Особенности общения в уголовном судопроизводстве

Проблема общения—одна из кардинальных в социальной пси­хологии — имеет специфические аспекты в юридической прак­тике. Будучи вплетено в ткань «обезличенных» общественных отношений, регулируемых правом, общение реализует эти пра­воотношения и своеобразно реализуется в них как система межличностных отношений.

Заметим, что эти модификации общения лишь недавно ста­ли привлекать к себе внимание. При анализе структуры обще­ния выделяют три взаимосвязанных стороны: коммуникатив­ную, интерактивную и перцептивную, рассматривая каждую из них в указанной последовательности.

Принятая в советской психологии идея единства общения и деятельности диктует (во всяком случае, для наших целей) иную очередность, выдвигая в качестве исходной не информа­ционно-коммуникативную, а интерактивную сторону (или функцию). Предпочтительно, прежде всего, видеть в общении взаимодействие людей как способ «обмена деятельностями» пу­тем взаимной перцепции и взаимной информации сотрудников, сообщников или соперников.

Вместе с тем в попытках анализа реального процесса обще­ния ясно обнаруживается его нерасчленимость на некоторые составляющие и условность их раздельного рассмотрения.

При рассмотрении интерактивной стороны общения в со­циальной психологии выделяют два типа взаимодействия людей: кооперацию и конкуренцию (в иных терминах—сотрудничество и соперничество, ассоциацию и диссоциацию, согла­шение и конфликт и т. д.). Преобладающее в прошлом внима­ние к первому типу иитеракций оставило менее изученными взаимодействия второго типа. Между тем отношения сопер­ничества, состязательства и борьбы свойственны многим видам деятельности.

Особую сложность и своеобразие они приобретают в уголов­ном судопроизводстве, где скрещиваются несовпадающие, а подчас и диаметрально противоположные интересы.. Не слу­чайно одним из принципов уголовного процесса считается со­стязательность, наличие сторон, выполняющих функции обви­нения и защиты. А при расследовании преступлений отноше­ния участвующих в деле лиц носит нередко еще более сложный и острый характер (следователь и подследственный, разыски­вающий и разыскиваемый, обыскивающий и обыскиваемый, до­прашивающий и допрашиваемый и т. п.).

Конечно, большей частью общение в процессе расследова­ния характеризуется полным или частичным совпадением ин­тересов участников взаимодействия, отсутствием противоречи­вых целей, к достижению которых направлены их усилия. Та­кие отношения складываются, когда следователь имеет дело с добросовестным участником процесса, готовым сообщить все необходимые сведения либо выполнить требуемые дейст­вия (опознать искомый объект, выдать нужный документ и т. п.). В этих случаях основной задачей является сохранение бесконфликтных отношений и оказание посильной помощи дру­гой стороне в выполнении этих требований.

Ситуации конфликтов различной длительности и остроты возникают между следователем, с одной стороны, и заинтере­сованным в деле свидетелем или потерпевшим, недобросовест­ным подозреваемым или обвиняемым — с другой. Здесь типич­но такое положение, когда стороны не только объективно стре­мятся к противоположным целям, но и знают об этом и при организации своего поведения учитывают действия противопо­ложной стороны, взаимно создавая трудности и помехи, чтобы обеспечить себе, успех и не дать выиграть «противнику». С внутренней стороны конфликт предстает перед нами, во-пер­вых, как двустороннее решение взаимосвязанных и взаимооп­ределяющих мыслительных задач, лежащих в основе поведе­ния противников, и, во-вторых, как двусторонняя связь субъектов, принимающих, сообщающих и использующих ин­формацию друг о друге. В психологическом анализе конфликт­ного взаимодействия, возникающего при расследовании пре­ступлений и розыске преступника, на первый план выдвигает­ся вопрос о том, как рассуждают, принимают решение и направляют свое поведение соперничающие стороны.

Рефлективные рассуждения такого рода сопровождаются имитацией мыслей и действий друг друга. Размышление стро­ится по схеме: «я думаю, что он думает, будто я думаю, что...». Преимущество в точности рефлексии позволя­ет не только предвидеть поведение своего возможного соперни­ка, регулируя тем самым и собственное поведение, но и актив­но влиять на ход и результаты его рассуждений, формируя у последнего основания для желательных решений и действий.

Участники всякого взаимодействия выступают либо как противники, отстаивая совпадающие цели и преодолевая про­тиводействие друг друга, либо как- союзники, согласующие свои действия для достижения общей цели. И в том и в другом случае рефлексивные рассуждения служат задаче предсказа­ний действий партнера, являясь основой целесообразного вы­бора собственного хода. Поскольку эта деятельность протекает в рамках строгой правовой процедуры, можно сказать, что общение в уголовном процессе имеет игровые черты.

Обман и ложь заинтересованных в деле лиц — типичные случаи рефлексивного управления, которое происходит не в ре­зультате прямого нажима и принуждения, а за счет дезинфор­мации, путем ложных сообщений, из которых «партнер» логи­чески выводит свое собственное, но предопределенное против­ной стороной решение и выполняет желательные ей действия. Именно такой характер носит лжесвидетельство.

Общие механизмы и способы рефлексивного управления людьми уже освещались в литературе применительно к элементарному случаю конфликтного взаимодействия двух лиц. В юридической же практике часто приходит­ся иметь дело не с одним, а несколькими участниками судопро­изводства, отношения между которыми образуют весьма слож­ный узор. Здесь не применимы уже описанные упрощенные иг­ровые модели; необходимы дальнейшие междисциплинарные исследования в этом направлении.

Информационно-кибернетический подход к анализу обще­ния (его недостаточность уже отмечалась в психологической литературе) оставляет в стороне важные содержательные ха­рактеристики. Одной из них является ложность информации. Проблема лжи (психология лжи) вообще чрезвычайно ак­туальна, но пока еще не оценена «по заслугам».

В юридической психологии вопрос о ложности сообщении постоянно возникает при оценке показаний свидетелей и обви­няемых, письменных документов и иных доказательств.

Понятие лжи (ложности) при кажущейся ясности часто ис­пользуется в разных значениях и не всегда адекватно. Источ­ником такой многозначности служит в первую очередь несов­падение этого понятия с точки зрения логической, этической и психологической.

В логике, где постоянно оперируют определениями истинно­сти и ложности, фактически имеют дело с формальной оцен­кой правильности или неправильности определенных высказы­ваний и умозаключений с точки зрения законов мышления, полностью отвлекаясь от того, соответствуют ли суждения и выводы реальной действительности, и отвечают ли они подлин­ному представлению того, кем сформулированы ивысказаны.Такое формально-логическое понимание ложности не делает различий между добросовестным заблуждением, ошибкой и за­ведомой ложью.

Перенесенная в юридическую практику подобная трактовка лжи лишает это явление весьма существенных нравственно-психологических оттенков.

С этической точки зрения ложь—не всякое суждение, про­тивоположное истинному, а лишь преднамеренно неверное ут­верждение, с помощью которого человек вводит других в за­блуждение, стремясь извлечь из этого какую-либо пользу. Здесь это понятие имеет характер социальной оценки и упо­требляется только в порицательном смысле. Сообщение за­ведомо неверных сведений в морально оправданных ситуациях, как правило, ложью не называют.

«Обычно принято думать, писал в свое время А. Р. Лурия,— что нет ничего более случайного, капризного и не под­чиняющегося никаким законам, чем ложь. Однако такое пред­ставление неверно. Ложь, как и всякое мышление, построенное по другому принципу, имеет свои формы, свои правила, свои приемы. Человек, который лжет, прибегает всегда к опре­деленным законам мышления, к определенным формам логики. Вскрыть их—значило бы сделать серьезный шаг вперед по пути умения отличать правдивое высказывание от лживого, а это дало бы нам новые прекрасные приемы в следственном деле».

Противопоставляя ложь ошибке, нельзя не учитывать, что между этими полярными случаями—добросовестным заблуждением и заведомой ложью — имеется множество очень тонких и плавных переходов, когда люди говорят «почти» правду, лишь в малой степени отступая от истины, подчас и сами того не замечая. В показаниях сплошь и рядом встречаются непроиз­вольные искажения, порожденные положением допрашиваемо­го в деле, отношением к участникам расследуемого события, профессиональной и групповой принадлежностью. Влияние со­циальных установок на восприятие и поведение субъекта до­статочно хорошо изучено.

Это делает вовсе не такой уж простой квалификацию по­казаний как заведомо ложных даже при полной ясности и до­казанности всех необходимых для этого фактических обстоя­тельств.

Оценка информации с точки зрения истинности, ошибочно­сти или ложности—постоянно возникающая перед юристом задача. Между тем имеющиеся в литературе указания и реко­мендации по этому поводу носят слишком общий характер. Для более детального уяснения этих тонкостей каждое выска­зывание должно быть рассмотрено, по меньшей мере, с пяти по­зиций:

а) был ли в действительности описываемый факт или его не было;

б) знает или не знает допрашиваемый о существова­нии (не существовании) этого факта;

в) соответствует или не соответствует его высказывание знанию (незнанию) об этом факте;

г) оценивается ли в свете всего предыдущего это высказы­вание как истинное или неистинное;

д) квалифицируется ли оно при этом как искреннее или неискреннее, т. е. ложное.

Правильная оценка получаемой информации придает цен­ность ложным сообщениям, если распознана их ложность и, наоборот, можно сообщить правду, которую партнер примет за ложь, избрав под влиянием этого невыгодный для себя об­раз действий. Таким образом, ценность информации определя­ется не только объективной истинностью ее содержания, но и той пользой, которую могут извлечь для себя отправитель и получатель информации в зависимости от того или иного ее по­нимания и использования.

Выявление и разоблачение лжи, предупреждение возмож­ного и преодоление реального противодействия диктуют необ­ходимость соответствующего воздействия работников право­судия на других лиц в рамках и средствами, установленными законом.

Проблема правомерности и допустимости средств воздейст­вия является одной из наиболее актуальных. Она, естественно, не может решаться без учета данных психологической науки, тем более в современных условиях укрепления законности и гуманизации общественных отношений.

Данная проблема еще не поднималась в фундаментальных работах по обшей и социальной психологии.

Вопросы допустимости психологического воздействия иног­да решаются с двух противоположных позиций, каждая из ко­торых представляется принципиально неверной. Первая—на­зовем ее мнимо гуманистической—объявляет недопустимыми любые методы и средства, направленные на преодоление воз­можного противодействия заинтересованных лиц. При этом следователь низводится на роль пассивного регистратора со­бытий, а отыскание доказательств уподобляется сбору урожая в саду. Вторая—вульгарно-прагматическая—считает прием­лемым любой, прямо не запрещенный законом образ действий, направленный на установление истины. При этом благородной целью, по существу, оправдывается раскрытие преступления и изобличение виновного «любой ценой». Так возникает опас­ность «злоупотребления психологией». Легко доказать, что практические последствия той и другой крайности оказывают­ся тяжкими и социально вредными в равной мере.

Спорность оценки того или иного приема или способа дей­ствий следователя (а именно о частных приемах и средствах обычно идет спор) обусловлена не разработанностью исходных теоретических положений, общих принципов и критериев оцен­ки. В результате многие противоположные суждения «за» и «против» того или иного приема (средства) плохо аргумен­тируются и подчас носят характер деклараций и проповедей.

При разработке общих принципов и критериев допустимо­сти приемов и средств нельзя не учитывать объективные зако­номерности уголовного процесса, который характеризуется, в частности, конфликтным характером взаимодействия некото­рых его участников, возможностью противодействия вы­яснению истины и достижению целей правосудия со стороны недобросовестных лиц, коллизиями ценностей и благ, затраги­ваемых и реализуемых в этом процессе, и вытекающей отсюда неизбежностью компромиссных решений, лежащих в основе вы­бора тех или иных приемов и средств.

Оптимизация любой деятельности неразрывно связана с вы­бором определенного варианта поведения по различным несов­падающим и даже взаимоисключающим критериям. Как изве­стно, в жизни редко удается достигнуть полной оптимальности по каждому из них одновременно. Приходится идти на компромисс, уступая по одним критериям для некоторого' выигрыша по другим. Границы этих уступок или «размер платежа», на который мы готовы и вправе идти, зависит от значимости каж­дого критерия и стоящих за ним ценностей. В основе выбора способа действий лежит предпочтение одних ценностей другим, которое имеет определенные пределы. Таким образом, речь может идти лишь об относительной оптимальности.

Междисциплинарные теоретические и эмпирические иссле­дования позволяют сформулировать и расположить по иерар­хии некоторый ряд общих критериев допустимости средств воз­действия:

а) юридический (соответствие духу и букве закона, соблю­дение прав граждан и выполнение обязанностей);

б) этический (нравственная приемлемость с точки зрения социалистической морали и норм профессиональной этики);

в) гносеологический (познавательная ценность и на­учная обоснованность);

г) психологический (учет психологических особенностей си­туации общения и индивидуальных особенностей ее участ­ников).

Отметим неразрывную взаимосвязь и соподчинение перечи­сленных требований в этой системе. Подчеркнем также безусловность высшего — процессуально правового — критерия. В той или иной мере он опосредует все остальные, интегрирует их. Вместе с тем он оставляет большой тактический простор для нерегулируемых законом приемов и средств расследования и предупреждения преступлений.

Наряду с указанными выше содержательными требования­ми известна серия праксеологических критериев эффективности всякого действия. К ним относятся: целесообразность, т. е. пригодность данного способа для достижения желаемого результата; надежность, т. е. вероятность получения нужного эффекта; продуктивность, т. е. получение наибольшей пользы; рентабельность, т. е. соразмерность расхода времени, сил и средств с ценностью результата; безопасность, т. е. минимиза­ция риска нежелательных последствий, и т.д.

В этом наборе пересекающихся альтернатив оценка, выбор средств и принятие решения—непростое дело.

В свете сказанного наряду с повышением профессиональ­ного мастерства, правовой, этической и психологической куль­туры работников юстиции перед социальной и юридической психологией стоит специальная задача дальнейшей разработ­ки методов практической диагностики личности, совершенство­вания приемов и средств управляющего воздействия на людей в сфере охраны правопорядка и профилактики правонаруше­ний. Комплексные мультидисциплинарные исследования такого рода уже ведутся в настоящее время.

С.К.Рощин

«ПСИХОЛОГИЯ И ПРАВО»: НЕКОТОРЫЕ СПЕЦИФИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ ПСИХОЛОГИИ УПРАВЛЕНИЯ В США

Задолго до того, как психология приобрела статус самостоя­тельной науки, психологические аспекты правовой деятельно­сти привлекали внимание ученых. Первые шаги делались в области криминологии в надежде отыскать психологические, а чаще—биологические или физиологические особенности пре­ступности и преступников. В Московском университете, напри­мер, уже в начале XIX в. читался курс «уголовной психоло­гии». Значительно позже, к концу века, интерес к проблемам преступности стали проявлять психиатры, которые, помимо вопросов психопатологии и судебной психиатрии, затрагивали также проблемы общепсихологического характера. В начале XX в. проблематика судебной психологии расширилась, а са­мое главное—были сделаны первые попытки проведения экс­периментальных психологических исследований в этой обла­сти. В России в этой связи можно назвать имена таких ученых, как В. М. Бехтерев, А. Л. Щеглов, Д. А. Дриль, А. Ф. Кони и др. В Европе в тот же период появились аналогичные иссле­дования В. Штерна, Э. Клапарсда, Г. Мюнстерберга.

В наше время проблемы юридическом и судебной психоло­гии в СССР разрабатываются А. Дуловым, Л. М. Зюбипым, А. Р. Ратиновым, И. К. Шахрпманяпом и др.

Что касается США, то, хотя исследованиями проблем пре­ступности американские психологи начали заниматься давно, отношение юристов к психологии довольно долго остава­лось скептическим. Тем не менее, в 30-х годах были написаны работы, посвященные проблеме взаимоотношений между юри­спруденцией и психологией, в 50-х годах высокие юридиче­ские инстанции США начали уже ссылаться на психологиче­ские исследования при анализе некоторых вопросов правовой политики, связанной с процессами десегрегации детей негров в школах. Однако по-настоящему новое направление получи­ло развитие лишь с середины 60-х годов. Начиная с этого ру­бежа, число психологов, включившихся в исследования в наз­ванной области, и количество изданных ими работ превышают соответствующие цифры за все предыдущие годы, вместе взя­тые. Так, при анкетном опросе, проведенном в 1973 г., 800 чле­нов Американской психологической ассоциации сообщили о на­личии у них серьезного профессионального интереса к проблемам уголовно-правовой, судебной, следственной и испра­вительной теории и практики. Значительное число представи­телей психологической науки работает непосредственно в след­ственных, судебно-правовых и исправительных учреждениях, и хотя в печати нет полных данных на этот счет, но результа­ты выборочных исследований, проведенных в конце 60-х—на­чале 70-х годов, показали, что только в исправительных учреждениях США работали 400 психологов, и требовалось еще 900.

Широкое использование психологических знаний в системе органов внутренних дел и правосудия привело к тому, что не­которые университеты стали вводить специальные курсы для подготовки узко специализированных профессионалов. Так, выпуск такого рода специалистов организовали университеты в штатах Иллинойс и Флорида, а университет Алабамы гото­вит специалистов по дисциплине «психология и право» вплоть до уровня докторов наук. Университет Джона Гопкинса пред­лагает психологам специальную стажировку. При этом психо­логические кадры готовятся как для практической деятельно­сти в полицейских, судебных и исправительных органах, так и для научно-исследовательской работы. Усилия психологов, избравших для себя узкую специализацию по профилю «психо­логия и право», дополняются отдельными исследованиями спе­циалистов в области теории личности, социальной, клиниче­ской, воспитательной и инженерной психологии. При этом под­нимается вопрос о том, что наступило время поставить праг­матически-эмпирические методы исследований на серьезную теоретическую основу.

В методологический арсенал складывающейся дисциплины в настоящее время входят современные концепции Б. Ф. Скиппера и его учеников Н. Айлона и Г. Лзрииа; Г. Лйзепка,

Р. Зимбардо и др., не говоря уже об ортодоксальных психоана­литических теориях.

Подводя в 1977 г. итог развитию исследований в новом на­правлении американской психологической науки, известные специалисты в этой области Дж. Л. Тэпп и Ф. Дж. Левайн сочли возможным констатировать, что «психология и пра­во» как формирующаяся дисциплина «вступает в зрелый воз­раст». Это обусловливает заметное изменение отношения к психологам со стороны теоретиков и практиков юриспруден­ции: недавнее открытое недоверие и скептицизм уступают ме­сто настроениям «осторожного оптимизма». Тем не менее, но­вое направление пока еще не стало единой научной дисципли­ной, поскольку интеграция знаний различного содержания в более или менее стройную систему пока еще не достигнута. Эти знания составляют на сегодня мало между собой связан­ные, относительно самостоятельные разделы, подходящие под рубрику «психология и право» главным образом по своей со­циальной и функциональной направленности. Среди этих раз­делов или поднаправлений, на наш взгляд, можно выде­лить следующие:

1. Самый старый, имеющий традиции и опыт раздел иссле­дований, посвященных изучению причин преступности, ее про­филактики и личности преступников.

2. Проблемы «правовой социализации», под которой пони­маются процессы познания и усвоения правовых норм детьми и взрослыми, формирование установок по отношению к этим нормам, формирование законопослушного поведения.

3. Изучение особенностей восприятия криминальных ситуа­ций и их воспроизведения лицами, которые являются их очевидцами и выступают свидетелями в уголовных делах, а также другие вопросы психологической экспертизы.

4. Психологический анализ организации, режима и системы контроля в исправительных учреждениях. К этому направле­нию примыкает также теоретическая проблема роли и эффек­тивности наказаний.

5. Психологические факторы судебного процесса. Основное место здесь занимает изучение процессов принятия групповых решений присяжными заседателями.

6. Психологический и психофизиологический анализ пове­дения лиц, дающих неправильные показания, и изучение опыта использования в следственной практике полиграфов и других методов обнаружения неискренности.

7. И, наконец, исследование психологических аспектов ор­ганизации деятельности полицейских органов и управления ими, включая сюда в первую очередь вопросы оценки, отбора и подготовки кадров.

Поскольку объем одной статьи не позволяет осветить в какой-либо мере положение дел в области «психологии и права» в целом, мы остановимся лишь на одном, наименее исследован­ном в советской психологической литературе разделе, а именно на комплексе исследований, посвященных проблемам органи­зации и управления в системе органов полиции.

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: