этнически единой и равноправной с другими группе изжить напряжение в демо­кратически настроенном окружении. Это говорит в пользу того, что национальные конфликты сами собой не рассосутся, и нужно искать способы смягчения национализма, который обостряется, когда притяза­ния одного народа исключают притязания других. Именно тогда возни­кает ситуация, для которой, в принципе, нет никакой необходимости: границы между различными жизненными стандартами, предусматрива­ющие, что принадлежность к какой-то нации гарантирует блага, недо­ступные представителям других наций.

Особую роль в борьбе за сохранение национальной самобытности имеет язык народа. Он определяет становление национального самосознания. Ведь слова на разных языках — это не разные обозначения одной и той же вещи, а видение ее с разных позиций. Как считал А. Потебня, народ­ность состоит не в том, что выражается языком, а в том, как выражается. Язык хранит в себе особую форму восприятия мира, присущую только этому народу. В языке проявляется дух народа, что и объясняет столь мощное стремление народов к сохранению родного языка. События по­следних десятилетий отчетливо указывают на особую роль своего языка в нормализации самооценки народа. Неудивительны поэтому те глубин­ные конфликты, которые возникают в связи с борьбой за признание своего языка и придания ему статуса государственного. Единение языка и земли придает силу каждому его представителю, предоставляя чело­веку и систему общения, и ориентации в мире, и убежище.

Чувство защищенности человека нарушается любыми формами не­равенства его народа. Известны две крайние стратегии реакции народа на угрозу своей культуре, языку, религии, которые известный историк А. Тойнби назвал «иродианская» и «зилотская». Когда в истории Из­раиля наступило время массированного давления Эллинизма на Иуда­изм, подход царя Ирода Великого отличался тем, что, признав непобе­димость превосходящего по силе противника, он считал необходимым учиться у завоевателя и брать у него все, что может быть полезным для евреев, если они хотят выжить в неизбежно эллинизируемом мире. Так­тика «иродиан» состояла в примеривании к себе новой культурной про­граммы и, способствуя телесному выживанию, постепенно растворяла евреев в чужой культуре и обрекала на потерю своей.

Приверженцами противоположной стратегии выступили «зилоты». Осознав, что открытого боя в столкновении с Эллинизмом им не выдержать, они посчитали, что спасти себя и свое будущее может только убежище прошлого, в религиозном Законе. Они направили свои усилия на соблюдение не только духа, но и буквы Закона в традиционном его понимании, не считая возможным отступить от него «ни на йоту», тре­бовали точного соблюдения традиций и сохранения их в неприкосно­венности. Их стратегия была архаична, поскольку пыталась заморозить ситуацию и тем самым замедлить развитие неприемлемых событий. Эта стратегия вела к тому, что завоеватель подчинял себе, угнетал и уничто­жал коренное население обитателей не духовно, так телесно.

Оба направления предлагали свою стратегию борьбы с врагом их культуры. Но при этом обозначились различные подходы к этой страте­гической задаче. Последовательное проведение в жизнь позиции «иро­диан», в конце концов, вело к самоотрицанию. Даже те иродианские деятели, которые посвятили себя распространению культуры цивилиза­ции агрессора, дойдя до определенных пределов, убеждались, что даль­нейшее продвижение по избранному пути чревато угрозой независимо­сти общества, за которое они в ответе. Тогда они начинали двигаться вспять — стремились сохранить какой-либо элемент своей принадлеж­ности к традиционной культуре: религию или память о былых победах своего народа. Аналогично и «зилоты» вынуждены были делать уступ­ки, чтобы не пасть первыми жертвами своей политики. Однако, и та и другая стратегия, как показывает история, не способна, сама по себе, затормозить победное шествие иной, более мощной культуры. Возмож­но, это является одной из причин того, что описанные противополож­ные установки имеют тенденцию в истории чередоваться. Для нас важ­но, что обе стратегии ведут к росту патриотизма и национализма.

Что роднит и что отличает эти базовые для данной темы понятия? Роднит их то, что и патриотизм, и национализм возрождается и укреп­ляется при угрозе порабощения, утраты национальной самобытности, появлении необходимости в национальной консолидации. Нарастающее при угнетении чувство тревоги и переживание опасности кристаллизу­ется в патриотизм и в национализм. При этом главным сплачивающим фактором выступает язык, позволяющий «своим» общаться без языко­вого барьера. Отличают их лежащие в основе чувства.

Какие чувства лежат в основе патриотизма? В Авесте первая глава ядевдата начинается так: «Сказал Ахура Мазда Спитаме Заратустре: «сделал всякую страну дорогой ее обитателям, хотя бы даже в ней и не было никаких прелестей». Затем разъясняется, что каждый человек воображает, что страна, где он родился и вырос, есть наилучшая и са­мая прекрасная страна. Таким образом, уже в VI веке до н. э. был понятен естественный корень патриотизма. Патриотизм — это прежде все­го любовь к своей земле и своему народу. Он усиливается гордостью за нравственные, культурные или научные достижения и подвиги своего народа. Патриотом движут любовь и интерес к своей собственной на­ции, которые выливаются в заботу о ее духовном и материальном благо­получии. Для него не характерно стремление к господству над другими нациями. Опирающийся на чувство национальной гордости патриотизм не предполагает национальную исключительность. Может иметь место уважение себя в ряду достойных: «Мы полны чувства национальной гордости, ибо великорусская нация тоже создала свою великую культу­ру, тоже доказала, что она способна дать человечеству великие образ­цы борьбы за свободу».

Национализм рассматривают иногда как гипертрофированную фор­му чувства национальной гордости, которая возникает, если любовь к своей нации не соразмеряется, не сочетается с уважением к достоинст­ву другой, если утверждается исключительность своего народа, оправ­дывается его эгоизм, кичливость. Тогда процветание, мощь и слава сво­его народа превращаются в критерии добра и зла. Человек начинает поклоняться своему народу и государству как идолу. В случае сдвига процесса к национализму общество поляризуется на своих — «мы» и чужих — «они». Тем самым начинает формироваться образ врага, а к нему и отношение соответствующее — нетерпимость. Существенное вли­яние на скорость оформления этого образа оказывает уровень угрозы национальной самобытности и независимости. При возникновении ре­альной угрозы почитаемым ценностям скорость возрастает за счет ра­дикального снижения критериев, при которых узнается образ врага. В этих условиях враг может быть выбран почти произвольно и быть как конкретным, так и абстрактным. «Эти» боши, гунны, эксплуататоры, тираны и т. д. годятся так же, как мировой капитализм, коммунизм, фашизм, империализм или любой другой «изм».

Так и получается, что национализм — это прежде всего ненависть к другому народу, которая поддерживается тем, что на группу, действи­тельно или мнимо ущемляющую «наши» интересы, переносится кристал­лизовавшийся образ «врага». В нем акцентируются все отрицательные черты и затушевываются положительные. «Враг» дегуманизируется, т. е., все связанное с «врагом» упрощается до примитива: «они» — звери, «они» — источник всех бед, «их» надо проучить, убрать, выселить, | посадить, убить. Выявлены существенные отличия между спецификой отношений внутри этнической группы и между ними. Отношения внутри характеризует товарищество и солидарность, а межгрупповые — не­терпимость, агрессия и сфабрикованность «образа врага», позволяю­щая дискриминировать чужих. Что их не утеснять, если им приписыва­ются физическая, психическая, моральная и эстетическая неполноцен­ность. Такие этнические предрассудки выступают как следствие защиты:

«кто не такой, как я, тот «пегий», а, следовательно, либо плох, либо слаб, либо еще что-нибудь у него не так. Имея в основе такое разру­шающее чувство, как ненависть, национализм приводит к глубинной деформации личности. Оппоненты «глохнут» и «слепнут» к аргумен­там друг друга, не допуская и мысли о будущем партнерстве. Установ­ка националиста ставит собственную нацию выше гуманности, выше принципов правды и справедливости. Им движет вовсе не любовь и интерес к своей собственной нации, а стремление к господству над другими нациями. С психологической точки зрения важно, что появле­ние образа врага смягчает состояние внутреннего конфликта, облегчая разрядку подсознательных очагов напряженности ущемленной лично­сти (например по типу проекции).

К последствиям деформации личности под влиянием национализма можно отнести особую неколебимость их позиций и полное отрицание иных подходов. Возникает совершенно особая невосприимчивость к ар­гументам рассудка и опыта. Она объясняется не силой их убежденнос­ти, наоборот, их убежденность сильна потому, что с самого начала они отворачиваются, снижая чувствительность и делая себя невосприимчи­выми к определенной информации. (По типу отрицания.) Обращение к механизмам психологической защиты позволяет понять мотивы этого, казалось бы, парадоксального поведения. Так, например, националист способен до стадии навязчивости повторять рассказы о непристойном поведении, о преступных поступках представителя некой нации. Эти повторы устойчивы потому, что они волнуют, удовлетворяя наклоннос­ти извращенные и потому вытесненные в подсознание, как желания са­мому совершить такие поступки. Теперь, относясь к кому-то как к вра­гу, он может насыщать эти потребности, не компрометируя себя перед своими, поскольку все свои недостатки и недостойные помыслы и по­ступки приписывает этим «подлым...», на которых и обрушивает свое презрение (по принципам проекции).

Обычно для того, чтобы стать в обществе кем-то значимым, само­реализоваться, необходимо трудиться всю жизнь, обладать характе­ром, накапливать знания, совершенствоваться. Но быть исключительно только «сыном своего народа» куда проще. Для этого достаточно с молоком матери усвоить родной язык. Принадлежность к национальной группе позволяет ощутить превосходство над теми, кто не принадлежит к ней. Тем более, что иногда сама возможность дать выход агрессии, направленной против «чужих», способствует врастанию в группу. По­этому нередко человек, испытывающий определенные ущемления, став националистом, обретает среду обитания. Он связывается с другими, придерживающимися сходных позиций, что и спасает его от самого страш­ного — изоляции как изгоя.

В новой группе, повинуясь общим целям и авторитарной власти, он избавляется от чувства одиночества и собственной ограниченности. Он утрачивает свою независимость, но обретает чувство безопасности и защищенности благодаря внушающей страх и благоговение силе, частью которой он как бы становится. Образуется стойкая референтная груп­па, обеспечивающая поддержку, сохранение хорошего социального са­мочувствия и прямой физической защиты. Она выступает и как зеркало, с помощью которого человек вынуждается непрерывно проверять свое соответствие требованиям окружающих. Под влиянием общения в этой группе повышенная национальная восприимчивость нормализуется. При наличии подобной аварийной группы психическое состояние неполно­ценности снижается и облегчается социальная фрустрация.

Национализм неразрывно связан с провозглашением в качестве об­разца, идеала лидера — авторитарной личности. Изменение критериев оценок «своих» и «чужих» извращает у националиста нормальные формы общения, порождая специфическую «ритуальную» коммуникацию. В этих ситуациях участники особым образом подчеркивают свою связь с данной группой. Например, важнее может быть сам факт выступления на данном мероприятии, митинге, а не его содержание. Тогда участие в «действии», выступлении может выполнять роль подтверждения своей принадлежности к группе, клятвы «на верность». Здесь один из источ­ников преследования отступников — он опирается на стремление не­прерывно демонстрировать единство своей группы. Ненависть к ним, моральное их осуждение, чаще всего связано не с различиями понима­ния некой платформы или содержания какого-то учения, но с самим фактом чьего-то сопротивления, оппозиции группе. Влияние авторитарной личности объясняется тем твердо установ­ленным фактом, что люди гораздо легче приходят к согласию на основе негативной программы — будь то ненависть к врагу или зависть к преуспевающему соседу, чем на основе программы, утверждающей позитив­ные ценности. Поэтому не удивляет, когда образ врага — внутреннего: спекулянты, инородцы; или внешнего: соседи, приверженцы иной веры, — непременное средство в арсенале любого диктатора. Здесь эксплуати­руются глубинные психические механизмы, допускающие сублимацию, т. е. перевод негативного чувства личной неполноценности в положи­тельное чувство национальной гордости. В этом способе снятия внут­ренней напряженности лежат истоки индивидуальных побуждений к на­ционалистическому образу мыслей, но есть и внешние — поддерживае­мые и подкрепляемые специальными политическими мероприятиями.

В этом случае национализм подстегивается осознанно. Не распола­гая средствами обеспечения населения экономическими и правовыми возможностями и желая сдержать его недовольство, политическая эли­та общества может содействовать достижению у людей удовлетворения своим положением за счет культивирования у них патологической гор­дости в принадлежности к данной этнической группе. «Даже если ты беден, все же ты представляешь собой нечто важное, поскольку принад­лежишь к самому замечательному народу в мире!» В таких обстоятельст­вах национальные чувства начинают играть компенсаторную роль, т. к. теперь именно в них человек ищет источник самоуважения. Это особен­но вероятно для лиц, потерпевших неудачу в карьере, неудовлетворен­ных личной жизнью или испытывающих трудности идентификации с какой-либо уважаемой группой. Исчерпав другие способы самоутверж­дения, человек может возгордиться тем, что он такой-то национальнос­ти. Чем больше эти чувства приобретают защитный характер, т. е. чем в большей мере они способствуют разрядке внутренних очагов напряже­ния, тем вероятнее, что разумные размеры национального достоинства перерастут в национализм.

Не только внутренние проблемы и внешние подстрекательства под­держивают национализм, но еще и страх оказаться в социальной изоля­ции. При этом педалируется зависимость, обусловленная родственными связями, которые держат человека в моральной зависимости от группы. В этом случае национализм эксплуатирует нравственные чувства, чтобы настроить человека против чужаков, с которыми группа находится в конфликте. Продолжительность и глубина подобной зависимости ведет к притуплению нравственного чувства настолько, что человек перестает замечать (и, соответственно, критиковать) нарушения морали внутри группы. Если бы подобные поступки допустили «чужие», он непремен­но бы их заметил и яростно протестовал.

Теперь становится понятным, что произойдет, если человек, находя­щийся в чужой этнической среде, мерит других на свой аршин, т. е. не учитывает сложившиеся в ней этнические установки и стереотипы. Тог­да его поведение недостаточно адаптивно, поскольку жестко фиксиро­вано установками и стереотипами его собственного этноса. Совершенно очевидно, что в этом случае можно прогнозировать межличностный конфликт на национальной почве. Для того чтобы конфликт не разви­вался, необходимо научить каждого проявлять искренний интерес к пред­ставителям другого народа, их культуре, ценностям, традициям и сте­реотипам поведения. Общение может быть построено по следующей схеме: в данной ситуации у нас принято поступать так, а как принято у вас? Тем самым предполагается, что полезно не только ориентировать партнера в обычных формах поведения, принятых у вашего народа, но и интересоваться правилами поведения у его народа, выражая при этом к нему свое положительное эмоциональное отношение и сопереживание.

В условиях межкультурного взаимодействия и общения лучше всего руководствоваться правилом: «Делай так, как делают другие. Делай так, как они любят, как им нравится». Это правило означает, что, попадая в чужую культуру, целесообразно поступать в соответствии с нормами, обычаями и традициями этой культуры, не навязывая своей религии, ценностей и образа жизни. Такая стратегия опирается на идею, которая провозглашает не просто равенство разных" культур, а особую ценность, значимость каждой культуры для всего человечества. Она показывает, что о культурах нельзя судить, опираясь на собственные представления, стереотипы, ценности, и нельзя ранжировать народы по степени их при­митивности или избранности. Народы просто отличаются друг от друга. Каждый создает свою уникальную культуру, которая позволяет ему существовать в этом сложном мире.

 

 

Баев А. В.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: