 |
Глава шестая 19 страница
|
|
|
|
(Лукьянов А. И. Переворот мнимый и настоящий. С. 37― 38).
Согласно же Ельцину, генерал Шапошников
«мужественно повел себя во время путча. Сколько ни давили на него Язов и его окружение, он не поддался на провокации и сделал все, чтобы военная авиация не принимала участия в перевороте»
Ельцин Б. Н. Записки президента. С. 145
(Нельзя сказать, чтобы Язов уж очень «давил» на Шапошникова, который, как нам припоминается, сразу после поражения ГКЧП говорил одному телевизионному корреспонденту, что министр обороны в один из моментов, когда Шапошников был с ним наедине, посоветовал командующему ВВС не очень усердствовать в деле исполнения приказаний )
Ельцин упоминает также генерала Б. В. Громова, с которым Ю. В. Скоков по поручению президента поддерживал
«неформальные связи»
Там же. С. 144
Особенно тесные такого рода «неформальные связи» сложились у Ельцина с генералом Грачевым. Именно ему Ельцин позвонил 19 августа.
«Это был один из самых моих первых звонков из Архангельского,
― рассказывает президент. ―
Я напомнил ему наш разговор. Грачев смутился, взял долгую паузу, было слышно на том конце провода, как он напряженно дышит. Наконец он проговорил, что для него, офицера, невозможно нарушить приказ. И я сказал ему что–то вроде: я не хочу вас подставлять под удар… Он ответил: «Подождите, Борис Николаевич, я пришлю вам в Архангельское свою разведроту» (или роту охраны, не помню). Я поблагодарил, и на том мы расстались. Жена вспоминает, что уже в то раннее утро я положил трубку и сказал ей: «Грачев наш». Почему? Первая реакция Грачева меня не обескуражила. Больше того, не каждый в такой ситуации смог бы ответить прямо. Приказ есть приказ… И все–таки какая–то зацепка была, Грачев не отрекся от своих слов.
|
|
|
Там же
Следовательно, угроза бомбежки Кремля исходила от демократов, а не от гэкачепистов. И она, по–видимому, была реальной, поскольку соответствовала той грандиозной провокации, которую тогда затеяли в Москве. Она была реальной еще потому, что в демократическом лагере находились и такие лица, которые не имели никаких сдержек. В полной мере они продемонстрировали свой принцип
«дозволено все» несколько позже, расстреляв прямой наводкой из танковых орудий Белый дом»
(Крючков В. А. Личное дело. Ч. 2. С. 200).
«И это было главное. В общем–то мало у человека бывает таких секунд, когда решается, быть может, главный вопрос жизни. Пока Грачев дышал в трубку, он решал судьбу не только свою, но и мою. Судьбу миллионов людей. Вот как бывает. Конечно, военачальнику такого ранга было очень непросто. Он был слишком тесно подключен к действиям ГКЧП, сам отдавал приказы о вводе войск в Москву, сам руководил военной стороной путча. И в то же время поддержал нас. То, что на этом посту оказался человек такого склада, как Грачев, ― волевой, самостоятельный и независимый, было для России настоящей удачей»
Ельцин Б. Н. Записки президента. С. 83― 84
Позволительно спросить: в чем заключается эта «настоящая удача»? Неужели в том, что Россию (СССР) расчленили, а народы страны, прежде всего русский народ, бросили в пучину бед? Честнее было бы сказать, что августовская история стала «настоящей удачей» для Ельцина и тех, кто ему помогал («Начиная расследование убийства,
― замечает М. Я. Геллер, ―
следователь задает обязательный вопрос: кому оно было выгодно? Первые результаты неудачного заговора очевидны: он принес пользу Ельцину…»
(Геллер М. История России 1917― 1995. Т. 4. С. 123),
а значит, и его помощникам ). Выиграл, разумеется, и Грачев. Вот что говорил об этом в августе 1992 года Г. X. Попов:
|
|
|
«Недавно, выступая по Российскому телевидению, тогдашний первый заместитель главы правительства Юрий Скоков сам рассказал о переговорах в дни путча с тогдашним командующим воздушно–десантными войсками генералом Павлом Грачевым. Грачев, по словам Скокова, был против ГКЧП, но, вполне естественно, интересовался гарантиями со стороны Ельцина. Если учесть, что штурм Белого дома десантниками не состоялся и что Грачев стал министром обороны России, то нетрудно предположить, что обе стороны свои обязательства выполнили. В будущем выяснится, сколько еще было переговоров такого рода»
Попов Г. Август девяносто первого
Попов, следовательно, воспроизводит торг, по которому один получил высшую власть, а другие ― престижные и доходные должности, т. е. доступ к «кормушке». Такова проза жизни, на фоне которой героизация Ельциным образа Грачева выглядит по меньшей мере забавно.
Г. X. Попов имел основания рассматривать этот торг как одно из важнейших условий победы над гэкачепистами.
«Победа в дни путча,
— пишет он, —
была обеспечена не только действиями масс, но и сложными и тонкими переговорами Ельцина с армией и безопасностью с местными аппаратчиками. И только в будущем станет ясно, какой вклад внесли эти переговоры и принятые Ельциным обязательства»
Попов Г. Август девяносто первого.
Однако и тогда и сейчас понятно, что так называемые действия масс имели декоративный характер, тогда как главное, вынужден признать даже Ельцин,
«происходило за кулисами событий»
Ельцин Б. Н. Записки президента. С. 83
Там, за кулисами, трудно, конечно, разглядеть, кто сидел за пультом управления. Думается, ни Павел Грачев, ни Евгений Шапошников, ни Борис Громов, а кто–то другой. Эти генералы, скорее всего, выступали в подсобной роли исполнителей (Контакты отдельных лиц из высшего генералитета, в частности Грачёва, с людьми Ельцина не являлись секретом для некоторых членов ГКЧП. В. А. Крючков вспоминает:
«Появились настораживающие сведения о поведении тех, кто с самого начала был на стороне ГКЧП. В Комитет госбезопасности, да и к Язову, поступили сведения о контактах одного из заместителей министра обороны СССР, а также командующего воздушно–десантными войсками Грачёва с представителями российских властей. Грачёв, надо сказать, с самого начала, с утра 19 августа, стал устанавливать контакты с представителями российского руководства, в рамках которых бросал шары и в ту и в другую корзину»
|
|
|
(Крючков В. А. Личное дело. Ч. 2. С. 199).
Удивительно, что, зная об этом, Крючков и Язов не сделали ничего, чтобы остановить Грачева и ему подобных генералов. ).
На Ельцина работали не только люди, одетые в военные мундиры, но и те, что носили «партикулярное платье», т. е. «местные аппаратчики», по терминологии Г. X. Попова. О таких пособниках говорит Н. И. Рыжков:
«Вспомните, например, как один «демократический» министр Н. Воронцов аккуратно зафиксировал все выступления на известном августовском заседании Кабинета, чтобы потом нижайше преподнести их Ельцину. Вспомните твердый голос и указующий перст того заседания парламента России: «Читайте, Михаил Сергеевич, что говорят ваши министры, читайте! »
Рыжков Н. И. Десять лет великих потрясений. С. 17
Известно имя другого «споспешника». Это — заместитель председателя правительства В. И. Щербаков. Приведем свидетельство Крючкова:
«Для решения текущих задач 20 августа в ГКЧП была создана группа по координации, обработке поступающей информации и подготовке рекомендаций, конкретных предложений во главе с Баклановым. В эту группу вошли представители ряда министерств, ведомств, аппарата Кабинета министров. Она приступила к работе сразу после создания. Однако из–за болезни Павлова не работал Кабинет министров. В. И. Щербаков, которому Павлов поручил исполнять обязанности председателя правительства, был для этой роли самой неподходящей фигурой. Его политическая ориентация никогда не отличалась четкостью и откровенностью. В этом отношении он был непредсказуем. Точнее, можно было безошибочно предположить, что его деятельность примет негативный характер. Так оно и случилось»
|
|
|
Крючков В. А. Личное дело. Ч. 2. С. 189
Остается только спросить: почему такому человеку Павлов поручил исполнять обязанности председателя правительства? Быть может, в этом тоже есть свой, неизвестный нам смысл?.. Конечно, упомянутые и военные и штатские лица — лишь разные по размерам винтики в машине, запущенной умельцами, стоящими повыше.
Присутствие в августовских событиях мощной направляющей силы ощутил принимавший непосредственное участие в этих событиях генерал А. И. Лебедь, который видел, как
«самолеты сбивались с графика, шли в разнобой, заявлялись и садились не на те аэродромы. Подразделения полков смешались, управление частично нарушилось. Комдива вместо Чкаловска посадили в Кубинке. И за всем этим беспорядком чувствовалась чья–то крепкая организационная воля»
Лебедь А. И. За Державу обидно… С. 310
А. И. Лебедь попал, что называется, в самую точку, задел, так сказать, основной нерв. Отсюда соответствующая реакция со стороны Ельцина, который, надо полагать, знал о тайных пружинах происходящего. Он пишет:
«Царящий в тот день (20 августа. — И. Ф. ) среди военных хаос генерал Лебедь пытается объяснить каким–то сверххитроумным заговором «темных сил»… Но хаос — настоящий — нельзя так хитро организовать. Направить. Он образуется по самым элементарным причинам. Какой по счету была десантная дивизия, которую Лебедь ездил принимать в Кубинку? Какой по счету из тех, что вводились в те дни в Москву? Четвертой? Пятой? Шестой? Штурм Белого дома можно было осуществить одной ротой. Отсутствие заранее подготовленного плана военные заменили обычным русским «навались». Но главное, конечно, было не в этом. Двойственность отношения к происходящему царила в высшем эшелоне командования — еще до того, как военные пошли на контакт с нами. Армия понимала, что КГБ опоздал с действиями на целые сутки. И теперь, как говорит Лебедь Грачеву в мемуарах, «любые силовые действия на подступах к зданию Верховного Совета приведут к массовому кровопролитию». Это будет тяжелейший моральный удар по военным, от которого они не оправятся. Поэтому они лишь имитируют подготовку к штурму, имитируют военные действия, тянут время»
Ельцин Б. Н. Записки президента. С. 116
Непонятно, почему нельзя организовать хаос, будь он и настоящий. Ведь этим успешно занимался, как мы видели, даже генерал Кобец, «сидя на телефоне» в Белом доме. Что касается генерала Лебедя, то с хаосом и неразберихой он столкнулся не только в Кубинке. В целом тогда, с точки зрения военного человека,
«творилось что–то невообразимое, дикое, противоестественное. И у истоков этой дикости стояли самые высокие начальники»
|
|
|
Лебедь А. И. За Державу обидно… С. 309
Следовательно, у части «самых высоких начальников» не было никакого «двойственного отношения к происходящему», и они целенаправленно создавали хаотическую ситуацию в войсках, действуя в интересах лишь одной стороны. Могли ли они так действовать, не имея опоры в лице могущественных сил, находящихся, по выражению Ельцина, «за кулисами событий»? Конечно, нет.
«Штурм Белого дома можно было осуществить одной ротой», — утверждает Ельцин. Но какова тогда цена разрекламированного подвига защитников Белого дома? Зачем столько «шума из ничего»?
Б. Н. Ельцин, возражая Лебедю, допускает одну существенную, на наш взгляд, оговорку: у генерала речь идет о
«чьей–то крепкой организационной воле»,
а президент говорит о
«каком–то сверххитроумном заговоре темных сил»,
хотя перед этим текст из книги Лебедя цитирует точно. Совершенно очевидно, что Лебедь рассуждает об одном, а Ельцин — о другом. Данную оговорку следует, по нашему мнению, рассматривать как ошибочное действие, подлежащее психоанализу, и отнести ее к разряду
«замещения, или субституции»
Фрейд 3. Введение в психоанализ: Лекции. М., 1989. С. 17.
С точки зрения психоаналитика, ошибочные действия (оговорки)
«не являются случайностями, а представляют собой серьезные психические акты, имеющие свой смысл, они возникают благодаря взаимодействию, а лучше сказать, противодействию двух различных намерений»
Там же. С. 25
В результате столкновения в сознании российского президента догадки Лебедя и подлинного президентского знания возникла оговорка, выдающая деятельность закулисных сил, известную президенту.
В плане психологическом представляет интерес акцентирование Ельциным внимания на «массовом кровопролитии» при возможном взятии военными Белого дома. Из целого рассказа Лебедя президент берет единственную фразу:
«любые силовые действия на подступах к зданию Верховного Совета приведут к массовому кровопролитию».
Между тем Лебедь воспроизводит диалог, состоявшийся между ним и командующим ВДВ генералом Грачевым:
«Товарищ командующий, карты на бочку! Я в эти игры не играю. Вы знаете, я всегда готов выполнить любой приказ, но я должен понимать его смысл. В марионетки не гожусь и затевать в столице Союза совершенно непонятную мне войну, которая по сути своей является гражданской, не стану. Любые силовые действия на подступах к зданию Верховного Совета приведут к массовому кровопролитию. Можете так и доложить по команде».
Грачев, по словам Лебедя, «просиял» и сказал:
«Я тебя не зря учил, Александр Иванович!.. Я тебе всегда верил, и замечательно, что не ошибся. Сделаем так: ты сам лично поедешь к Верховному Совету и найдешь возможность довести до сведения его защитников, что блокирование, возможно, и штурм начнутся в 3 часа ночи»
Лебедь А. И. За Державу обидно… С. 309—310
Лебедь выполнил поручение Грачева, но
«назвал не три, а два часа, оставив так называемый «ефрейторский зазор»
Там же. С. 310
Выделение Ельциным из разговора Лебедя с Грачевым только фразы о «массовом кровопролитии» нельзя считать случайностью. Оно свидетельствует о внутреннем его состоянии, связанном с ожиданием пролития крови, требуемого сценаристами августовских событий. Генерал Грачёв знал об этом или догадывался, поэтому, наверное, и «просиял», когда услышал о возможном кровопролитии у стен Белого дома. Командующий ВДВ тут же послал Лебедя «к Верховному Совету», где тот через наиболее заслуживающих доверия людей передал Скокову и Коржакову (стало быть, и Ельцину) сведения о часе возможного штурма Белого дома, а значит, — пролития крови.
Объясняя армейскую сумятицу и нежелание военных прибегнуть к крайним мерам, Б. Н. Ельцин указывает на просчет КГБ:
«Армия понимала, что КГБ опоздал с действиями на целые сутки»
Нельзя говорить, что КГБ уж очень спешил, а лучше сказать, вовсе не спешил. Вот взгляд из самого КГБ, мнение начальника внешней разведки и члена Коллегии КГБ генерала Л. В. Шебаршина, многое для которого было странным и непостижимым, наводило на размышления и вопросы:
«почему ГКЧП действовал столь вяло, неуверенно и нерешительно, почему Крючков в этот ответственный момент не привел в действие весь комитет, почему не были изолированы российские руководители, почему не была отключена связь с Белым домом? Вопросы — крупные и мелкие — неотвязны. Не самый главный, но для меня весьма существенный: почему Крючков не пытался вовлечь в свои замыслы начальника разведки, хотя бы предупредить меня о том, что одно из наших подразделений может потребоваться для решительных действий в Москве»
Шебаршин Л. В. Из жизни начальника разведки. С. 101
(Член ГКЧП министр обороны СССР Д. Т. Язов пошел еще дальше, указав на бездействие ГКЧП. В. А. Крючков рассказывает, как 21 августа в 10 часов утра он и
«несколько членов ГКЧП, а также Шенин, Прокофьев и Плеханов, который был приглашен несколько позже в связи с предстоящей поездкой к Горбачеву, отправились к Язову на Фрунзенскую набережную в Министерство обороны. Хозяин кабинета встретил вежливо, внешне спокойно, но на лице было написано, что в нем все бурлит: огромная напряженность, усталость и даже какая–то отрешенность. На замечание, что мы приехали посоветоваться с ним лично о дальнейших шагах, Язов, как показалось, с укоризной и обидой заявил, что 8 ответ на бездействие ГКЧП, а также других ведомств (курсив мой. — И. Ф. ) коллегия Министерства обороны приняла решение о выводе войск из Москвы, и вывод войск уже начался»
(Крючков В. А. Личное дело. Ч. 2. С. 200). )
Шебаршин недоумевает по поводу того,
«что в действительности случилось 19—20 августа, каким образом дальновидный, хитрый, целеустремленный Крючков оказался в тюрьме, на что он рассчитывал, почему так нелепо, по–дилетантски проводились меры чрезвычайного положения»
Там же. С. 138
Громадный интерес представляют воспоминания Шебаршина о дне 19 августа:
«Начальник ПГУ и его заместители узнали о создании ГКЧП и введении в стране чрезвычайного положения утром 19 августа из сообщений по радио. Этот факт, установленный двумя комиссиями — ведомственной и государственной. Тем же утром начальник ПГУ участвовал в совещании у председателя КГБ. День 19 августа проходил так. Звонок дежурного: «Совещание в кабинете председателя в 9. 30». Если раннее утро начинается с телефонных звонков, добра не жди. Это вестники тревоги, нарушения нормального хода жизни. Мелькнула мысль: «Нормальной жизни уже не будет никогда». Передаю информационной службе указание записывать на пленку передаваемые по радио тексты документов ГКЧП и отправляюсь из Ясенева на Лубянку. Как обычно по утрам в понедельник, на улицах много автомашин, люди возвращаются из–за города. Очереди на автобусных остановках, народ спешит на работу. Спокойно в центре, обычная толкучка у «Детского мира», никаких внешних признаков ЧП. В углублении коридора напротив кабинета председателя ждут 9. 30 знакомые все лица — члены коллегии, начальники управлений. Все слегка подавлены, не слышно разговоров, не видно улыбок. Крючков начинает совещание без предисловий; понять, что произошло, невозможно. По привычке делаю короткие пометки, по привычке про себя пытаюсь кратко, одной фразой, прокомментировать речь Крючкова. Получается: «Чрезвычайное положение введено с целью помочь в уборке урожая». Говорит Крючков отрывисто, он очень возбужден, завершает выступление примерно такими словами: «Работайте! » С предложением задавать вопросы не обращается. Мелькнула фигура Плеханова, начальника службы охраны, генерал совершенно подавлен. («Видимо, беспокоится о здоровье президента? Ведь он болен? ») Какой–то ободряющий жест в его сторону сделал Крючков. Расходимся понурые, обмениваемся не мнениями, а бессмысленными ругательствами вполголоса» (курсив мой. — И. Ф. )»
Шебаршин Л. В. Из жизни начальника разведки. С. 138–139
В. А. Крючков, стало быть, выступив с разъяснениями по поводу начавшихся 19 августа событий перед командным составом КГБ, не поставил перед сослуживцами какой–нибудь задачи, но отпустил их с пустым в тот момент напутствием: «Работайте».
Аналогичную картину воссоздает генерал КГБ В. С. Широнин.
«В середине августа 1991 года, —
сообщает он, —
я возвратился из командировки в Нахичевань. Доложил о прибытии. Каких–то внеочередных указаний не последовало, наоборот, было предложено несколько суток отдохнуть. О создании ГКЧП услышал лишь из сообщения по радио и срочно прибыл в центральное здание на Лубянке. Большинство сотрудников также слышали аббревиатуру «ГКЧП» впервые, она ничего им не объясняла. Собирались по кабинетам, ждали разъяснений. Обстановка была спокойной, в чем–то даже обыденной (курсив мой. — И. Ф. ). К середине дня 19 августа оперсостав, наконец, был оповещен, что Крючков провел совещание с руководителями подразделений, на котором объявил, что вводится режим ЧП. С какой целью? Воспрепятствовать дезорганизации страны, погасить межнациональные конфликты. Вдобавок участники совещания рассказали, что Крючков несколько раз возвращался к вопросу об уборке урожая. Говорил, что надо бы сформировать бригады чекистов в общей сложности до 2 тысяч человек и послать их на помощь селу. Стало также известно, что… ожидается выступление В. Крючкова на сессии ВС РСФСР. Но выступление не состоялось…»
ШиронинВ. С. КГБ—ЦРУ. Секретные пружины перестройки. С. 233
Свидетельства Л. В. Шебаршина и В. С. Широнина подтверждает бывший руководитель разведки ГДР М. Вольф. Касаясь событий августа 1991 года, он пишет:
«Мои давние коллеги в КГБ горько сетовали на то, что даже они не были проинформированы о том, что происходит. Так как они прекрасно понимали полную дезорганизованность и непродуманность происходящего, не удивительно, что они отказались поддержать путчистов открыто»
Вольф М. Игра на чужом поле. Тридцать лет во главе разведки. С. 374.
Итак, становится ясно, что КГБ 19—21 августа был скорее пассивен, чем активен. В. А. Крючков, как явствует из сообщений Шебаршина, Широнина и Вольфа, держал свой Комитет (за исключением группы «Альфа»), так сказать, на расстоянии от событий этих дней, полагая, очевидно, что обойдется без гэбистов и в конце концов сумеет уладиться с российским руководством
(Такую надежду, вероятно, подавали достаточно спокойные и отчасти конструктивные переговоры ГКЧП с руководителями союзных республик, а также краев и областей:
«19, а затем 20 августа члены ГКЧП переговорили по телефону с руководителями всех союзных республик, многих краев и областей. Кравчук (Украина), Назарбаев (Казахстан), Акаев (Киргизия), Дементей (Белоруссия) и другие отмечали сложность ситуации, осуждения по поводу введения чрезвычайного положения не высказывали, а Кравчук даже сказал, что не исключает возможности введения чрезвычайного положения в западных областях Украины, где обстановку считал наиболее настораживающей. Спокойный разговор состоялся с Назарбаевым. Положение в стране он также оценивал как критическое, не испытывал никакого восторга от предстоящего подписания нового Союзного договора. Условились поддерживать контакт и обмениваться информацией»
Крючков В. А. Личное дело. Ч. 2. С. 192–193 ).
Это собственно подтверждает и Ельцин, говоря о
«выжидательной позиции КГБ»
Ельцин Б. Н. Записки президента. С. 96
Такая выжидательность сбивалась на отстраненность. Но какая в России «свадьба без баяна», а путч — без КГБ?..
Привлекает к себе внимание упоминание Широниным намечавшегося выступления председателя КГБ в Верховном Совете РСФСР. Об этом говорит и сам Крючков:
«В ночь на 21 августа у меня состоялись два или три разговора с Ельциным. Ему я говорил, что никакого штурма «Белого дома» не намечается. Разговоры были вполне спокойными. Я не почувствовал какого–то раздражения, более того, Ельцин сказал, что надо искать выход из создавшегося положения, и хорошо было бы ему, Ельцину, слетать вместе со мной в Форос к Горбачеву для того, чтобы отрегулировать ситуацию. Он предложил мне выступить на открывавшейся 21 августа сессии Верховного Совета РСФСР с объяснением обстановки и ответить на возможные вопросы. Я посоветовался с Янаевым и дал согласие на вылет к Горбачеву в Форос и на выступление на сессии Верховного Совета России. Мы условились утром 21 августа решить технические вопросы и реализовать договоренность»
Крючков В. А. Личное дело. Ч. 2. С. 197—198
Об одном из этих телефонных разговоров вспоминает и Б. Н. Ельцин:
«Разговор наш дословно не помню, но сценарий его был интересный. Крючков оправдывался» (курсив мой. — И. Ф. )
Ельцин Б. Н. Записки президента. С. 98
Если Крючков на самом деле оправдывался, то он тем самым укреплял Ельцина в мысли о слабости, неуверенности и нерешительности ГКЧП, об эфемерности планов гэкачепистов.
«Тихий старичок со стальным взглядом»,
как Ельцин характеризует Крючкова, должен был понимать, в каком ключе надо вести разговор с Ельциным. Он избрал тон оправдательный. Время покажет, случайность ли это… Показателен и телефонный разговор Ельцина с Янаевым.
«Я вспоминаю,
— повествует российский президент, —
довольно мрачный эпизод августовского путча. Как я звонил Янаеву. Я сказал ему, что их заявление о здоровье Горбачева — ложь. Потребовал медицинского заключения или заявления президента. «Будет заключение», — ответил он»
Там же. С. 131
Стиль разговора (если он верно передан) совершенно не соответствует тому, когда на одном конце провода находится путчист, а на другом — его политическая жертва. Во всяком случае, с настоящими путчистами, представляющими серьезную опасность, в такой вызывающей манере не говорят.
У Крючкова имели место и другие, вполне мирные, телефонные контакты с представителями российского руководства. Так, глубокой ночью 21 августа, после гибели на Калининском проспекте трех парней, он говорил по телефону с Г. Э. Бурбулисом. Крючков рассказывает:
«По этому поводу примерно в два часа ночи 21 августа у меня состоялся разговор с Бурбулисом. Я обратил его внимание на провокационные действия лиц из числа так называемых защитников «Белого дома». Сказал, что никакого нападения со стороны военнослужащих не было, напротив, в отношении последних была совершена грубая провокация. Бурбулис обещал разобраться и принять меры» (курсив мой. — И. Ф. ). По форме перед нами разговор, если не партнеров, то, во всяком случае, не ожесточенных врагов. Быть может, Крючков тут сочиняет? Однако есть возможность проверить правдивость его слов. При разговоре Бурбулиса с Крючковым присутствовал Гайдар. Он свидетельствует: «Постепенно, уже за полночь, обстановка начинает накаляться. Танки, кажется, действительно двинулись. Бурбулис набирает по правительственной связи номер председателя КГБ Крючкова. Что–то очень странное: вроде вот–вот убивать будут, и в то же время созвонились, побеседовали…» (курсив мой. — И. Ф. )
Гайдар Е. Т. Дни поражений и побед. С. 78.
(Ещё более спокойно и мирно отнеслись гэкачеписты к аппарату президента Горбачева, который в момент объявления чрезвычайного положения продолжал без помех работать в здании ЦК. (Брутенц К. Н. Тридцать лет на Старой площади. М., 1998. С. 497) )
20 августа целая группа российских руководителей (Руцкой, Хасбулатов, Силаев) встречалась в Кремле с А. И. Лукьяновым. В ходе встречи с российской стороны были выдвинуты требования, сводившиеся
«к прекращению деятельности ГКЧП, возвращению в Москву Горбачева, но особых угроз при этом не высказывалось. У Лукьянова создалось впечатление, что эти требования не носили ультимативного характера»
Крючков В. А. Личное дело. Ч. 2. С. 189—190
Отсутствие ультимативности в требованиях посетителей Кремля говорило об их желании не обострять ситуацию и тем самым удержать гэкачепистов от попыток силовых действий, а также не торопить события, т. е. продлить неопределенность ситуации, выгодной Белому дому.
В целом у Крючкова сложилось впечатление, будто
«представители российского руководства старались установить закрытые контакты с лицами, действовавшими в рамках ГКЧП, стремились сгладить ситуацию, снять острые вопросы и создать видимость рабочего обсуждения возникших проблем с целью поиска приемлемых вариантов решения»
Крючков В. А. Личное дело. Ч. 2. С. 185
Крючков объясняет эту линию поведения «представителей российского руководства» страхом перед гэкачепистами:
«Чувствовалось, что они напуганы обстановкой, опасаются влияния ГКЧП и его усиления, боятся возможных жестких мер в отношении тех, кто выступил против создания Комитета»
Там же
Теперь мы знаем, что российское руководство оказалось хитрее и ловчее тех, кто составил ГКЧП. Для него августовские события не были неожиданностью. Оно к ним готовилось. И когда эти события начались, Ельцин и его ближайшее окружение стали маневрировать, чтобы затянуть время, которое работало против ГКЧП. Не страх, а политический расчет побуждал представителей российского руководства налаживать «закрытые контакты с лицами, действовавшими в рамках ГКЧП». Люди, не посвященные в тайну происходящего и толпившиеся вокруг российского руководства, конечно, боялись.
Так, Гайдару казалось, что «вот–вот убивать будут». Но он зря боялся, ибо Крючков заверил Бурбулиса в том, что «никакого штурма «Белого дома» со стороны ГКЧП не намечается, что кому–то надо подогревать слухи вокруг этого и что части, которые якобы будут принимать участие в штурме, продолжают находиться в местах постоянной дислокации и никуда не выдвигаются. Если, допустим, кому–то даже захотелось бы провести такой штурм, то это невозможно сделать по той простой причине, что специальные подразделения просто не успели бы подойти к назначенному времени к «Белому дому». Бурбулис в свою очередь ссылался на достоверную информацию, называл час штурма — два часа ночи, три часа ночи, затем пять часов утра (По–видимому, то была информация от Грачева, переданная через Лебедя, о чем уже шла речь. Не думал ли Грачев без санкции ГКЧП провести силовую акцию у стен Белого дома, которую там так ожидали? Иначе трудно понять уверенность Бурбулиса в предстоящем якобы штурме ). Проходил один срок, второй — никакого штурма не было, однако мне не показалось, что у обитателей
|
|
|
