Стих восемьдесят четвертый 5 глава

Святой Марк Подвижник после нечувствия и забвения с ослеплением часто жалуется и на не­ведение, полагая в нем источник многих наших ошибок, падений и уклонений от правого пути в шествии нашем в небесное отечество наше.

 

 

Стих двадцатый

 

«Возлюби душа моя возжелати судьбы Твоя на вся­кое время».

«Возлюби возжелати», то есть сильно возжелала душа моя быть всегда охотною исполнительни­цею воли Твоей святой, всего того, что присуждаешь Ты мне делать. В этом случае стих этот будет представлять причину, почему так беспоко­ят молитвенника указанные пред сим недобрые состояния — нечувствия, ослепления или забве­ния и неведения. «Я, говорит, сильно желаю быть исправным пред Тобою во всякое время, а они мне мешают, останавливают, прерывают, уклоня­ют в другую сторону. Это и беспокоит меня; потому-то я и молюсь и вопию об избавлении от них». Но замечать такие состояния и чувство­вать всю помеху от них в духовной жизни может только сильно возжелавший совершенства в ней, и не только возжелавший, но и преуспевший в ней сколько-нибудь и испытавший противоположные им состояния. Только такой человек при появлении упомянутых состояний и может заме­тить, что внутри произошла перемена, и перемена не к лучшему. Осязательнее всего видится это в омертвении чувства или в состоянии нечувствия; тут будто жизнь пресекается. Тем же, которые не имеют такого желания и хоть небольшой опыт­ности, и не в догадку, что это состояние дурное. Оно постоянно у них, и если изменяется как-нибудь, то в однородном круге изменений, так как нечувствие духовное не мешает быть чув­ствительным ко внешнему, особенно к разитель­ным явлениям в области изящного. Духовное ослепление и забвение не мешают широко рас­простирать пытливость и утешаться всесторон­ним ее удовлетворением. Неведение духовное не мешает быть научным знатоком внешних теку­щих дел и верным в своем роде оценщиком их. Такие бросающиеся в глаза проявления жизни мнимодуховной заслоняют истинно духовную сто­рону нашей жизни и не дают заметить ее отсут­ствия. Оттого и заботы нет о восстановлении ее в соответственной силе. Напротив, тот, кто имел, но потерял, не может не заметить ее отсутствия, и так как он возжелал ее всем желанием, то не может не тревожиться, не бояться за себя и не заботиться о возвращении того, что было и быть бы должно, но чего нет, как уверяет неложное сознание.

Таково отношение сего стиха к предыдущим трем, если «возлюбих возжелати» принять в значении «сильно возжелал». Но блаженный Августин дает этим словам такой смысл: «Разумная воля моя настоятельно требует, чтобы я желал; но же­лания нет, подобно тому, как больной разумно желает принимать пищу, но нет аппетита, и желу­док не принимает пищи. Пророк говорит как бы так: знаю я, что следовало бы мне желать ходить в судьбах Твоих, и разумно требую этого от себя, и определил себя на то, но душа не отвечает этому и не имеет желания». Здесь он представ­ляет как бы болезнь свою душевную пред Бога, чая уврачевания. В таком смысле настоящий стих будет продолжением изображения неудобств и препятствий, встречаемых на пути жизни ду­ховной. На этом пути словно удары какие пора­жают по временам душевные силы, и они отказы­ваются действовать по требованиям духа. Когда поражено бывает чувство, тогда появляется со­стояние нечувствия; когда поражен бывает ум, тогда он или слепотствует, или забывается; когда поражена бывает воля, тогда человек впадает в состояние разленения и неподвижности на дела по требованию духа. О первых двух сказано в предыдущем стихе; последняя же неужели про­пущена? Вот для полноты-то изображения сих поражений может быть и лучше с блаженным Августином в настоящем стихе видеть указание на поражение воли нехотением.

Святой Марк Подвижник всякий раз, когда касается сих поражений, выставляет три — неве­дение или забвение, нечувствие и разленение. С чего это начинается — бывает неодинаково, но больше с забвения. От забвения — нечувствие; от того и другого — разленение или нерадение. Это полный апоплексический удар в душе. Но надо иметь в мысли, что все это бывает с людьми, стоящими на добром пути. О них и речь у свя­того пророка. У живущих по страстям эти три постоянно существуют, но не замечаются ими. Те же, о которых, собственно, говорит пророк, заме­чают свои изменения на худшее, жалеют о том и молятся; следовательно, они не из числа работа­ющих страстям. Они вышли из того рабства и попали в эти недобрые состояния случайно. Ви­на, конечно, в них, но редко кто может сказать, отчего именно они находят. Господь же милос­тив, и кто, заметив такую худобу в себе, прибегает к Нему с сокрушением, к тому Он являет скоро Свое благоволение и восстановляет внутреннее его в свойственном ему чине.

 

 

Стих двадцать первый

 

«Запретил ecи гордым: прокляты уклоняющийся от заповедей Твоих».

«Запретил» — сказал то есть не гордитесь, и сказал с прещением, с угрозою, с определением строгого наказания. Зачем же говорится об этом? Может быть, пророк продолжает речь о препят­ствиях к успехам в духовной жизни, и, сказав впереди о поражении душевных сил бездействи­ем, говорит теперь о том, как может даже самая напряженная деятельность быть поражена, как проказою, гордостию, и предостерегает от того. Он говорит как бы так: знаю, Господи, сколько пагубна гордость и сколько она Тебе противна; потому молюсь: избавь меня от нее; иначе за нее отымешь Ты благодать Свою, а без благодати у меня пойдет падение за падением и стану я в ряд всегда уклоняющихся от заповедей Твоих, и пой­ду под клятву, изреченную Тобою на них: ибо проклят всяк, кто не пребудет во всех, писанных в законе, «еже творити я» (Втор.27,26).

То правда, что для начавших преуспевать самый опасный враг — самомнение и гордость, в связи с осуждением и презрением других. Добро так привлекательно и ценно в очах души, что, заметив в себе еще только начатки его, она уж и меры себе не знает. Но этим показывает она лишь неопытность свою и скудость, и скоро обличается в том праведным судом Божиим. Господь близ и вразумляет. Возмечтавший о себе почти тут же спотыкается в чем-либо, иногда не очень значи­тельном. Если опомнится, дальнейших вразум­лений и не последует, а если не опомнится, попускается восстать страстям срамным, дабы осязательнее дать почувствовать, что рука Божия, покрывавшая его, отнята, и врагам открыт к нему свободный доступ. Это не то, что обречение на падение, а посрамление внутреннее перед собою за высокое о себе мнение. Вразумившийся в по­каянии обращается к Избавителю и, вступая в чин уничиженных, возвращает себе и благодат­ный покров, а не вразумившийся нередко падает: горькое вразумление унижением!

Таким образом, можно и так понимать соотно­шение сего стиха; но, кажется, прямее будет, если разуметь стих этот не о внутренних искушениях гордостию, а о внешних искушениях от гордых. Тогда порядок в этом восьмистишии будет та­кой: первые четыре стиха будут говорить о внут­ренних препонах к преспеянию, а последние четыре — о внешних неблагоприятностях тако­вому преспеянию, источник которых — гордость сынов мира сего, с презорством взирающих на смиренных тружеников в деле Божием. В таком случае «запретил ecи» — надо будет читать — «запре­ти», в соответствие следующему — «отъими».

Гордые, по святому пророку, почитаются об­разцовыми законопреступниками, ибо они, по сло­ву его, законопреступничают «до зела» (Пс.118,51). Ревнителям об исполнении всякой правды Божией и дела бы до них нет, потому что и возбуждение к жизни по Богу, и поддержку ее они почерпают совсем из другого источника, а не в каком-либо внима­нии людей мира; да и последним лучше бы держать себя так же в отношении к первым. Но им не терпится: всегда встревают они в порядки людей Божиих то с вопросами — зачем то и то делается и держится, то нередко и с требовани­ями отстать от таких порядков жизни, которые колют им глаза. Это и заставляет многих из рев­нителей благочестия оставлять обычное сожи­тельство и удаляться в горы и пустыни, чтобы там или поодиночке, или братствами беспрепятствен­нее жить в трудах о спасении и богоугождении. Но для других неудобно такое отдаление, и они по необходимости остаются в сожительстве с людьми противного духа, терпя все неудобства от того, наипаче в духовном, а нередко и в житей­ском отношении. От лица их-то и вопиет святой пророк: «запрети гордым»; сделай так, чтоб они, если уже нет надежды на изменение их к лучшему, не касались нас; а так как им нельзя внушить этого словом, то дай им какое-либо внешнее вразумле­ние. Тогда, видя покров Твой над нами, а себе готовое наказание, они, если не из благоговения к Тебе, не из уважения к закону Твоему и к рев­нителям его, то хоть из страха потерпеть какое-либо зло непредвиденное, оставят нас в покое.

Слова «прокляты уклоняющийся от заповедей Тво­их» иначе переводятся так: запрети гордым — этим подпадающим под клятву за уклонение от заповедей Твоих, или этим уклоняющимся от за­поведей Твоих и тем навлекающим на себя поло­женную за то клятву. Такой перевод как будто лучше подходит к течению речи, но и обычный перевод не представляет ничего затруднительно­го в этом отношении. Выйдет так: запрети гор­дым, потому что ведь уже положено правдою Твоею быть под клятвою тем, кои уклоняются от заповедей Твоих.

 

 

Стих двадцать второй

 

«Отъими от мене понос и уничижение, яко свидений Твоих взысках».

Люди мира сначала не обращают внимания на людей Божиих, обнаруживая к ним лишь холодность, смешанную с презрением и нескры­ваемую неприятность встречаться с подобными людьми; но потом начинают поносить их и уни­жать, особенно тех из них, которые ближе к ним и больше других обнаруживают твердости в сле­довании однажды принятому образу жизни. Люди Божий готовы все это терпеть, и терпят молча, пока это остается без вреда для самого пути Бо-жия, по которому они идут. Но когда уже дело доходит до этого, то они возвышают голос, толь­ко не пред людьми, а пред Тем, Кто назирает все пути человеческие, и просят Его снять с них по­нос и уничижение ради того, что от них он пере­ходит и на те свидения, которых они взыскуют.

Слова «яко свидений Твоих взысках» можно отно­сить и «к отъими». Отыми поношение, потому что я свидений Твоих ищу; я Твой, Твоей воле сле­дую, Твои.повеления исполняю; защити же, так как Ты обещал не давать Своих в обиду. Можно относить их и к «поношению и уничижению»: за то, что я свидениям Твоим в точности следую, меня всячески поносят и уничижают,— избавь же меня от этого, ибо чрез это путь Твой хулится.

Чиста молитва только в последнем смысле; но не неуместна она и в первом, не по немощам только естества, но и по нуждам нравственным. Кто не знает, каким подавляющим гнетом ложит­ся на душу поношение! Оно подрывает энергию в самых энергичных и расслабляет самые многодельные руки и ноги. И вот, как сдавленный естественно ищет простора, так и эта душа вопи­ет: отыми, Господи, эту тяготу! Она вяжет мне руки и ноги, и я двинуться не могу вперед. И это делается не потому, что нет терпения, ибо поно­шение уже терпится, а ищется только исход из неприятного положения, и ищется именно там, где единственно и искать его можно, то есть от Того, в руке Которого судьбы всех людей. Такая молитва не плод нетерпения, а свидетельство веры и упования. С другой стороны, и то возмож­но, что от тяготы подорвется энергия к жизни по Богу, а от этого подрыва раздражатся и восста­нут замершие было страсти и навыки. Боящийся падений и вопиет: избави; я ищу свидений Твоих, но и боюсь, как бы не расслабнуть и не пасть. Впрочем, в этом воззвании может быть и та­кой смысл: отыми подавляющее действие поно­шения и уничижения, дай силу быть к нему рав­нодушным и держать себя так, как бы его не было. Если такой оборот молитвы не неуместен, то в поддержание мужественного перенесения бесславия можно собирать в уме представления, могущие усилить такую решимость и придать мужества. Поношение здешнее избавляет от по­срамления на Страшном суде. Насколько потер­пишь эту напраслину здесь, настолько ублажения приготовишь себе там. Путь поношения — не запустелый какой-нибудь, по которому кто-кто проходит; он тесно полон шествующими по нему. Все святые прошли им, и впереди всех Сам Началовождь Господь; значит, идти по нему не должно быть скучно. К тому же никакой- плас­тырь так скоро не вытягивает дурных соков зло­качественного нагноения тщеславия, самовозно­шения и гордости, как поношение. Имея все это в мысли, можно молиться: отыми расстроиваю-щую силу у поношения; а поносить — пусть по­носят. Буду сидеть, покрытый этим посрамле­нием, как обложенный пластырем. Это, нако­нец, сделает меня более способным исполнять сведения Твои, Господи, которые я вседушно взыскал.

 

 

Стих двадцать третий

 

«Ибо седоша князи, и на мя клеветаху, раб же Твой глумляшеся во оправданных Твоих».

Это третья степень неприязненных отноше­ний сынов века к сынам Божиим. За поношени­ем и унижением следуют совещательные замыс­лы, собирания клевет, конечно, не на добро. Пре­мудрый и истолковывает эти заседания князей века так: «скрыем в землю мужа праведна неправедно, пожрем же его, якоже ад, жива, и возмем память его от земли» (Притч.1,11-12).

Хотя и сознают, что восстают на праведного неправедно; но, желая придать своему злодейству вид правды, собирают клеветы. Так собирали лжесвидетельства и на Христа Спасителя. Кого наметит злоба человеческая, того уж не переста­нет преследовать до конца: ее поджигает враг всякого добра, и она покоя не имеет, пока не до­стигнет желаемого — насытиться злодеянием.

Но да не возглаголют уста наша дел челове­ческих! Господь да избавит всякого от таких во­пиющих дел! Что же делать тем, кому угрожает что-либо подобное? А вот что: «раб же Твой», гово­рит пророк, глумляшеся во оправданиих Твоих». Вот уж он и не молится: «отыми, или отврати», но в сердце своем предал себя в жертву своенравной злобе и, не обращая на нее внимания, делает свое дело, всеусердно исследует оправдания Божий, чтобы точнее исполнять их. Так и всякому на­добно действовать: пусть злоба злится, а ты свое делай, «Бога бойся и заповеди Его храни» (Еккл.12,13).

Из такого отношения святого пророка к на­праслинам вытекает убеждение, что наикрепчай­шая поддержка перенесения их есть свидетель­ство совести в том, что к таким нападкам не по­дано никакого повода. Кто может сказать в себе пред лицем Бога: исследую оправдания Твои, сличаю с ними жизнь свою и не нахожу вины в себе, — того напраслины должны только веселить, как истолковывает это святой апостол Петр: «аще укоряеми бываете о имени Христове, блажени есте; яко славы и Божий Дух на вас почивает. Онеми убо хулится, а вами прославляется. Да не кто убо от вас постраждет яко убийца, или яко тать, или яко злодей, или яко чуждопосетитель; аще ли же яко Христианин, да не стыдится, да прославляет же Бога в части сей» (1Пет4,14-16). За что же да прославляет Бога?,— За то, что, по Его определению, блажени изгнаны правды ради, «блажени» те, кого «поносят и ижденут, ирекут всяк зол глагол» (Мф.5,10-11) на них, Господа ради. Им уже уготована великая мзда на небесах, в уверенности о кото­рой они отсюда могут радоваться и веселиться не самопрелыценно.

Но, с другой стороны, те же оправдания Бо­жий свидетельствуют, что нет человека без греха и что если, в известных обстоятельствах, совесть может верно свидетельствовать о невиновности, то вообще невинным признать никого она не мо­жет. Не теперь, так прежде сделано что-нибудь, требующее должного воздаяния; вот оно-то и пришло под видом напраслины. Милость Божия устроила так ради того, чтобы подвергнуть чело­века очистительному страданию здесь, во време­ни, и избавить от наказания в вечности. Сторон­ние не могут видеть такого соотношения внешне­го с внутренним: все это дознается и исповеду­ется во внутреннем святилище совести, пред лицем Всевидящего Бога. Но кто дознал это и исповедал Божию правду в настоящем, прозревая вместе и в соотношение его к вечному, тот не может не радоваться, встречая напраслины, как бы они горьки ни были. Невидимое и будущее он объемлет как настоящее и, за обилием блажен­ства чаемого, не чувствует всей горечи текущих скорбей. И это благо терпящим скорби и напасти прибывает по мере того, как углубляются они в оправдания Божий. Там они ясно зрят эти зако­ны правды Божией и находят в них утешение себе.

Но христианин, углубляясь в оправдания Божий, находит там нечто большее, сравнительно с ветхозаветным, именно — заповедь о любви ко врагам. Любовь ко врагам заповедуется не к тем только, со стороны которых нападки прошли и уже отчасти забыты, но и к тем, злоба коих испытывается,— заповедуется любить их в то время, как бьют, режут, грабят, и любить не так, как иные говорят: «я ему зла не желаю и не делаю, только видеть его не могу», а любить по всему свойству чувства любви. Кто, углубляясь в оправдания Божий, нападет на это чувство, тот почерпнет из него такое благодушие, которое отгонит всякую горечь неприязненности, так что и следа ее не будет. Примеры этого видим во многих мучениках. Они бывали и во все времена, а если осмотреться, то и теперь их увидим.

 

 

Стих двадцать четвертый

 

«Ибо свидения Твоя поучение мое есть, и советы мои оправдания Твоя».

Святой пророк выставляет причину, почему он, когда видит, что враги сплетают клеветы во зло ему, углубляется в оправдания Божий: такое уж у меня правило, говорит он, там поучаться и там искать себе совета.

Словом «поучение» переведено такое слово, кото­рое собственно значит — в сладость перебирать в уме или повторять языком речения Божествен­ного слова и вследствие того находить утешение в них.

«Совети» — советники, или собрание разбираю­щих кое-либо дело. Святой пророк, в против­ность заседанию князей века, учреждает свое, в котором под председательством страха Божия и совести ум находит в слове Божием реше­ние — какой образ деятельности должно проти­вопоставить злодейским замыслам врагов. Та­ким образом, свидения и оправдания Божий, вообще Божие слово для него и служит утеше­нием и руководственным вразумлением в притрудностях, встречаемых на пути богоугодной жизни.

Нужно ли говорить, что лучшего образа действования и придумать нельзя? И во внутренних, и во внешних теснотах иди к слову Божию: оно выведет тебя на светлую и просторную дорогу, научив безбедно обходить встретившиеся затруд­нения. При этом немногое надо приложить от себя — одну совершенную покорность велениям Божиим, и, чего бы они ни потребовали, с готов-ностию жертвовать всем в удовлетворение им. Такое настроение есть канал, по которому из сло­ва Божия изливается в душу благопотребное ей в то или другое время, потому что тут же при­сутствует и Изрекавший это слово и Видящий нужды ищущих в Нем руководства себе и умею­щий печатлеть в уме и совести уроки Своей дивной премудрости. Святой Исаак Сирианин говорит: «Божественною благодатию путеводимые в жизни своей к просвещению всегда ощу­щают, что как бы умный какой луч проходит по стихам написанного, и отличает уму голые слова от того, что душевному ведению сказано с великою мыслию» (Исаак Сирин, Сл.1). «Если ум, продолжает он, плава­ет на поверхности моря Божественных Писаний и не может проникнуть мыслью Писания до са­мой глубины, уразуметь все сокровища, таящиеся во глубине его, то и того уже, что ум занят рве­нием к уразумению Писания, достаточно для него, чтобы единым помышлением о досточудном водительстве Божием крепко связать свои по­мыслы и воспрепятствовать им; тогда как сердце немощно и не может вынести озлоблений (злых помыслов, нано­симых внешними предметами, возбуждающими страсти), встре­чающихся при внешних и внутренних бранях».

Этот стих хотя связан видимо только с пре­дыдущим, но силу его можно распространить на все восьмистишие, так как в слове Божием сокрыто врачевство и против внутренних, указан­ных выше, поражений ослеплением, забвением, не­чувствием, нерадением или разленением. И заме­тить-то их, навесть на мысль, что они есть в душе, дает слово Божие; а потом оно же поможет и выйти из этих дурных состояний, и силою своего влияния, и нужными указаниями. Равно и во внешних всех помехах пути Божию оно же дает умение, как быть. Потому-то как хорошо делают те, которые всякий день посвящают несколько времени чтению Божественного Писания, освеща­емому внимательною молитвою! И сами того не замечая, они созидаются и настроиваются на бо­гоугодное действование, или заготовляют в запас помышления, которые в час нужный сами выйдут из сердца и укажут нужный на тот раз образ слова и дела.

Вот и третье восьмистишие располагается все естественно по одной мысли. Таким образом, на­ведение, что и все они составлены таким же образом, приобретает большую достоверность. Всячески это налагает обязательство искать в каждом восьмистишии единства и, когда не най­дется оно, приписывать то своей недозоркости, а не тому, чтобы его не было на самом деле.

Стихи 25 - 32

Четвертое восьмистишие характеризуется буквою «далет» — «дверь».

С этим словом приходят на ум умилительные песни Церкви: «Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче», или: «Милосердия двери отверзи нам, благословен­ная Богородице». Покаяние и есть содержание пред­лежащего восьмистишия. Дидим говорит: «Про­рок берет здесь лицо кающегося грешника» и с ним проходит весь путь обращения, с первого пробуждения совести до решительного вступле­ния на путь заповедей, чтобы на случай, если кто вздумает покаяться, видел он путь, которого дол­жно держаться в этом первейшем деле.

В деле духовной жизни есть много дверей. Каждая степень в ней имеет свою дверь, минуя которую нельзя вступить на нее. Начальные — это дверь из греха и дверь вступления в правый путь. Они, по-видимому, так нераздельны, что исход из одной жизни и вход в другую соверша­ются чрез одну и ту же дверь; на деле же они отстоят одна от другой, и иногда на очень боль­шое расстояние. Между ними есть промежуток, который надобно пройти осторожно, будто кори­дор темный. Эти три момента и изъясняются в настоящем восьмистишии. Дверь покаяния — стихи 25—27; переход — стихи 28—29; дверь в правую жизнь — стихи 30—32.

 

 

Стих двадцать пятый

«Прилъпе земли душа моя: живи мя по словеси Твоему».

Это первый вопль грешника по пробуждении от сна греховного. Грех и страсти имеют седали­ще и опору в плоти, а пищу, удовлетворяющую их, находят в чувственных земных вещах и в сует­ных обольстительных обычаях века сего. Греш­ник втягивается во все это и, пока работает греху, не может не только почувствовать, но даже ви­деть, как неестественно его положение. Но когда благодатию Божиею пробуждается от усыпления, то первое, что ему теснится в сознание, это — унижение, какому подверглась в нем его богопо­добная душа: «До чего я довел себя!.. Мне сле­довало бы вращаться на небе, в Боге и вещах божественных, а я пресмыкаюсь по земле, валя­юсь в земном и оторваться от этого не хочу».

Норма жизни человека — жизнь в Боге ду­хом, привлекающая туда же и жизнь души с телом. В духе — образ Божий. Свидетельствует­ся он действием страха Божия и совести и недовольством ничем земным. Это — требования жизни духовной. Исполняются они действиями души и тела, и когда исполняются, тогда человек всем естеством своим восходит к богоподобию, а когда не исполняются, тогда берет верх душевно- телесность, и требования духа слабеют и слабеют до того, что как бы совсем замирают, и человек становится словно не человек, словно и жизнь-то в нем только что телесная. Как потом пробуж­дается дух — это тайна Божия. Но, пробудив­шись, он победоносно возвышает голос свой; прежде господствовавшая душевно -телесность смиряется и смолкает, оставляя полный простор действовать тому сознанию, что, состоя под ее гнетом, человек не тем был, чем бы следовало ему быть. Отсюда вопль: «увы! прилъпе земли душа моя!» Это очень похоже на жалобу пришедшего в себя блудного сына: «аз же гладом гиблю» ( Лк. 15, 17).

Прекрасно изображает это состояние святой Амвросий, в лице падшего праотца нашего. «Под землею разумеется вещественное. Человек, укло­нившись от заповеди Божией, склонился на ве­щественное и плотское, и исполнила его любовь к веку сему. Изверженный за это из рая, восхи­тительного места сладости, на эту землю бедную, Адам оплакивает себя, говоря: «прильпе земли душа моя». В другом месте то же выражает пророк так: «смирися в персть душа моя, прильпе земли утроба моя» (Пс.43,26). Это голос приносящего покаяние. Прежде, блаженствуя и питаясь небесным, не знал он за­бот и нужд житейских, а ныне — согбен под тяжестию печалей века сего, увлекаемый похотями плоти и любоиманием (корыстолюбием). Так бы и оставался падший всегда прикованным к земле, будучи не в силах подняться горе (над всем чувственным), если бы Христос не под­нял его крестом Своим. И доныне остается та­ким всякий, кто удаляется от Христа. Но тот, кто внял гласу Христову: «гряди по Мне», не будет более прилепляться к земле. Земля — плоть и дух мира пленяют нас некоторыми блудничными приманками, подрумянивая лица страстей плотскими сластями, чтобы скрыть непривлекатель­ную действительность и красивою наружностию обольщать приближающихся. Но когда на вре­мя обманутое внутреннее око ума стрясет прах, помрачавший его, тогда спадает и прикраса с страстей, и усматривается, как призрачны преле­сти века сего. Итак, не низводи в персть смерти душу свою, которую Бог почтил естественною некоторою высотою и дал ей силу возбуждаться и возноситься горе. В союзе души с телом сокрыто естественное таинство жизни нашей, и душа будто невольно льнет к земле и земному, частию потому, что оно есть временное жилище наше, частию потому, что тело наше из земли. Но будь тверд и молись с апостолом избавить тебя «от тела смерти сея» (Рим.7,24). Будем ходить в воле Божией, чтобы можно было сказать о нас, что мы прилеп­лены к Богу. Кто живет по влечению плоти, тот плоть есть, а кто живет по заповедям Божиим, тот дух есть. Да не будет же душа наша плотию, не допустим, чтоб и о нас было сказано: плоть суть, как сказано было о тех, кои привлекли на себя казнь потопную (Быт.6,3). Но скорее плоть наша да станет душевною, заслужив это имя покорностию велениям души. Справедливо сравниваются с ан­гелами те, которые чуждаются похотей плотских. Они — плоть, но не суть во плоти, а в духе, како­вы были те, к коим сказал апостол: вы же несли во плати, но в дусе3. Итак, восчувствовав унижение души, преклоненной похотьми до праха, молись, да будет она оживлена, по слову Господа, Кото­рый влечет к Себе души, отвлекая их от земли. Живится же та душа, которая пошла путем Хри­стовым. Она стала мертва греху, жива же Богу, после того, как, спогребшись Христу, стала в Нем праведною».

Блаженный Августин видит здесь вопль не человека, в первый раз обращающегося от греха, но уже идущего путем добродетели и чувствую­щего приражения плотских земных влечений. «Впереди, говорит, сказал пророк: «раб же Твой глумляшеся во оправданных Твоих, — свидения Твоя по­учение мое есть»; а здесь говорит: «прилъпе земли душа моя». Не то ли должны мы из сего уразуметь, что сколько бы кто ни преуспевал в оправданиях Господних, всегда в нем остается пристрастие смертной плоти к земному, чего ради и «есть иску­шение житие человеку на земли» (Иов.7,1), и что от этой мертвящей земляности, если не перестает преус­певать, каждодневно более и более оживает он, будучи животворим Тем, Чьею благодатию внут­ренний наш человек обновляется по вся дни (2Кор.4,16). Апос­тол, когда говорил, что, живя в теле, отходим от Господа (Там же, 5,6), и когда сам желал разрешиться и быть со Христом (Флп.1,23), не на эту ли прилипчивость к земле указывал? Потому-то здесь в слове пророка не неприлично разуметь под землею тело, как от земли сущее. И на него, поколику оно еще тленно и обременяет душу (Прем.9,15), можно жаловаться Богу: «прилъпе земли душа моя, живи мя!» Правда, мы не без тел наших и в вечности со Христом бу­дем (1Сол.4,13-17); но тогда они, не будучи тленны, не будут и душ обременять. Там не души к телам, а тела к душам будут более прилепляться, души же — к Богу. Там тела будут жить из душ, прилепля­ясь к ним, а души будут жить из Бога, к Коему прилепляться для них благо есть, как уверяет пророк в другом месте: «мне же прилеплятися Богови благо есть» (Пс.72,28). Пророк, впрочем, жалуется не на союз души с телом, а на плотскую похоть, вою­ющую чрез тело на дух (Галл.5,17), и, вопия таким образом, не разрешения от тела желает, а того, чтобы по­хоть эта более и более умалялась, сила же духа над нею более и более возрастала, пока, наконец, та совсем иссякнет, а сей достигнет в меру совер­шенства данным нам Духом Святым».

Сознав неестественное прилепление свое к земле, дух вопиет к Богу: «живи мя». Оживления ищет связанный узами смерти и чувствующий свою мертвенность. Пророк то же самое говорит этим: «мертв я — оживи мя». Прилепление к земле и земному есть смерть духа; но он уже вопиет, уже в движении, уже ожил, — ожил, но лишь настолько, чтобы сознать оковывающую его мертвенность греха и страстей. Нет еще в нем силы разорвать эти узы, желает он вырваться из них, но чувствует, что они настолько крепки, что ему не сладить с ними, потому-то и молится к Богу о животворной силе. Это второй шаг к от­верзающейся двери покаяния. Благодать прихо­дит и возбуждает; пробужденный сознает ху­дость состояния своего; действие благодати на первый раз этим и ограничивается. Далее духу самому предлежит возжелание выйти из своего худого состояния; возжелавши — решиться на то; решившись — принять должные меры и затем приступить к самому делу. Возжелание, реши­мость, готовность на все меры — все это идет хорошо в духе, в мысленных действиях души; но коль скоро надо приступить к делу, то не оказы­вается настолько энергии в нравственных силах человека, чтоб он мог привесть в исполнение за­думанное и решенное. «Живи мя» — это молитва о притоке благодатных сил для воодушевления духа и исполнения его действенною энергиею к противлению земным влечениям и привычкам. Благодать Божия всегда присуща, тем паче бла­годать, уже возбудившая дух, но она не входит самовластно в душу, пока она сама не отверзет ей входа сознанием своего бессилия и богопреданною молитвою. «Живи мя; я готов; жажду тебя, как сухая земля жаждет дождя».

Предыдущая12345678910111213141516Следующая

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: