 |
«знал мой дед такое слово…». Заклятие смерти. «Я в море далёко рыбалю…». «от счастья ль незримого таешь…». «мы отошли с путей природы…»
|
|
|
|
«Знал мой дед такое слово…»
Знал мой дед такое слово,
Правда, это было встарь,
Жизнь начать с ним можно снова,
Словно трепаный букварь!
Дед ушел с волшебным словом,
Не простившись, на тот свет,
И со внуком непутевым
Приключилось много бед…
Если б слово дед оставил,
Много промахов, грехов
Я избег бы и исправил,
Но… не трогал бы стихов!
Дорожу я каждой строчкой,
Каждой рифмой и стопой,
Словно радостной отсрочкой
У волшебницы слепой!
Часто к дому подступая,
Слыша рифмы воркотню,
Смерть слепая и скупая
Сонно валится к плетню!
По соседству с злой колдуньей,
В блеске призрачном косы,
Я спешу у полнолунья
Скрасть короткие часы, –
Под луной золотоокой,
Проплывающей в тиши,
Перелить в тугую строку
Страх и боль моей души!
Счастье, радость и страданье,
Чуя близко ночь и тьму,
Я кладу, как подаянье,
Смерти в нищую суму…
Видно, все же я по крови
В малой доле волшебства
С силой дедовскою в слове
Связан узами родства…
И пускай мне выйти не в чем,
Пусть темно в моем углу,
Все ж пою я сердцем певчим
Жизни славу и хвалу!
< 1929>
ЗАКЛЯТИЕ СМЕРТИ
«Я в море далёко рыбалю…»
Я в море далёко рыбалю
И сети бросаю на дно,
И эти туманные дали
Со мной заодно, заодно.
Бегут отовсюду барашки
И брызжут соленой водой
В распахнутый ворот рубашки,
Шутя и играя со мной.
Но всем здесь чужой, и случайный,
И робкий еще рыболов,
Я вижу воочию тайну
Поднявшихся с бездны валов.
И в час, как в прибрежные гроты
Вбегает прибой голубой,
Я всё вспоминаю кого‑ то,
Кто друг был неведомый мой.
|
|
|
И близкую встречу предчуя,
А с нею и гибель свою,
О имени милом хочу я
Спросить грозовую струю,
Но мимо безмолвно кат и тся,
Сливаясь с туманом, волна,
И кружат, как призраки, птицы
Над парусом белым челна.
< 1918>
«От счастья ль незримого таешь…»
От счастья ль незримого таешь,
Мутит ли бессловная ложь,
Пока не перестрадаешь,
В любви ничего не поймешь.
Сорвешь ее цветик плакуний,
И тихо рука задрожит,
А по небу лисий да куний
В бессонницу след побежит.
И, словно лунатик средь ночи,
Повиснешь в ветвях у гнезда,
И в полуоткрытые очи
Большая заглянет звезда.
Увидишь: калитка, ты – сторож.
Ах, что ты теперь сторожишь?
Коль чуть улыбнешься и скоро ж
Опять не глядишь и глядишь?
И страшно: не скрипнула б дверца,
Иль ты не заплакала б вдруг,
Ведь сбросит лунатика‑ сердце
С звездой покачнувшийся сук.
< 1923>
«Мы отошли с путей природы…»
Мы отошли с путей природы
И потеряли вехи звезд…
Они ж плывут из года в годы
И не меняют мест!
Наш путь – железная дорога,
И нет ни троп уж, ни дорог,
Где человек бы встретил Бога
И человека – Бог!
Летаем мы теперь, как птицы,
Приделав крылья у телег,
И зверь взглянуть туда боится,
Где реет человек!
И пусть нам с каждым днем послушней
Вода, и воздух, и огонь:
Пусть ржет на привязи в конюшне
Ильи громовый конь! –
Пускай земные брони‑ горы
Мы плавим в огненной печи –
Но миру мы куем запоры,
А нам нужны ключи!
Закинут плотно синий полог,
И мы, мешая явь и бред,
Следим в видениях тяжелых
Одни хвосты комет!
< 1925, 1930>
«Золотое чудо всюду…»
Золотое чудо всюду
Сыплет сверху изумруды
На плывущие в века
Сны и облака!
Но земля сошлась, знать, клином
К этим вырубкам, долинам,
Над которыми поник
|
|
|
Журавлиный крик!
Конец 1920‑ х годов (? )
МЕТЕЛЬ
По полям омертвелым, по долам,
Не считая ни дней, ни недель,
Словно ведьма широким подолом,
Машет снегом лихая метель.
Заметёны деревни, поселки,
И в подлобьи сугробов – огни!..
И мужик к мужику – словно волки
От нехватки и пьяной ругни!..
В эти рытвины, рвы и ухабы
Все уложишь: и силу, и сыть!..
Уж на что терпеливые бабы,
А и те разучились носить!..
Ну, а если и выпадет доля
И не вызволит плод спорынья,
Что же делать: не грех, коль не воля!..
Да и чем не купель полынья?..
Где ж тебе, наше хмурое небо,
Возрастить среди этой пурги
На березах печеные хлебы,
На оторках осин – пироги?!
А неплохо б для девок обновок,
А для баб понавешать сластей…
Потеплей да побольше одевок
Для безродных глухих волостей!..
Пироги, опреснухи да пышки!..
Подставляй, поворачивай рот!..
Нет, не годен к такой шаромыжке,
Непривычен наш русский народ!..
Любит п о том он землю окапать,
Десять раз одно дело начать
За голодный кусок да за лапоть,
За сургучную в праздник печать!..
И когда вдруг нежданно над лесом,
Где в сокрытьи стоят алтари,
Облаков раздерутся завесы, –
Не поверишь в сиянье зари!..
Не поверишь и в звездную кику
На макушке с высокой луной
И пред ликом небесным от крика
Изойдешь над родной стороной!..
И покажется бабой‑ кликушей
У деревни согбенная ель,
Погубившей невинную душу
В эту долгую злую метель…
Конец 1920‑ х годов (? )
«Я не видал давно Дубравны…»
…аз воздам…
Я не видал давно Дубравны,
Своих Дубровок и Дубны,
Померк ты, свете тихий славный,
От юности хранивший сны!..
Упали древние покровы,
И путь мой горек и суров…
Найду ли я, вернувшись снова,
В сохранности родимый кров?..
И хляби ринулись из тверди,
И мир взметнулся на дыбы…
Удержатся ль на крыше жерди
Старухи матери‑ избы?..
И на божнице старой нашей
Едва ль по‑ прежнему Христос,
Склонившись, молится пред чашей
В томленьи и сияньи слез?..
Я видел сон, что он с божницы,
Где от лампады тишь и синь,
Пред изначальным ликом жницы
Ушел в скитания пустынь…
|
|
|
Ушел в невиданном соблазне
Начать путь испытанья вновь
Не из боязни перед казнью,
Но в страхе потерять любовь…
Закрылся лик его тоскою
В столетней копоти избы,
Где пред лампадой и доскою
Столетья гнулися горбы…
Не мог, не мог же он столетья
Под скрежетание цепей
Мешать слова молитвы с плетью,
Как с тучным колосом репей?!
Пред жницей страшной и победной,
Восставшей в пепле и крови,
Не мог остаться плотник бедный
Со словом мира и любви?!.
И потому не для прельщенья,
Но как исход и как залог
К серпу оправданного мщенья
Сложил он мирный молоток.
Конец 1920‑ х годов (? )
|
|
|
