Причины и особенности возрождения социологии в СССР в 50-60-е годы 20 века. Теоретическая социология: дискуссии о предмете социологии.

Социология в СССР — уникальный культурно-политический и интеллектуальный феномен, требующий всестороннего изучения и в историческом аспекте, и в целях более глубокого понимания "социальных ролей", которые выполняют социология и социологи в различных общественных системах. Уникальность советской социологии заключается прежде всего в том, что, будучи включена в процесс воспроизводства базовых идеологических и политических ценностей советского общества, она стала важным фактором его реформирования и, в конечном счете, революционного преобразования.

Завершенная система воспроизводства знания, которую принято назвать «советским марксизмом», сложилась в 30-е годы. О марксизме и ленинизме в данном случае следует говорить лишь условно ‑ таково самоназвание этой странной системы знания, которая была вынуждена создать и легитимировать политический режим, направленный на преобразование социальной материи в совершенный социальный порядок. Легитимация режима основывалась уже не на противопоставлении буржуазных и пролетарских ценностей, а на идее стабильного общества.

С 1936 года коммунистическая идеология ориентировалась не столько на классовую борьбу, сколько на интеграцию общества. Лозунг усиления классовой борьбы был фокусирован на отчетливо определенных целях. В начале 1940-х годов интеллигенция заняла доминирующие позиции в социальной структуре и вполне осознала задачу реформирования социальных порядков как задачу создания нового лексикона власти. Начавшийся процесс консолидации канонической советской версии марксизма привел к оттеснению "социологии" на терминологическую периферию из-за нежелательных ассоциаций с бухаринской "ересью".

Однако некоторые авторы (Батыгин, Девятко) утверждают, что советская социологическая наука, хотя и претерпевала неприятности, в катакомбы никогда не уходила. Официально социология никогда не запрещалась: в 1936 г. было еще раз отмечено, что подлинно научной социологией является исторический материализм. История социологических учений также была представлена в программах некоторых высших учебных заведений, в частности МИИФЛИ.

Сразу же после войны в Институте философии Академии наук СССР был организован сектор социологии. Его руководитель проф. М.П. Баскин был тесно связан с деятельностью высших идеологических инстанций и сыграл немаловажную роль в становлении "критики буржуазной социологии" как жанра, обеспечивавшего рецепцию мировой интеллектуальной традиции в марксизме и сыгравшего чуть позднее немаловажную роль в процессе реинституционализации советской социологии. "Критика буржуазной социологии" стала одним из важных направлений в марксистских социальных науках: здесь осуществлялась активная рецепция мировой интеллектуальной традиции. "Критики", как правило, владели иностранными языками и на фоне советских философов считались элитой. В этой среде возникла впоследствии специализация в области социологических исследований.

Еще одним важным толчком в возрождении дисциплины стал выход исторического материализма в "живую жизнь" (начало 50-х гг.). В определенной степени это была революция в научной дисциплине. Аналогичная революция произошла с выходом чикагских социологов на улицу в начале века. Социология перестала быть чисто кабинетной наукой и стала развивать методы наблюдения за повседневным поведением. Полевые исследования приобрели в этот период форму изучения опыта работы и проведения теоретических конференций на передовых предприятиях. Заслуживает внимания соответствие этих ранних форм контакта исследователей с социальной реальностью некоторым новейшим рекомендациям "качественной методологии". Официальная легализация "конкретных" исследований может быть датирована уже 1950 г., то есть периодом активной борьбы против "догматизма и начетничества" и призывов изучать "живые образцы" коммунистического строительства, хотя эта легализация в течение еще некоторого времени оставалась скорее декларативной.

Метаморфоз марксистской социологии заключался в возникновении ее эмпирической - "конкретной" - версии. Эта версия получила официальную легализацию в статье Ф. Константинова «Против догматизма и начетничества», который указал на необходимость изучения "живых образцов строительства коммунизма". Указанная статья была опубликована в журнале «Вопросы философии» в 1950 году. Термин "конкретная социология" в ней не упоминался. Социальный заказ на изучение повседневной жизни людей стал осознаваться к середине 50-х гг. Был сделан еще один важный шаг к созданию эмпирической социологии. Он выразился в программе "преодоления пережитков прошлого". Концепция "пережитков прошлого" существенно расширяла тематический репертуар исторического материализма и, кроме того, открывала возможность отделить успехи построения коммунизма от грязи повседневности. Формулировались эти идеи весьма медленно и мучительно. Никак не удавалось вписать повседневность в марксистское учение об обществе.

Чтобы представить тематический репертуар конкретной социологии, перечислим "родимые пятна" капитализма, которые предписывалось изучать и преодолевать: "недобросовестная работа отдельных рабочих, колхозников, представителей интеллигенции, нежелание некоторых членов общества трудиться в сфере материального производства", религиозные предрассудки, спекуляция дефицитными товарами, разбазаривание государственных фондов, существенные различия между умственным и физическим трудом, бюрократизм, индивидуализм (у интеллигенции), приспособленчество, подхалимство, карьеризм, рутинерство, безыдейность, национализм, космополитизм и другие извращения. Разумеется, конкретные исследования не ограничивались девиантным поведением - в жизни есть и плохое, и хорошее. Новизна заключалась в том, что "пережитки" должны были изучаться, а не преследоваться органами безопасности. Опять же надо сказать, что "конкретные исследования" еще не декларировались.

Первой послевоенной публикацией, где ставился вопрос о самостоятельном развитии социологии в связи с наблюдаемыми статистическими закономерностями, была статья B.C. Немчинова, крупного экономиста и руководителя, которому удавалось сохранить интеллектуальную независимость. Самым шокирующим было заявление Немчинова, что при социализме "социологи и экономисты превращаются в своеобразных "социальных инженеров". Таким образом, новая социологическая парадигма формировалась в 50-е гг. посредством интервенции идеи оптимального планирования и математического анализа социальных процессов в традиционную структуру марксизма. Свой доклад на заседании Президиума Академии наук СССР 23 декабря 1955 г. Немчинов построил на различении "общих законов развития общества" и "индивидуальных элементов общества". В последнем случае объектом социологического исследования становятся не спекулятивные "сущности", а массовые процессы.

В конце 1955 г., советская делегация готовилась к Ш Всемирному социологическому конгрессу. Задача делегации формулировалась следующим образом: с одной стороны, лучше узнать наших идейных врагов, с другой - установить контакт с теми буржуазными социологами, которые придерживаются прогрессивных взглядов в области социологии. Обсуждение докладов на конгрессе показало, что вопрос о существовании социологической науки в СССР решен однозначно. Исторический материализм в его экспортном исполнении выполнял функцию социологии, хотя на конгрессы в течение десятилетий ездили, как правило, идеологические функционеры. Для того чтобы представлять советскую социологическую науку за рубежом, специалисты были не нужны. Изначально социология выполняла политические задачи.

Во второй половине 50-х гг. хрущевская политика "мирного сотрудничества" и встречное стремление великих держав Запада расширить возможности для диалога и неофициальных контактов открыли перспективу международных научных контактов. Участие советских ученых в международных социологических конгрессах (Амстердам, 1956; Милан - Стреза, 1959; Вашингтон, 1962) было санкционировано ЦК КПСС и рассматривалось партийными и академическими иерархами как средство "экспорта" единственно научной социологической теории - исторического материализма - в мировое научное сообщество. И этому же периоду относится "ренессанс" западного марксизма, сделавшей актуальной задачу критики "буржуазных и реформистских" социологических теорий.

3 январе 1958 г. произошло событие исключительной важности - Международная конференция социологов в Москве. В июне 1958 г. состоялось учредительное собрание Советской социологической ассоциации (ССА). Ее основной задачей было представительство в Международной социологической ассоциации. Председателем ассоциации был назначен Ю. П. Францев. Кроме него в президиум социологического сообщества вошли одиннадцать человек - начальники, ни один из которых не занимался социологией.

В конце 50-х - начале 60-х гг. стали создаваться социологические институции. В 1961 г. появились научный сектор с «несоциологическим» названием «Сектор исследований новых форм труда и быта» (Г. Осипов) в Институте философии АН СССР и Лаборатория конкретных социальных исследований (В. Ядов и А. Здравомыслов) в ЛГУ, при факультете философии. То же происходило в Новосибирске (сектор по изучению проблем молодежи при Институте промышленной экономики и организации под руководством В. Шубкина), Свердловске, Тарту. Особенность этого процесса – существование сильнейших неформальных связей между лидерами начинаний. Первые социологические опыты так или иначе были сфокусированы на проблемах труда и экономики. Считалось, что эти проблемы удалены на безопасное расстояние от политики и идеологии и поэтому их изучение не станет взрывоопасным в социальном смысле. Кроме того, наиболее понятной представлялась практическая сторона дела.

Первые работы создавались с большим напряжением ума и способностей, их высокое качество можно объяснить тем, что войти в поле «ненадежного» занятия и добиться при этом успеха могли только талантливые люди.

Тогда же начались споры об определении науки, принявшие характер политической борьбы. Максималисты (Ю. Левада, Р. Рывкина) наделяли ее правом автономии по отношению к истмату, рассматривая как самостоятельную сферу изучения общества; умеренные (А. Румянцев, В. Ядов) предлагали сохранить для социологии ее предмет изучения, но при этом опираться на базовые понятия истмата; прагматики (куда входили многие консервативные идеологи) отдавали науку в полную власть марксизма и настаивали на ее исключительно эмпирическом характере. В итоге, несмотря на многолетний спор, «развод» социологической науки с истматом в доперестроечные времена не состоялся. В качестве компромисса за ней признали право на теории среднего уровня и обязанность эмпирически обслуживать эти теории, не ставя под сомнение макротеоретические взгляды на общество, продиктованные доктринальным истматом.

Золотые годы советской социологии пришлись на 1965–1972 гг. Этот этап отмечен громадным энтузиазмом первого послевоенного поколения социологов. Налицо был некоторый либерализм «верхов», считавших социологию «украшательским бантиком», ношение которого свидетельствовало о том, что «верх» чтит научный подход к общественным явлениям. Это не отменяло попыток укрощать социологию, но они были разовыми и не носили разрушительного характера. Стали публиковать книги «первопроходцев», устраивать семинары (например, в Кяэрику, 1967–1969 гг.), инициирующие всплеск профессиональной активности. Лидеры закрепляли позиции, шли преподавать в университеты и защищали первые докторские диссертации (правда, они получали степень доктора философских наук).

В конце 1968 г. было принято партийное решение о создании Института конкретных социологических исследований (ИКСИ) АН СССР. Под крышей ИКСИ собралось блистательное, радикально настроенное сообщество. Между 1968 и 1970 гг. вышло около 50 бюллетеней ССА, стали появляться аспиранты, а Отдел пропаганды ЦК КПСС активно поддержал «Таганрогский проект». Популярность социологии в глазах власти и народа стала расти, усилились и легализовались постоянные научные контакты с Западом. Более того, вместе с профессиональными социологами в социологических конгрессах начали принимать участие работники партийного аппарата. Но одновременно уже тогда стали появляться первые «отказники». Профессиональное сообщество начало делиться на «выездных» и «невыездных», «послушных» и «непослушных», что создавало угрозу профессиональной изоляции для несогласных с линией партии.

Научно-исследовательская работа в Институте конкретных социальных исследований была организована по "проектной" системе. "Проект" объединял группу специалистов для решения конкретной проблемы. "Проекты" объединялись в "направления". Направлений было три: I) социальная структура и социальное планирование; 2) управление социальными процессами; 3) история социологии. Первое направление возглавлялось Г.В. Осиповым, второе - Ф. М. Бурлацким, третье - И.С. Коном. К осени 1969 г. Институт провел помимо своих академических исследований около двадцати опросов для ЦК КПСС, Московского горкома партии и других партийных органов. Вообще, положение Института было двойственным. С одной стороны, он был средством идеологической работы, с другой - не мог вписаться в систему идеологических учреждений. Высокий интеллектуальный потенциал Института, атмосфера восторженности и ожидания чудесных открытий, напряженные личные отношения, подозрения со стороны руководящих инстанций - все это делало ситуацию крайне нестабильной. Осенью 1969 г. идеологической критике были подвергнуты "Лекции по социологии" Ю.A. Левады - текст, опубликованный в "Информационном бюллетене" Института. Это было использовано для атаки на социологическую науку, но A.M. Румянцеву удалось смягчить удар. На заседании дирекции Института 28 ноября 1969 г. он весьма реалистично оценил положение социологии. "На кого мы работаем?" - спросил директор. - Кто является заказчиком по конкретным социальным исследованиям?" И ответил: партия и правительство. У нас два заказчика и нет никаких иных заказчиков, кроме этих двух. Поэтому наши выступления имеют не только теоретический, но и сугубо политический характер. Мы даем материал для научной политики, для правильной политики общества, строящего коммунизм".

В 1972 г. ситуация осложнилась. Работу Института проверяла партийная комиссия. В ее заключении было указано отсутствие существенных научных результатов, выпуск идейно незрелых работ, некритическое отношение к буржуазной социологии. Кроме Левады обвинялись редакторы и авторы книги "Моделирование социальных процессов" (1970 г.), которые "пытались отгородить социологию от исторического материализма". Началась реорганизация института. Его директором был назначен М.Н. Руткевич, сторонник жестких, авторитарных методов руководства. С этого времени для социологической науки наступили тяжелые времена. Но нет худа без добра. "Революция" в социологии закончилась, начался период ее кумулятивного развития и медленного становления профессиональных структур. С 1974 г. выходит журнал "Социологические исследования", социологическая библиотека на русском языке насчитывает тысячи наименований, сформировались социологические школы.

 

Об основных исследованиях этого времени

 

Исследования социальной структуры и стратификации. Проблематика этого направления всегда была полем идеологической борьбы. Идеологический контроль требовал не отступать от официальной формулы «одномерной» социальной структуры, закрепленной в сталинском «Кратком курсе истории ВКП(б)» (два класса плюс прослойка). Однако усилиями социологов этот канон был основательно расшатан. В 60-е гг. от изучения классов перешли к изучению социальных слоев, страт, вследствие чего предметом анализа стала многомерная внутриклассовая или внутригрупповая дифференциация. На следующих этапах началось опровержение идеологем, связанных со становлением социальной однородности советского общества.

Исследование «Показатели социального развития», проведенное в начале 80-х гг., верно отобразило структуру рабочих, ИТР, но одновременно показало рост численности чиновников, деятелей теневой экономики (латентная структура), выполнение квалифицированными рабочими и инженерами работы ниже уровня их образования, вскрыло жестко действующую статусную систему оплаты для одних и едва ли не всеобщую уравниловку для других. Однако до проблем бюрократии, номенклатуры и властвующих элит по-настоящему добраться не удалось, поскольку эти проблемы оставались под запретом – их гласное обсуждение и изучение могло опровергнуть идиллическую сталинскую схему структуры социалистического общества.

Картину разлома социальной структуры может основательно дополнить социология образования. Начатые в Новосибирске (с целью устранить недостатки и недоработки «на местах») исследования выпускников средних школ в итоге выявили громадные противоречия между миллионами юношей и девушек, стремившихся найти свое место в жизни, и обществом, которое было не способно удовлетворить их потребности в знаниях. В этих работах не было прямых выпадов против господствующей идеологии, но статистические выкладки и их строгий, непредвзятый анализ свидетельствовали о существовании совершенно иного общества и иной системы образования. Были выявлены не только «перевернутые пирамиды» профессиональных ожиданий, но и доказано наличие усиливающегося неравенства шансов разных социальных групп на получение современного образования.

Социология молодежи. Здесь с помощью представительных исследований удалось вплотную подойти к анализу социальных различий между отдельными поколениями молодежи и тем самым поставить под сомнение государственную идею преемственности поколений.

Социология города. Первые социологические опыты, сопровождавшие начавшееся массовое жилищное строительство в 60-х гг., дали впечатляющие результаты. Г. Платонов показал, что от момента вступления в брак до глубокой старости семья 6–7 раз меняет требования к жилищу, его местоположению. Исследования села подорвали официальный тезис о сближении города и деревни. Внутриклассовые различия между разными профессиональными группами работников сельского хозяйства были глубже межклассовых. Различия между колхозниками и рабочими не исчезали.

Исследования по социологии культуры показали, что «потребитель» культуры – субъект, а не пассивный «реципиент» культурной коммуникации. Было установлено явное несоответствие между официальной доктриной о культурном процветании в «самой читающей стране мира» и реальностью, в которой появились андеграунд, телеманы-обыватели, культурная элита либерально-демократического направления, систематически обращавшаяся к «самиздату». Этот срез социокультурных исследований сами социологи назвали «нетленным свидетельством реалий культурных практик того времени».

Социология быта и образа жизни населения. Серьезно развившаяся к концу 60-х гг., эта сфера социологического анализа смогла стать источником надежной информации об условиях и формах повседневной жизнедеятельности сначала в сфере досуга, а затем и более широко – вне общественного производства, в быту. Данные фундаментального исследования (опрос рабочих нескольких промышленных предприятий в пяти городах европейской части СССР, 1965–1968 гг.) позволили глубоко осмыслить тенденции развития городского быта как целостной системы, получить картину бытовых занятий семейно-возрастных, доходно-имущественных, культурно-образовательных групп. Книга «Человек после работы», написанная по итогам исследования, стала одной из наиболее заметных социологических публикаций первой половины 70-х гг.

Особого упоминания заслуживают результаты исследований общественного мнения и процессов массовой коммуникации. Высокое научное качество социологических работ этого направления во многом определяли теоретические разработки, осуществление которых все время, начиная с конца 50-х гг., опережало создание эмпирической базы. Информационно-коммуникативная концепция общества, теория массового сознания играли роль научных платформ, на базе которых произошло объединение большого числа исследователей Москвы, Ленинграда, Новосибирска, Тарту и многих других городов. В итоге возникли отрасли «национальной социологии» и началось накопление баз данных, отражавших динамику умонастроений советского общества послесталинского периода. Были сформированы различные исследовательские структуры, включая общесоюзные; положено начало проведению общесоюзных обследований и опросов, а вместе с этим – и развитию методической базы (разработка опросных анкет и интервью, расчеты различных типов общесоюзных и региональных выборок, создание систем обеспечения надежности первичной социологической информации).

В социологии труда и производства выделяют четыре этапа, каждый из которых имеет присущие ему особенности. Первый этап был связан с изучением социального положения рабочего класса, второй – с идеями НОТ; главные акценты четвертого, послеперестроечного этапа, – маркетинговые исследования, экономическая социология и социальная работа. Третий этап начался в 50–60-е гг. с нуля, его теоретическая сфера базировалась на идеях утопического социализма, но в области методики, частных теоретических открытий и качества эмпирических данных опиралась на международные стандарты. В рамках коммунистической доктрины труду придавалось огромное значение – он выступал средой воспитания нового человека. Поколение профессионалов, составивших отряд пионеров социологической деятельности и отличавшихся склонностью к анализу социальных проблем общества, не могло «обойти стороной» эту категорию и волею исторических обстоятельств стало выполнять роль связующего звена между философами (их полем были идеология и макросоциальная модель общества) и экономистами (которые занимались конкретными проблемами производства). Парадокс состоял в том, что, зажатые между этими полюсами (идеальные представления о социализме и реальные вопросы развития промышленности и сельского хозяйства), социологи обязаны были выполнять двойную задачу: с одной стороны, доказывать преимущества социализма, а с другой – средствами прикладных методов устранять его недостатки, которые имели эвфемическое название «родимые пятна капитализма».

Многие социологи с энтузиазмом изучали процесс превращения труда в первую жизненную потребность. Об этом В. Ядов позже скажет так: «Действительно, тогда была кампания за «коммунистическое отношение к труду» – именно потому и у нас тема называлась «Отношение рабочего к труду». Исходной посылкой была проблема отношения к труду как к самоценной деятельности или же как к средству жизни. Это была генеральная гипотеза».

Те современные методы, которые при этом использовались, отражали стремление правдиво разобраться в ситуации и оказать помощь людям (здесь метод выступал гарантией глубины и серьезности охвата проблемы). Значение работ ведущих теоретиков социологии труда состояло в том, что они рассматривали трудовые отношения в тесной связи с внутренним миром человека (мотивация, удовлетворенность условиями и содержанием труда, ценностные ориентации и производственное поведение). Такой подход был обусловлен гуманистическим стремлением приспосабливать работу к человеку (а не наоборот). Сквозь эти результаты просматривалась идея, которая получила подкрепление и обрела более или менее определенный образ в 70–80-е гг., – разнообразен не только мир людей, но и сам мир труда;труд социально неоднороден – виды труда различаются по оплате, условиям, организации, физической и умственной нагрузке, престижу и общественной значимости.

Изыскания в области социологии труда надолго определила книга «Человек и его работа». Язык марксистских абстракций включал человека в понятие производительных сил наряду с орудиями труда, инфраструктурой. В свете этих дефиниций он становился если не придатком к машине, то деперсонализированным элементом названных сил. Исследование «Человек и его работа» – серьезная попытка увидеть в рабочем личность, это прорыв в непознанный мир трудового человека. Первые открытия были связаны с двумя типами мотиваций – внутренней, стимулирующей саморазвитие и творчество, и внешней, которая побуждает видеть в работе (труде) средство для существования. Здесь не было новизны (по истматовским канонам, труд также являлся средством к существованию и первейшей жизненной потребностью), но, отталкиваясь от известного, авторы исследования обнаружили ранее неизведанное: да, труд есть источник внутреннего удовлетворения, но при условии достаточно богатого его содержания (по тогдашним понятиям, – совокупность функций и обязанностей на трудовом месте). И поэтому не всякий труд был «делом чести, доблести и геройства», как утверждала пропаганда. Что касается мотивации, то она теперь предстала зависящей от вида труда. Инструментальная мотивация доминировала в простом труде, и только сложный, квалифицированный труд мог опираться на творческие мотивы (интерес к самой работе, стремление к продвижению по службе).

Книга получила международное признание, была переведена на иностранные языки (США, Польша, ГДР). Американцы назвали ее «основной советской социологической работой». Кто-то встретил исследование в штыки, пытаясь доказать, что это «отход от марксизма», но после того как академик Константинов назвал его марксистской работой, необходимость в самооправдании отпала. Однако главное в этой работе – ее своеобычная методология, никак не родственная демагогии и абстрактному восприятию человека на базе идеологизированного до беспредельности марксизма.

Б.М.Фирсов обобщил современный взгляд на книгу «Человек и его работа», рекомендовал эту работу молодой социологической смене и выделил ряд ее очевидных достоинств.

Один из аспектов, заслуживающих внимания, – коллективный труд единомышленников, который привел к высокому научному результату в условиях репрессивного времени, что указывает на надежность источника социологической информации.

Другой, не менее важный аспект, – широкий взгляд на анализ эмпирических данных.

Однако наиболее важным является аспект, связанный с высокой методолого-методической культурой исследования. Со ссылкой на оценку этой стороны дела, принадлежащую Ядову, можно сделать вывод, что эта культура была более скрупулезной, чем имеющаяся у профессионалов сегодня. Ядову и его коллегам, которые тогда были еще неофитами, начинающими исследователями, казалось, что надо очень точно и последовательно соблюдать все правила: вот вам гипотеза, вот ее проверка, вот статистический критерий достоверности вывода и т. д. Такой культурой исследований отличались далеко не все школы, но для ведущих школ – Ленинградской, Новосибирской и ряда других –это было правилом. Это приносило пользу сообществу, но, к сожалению, не вошло в жизнь в качестве нормы профессиональной деятельности.

Были проведены социологические исследования, которые должны были помочь организовать трудовые отношения на производстве в соответствии с теорией "human relations". Тем самым предполагалось повысить производительность труда. Такие большие индустриальные предприятия Ленинграда, как "Светлана", "Кировский завод", а позднее и "Позитрон" тесно работали с социологами из Института комплексных социальных исследований. Социологи помогали рабочим в выборе новых прогрессивных и престижных профессий и поддерживали их переобучение. На этих предприятиях была также введена с помощью социологов новая система так называемого "социального планирования". Кратко говоря, эта система означала последовательное проведение технологического обновления с изменением межличностных отношений на рабочих местах. Эта система вела к повышению качества труда и его производительности.

«Таганрогский проект» (генератор идей этого проекта и научный руководитель Борис Грушин) смело можно назвать самым крупным в истории отечественной социологии уже хотя бы потому, что он опирался на программы 76 самостоятельных исследований, 72 из которых были полностью реализованы. Важно подчеркнуть, что идея проекта исходила от трех человек, занимавших в то время видные посты в Отделе пропаганды ЦК КПСС. Это А. Яковлев (которого впоследствии назовут «архитектором перестройки»), Г. Смирнов и «офицер по связи» – консультант Отдела Л. Оников, без которого эта махина никогда бы не сдвинулась с места и не дошла до цели. (В своих воспоминаниях Оников заметит, что, будучи человеком контактным и энтузиастом социологии, он втянулся в работу, но был «рискованно неприкрыт».) Ведь предстояло не только выявить настроения людей, но и заглянуть в святая святых – в повседневную деятельность партийного аппарата и увидеть безобразия, ставшие нормой тогдашней внутрипартийной жизни

Существует два представления о «Таганрогском проекте». Одно обобщающее, поскольку на примере типичного промышленного советского города, каким являлся Таганрог в то время, первоначально было задумано выявить уровень жизни населения и связать его с фактическим благосостоянием. Этим занялись Центральный экономико-математический институт АН СССР (ЦЭМИ) и Институт международного рабочего движения. Но аппетит приходит во время еды – Отдел пропаганды ЦК КПСС интересовала в необходимых деталях хозяйственная преступность, масштабы которой уже в то время были значительными. В результате появился еще один исполнитель – Институт по изучению преступности. Позже возник идеологический аспект – появилась потребность связать все эти явления (образ и уровень жизни, благосостояние, теневая и криминальная экономика) с решениями партии. Так выбор пал на Грушина и его коллег из Института конкретных социальных исследований, которым прежде всего пришлось выдержать нелегкую борьбу за расширительное понимание объекта исследования, – они считали, что нужно заниматься не узкой пропагандой, а собирать всю информацию, обращающуюся в общественном организме, во всех ее видах и во всех формах контактов населения (в том числе и с властью).

Объектом пристального внимания стали все типы общественных и государственных институтов – средства массовой коммуникации (СМК), средства массовой устной пропаганды, например общество «Знание» (СМУП), письма трудящихся в разные инстанции, собрания общественных организаций, контакты населения с депутатами Советов и органами управления, куда включались партия, комсомол, профсоюзы, органы правосудия, милиция и т. д. Подчеркну, что изучение этих процессов потребовало создания пионерных для страны методов сбора первичной информации. В 23 исследованиях применялся анкетный опрос, в 17 – интервью, в 18 – контент-анализ разных текстов. В ходе полевых работ было заполнено 8882 бланка самофотографии, проведено 451 наблюдение, 10 762 интервью, охвачено опросами 16 159 респондентов. Всего в проекте было использовано 85 полевых документов. Через проект прошло не менее полусотни штатных сотрудников, которые выступали в самых различных ролях – интервьюеров, контролеров, супервайзеров. Было защищено свыше 20 диссертаций, многие сотрудники проекта основательно продвинулись к высотам научного познания.

Хотя целью данного проекта было выявление истинного состояния дел и определение способов усиления информационной деятельности в обществе, объективная картина не устроила «заказчика» – власть. «Заказчик» нервничал по мере поступления «зарисовок действительности», выказывал раздражение, узнав, что депутаты не работают, а СМИ – не функциональны и проявляют активность лишь в период очередной кампании. «Огорчался» «заказчик» и оттого, что народ неграмотный (только треть населения понимала более или менее адекватно терминологию и язык массовой пропаганды). «Заказчик» хотел другого – получить оптимистические результаты, не требующие изменений. Любые перемены были для «заказчика» сопряжены с риском утраты стабильности в стране и незыблемости собственного существования. Отсюда – ощущение громадной социальной опасности, исходившей от профессиональной социологии. Социология разоблачала миф о совершенстве и гармонии советского общества. Она перечеркивала сервильную социологию, которая называлась «историческим материализмом».

Итоги оказались безрадостными. Не состоялось внедрение результатов проекта в практику. Грушин и его коллеги написали тогда 29 докладных записок, которые, похоже, в «верхах» не рассматривались. Вот названия некоторых из этих, актуальных и по сей день, документов: «Общая картина передачи информации населением в органы управления», «Гласность в работе местных органов управления», «Общественное мнение в процессе принятия решений местными органами управления», «Отражение проблем в сознании населения и деятельность органов управления».

В период разработки программы, начиная с 1967 г., социологи устраивали семинары по пятницам. Таких пятниц было 47. Отсюда и появилось предложение опубликовать 47 выпусков («47 пятниц»), посвященных этим семинарам. Идея состояла в том, чтобы дать начинающим социологам «know-how» – программы исследования, методики и инструкции к ним, а также подготовить курс лекций по теории и организации уникального проекта. Первый такой выпуск (программа проекта в целом) появился в 1969 г., затем – несколько позже – пятый (контент-анализ). К публикации были подготовлены и другие выпуски – со второго по четвертый, но вмешалась цензура, заявив, что эти материалы являются абсолютно секретными – не только их содержательная часть, но и методики. Четвертый выпуск (он был посвящен деятельности советов) напечатали, но тираж тут же уничтожили. Тираж второго выпуска арестовали и запретили к распространению. Таков был печальный итог «Таганрогского проекта».

 

Теоретические дискуссии

 

В 1968 году в Московском университете была проведена дискуссия на тему "Структура марксистской социологии". В ней определились три направления: исторический материализм, научный коммунизм и социологическая эмпирия. При этом речь шла и о разграничении между социологией и историческим материализмом. Некоторые участники представляли ту позицию, что марксистская социология и исторический материализм идентичны. Для другой группы не было сомнений в том, что именно научный коммунизм есть не что иное, как подлинная социология. Поразительной для организаторов и руководителей дискуссии стала третья позиция, в соответствии с которой социология возможна только как эмпирическая социология. И только как таковая она может быть независимой и автономной социальной наукой. Исторический материализм, напротив, есть только философская, а именно марксистская, историческая теория. Социология же изучает конкретную общественную систему и ее компоненты. Эту точку зрения представил Юрий Левада, который за свою позицию поплатился долгой критикой и запретом на профессию. Так выглядела свобода научных дискуссий, если наука пыталась освободиться от идеологического диктата.

До начала 90-х годов структура советской социологии определялась так называемой трехчленной формулой, согласно которой:

• исторический материализм представлял собой общесоциологическую теорию,
• научный коммунизм - социологическую теорию коммунистической общественной формации, и
• специальные социологические теории опосредовали путь от общей теории к эмпирическим исследованиям советского общества.

Будучи включенной в преамбулу Устава ССА, эта концепция легитимизировала эмпирические исследования в рамках нескольких десятков частных социологических теорий, опосредовавших осмысление данных на общете

⇐ Предыдущая22232425262728293031Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: