Типы междисциплинарности: критика, заимствование, синтез

В контексте настоящей темы активно обсуждается вопрос о том, в каких случаях и при каких условиях м-взаимодействие при­водит или не приводит к созданию новой дисциплины. В этом смысле взаимодействие между дисциплинами или за их предела­ми разграничивается как самоцель и как средство дисциплинар­ного развития знания. Данный подход неявно предполагает при­оритет дисциплины перед коммуникацией, что вообще характер­но для современного науковедения. Однако есть и иные подходы, и нам в данном случае ближе концепция Г.Б. Гутнера, в которой эти акценты смещаются, коммуникации придается первостепен­ное значение и проводится различие между двумя основными фор­мами коммуникации ученых по поводу производства и потребле­ния знания - габитуальной и рефлексивной¹. Как представляется, типы дисциплинарности и междисциплинарности значительно более продуктивно рассматривать именно как результаты особых типов коммуникации в науке и за ее пределами. В дальнейшем мы

¹ См.: Гутнер Г.Б. Риск и ответственность субъекта коммуникативного дейст­вия. М., 2008.

Глава 16. Междисциплинарное исследование: к понятию и типологии

рассмотрим несколько примеров м-взаимодействия, дающих ос­нования для типологических обобщений. Для этого введем поня­тия «целеполагающая дисциплина» (инициатор м-взаимодейст-вия) и «ресурсная дисциплина» (материал м-взаимодействия), а также их основное отношение как «м-обмен» (перенос смыслов из одной дисциплины в другую).

Случай 1. Рефлексивная эксплуатация габитуса. Философия как служанка теологии. Рассмотрим м-взаимодействие как рефлексив­ную эксплуатацию габитуса, в ходе которой происходит использо­вание результатов ресурсной дисциплины в интересах целепола-гающей дисциплины в условиях ограничения развития первой.

В античности мы будем, вероятно, безуспешно искать м-типы коммуникации по целому ряду причин. Это еще не то время, когда всерьез можно говорить о формировании научных или иных дис­циплин. Платоновская или аристотелевская классификации на­ук, указывая разным типам знания свои области, не противопо­ставляла их друг другу. Быть математиком и быть философом для Платона или физиком и биологом для Аристотеля - одно и то же. В Средние века, в условиях «профессионально-именного типа со­циального кодирования» (М.К. Петров) образцом дисциплины становится теология, характеризуемая особым способом познава­тельного общения. Наука же того времени, часто бытующая под именем «философия», призвана содержательно обслуживать тео­логию эмпирическими свидетельствами, не претендуя на само­стоятельные истины. Основными факультетами средневекового университета были теологический, юридический, медицинский и философский, причем одновременно с ними (порой включаясь в последние два или наоборот) существовали факультеты «свобод­ных искусств» и естественно-научных дисциплин в целом. Между факультетами существовала субординация — обучение, как пра­вило, начиналось с тривиума свободных искусств и заканчивалось юриспруденцией, медициной или теологией. Тривиум раннего Средневековья (грамматика, риторика и диалектика) изначально и почти исключительно был направлен на обслуживание именно этих наук. В дополнивший его позднее квадриум вошли арифме­тика, геометрия, астрономия и музыка, с которыми соседствовали философия и античная литература.

Раздал III. Прикладные исследования

Рассуждая о средневековой учености, следует отдавать себе от­чет в принципиальной специфике таксономического мышления того времени, замечательно схваченной в эссе Х.Л. Борхеса «Ана­литический язык Джона Уилкинса» (цитата из которого открыва­ет «Слова и вещи» М. Фуко). Странности средневековых класси­фикаций отражаются в классификации средневековых наук, что порождает представление о запутанности м-взаимодействий в ту эпоху. Вообще современные таксономические принципы не по­зволяют установить однозначные отношения ни внутри наук, ни между науками и философией того времени. Кажется, что триви­ум может входить или не входить в философию; квадриум порой включает в себя медицину, а иногда она существует самостоятель­но; философия то тождественна природознанию, то отличается от него и т.д. Конечно, представления о природе логико-понятийно­го мышления в Средние века отличаются от современных. И все же мы знаем, что теологи того времени в построении рассуждений ориентировались на законы аристотелевской силлогистики. Иное дело, что посылки, которыми они оперировали, кажутся совре­менному человеку бессодержательными и абсурдными. Следует также учитывать, что средневековые таксономии даны современ­ному наблюдателю во времени и пространстве, в процессе стихий­ной дифференциации и интеграции дисциплин, когда для совре­менного, проходящего сквозь эпохи взгляда их изменяющиеся па­раметры наслаиваются друг на друга, т.е. в сущности отражают динамику формирования дисциплин.

Сделав эти оговорки, мы можем вернуться к отношениям тео­логии и науки. Ясно, что заниматься теологией в Средние века особенно престижно, это сфера высокой интеллектуальной куль­туры, публичные споры теологов опираются на легальный харак­тер библейского текста и связь церкви с государством. Подобный же статус имеет и юриспруденция в силу связи римского и кано­нического права. Источники, цели и методы познавательной дея­тельности по поводу Бога или его наместника на Земле — государ­ства — по природе высоки. И напротив, естествоиспытатели не пользуются особым уважением в образованном сообществе. Врач и фармацевт по своему статусу все еще мало отличаются от алхи­мика, цирюльника, палача и изготовителя косметики и ядов; ас­троном сродни обманщику-астрологу; математик подобен мисти-ку-каббалисту. Чтобы законно существовать, естествознание

Глава 16. Междисциплинарное исследование: к понятию и типологии

должно быть освящено высокими теологическими целями, посту­пить на службу делу познания Бога и сотворенного им мира. И од­новременно «оповседневливание» теологических целей нуждается в обращении к природным источникам и рациональным методам познания — наблюдению, опыту и математическому доказательст­ву, призванным раскрыть божественный порядок природы и тем самым внести свой вклад в доказательство бытия Бога.

Наша гипотеза по поводу истоков различия в дисциплинар­ном статусе теологии и науки (природознания) того времени от­сылает к присущим им способам коммуникации — экзотерическо­му и эзотерическому соответственно. Экзотерическая коммуни­кация, в которой теологи выдвигают и явно обсуждают не только определенные темы, ной критерии их обсуждения, имеет рефлек­сивный характер. Ученые же, не имея легальных собственных и вынужденно заимствуя по существу чуждые им рефлексивные стандарты коммуникации, неявно пользуются теми, которые вы­текают из их габитуальной практики, но не разрешены к артику­ляции. Отсюда известный лозунг Фомы Аквинского «Филосо­фия — служанка теологии», явившийся первой формулой м-взаи-модействия в истории познания.

Случай 2. Рефлексия против габитуса. Спор о колдовстве. Такие ситуации мы встречаем в виде критики, нацеленной со стороны одной или нескольких дисциплин против другой. В частности, сюда относится спор, который медики и юристы вели с теологами. Этот знаменитый многовековой диспут о колдовстве имел не только мировоззренческое, но и важное научное значение в XVI-XVII вв.¹

С одной стороны, это было, по выражению В. Скотта, время, «когда не верить в ведьм значило в глазах людей то же самое, что оправдывать их нечистые деяния»², — так гласила общепринятая со времен «Молота ведьм» (1484) теологическая точка зрения. Ве­ра во вредоносность колдовства, а также колдунов и ведьм как его носителей, якобы заключивших договор с дьяволом, органически входила в обыденное сознание европейца той эпохи. В этом смыс-

¹ См. подробнее: Касавин И.Т. Спутники и попутчики науки. Средневековье и Новое время // Герметизм, магия, натурфилософия в культуре ХП1-Х1Х вв. М., 1999; Пружинин Б.И. Спор о ведовстве: ratio serviens // Там же.

² Скотт В. Собр. соч. Т. 2. М., 1960. С. 399.

Раздел 111 Прикладные исследования

ле убеждение в реальной действенности всякого рода магии отно­силось к области габитуса европейского Средневековья, который культивировался христианской церковью и теологией, а также разделялся обычными верующими в силу традиции.

С другой стороны, данная тема волновала и даже приводила в смятение величайшие умы своего времени — философов, юри­стов, медиков, теологов - именно потому, что это был острый спор о судьбе и путях европейской цивилизации, о взаимоотношении доктрины и ереси, права и морали, науки и суеверия, светской и церковной власти. Тема колдовства проблематизировалась и ста­новилась областью интеллектуального и мировоззренческого противостояния. Однако неверно было бы представлять ситуацию так, что эта тема «выходила за пределы теологии в более широкую сферу идеологической конфронтации». В действительности тео­логия охватывала собой все знание как «царица наук», которая ес­ли реально и не правит, то по крайней мере властвует. Поэтому спор по поводу колдовства вел к внутреннему расколу самой тео­логии на консервативное и умеренное направления (далеко не совпадавшему с различием католицизма и протестантизма), а так­же к упрочению идеи «двойственной истины» — прототипу после­довательной секуляризации науки и обретению последней само­стоятельного мировоззренческого звучания.

Основное м-взаимодействие в таком контексте обретало сле­дующую форму. Мейнстрим в образе консервативной, часто именно католической теологии принимался большинством как само собой разумеющийся традиционный габитус. И он же под­вергался критике со стороны некоторых либеральных ученых как ошибочная теория, вредный предрассудок, судебная недобросо­вестность, политическая ангажированность и потакание низмен­ным вкусам толпы, жаждущей кровавых зрелищ. Со стороны оппозиционных интеллектуалов требовалась немалая отвага реф­лексивного мышления, чтобы, позиционируя себя как представи­теля иной дисциплины, утверждать приоритет ее целей и методов перед теологией. Субъективно это могло происходить в рамках принятия теологических целей дискурса и коммуникации, но объективно такая критика означала стремление заставить теоло­гию принять всерьез если не цели науки, то по крайней мере ее ре­зультаты и их обоснование. Сказать, что теология не оборонялась, было бы неверно, но она категорически не принимала во внима-

Глава 16. Междисциплинарное исследование: к понятию и типологии

ние основной аргумент противной стороны — необоснованность онтологического статуса магии. Такого рода обоснование, по мне­нию ученых, не может руководствоваться только отсылками к тек­сту Библии, где говорится о дьяволе и магах. Необходимо дока­зать, что все это относится и к современной эпохе, а также и то, что конкретный обвиняемый в самом деле наделен дьявольской маги­ческой силой, которая проявляет себя в материальном мире.

И здесь на арену выходят немецкие теологи и инквизиторы Г. Инститорис и Я. Шпренгер и немецкий врач Иоганн Вейер; со­чувствующий католической церкви английский король и профес-.сиональный теолог Джеймс I Стюарт и саксонский лютера­нин-правовед К. Томазиус. Участниками спора является также целый ряд других выдающихся авторитетов своего времени -Ж. Воден, Дж. Гланвиль, Ф. Хэтчинсон и др. Не должно удивлять то, что дискуссия вращается вокруг таких предметов, как полеты ведьм, материальность дьявола и различия черной и белой, нату­ральной и дьявольской магии. Для образованного европейца той эпохи эти проблемы столь же актуальны, что и вопросы о природе государства, власти монарха, соотношения личности и общест­ва - вопросы, поставленные Н. Макиавелли, Ж. Боденом и Т. Гоббсом и также стимулировавшие бурное развитие общество-знания. Эту удаленную от нас по времени полемику можно уподо­бить по значению спору о вещах, до сих пор волнующих россий­ского гражданина: о социальном и пенсионном страховании, на­логовом кодексе, реформе здравоохранения или штрафах за нарушение ПДД.

М-дискуссии по поводу колдовства несводимы к м-взаимо-действию в форме критики теологии со стороны науки. Они в пол­ной мере являлись и формой м-исследования внутри самой науки и играли важную роль в развитии ряда наук именно тогда, когда их собственная концептуальная база еще только формировалась. Этот спор не отвечал ни внешним, ни внутренним потребностям теологии; он лишь вынуждал теологов стихийно адаптироваться к новому интеллектуальному климату. И напротив, он иницииро­вался потребностями естественных и гуманитарных наук к само­определению как в отношении их предмета, так и метода. Дискус­сии такого рода вели к упрочению новой дифференциации наук, основанной на пересмотренной иерархии бытия, в которой сфера сакрально-мистического, политико-правовые отношения и мир

Раздел III. Прикладные исследования

природных стихий и качеств существуют самостоятельно и рядо-положенно. Направленность рефлексии против габитуса, атака формирующегося естествознания против терпящей кризис теоло­гии в качестве эпифеномена имели рефлексивную коммуника­цию ученых между собой и тем самым способствовали возникно­вению новых дисциплин.

Именно в то время началось конституирование теоретического содержания политологии — с постановки вопросов о природе госу­дарства, власти монарха, соотношения личности и общества (Н. Ма­киавелли, Т. Гоббс и Ж. Боден — тот самый участник спора о колдов­стве!) и формирование ее как дисциплины. Это был длительный путь, предпосылки которого коренятся еще в трудах Аристотеля. Од­нако его едва ли можно в полной мере понять, не отдавая должно­го междисциплинарному взаимодействию XVI—XVII вв., когда идейную основу политической науки составили гражданская ис­тория, правоведение и философия, вышедшие из подчинения

теологии

Случай 3. Химия против алхимии. Аналогичный случай направ­ленности рефлексивной ориентации против габитуальной мы на­ходим в критике алхимии с позиции формирующейся научной хи­мии, которую развернул Р. Бойль². Одним из важных мотивов этой критики было стремление разобраться в противоречивом ка­лейдоскопе мнений по поводу природы химических элементов, соединений и смесей, а также способов их анализа. Аристотелики, спагирики и ятрохимики создали плотную терминологическую завесу вокруг своих концепций. Спор между сторонниками раз­ных концепций лишь условно можно уподобить м-взаимодейст-вию или исследованию, поскольку даже термины «физика», «хи­мия», «алхимия» и «физиология» нередко означали одно и то же -своего рода натурфилософию.

¹ Начало политологии в качестве дисциплины в современном смысле (в том числе учебной) датируется 1857 г., когда в Колумбийском университете (США) была создана кафедра истории и политической науки. На симпозиуме ЮНЕСКО по политической науке (Париж, 1948) был введен в оборот термин «политология» и были разработаны рекомендации по введению ее преподавания как дисциплины в рамках университетского образования.

² См.: Касавин И. Т. Наука и культура в трудах Роберта Бойля // Эпистемология и философия науки, 2007. № 1, а также перевод фрагментов труда Р. Бойля «Хи­мик-скептик» (там же).

Глава 16. Междисциплинарное исследование: к понятию и типологии

Сторонников Аристотеля от приверженцев Парацельса (спаги-риков) отличает то же, что и адептов фармацевтической алхимии (ятрохимиков) от собственно химиков как ученых, отказавшихся от златоделия, — представление о природных стихиях и качествах. Бойль, пользуясь в диалоге «Химик-скептик» вполне габитуальны-ми формами салонной дискуссии образованных джентльменов, исподволь вводит новые нормы критико-рефлексивной коммуни­кации. Разгоняя накопившийся за столетия концептуально-терми­нологический туман, Бойль параллельно формулирует понятие хи­мического элемента, которое кладется в основание новой научной дисциплины. Химия утверждала себя, таким образом, в споре с ал­химией (фармакологией) Парацельса и натурфилософией (физи­кой) Аристотеля, пусть даже под некоторым сомнением остается статус этого диспута как междисциплинарного.

⇐ Предыдущая32333435363738394041Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: