 |
«Есть в этом мире некий…». «Не знаю, друг, с тоски ли, лени…». «До слез любя страну родную…». «В поле холодно и сыро…». «Не мечтай о светлом чуде…»
|
|
|
|
«Есть в этом мире некий…»
Есть в этом мире некий
Водитель вышних сил,
Что движут к морю реки
И к солнцу хор светил.
Не знающий окрайны
Пределов и дорог,
Он держит, полный тайны,
Луны ущербный рог.
У ног его пастуший
Кометы грозный кнут,
Пред ним моря и суши
Послушные текут.
И шаг его неслышим,
И лик его незрим,
Но мы живем и дышим
Дыханьем с ним одним.
И зорко звезды числим,
Как зерна в закрому,
Но скрыт он и немыслим,
По правде, никому.
Мы числим и не верим,
Что в числах смысл и толк,
И снова рвем и мерим
Небесный синий шелк.
Но будет все понятно,
Будь мудр ты или глуп,
Когда проступят пятна
У мертвых глаз и губ.
И всяк его увидит,
Скрываясь под исподь,
Когда к земле отыдет
Земная наша плоть.
Январь 1930
СЛЕЗЫ
Горько плачет роза, в темень отряхая
Липкие от слез ресницы лепестков…
Что так горько, горько плачешь, золотая?
Плачь же, плачь: я строго слезы сосчитаю,
Разочтемся навсегда без дураков!
Ни слезам я, ни словам давно не верю
И навзрыд давно‑ давно не плакал сам,
Хоть и знаю, что не плачут только звери,
Что не плакать – это просто стыд и срам!
Плачь же, друг мой, слез притворных не глотая,
И не кутай шалью деланную дрожь…
Как тебе я благодарен, золотая,
За ребячество, дурачество… за ложь!
Видишь: ведь и я хожу от двери к двери,
И по правде: сам не знаю, как же быть?
Ведь не плачут, ведь не плачут только звери…
Как бы я хотел тебе, себе поверить,
И поверив слову, снова полюбить!
< 1930>
«Не знаю, друг, с тоски ли, лени…»
Не знаю, друг, с тоски ли, лени
|
|
|
Я о любви не говорю:
Я лучше окна растворю –
Как хорошо кусты сирени
Чадят в дождливую зарю!
Садись вот так: рука к руке,
И на щеке, как на холстинке,
Лежавшей долго в сундуке,
Смешай с улыбкою морщинки:
Ведь нет уж слова без заминки
На позабытом языке!
Да и о чем теперь нам спорить
И говорить теперь о чем,
Когда заискрилось в проборе?..
Мой милый друг, взгляни на зорю
С ее торжественным лучом!
Как хороши кусты сирени,
Дорога, лес и пустыри
В благословении зари!..
Положь мне руки на колени
И ничего не говори
Ни о любви, ни об измене!
< 1931>
«До слез любя страну родную…»
До слез любя страну родную
С ее простором зеленей,
Я прожил жизнь свою, колдуя
И плача песнею над ней.
В сторожкой робости улыбок,
В нахмуренности тяжких век,
Я видел, как убог и хлибок,
Как черен русский человек.
С жестокой и суровой плотью,
С душой, укрытой на запор,
Сберег он от веков лохмотья
Да синий взор свой, да топор.
Уклад принес он из берлоги,
В привычках перенял он рысь,
И долго думал он о Боге,
По вечеру нахмурясь в высь.
В ночи ж, страшась болотных пугал,
Засов приладив на двери,
Повесил он икону в угол
В напоминание зари.
В напоминание и память
О том, что изначальный свет
Пролит был щедро над полями,
Ему же и кончины нет.
И пусть зовут меня каликой,
Пусть высмеет меня юнец
За складки пасмурного лика,
За черный в копоти венец,
И часто пусть теперь с божницы
Свисает жидкий хвост узды,
Не тот же ль синий свет ложится
На половицы от звезды?!
Не так же ль к избяному брусу
Плывет, осиливши испуг,
Как венчик, выброшенный в мусор,
Луны печальный полукруг?!
А разве луч, поникший с неба,
Не древний колос из зерна?..
Черней, черней мужичьи хлебы,
И ночь предвечная черна…
И мир давно бы стал пустыней,
|
|
|
Когда б невидимо для нас
Не слит был этот сполох синий
Глаз ночи и мужичьих глаз!
И в этом сполохе зарницы,
Быть может, облетая мир,
На славу вызорят пшеницу
Для всех, кто был убог и сир.
И сядем мы в нетленных схимах,
Все, кто от века наг и нищ,
Вкусить щедрот неистощимых,
Взошедших с древних пепелищ.
Вот потому я Русь и славлю
И в срок готов приять и снесть
И глупый смех, и злую травлю,
И гибели лихую весть!
< 1930>
«В поле холодно и сыро…»
В поле холодно и сыро,
В небе вечный млечный сон,
И над миром, как секира,
Полумесяц занесен.
Смерть в такую ночь колдует,
Тени множа и кружа,
И неслышно ветер дует
К нам с иного рубежа.
И дрожу я и бледнею,
И темнеет голова,
Но черчу я перед нею
Заповедные, слова.
Не страшусь я силы вражей,
Хоть пуглив я, как сурок, –
Вкруг меня стоят на страже
Золотые пики строк.
И когда по дальним лехам
Промелькнет косая тень,
Поневоле встретишь смехом
Напоенный солнцем день.
Зима 1930 – 1931
«Не мечтай о светлом чуде…»
Не мечтай о светлом чуде:
Воскресения не будет!
Ночь пришла, погаснул свет…
Мир исчезнул… мира нет…
Только в поле из‑ за леса
За белесой серой мглой
То ли люди, то ли бесы
На земле и над землей…
Разве ты не слышишь воя:
Слава Богу, что нас двое!
В этот темный, страшный час,
Слава Богу: двое нас!
Слава Богу, слава Богу,
Двое, двое нас с тобой:
Я – с дубиной у порога,
Ты – с лампадой голубой!
Зима 1930 – 1931
«Я с завистью гляжу, когда с лопатой…»
Я с завистью гляжу, когда с лопатой,
Вскочивши на ноги чуть свет,
Ободранный, худой, лохматый
У дома возится сосед.
Он устали в труде не знает:
То с топором, а то с пилой,
Зато в избе его витает
Дух обогретый и жилой.
Какая это радость! Счастье
Какое в этой хлопотне!
Пускай угрюмое ненастье
Висит дерюгой на плетне,
Пусть вьюга пляшет, как цыганка,
Со свистом обегая кров:
И дров на печь и на лежанку
И сена хватит на коров –
Спокойно можно спать ложиться
С проконопаченным двором! –
Вот мне бы так с пером сдружиться,
|
|
|
Как он сдружился с топором.
< 1931>
|
|
|
