Развитие эмпирических социологических исследований в СССР в 60-е годы. Основные направления и результаты. «Человек и его работа». «Таганрогский проект».

Социология, бесспорно, была результатом сознательной деятельности интеллектуальной элиты под влиянием хрущёвской либерализации после ХХ съезда КПСС (1956 г.). Идею реставрации социологии предложила группа советских философов с либеральной ориентацией (Г. Осипов, Б. Грушин, В. Ядов, Ю. Левада, А. Здравомыслов, И. Кон, Г. Андреева). Естественным оказалось присоединение к ним экономиста В. Шубкина, историка Ю. Арутюняна. В принципе идея была поддержана большинством интеллектуального сообщества.

Ядро философов тем не менее было инертно к идее, что не помешало части из них (тем, кто имел дело с диалектическим материализмом, логикой и естественными науками, например П. Копнин, А. Зиновьев, А. Ракитов, Б. Кедров) также высказаться «за». Из числа ученых – специалистов по историческому материализму – в ряды защитников социологии вступил В. Келле. На сторону социологии перешли международники (Ю. Арбатов, Ю. Замошкин, В. Семёнов) специалисты, занимавшиеся системным анализом (И. Блауберг, В. Садовский, Б. Юдин). Новые волны поддержки исходили от математиков, кибернетиков (Л. Канторович, лауреат нобелевской премии), журналистов и писателей-публицистов. Особо важными оказались действия журнала «Новый мир», а также «Литературной газеты», которая была главным рупором социологии (до выхода первого номера журнала «Социологические исследования» в 1974 г.), публиковала социологические статьи, рецензии на книги. Редакция газеты была первым заказчиком социологических исследований читательской почты и читательской аудитории.

Поддержку со стороны интеллектуалов можно объяснить наличием трех причин. Во-первых, они являлись приверженцами демократизации общества, расширения политических свобод и верили в то, что социология может способствовать раскрепощению общества. Ведь социологические обследования, по их мнению, позволяли выявить реальные настроения и мнения людей и в этом смысле превзойти возможности власти, которая часто с высокомерием продолжала настаивать на своем знании истинных потребностей населения, утверждая, что ее политика отражает подлинные интересы советских людей. Во-вторых, они считали социологию средством, с помощью которого можно было бы подчеркнуть важность человека и человеческого фактора. В-третьих, социология открывала путь к принятию решений в опоре на научные данные.

Реанимация, «расшевеливание» общества, сохранившего в себе витальные силы, стимулировали громадную потребность и интерес к социологической деятельности и ее результатам. Социологические публикации в массовой печати, а вскоре и профессиональная социологическая литература сразу завоевали популярность у многочисленной аудитории. Статьи и книги социологов активно обсуждались, их темы становились предметом оживленных дискуссий в самых что ни на есть широких слоях читателей, прежде всего среди людей умственного труда – инженеров, научных работников, преподавателей. Интеллигенция страны помогала разными способами формировать масштабный социальный запрос на социологическое знание и в отличие от власти поддерживала этот запрос, спасая социологию от опасностей и трагизма общественной невостребованности.

Советская социология возникла, когда общество было уже не тоталитарным, а авторитарным, на базе хрущевских реформ. Она возникла как эмпирическая наука. Во-первых, эмпирическая информация разбивала идеологическую стену. Во-вторых, социология была в какой-то степени технократичной, направленной на оптимальные управленческие модели. В-третьих, социологии тех лет была присуща критическая функция.

Профессор В.Н.Шубкин (Институт социологии РАН) сформулировал точку зрения, которая отражает мнение как большинства историков, так и непосредственных участников социологического движения 60-х годов: социология родилась не по повелению сверху, а в результате инициативы снизу, что принципиально отличает ее, скажем, от научного коммунизма.

Бывший директор Института социологии РАН профессор В.А.Ядов поставил вопрос о том, что полезного было в российской социологической традиции 60-х годов. Во-первых, уже не восстановить такого плотного community социологов, каким были шестидесятники. Во-вторых, они умели видеть за эмпирическими данными философские проблемы и осмыслить эмпирику в широком контексте. В-третьих, социология 60-х годов отличалась междисциплинарностью. Социология, философия, психология, математика, экономика, этнография выступали в едином комплексе. В-четвертых, сказал Ядов, тогда была высокая методическая культура, аккуратно соблюдались правила построения гипотез, выборки и т.п.

По мнению Руководителя службы общественного мнения "Vox populi" профессора Б.А.Грушина, социология 60-х годов важна тем, что зафиксировала уникальный тип общества, который уже ушел в небытие.

Академик Т.И.Заславская утверждает: для того, чтобы социология могла выполнять свои функции, нужны свобода мысли и элементарные экономические условия. Была ли советская социология 60-х годов полноценной наукой? Социология, по мнению Заславской, такой наукой не была. В эти годы каждый честный социолог не мог не сталкиваться с ограничениями, не идти на компромиссы. Но была и открытая борьба между определенными школами. Были доносы, которые писались в больших количествах. Таким образом, социология была инородным элементом в системе истмата. В мировой социологии советская социология тоже была инородной. Мы были малообразованны — своего рода дикари в цивилизованном обществе. Но у нас были свои преимущества: жажда знания, стремление познать глубинные основания социального взаимодействия, просвещение.

Профессор Шляпентох (новосибирский социолог, эмигрировавший в США, писало том, что в СССР установки послесталинской власти на социологию были амбивалентными. Власть уже не могла не считаться с реалиями общественной жизни и потому открыто не ставила под сомнение потребность иметь в своем распоряжении картину жизни социума. Однако партийной власти было приятнее всего убеждаться, что ее идеологические установки совпадали с тем, что думало население.

Наука жила, но путь ее становился тернистым. Она сравнительно быстро поднялась в период хрущёвской политической либерализации, но попала «под колпак» ограничительных мер, когда вслед за вторжением советских войск в Чехословакию наступил период политического консерватизма. Развитие социологии с этого момента стало развитием неудобной для власти науки со всеми вытекающими отсюда последствиями. Такова была реальность, и от нее не уйти.

Период поворота наметился уже в 1972 г. Статус социологии как побочного продукта либерализации был непрочным.

Поворот/переворот

Новый руководитель ИКСИ М.Н.Руткевич внес совершенно иной дух в деятельность института, который стал типичным советским учреждением, оплотом борьбы с буржуазной социологией, местом идеологической инквизиции и разоблачений. Люди Руткевича – «социологические боевики» – начали борьбу с профессионалами и даже повернули некоторых учеников против изгнанных учителей. Мукой и ритуалом, призванным демонстрировать исправное выполнение роли помощников партии, стало социальное планирование. В исследовательской практике возобладал утилитаризм. Качество социологического анализа резко упало, а проблематика исследований возвратилась к «вечным» темам – изучению растущей социальной роли рабочего класса, проблем плановой экономики и идеологии способами, которые не нарушали «стерильности» социологии.

На местах советские и партийные руководители еще в период золотых годов сопротивлялись созданию социологических групп. Все это свидетельствует о том, что новая политика уже в «оттепельные» времена наталкивалась на весьма заметное сопротивление партийных «низов», но все же социологию «пропустили вперед». Однако в 70-е гг. партийный аппарат перешел к активному сопротивлению, прямо содействуя коллапсу общественных наук, вопреки явному нежеланию высших лидеров страны прекратить все социологические (эмпирические) исследования. «Наверху» считали тогда, что исследования надо проводить, одновременно усилив контроль над деятельностью ученых. Кандидатуры ученых, представлявших диссертации на соискание ученых степеней докторов наук, руководство этих институтов и ВАК согласовывали с Отделом науки ЦК КПСС. Отчеты об исследованиях направлялись только первым лицам. Обсуждения результатов не практиковались. Данные опросов засекречивались и, таким образом, утаивались не только от общественности, но даже и от высших звеньев ЦК КПСС. При составлении программ исследований общественного мнения по заказам партийного органа не рекомендовалось идти в глубь изучаемых проблем. С одной стороны, разрешалось, к примеру, выявлять оценки удовлетворенности состоянием здравоохранения, но, с другой стороны, рекомендовалось воздерживаться от вопросов о реформе здравоохранения или об отношении людей к платной медицине. В этих ограничениях угадывался страх системы перед истинной картиной состояния страны. Связи с социологией были весьма тесными (однако представить себе весь спектр отношений трудно ввиду их секретности).

Отдел специальных исследований в ИКСИ АН СССР размещался в особом, изолированном помещении (здании), куда не всякий мог войти. Он функционировал автономно от дирекции института и со всей очевидностью управлялся «извне» – центральным аппаратом КГБ. Исследования носили идеологическую направленность (например, изучение ориентации эстонского населения на передачи шведского и финского радио или общественного мнения населения областей по поводу острых политических проблем). Сотрудники госбезопасности вели сложные игры с социологическим сообществом и даже предлагали отдельным ученым стать агентами-осведомителями. Не надо думать, что профессия социолога – социальная критика – содержала гарантии от соблазна принять эти предложения. В итоге социология как наука принудительно стала служить более узким интересам, связанным главным образом с целями КПСС. Предметное поле исследований постепенно сжималось.

В эти годы советская социология вступила, по выражению В.Шляпентоха, в период серости. Он стал закономерным, если иметь в виду приближение эпохи застоя. В это время потерпели крах неосталинисты, но ценой прихода к власти лиц умеренной ориентации (например, П. Федосеев в роли вице-президента АН СССР). Боясь ренессанса критических и либеральных настроений, они поддерживали лишь идеологически проверенных ученых. В итоге появились два новых центра социологии – Институт социально-экономических проблем АН СССР (Ленинград) и Институт промышленной экономики (Новосибирск), представлявшие в реальности периферию социологической науки. Ряд социологов внедрились в партийный аппарат и быстро освоили роль «наружных наблюдателей» за социологией. В начале 60-х гг. образовательный потенциал перевешивал по важности политическое доверие.

30.