 |
Слово, которое, собственно говоря, ничего не значит
|
|
|
|
Каждому знакомо слово "автомобиль".
Огромное большинство знает даже не только то, что наш язык называет
сейчас этим словом, но и что значит оно само, если приглядеться к его
составу. Откуда оно взялось?
Авто-мобиль -- слово, составленное из греческого местоимения "аутос",
означающего "сам", и латинского прилагательного "мббилис", которое значит
"подвижной". "Автомобиль"-- "сам собою подвижной".
"Мото-цикл" -- тоже слово двойное и искусственное. "Мото" -- часть
латинского слова "мотор" -- двигатель. "Цйклос", или "киклос", у греков
означало: "круг" или "колесо". "Мотоцикл" -- моторное колесо, коляска с
двигателем.
Совершенно так же слово "автобус" должно означать... Гм! Что такое?
"Авто" -- это "само", а вот "бус"?
Тут-то и начинается самое неожиданное. Никакого слова "бус",
подходящего к нашему случаю, ни в одном из известных нам языков мы
опять-таки не обнаруживаем. Нигде оно ровно ничего пригодного для нас не
означает. Как же быть?
Как всегда в таких случаях, для того чтобы понять историю слова,
разумнее всего обратиться к истории того предмета, который оно называет, к
истории человечества или народа, наименовавшего так этот предмет.
"Автобус" получил свое имя сразу же после своего создания, как только
он сменил собою своего предшественника -- неуклюжий конный многоместный
почтовый рыдван, возивший пассажиров столетие назад. Рыдван этот именовался
"омнибус". Омни-бус? Что же значит и из каких частей состоит это, теперь уже
забытое, слово?
Тут все ясно. Слово "омнибус" представляет собою дательный падеж
|
|
|
множественного числа от латинского слова "омнис". "Омнис" значит "весь",
"омнибус" -- "для всех", "всем".
Падеж здесь произведен по всем правилам латинской грамматики: ignis =
огонь, igni-bus = огням; avis = птица, avi-bus = птицам.
Значит, это "бус" есть не что иное, как окончание дательного падежа
некоторых древнеримских имен существительных и прилагательных. Только и
всего.
В слове "омнибус" такое окончание было совершенно законно. Омнибус
ведь был экипажем, предоставленным "всем", повозкой "общего пользования".
Вот его название "mnibus" и означало "для всех", "всеобщий".
Однако тот инженер или предприниматель, который первым решился
соединить автомобильный мотор' с кузовом огромного омнибуса, был, вероятно,
человеком изобретательным, но не языковедом, во всяком случае. Он не
поинтересовался значением слова "омнибус" и, без раздумья отбросив его
корень (а с корнем и смысл), спокойно присоединил окончание латинского
дательного падежа к греческому местоимению.* Получилось слово "автобус";
слово, которое, если судить по его составу, не значит ровно ничего или
означает предмет довольно удивительный, что-то вроде "само + м" или "сам +
ех" (сам + [для вс]ех); "сам+ [вс]ем".
Но странная вещь язык! Именно это изуродованное и исковерканное
слово-калека, слово чудовищный гибрид, отлично привилось во французском
языке, стало сначала его полноправным гражданином, а потом поползло и в
другие языки Европы.
Более того, оно начало испытывать своеобразные приключения. В скором
времени у него появилось немало "братьев", в составе которых механически
отрезанное от корня латинское окончание стало с полным успехом играть роль
полнозначного и полноправного "корня". Все мы свободно употребляем слово
"троллейбус", которое, если разобраться, может быть переведено только как
|
|
|
"роликобус" ("троллей" по-английски -- "ролик"). Стал довольно
употребительным термин "электробус" -- повозка с электрическим двигателем.
Мне попал.ось, наконец, в одной статье даже слово "аэробус", то есть
"воздухобус", потому что "аэр" по латыни -- "воздух"; слово это, по мысли
автора, должно было обозначать "многоместный пассажирский самолет". **
-----
*Впрочем, возможно, он действовал не совсем так. Он взял слова "автомобиль"
и "омнибус", отбросил начало второго и конец первого и срастил остатки, не
заботясь о их значении. Он полагал, что его составное слово должно будет
означать "авто(мобильный омни) бус = "авто + бус". Но это не меняет наших
рассуждений.
**В одной корреспонденции из Антарктики, помещенной в "Известиях" от 4/IV
1956 г., сообщается, что в поселке "Мирный" тяжелые многоместные вертолеты
именуют в е т р о б у с а м и. Даже если это ошибка журналиста, и зовут их
вертобусами, к семейству "-бусов" прибавился еще один юный член.
------
Приходится признать, что все это -- слова одного корня, и корень этот --
все то же не имеющее значения "бус".
Вот что смешнее всего: в Англии у слова "автобус" главный корень "авто"
и вообще затерялся, исчез. Осталось и сделалось целым словом только бывшее
окончание латинского дательного падежа, частица почти ничего не означающая.
В Англии автобус называется просто: "бас" (пишется "bus"). Попробуйте там
сказать, что это "бас" не настоящее английское слово!
Некоторые из вас, может быть, опять подумают: как, значит, легко
все-таки составлять и выдумывать "новые слова"! Придумал, а оно живет и
живет и даже расходится по всем странам мира!
Но это только так кажется. Все дело в том, что слово "автобус"
утверждено языками Европы и русским языком в частности. А язык, как мы
сейчас еще раз увидим, утверждает далеко не все предлагаемые ему слова. И
заранее угодить на его причудливый вкус бывает крайне трудно.
ЛИЛИПУТЫ И СТРУЛЬБРУТИ
Когда вы в наши дни читаете цирковую афишу о "Выступлении труппы
лилипутов", вам и в голову не приходит задать себе вопрос: а откуда взялось
|
|
|
в языке это странное слово -- "лилипут"? Вам оно кажется совершенно таким же
"обычным" словом, как "карлик", "пигмей", "гном" и т. п. Между тем хотя у
каждого из этих слов свое, и даже очень интересное, происхождение, но
"лилипут" отличается от них всех. Это одно из тех редчайших слов
человеческой речи, про которое можно положительно и наверняка утверждать,
что оно "создано из ничего", просто выдумано. И выдумано притом совершенно
определенным, всем известным человеком, с определенной -- и тоже всем хорошо
известной -- целью.
В 1727 году впервые вышла в свет в Англии знаменитая доныне сатира --
книга Джонатана Свифта "Путешествие Гулливера". Автор среди прочих
фантастических чудес описывал в ней сказочную страну, населенную крошечными,
с мизинец, человечками, которым он придал племенное имя "лилипуты".
Свифт вовсе не собирался вводить в английский язык новое слово, которое
обозначало бы "карлик", "гном" или "пигмей". Он просто нарисовал
народец-крошку, людей которого звали "лилипутами", так, как англичан
англичанами, а немцев немцами.
Но сделал он это с такой силой и
правдоподобием, что в устах каждого
читателя книги вскоре слово "лили-пут" стало само по себе применяться ко
всем маленьким, малорослым людям. А постепенно -- и не в одном английском
языке только -- оно просто начало значить то же самое, что и "карлик".
Можно сказать наверняка: сейчас в мире несравненно больше людей,
которые помнят и постоянно применяют слово "лилипут", чем таких, которые
знают Свифта и его книгу. Слово это ушло из книги и зажило самостоятельной
жизнью. И, пожалуй, у нас, в нашем языке, да, как мне сообщил один читатель
этой книги, у венгров, эта самостоятельность его даже особенно заметна.
В английском "лиллипьюшн" (lilliputian) и во французском "лиллипюсьен"
(lilliputien) все-таки еще чувствуется значение "лилипутиец" -- житель
"Лилипутии". А в русском языке эта связь давно исчезла. У нас "лилипут" --
|
|
|
недоросток, малютка, и только.
Откуда Свифт взял такое причудливое слово? Об этом можно только гадать.
Правда, было несколько попыток сообразить, что он мог положить в его основу,
но твердо установить ничего не удалось. По-видимому, самые звуки этого слова
показались ему подходящими для имени таких людей-крошек, каких он себе
представлял.* Поверить же тому, что он просто переделал и а свой лад
английское слово "литтл" -- "маленький"-- крайне трудно. Это ничуть не более
вероятно, чем предположить, будто он составил свое слово из перековерканного
предложения "ту пут ин лили", "засовывать в лилию", намекая иа крошечный
размер своих человечков. Это все досужие домыслы.
-----
*Стоит указать все же, что в шведском языке (а с ним Свифт был, вероятно,
отчасти знаком) есть слова lilia (малышка-девочка), lille (малыш-мальчик) и
putte, puttifnasker -- "младенец, крошка".
-----
Вот рядом с лилипутами в книге Свифта действуют еще и люди-лошади: так
их название -- "гуигнгнмы" -- является уже явным подражанием лошадиному
ржанию.
Но следует отметить одно: ни трудно произносимое слово "гуигнгнм", ни
название страны великанов "броб-дингнег", ни странное имя "струльбруги",
приданное Свифтом несчастным и противным бессмертным старикам в другой из
выдуманных им стран, не сделались самостоятельными словами. Читатели Свифта
помнят их и иногда, может быть, применяют в переносном значении. Однако,
увидев человека высокого роста, нельзя просто сказать: "Вот, смотрите, какой
бробдингнег идет": вас не поймет никто. Назвав древнего старца
"струльбругом", вам придется объяснить, что это значит. А слово "лилипут" ни
в каких объяснениях не нуждается: его понимают все.
Языки мира приняли только одно из всех изобретенных Свифтом слов.
Видно, творить новые слова -- далеко не простое занятие, потому что составить
из звуков нашей речи то или другое сочетание и придать ему какое-либо
значение -- это еще даже не полдела. Самое важное -- чтобы язык и народ
приняли все это соединение звуков и смысла, утвердили, начали употреблять и
понимать и, таким образом, ввели бы вновь созданное звукосочетание в
словарный состав языка, сделали его словом.
ДВА СПОСОБА
И все-таки новые слова творятся, иногда удачно, иногда нет, но творятся
постоянно.
Если вы заглянете в словарь и найдете там слово "газ", вы получите
справку: "Слово изобретено в XVII веке физиком Ван-Гельмонтом". По-видимому,
это так и есть.
Семнадцатый век оказался веком бурного развития физики. Впервые люди
|
|
|
поняли, что в мире, кроме жидких и твердых тел, существуют особые тела,
подобные воздуху, но все же отличные от него по разным своим свойствам.
Таких тел раньше никто не знал. Понятно, что и слова, которым их можно было
бы назвать, не существовало ни в одном языке.
Ван-Гельмонт взял на себя эту задачу. Ученые спорят теперь о том,
почему ему пришло в голову именно сочетание звуков "г + а + з". Пытаются
установить связь этого сочетания с различными греческими и латинскими
словами, относящимися к предметам и понятиям, более или менее близким, --
например, со словом "хаос", которое по-голландски звучит похоже на "хас".
Однако попытки эти пока остаются, по меньшей мере, сомнительными, так как
сам Гельмонт не оставил нам на этот счет никаких указаний. И приходится
слово "газ" считать таким же "измышленным", "изобретенным", как "лилипут"
Свифта.
Тем не менее слово это вошло в словари огромного числа языков, совсем
не родственных друг другу. И по-турецки "газ" будет "газ"; даже в Японии оно
звучит как "гасу". Так слово, созданное между 1587 и 1644 годами в крошечном
фламандском городишке Вильварде, завоевало весь мир. Это случилось только
потому, что оно было принято, утверждено человеческими языками.
Есть в русском языке не слишком употребительное, но все же известное
слово "хлыщ". Употребляется оно тогда, когда надо с оттенком презрения
обрисовать самонадеянного и неумного франта, щеголеватого пошляка, "Это был
аристократически глупый хлыщ", -- говорится у писателя Лескова.
Слова "хлыщ" вы не найдете ни в одном словаре позапрошлого века. Оно
родилось на свет всего лет сто назад, и в литературе нашей сохранились
свидетельства, показывающие, что его придумал и пустил в ход другой писатель
-- Иван Панаев. Есть предположение, будто его изобретение основывалось на
каком-то особом, бранном значении слова "хлыст", существовавшем в местном
говоре около Новгорода. Там-де "хлыстами"; называли "беспроких" молодых
людей, лодырей или что-то в этом роде, тогдашних местных "стиляг".
Но вполне возможно, что создатель его шел и по совсем иному пути:
просто он отправлялся от выразительного и неприятного слова "хлыст"=кнут,
которое знали не в одном только Новгороде, а везде и всюду. Так или иначе,
слово это сразу привилось в русских журналах и в газетах; через письменный
язык оно пошло и в устный. От него, как от корня, возникло прилагательное
"хлыщеватый", сходное по смыслу со "щегольской". "Хлыщ" стало как бы чисто
русским дубликатом иностранного слова "фат".
Во всяком случае, про все три слова эти -- "лилипут", "газ", "хлыщ" --
можно сказать одно: при их создании человек, возможно, и не использовал
старых корней, а создал корни или "основы" новые. С ними увеличился не
только "словарный состав" языка, всегда изменчивый и непостоянный. Они
обогатили и самую заповедную, самую глубокую, самую "вечную" часть этого
состава -- его "ядро", которое состоит из "корневых слов". Это случается
крайне редко.* Гораздо чаще новые, слова языка, его неологизмы, возникают
другим, более простым способом. А именно: их производят от тех древних
корней, которые издавна жили в языке.
-----
*К словам, указанным выше, ученые добавляют еще несколько, -- например, слово
"кодак". Так в начале века назывались и фирма, производившая фотоаппараты, и
сами эти аппараты. Вошло в употребление даже слово "кодакировать" вместо
"фотографировать". Два близких к свифтовским слова-термина изобрел Г. Уэллс,
разделивший людей далекого капиталистического будущего (Уэллс верит, что оно
возможно) на "алоев" и "морлоков". "Морлокам" повезло: появился даже роман
другого английского писателя о рудокопах, так и озаглавленный "Морлоки"
(впрочем, так -- "морлаки" или "морлоки" именовалось когда-то одно из
иллирийских племен). В последнее время на Западе появился целый ряд слов --
"флопник" (неудача, крах), "битник" (стиляга), новых для англичан
наполовину, так как все они построены на использовании русского суффикса
"-ник", ставшего им знакомым по слову "спутник".
-----
В огромном большинстве случаев остается неизвестным, кто, как, когда и
где первым сказал то или другое слово, хотя любое из слов языка когда-нибудь
да было произнесено в первый раз.
Мы знаем, что слова "столяр" и "столешница" родились от слова-корня
"стол". Но, разумеется, даже они не могли возникнуть сразу в головах тысячи
или хотя бы сотни людей. Кто-то их придумал первым. Мы только никогда не
узнаем, кто именно.
Установить это можно лишь в тех случаях, когда по каким-нибудь причинам
их рождение было сразу же замечено или следы этого сохранились в каких-то
записях.
Слово "тушь" (черная краска особого состава) известно в русском языке
давно. Люди, работавшие с этой краской, также довольно давно начали
употреблять и различные производные слова от этого слова-корня: "растушевка"
(особый инструмент), "тушевать" (закрашивать тушью, а потом и вообще
покрывать темным цветом) и т. д.
Но с середины прошлого века в языке наших писателей начало мелькать
новое слово того же корня: "стушеваться". Оно означало: скрыться, сделаться
незаметным. Слово это, как видно, ново не только потому, что отличается от
старых своих собратьев по составу и форме. В нем и сам корень -- "тушь" --
получил новый, переносный смысл; оно уже не значит "покрыться темным
цветом".
Мы бы никогда не узнали ничего о рождении этого слова, если бы в одной
из книг писателя Ф. М. Достоевского не нашлось заметки, в которой он
утверждает, что слово "стушеваться" придумано им.
В 1845 году Достоевский читал свой рассказ "Двойник" на квартире у
Белинского. "Вот тут-то, -- пишет он, -- и было употреблено мною в первый раз
слово "стушеваться", столь потом распространившееся".
Действительно, слово это какое-то время было очень популярным. Надо
сказать, что особенно любил и постоянно употреблял его сам Достоевский. У
него "стушевывался" герой "Двойника" Голядкин, "стушевался даже один
генерал. Однако рядом с этим особым употреблением данного глагола в значении
"незаметно удалиться, трусливо и скрыто отступить" (равносильно теперешнему
просторечно-вульгарному "смыться") язык знает и совсем другое значение
слова: "образовать мягкий переход от темных тонов к более светлым". В этом
значении оно употребляется художниками, фотографами и другими специалистами.
Никак нельзя думать, что оно возникло путем придания второго, переносного,
смысла слову, придуманному Достоевским; дело обстояло как раз наоборот:
писатель по-новому переосмыслил пленившее его слух профессиональное
словечко. Он сам рассказывает об этом.
Так или иначе, однако он его считал своим творением и, видимо, очень
гордился этим словотворчеством. Впрочем, своей заслугой считал он и введение
в литературный язык другого нового слова -- "стрюцкий", имевшего смысл
"пустой, не заслуживающий доверия человек". 'Слово это тоже доныне держится
в наших словарях.
Не будем отнимать у Достоевского чести введения в литературу этих слов,
но скажем, что оба случая не являются примерами словотворчества в чистом
виде. И там и тут родились не новые слова, а были переосмыслены или введены
во всеобщее употребление старые. Это не одно и то же.
Но в то же время приходится сказать, что такого рода новые слова,
производимые от корней и основ уже известных, имеют в языке куда большее
значение, чем слова-курьезы, слова-редкости, порожденные вдруг "из ничего",
вместе со своим корнем.
Великим творцом именно таких полуновых слов в нашем языке был
гениальный архангелогородец, "первый наш университет" -- Михаил Васильевич
Ломоносов.
В этом нет ничего удивительного. Ломоносову приходилось заново строить
на пустом месте целый ряд наук: физику, химию, географию, литературоведение,
языкознание и множество других. Совершенно не было слов, которыми могли бы
пользоваться первые работники этих наук. Ученые-иностранцы беззаботно
засоряли наш язык великим множеством нерусских, неуклюжих терминов. Из-за
них чтение тогдашних научных книг для русского человека становилось пыткой.
Ломоносов взял на себя задачу создания основы для русского научного и
технического языка.
Слов, которые Ломоносовым введены в русский язык, так много, что
рассказывать о каждом из них нет никакой возможности. Из нашей таблички вы
легко поймете, что очень часто встречающиеся вам в современной речи слова,
про которые каждый из вас думает, что они "всегда были", на самом деле
созданы лишь 180--200 лет назад, и созданы именно Ломоносовым. Некоторые из
них построены по правилам русского языка, но из чужестранных корней, как
"градусник" (от латинского слова "градус" -- ступенька). Другие связаны со
словами, и до Ломоносова жившими в нашей речи, например название "предложный
падеж".
Вот те из них, про которые точно известно, что их впервые употребил
Ломоносов:
зажигательное (стекло); огнедышащие (горы); преломление (лучей); равновесие
(тел); негашеная (известь); горизонтальный; диаметр; квадрат; кислота;
минус; удельный (вес); горизонт; квасцы и др.
Немалое количество русских слов обязано своим появлением крупному
писателю Н. М. Карамзину, жившему одновременно с Пушкиным. Хорошо известно,
например, что он придумал и пустил в ход через свои произведения такие
совершенно необходимые теперь для нас слова, как "влияние", "трогательный",
"сосредоточить". Даже слова "занимательный" не существовало до него.
Но, конечно, роль и Ломоносова и Карамзина не может равняться по своему
значению той роли, которую в языке играли и играют все время, ежедневно,
ежечасно, незаметно работающие, никому не известные рядовые творцы новых
слов.
Можно довольно точно установить время, когда впервые прозвучало слово
"большевик". Это случилось в дни II съезда РСДРП, в 1903 году. Можно
сказать, что наше теперешнее слово "совет" приобрело свое новое значение не
раньше 1905 года, а производное от него слово "советский" стало широко
распространяться уже в послереволюционные годы. Но если вы захотите узнать,
кто и когда в первый раз произнес каждое из этих слов именно в этом
значении, вам придется совершить сложную и нелегкую работу, причем, весьма
возможно, установить не удастся ничего. Тысячами наших самых ходких слов
язык обязан великому творцу -- народу.
СЛОВА В МАСКАХ
Среди слов, ежегодно, ежечасно создаваемых народами, особое место
занимает одна их любопытная и даже курьезная группа. Я говорю о словах как
бы переодетых, по разным причинам замаскированных.
С первым таким словом мы встретились в самом начале этой книги. Речь
шла о выражении "рынду бей", этой своеобразной команде русского флота. Но
замаскированных слов много, и происхождение их совершенно различно.
Вы, полагаю я, еще помните: в языкознании установление происхождения
слов называется "этимологизацией". Когда такую же работу проделывают не
осведомленные ученые, а сам народ, руководствуясь смутным ощущением сходства
между словами, он обычно впадает в удивительные ошибки. Приравнивая чужое
слово к своему схожему, стараясь дать ему объяснение на основании этого
сходства, люди как бы вскрывают его этимологию. Но такие доморощенные
этимологии недаром ученые именуют народными или "ложными". Надо сказать, что
иной раз они приводят к самым неожиданным результатам.
В свое время католический монах Доминик основал в Тулузе, во Франции,
новый монашеский орден. Его последователей стали звать по имени их духовного
вождя -- доминиканцами, по-латыни -- "dmini-cani" от слова "dminicanus"; точно
так же последователей Ария звали арианами, а Нестора -- несто-рианами.
Но слово "доминус" по-латыни значит "господин", "господь", а окончание
слова "домини-кани" созвучно со словом "канис" -- "собака". Этого оказалось
достаточно: народная этимология сделала из имени ордена словосочетание
"дбмини канэс", то есть "божьи псы". Создалась легенда: мать святого
Доминика перед его рождением видела будто бы во сне собаку, бежавшую с
факелом в зубах. Конечно, это было сочтено предзнаменованием, что ее сын
станет "божьим псом", повсюду несущим светоч истинной веры. Кончилось тем,
что изображение собаки с факелом сделалось гербом доминиканского ордена.
В любом языке мира есть немало слов, возникших именно благодаря таким
ложным "этимологизациям". Французы из перешедших к ним латинских непонятных
выражений "бонум и малум аугуриум", означавших "доброе и плохое
предсказание", сделали свои "bn-heur" и "malheur" -- "счастье" и "несчастье".
Но слова эти пишутся и произносятся так, что место непонятного слова
"аугуриум" в них как бы заняло понятное французское слово "heure" -- "час"-
"счастье" -- "добрый час", "несчастье" -- "дурной час".
Всем нам известно полушутливое выражение: "быть не в своей тарелке".
Фамусов говорит Чацкому в "Горе от ума": "Любезнейший! Ты не в своей
тарелке. С дороги нужен сон!" Уже Пушкин заметил, что это русское выражение
является переводом с французского, скорее точным, чем правильным. Во Франции
одно и то же слово "ассьетт" означает и "тарелку" и "положение, расположение
духа". Французы говорят "не в своем обычном расположении духа", "не в
настроении", а мы перевели это каламбуром "не в своей тарелке". Это
несомненная ошибка, но надо признать, что она никому не принесла ни
малейшего вреда, а язык русский обогатила удобным и небесполезным, хотя и
совершенно бессмысленным, если не знать его истории, постоянным
словосочетанием. Оно прочно вошло и в машу литературу и в разговорную речь.
Однако, разумеется, литературный язык гораздо реже принимает, а тем
более сохраняет, подобного рода "слова-ошибки", чем народная речь.
В наших говорах и вообще в просторечье надолго прижились такие слова,
как "полусадник" (от французского "palissade" -- ряд растений, подвязанных к
колышкам или к изгороди) или "полуклиника" (вместо греческого "ply" (много)
"klynike" (врачевание).
В народе упорно держалось смешное слово "спин-жак" (то, что носят на
спине), из английского "пиджак". Каждый, кто читал рассказы Н. А. Лескова,
знает, каким великим мастером на отыскивание и комическое использование
таких "маскированных слов" был этот писатель: "клеветой" (фельетон),
"публицей-ские (полицейские) ведомости", "потная спираль" (спертый воздух),
даже "гимназист Пропилеи" (помесь слов "пропиливать" и "пропилеи" --
колоннада по-древнегречески) не составят и одной сотой его удивительной
коллекции. Множество таких же народных этимологии встречается и в пьесах А.
Н. Островского: достаточно вспомнить знаменитое "мараль пущать", вместо
"морально чернить человека".
Особенно распространены народные этимологии разных чужестранных имен,
фамилий, географических названий. Это и естественно: имя не имеет ясного
значения; его легче связать с любым желательным смыслом, нежели значимое
слово. Поэтому, как только народ замечает хотя бы отдаленное сходство чуждой
ему иноплеменной фамилии с тем или иным русским словом, пере-- осмысление ее
происходит легко и просто.
Известно, что фамилию любимого солдатами полководца Багратиона, которая
по-грузински значит просто "Багратов", "сын Баграта", воины 1812 года
произносили и толковали, как "Бог + рати + он", видя в ней своего рода
благоприятное пророчество. Напротив того, талантливый и дальновидный, но
непонятный солдатской массе медлитель Барклай де Толли превратился в устах
рядовых в "Болтай, да и только".
Старые имена географические, которые в значительной своей части
достаются народам от их древних предшественников по жизни в той или другой
местности, обычно бывают совершенно непонятны им по своему происхождению и
составу. Их невозможно раскрыть обычными путями так, как раскрываются имена
нового происхождения. Очень понятно, что значит слово "Владикавказ" или
"Днепропетровск". А вот каково значение самих слов "Кавказ" и "Днепр",
остается для не языковеда довольно загадочным. Поэтому народная
этимологизация таких старинных таинственных имен -- явление в высшей степени
частое. Она сплошь и рядом приводит к созданию сложных легенд, относящихся к
происхождению имени, а нередко и самого населенного пункта или урочища, им
названного.
Есть в Саксонии городок Бауцен. Это название --переделанное славянское
"Будышын". Слово же "буды-шын", состав которого довольно темен, местные
жители, лужичане (западные славяне), в свое время объясняли при помощи
наивной легенды. Один из их древних князей, будучи на охоте в этих местах,
получил-де из дому известие: у княгини родился ребенок. "Буди сын!" (то есть
"Пусть это будет сын, а не дочь!") --воскликнул обрадованный князь, и город,
который был основан на том месте, получил такое имя: "Будисын".
Топонимика (географические имена) любой страны дает сотни точно таких
же, до странности похожих друг на друга "этимологии".
Жители Архангельска доныне охотно рассказывают, будто предместье города
Соломбала названо так в память первого бала, данного на этом месте Петром
Великим. Было начало XVIII века, в Архангельске не существовало еще никаких
подходящих помещений, и молодому царю пришлось устроить этот "бал" просто на
лугу, устланном соломой. Отсюда и название: "Солома-бал". Не говоря уже о
том, что танцевать на соломе довольно неудобно, хорошо известно, что само
слово "бал" было, редким во дни Петра; вместо него говорили "ассамблея",
"куртаг" и пр. Название же "Соломбала", безусловно, финского происхождения
и, пожалуй, связано с финскими словами "su" -- "болото" и "lembj" -- "черт"
плюс характерный (Райвола, Муу-рила) финский суффикс названий местностей:
"суолем-бо-ла" -- "черто-болот-ское".
О возникновении имени города Калача Волгоградской области рассказывают,
будто оно связано с никому не известной девушкой, якобы угощавшей некогда
калачами своего изготовления проходивших мимо воинов. На деле же оно, всего
верней, возникло из тюркского слова "кала", означавшего крепость,
огражденное поселение.
Географических имен, включающих в себя это слово, множество на нашем
юго-востоке; да и в соседней Воронежской области имеется еще один населенный
пункт "Калач". Неужто и там сердобольная девушка тоже занималась пекарным
делом?
Число таких примеров можно было бы легко удесятерить. Стремление языка
искусственно придавать заимствованным словам звучание и значение по образу и
подобию слов собственных, по-моему, в лучших доказательствах и не нуждается.
Может быть, впрочем, вам показалось, что это любопытное явление не столь уж
важно, что ряженые, замаскированные чужестранцы не играют в языке большой
роли?
Это не совсем верно. Во-первых, мы столкнулись и с примерами обратного
положения вещей, когда говорили о словах с народной этимологией, получивших
благодаря ей свою форму и вошедших даже в общерусский, даже в литературный
язык ("рынду бей" и т. п.). Во-вторых, мы, вполне возможно, далеко не со
всех переодетых снимаем маски.
Спросите у десяти ваших друзей, от какого слова происходит название
болезненного явления "колики". Девять из них ответят вам: от того же, что и
"колотье", "колоть". Так называется "колющая" резкая боль в кишечнике и
желудке. На деле же слово это французское, точнее -- греческое, пришедшее в
наш язык через французский. "Колон" -- по-гречески "толстая кишка". Отсюда
произошли и французское слово "clique" (колики) и медицинский современный
термин "колит". А к русскому глаголу "колоть" наши "колики" не имеют
никакого отношения.
Таких неразоблаченных пришельцев в нашем языке, если поискать, найдется
не так уж мало, да и в языках других народов тоже. Надо сказать, что порою
далеко не столь уж просто заставить их скинуть с себя плотную маску
утвердившейся народной этимологии.
Возьмите для примера название древнего нашего города Холм, стоящего на
реке Ловати, на старом водном пути "из варяг в греки", -- от чего оно
происходит? От "русского слова "холм" -- пригорок, или же от скандинавского
"хольм" -- остров. Ведь у шведов много названий, в состав которых этот
"хольм" входит: "Кекс-хольм", "Борнхольм", "Стокхольм". "Стокхольм"
по-шведски значит "Палочный остров", а иаши предки новгородцы в свое время
тоже этимологизировали это слово по-своему: у них столица Швеции именовалась
"Стекольна".
Словом, ясно: вопрос о словах, созданных при помощи народной этимологии
из ввозного чуждого словесного материала, а затем вошедших так или иначе в
общенародный (а порой и в литературный) язык и упорно скрывающих до сих пор
свое происхождение, и не так уж прост, как может показаться, и гораздо
интересней, чем представляется с первого взгляда. Им занимались пока еще
далеко не достаточно.
БОЛЬШОЕ ГНЕЗДО
Слова, имеющиеся в языке, составляют так называемый словарный состав
языка. Главное в словарном составе языка -- основной словарный фонд.
Ядро основного словарного фонда составляют корневые слова. Основной
словарный фонд гораздо менее обширен, чем словарный состав языка.
Зато живет он очень долга, в продолжение веков, и дает языку базу
(материал) для образования новых слов.
Получается любопытная картина.
Все слова языка, какие мы знаем, оказывается, можно вообразить себе в
виде трех кругов, вписанных один в другой.
В самый большой круг, внешний, входят именно все слова, какие сегодня
живут в языке; даже те, которые родились только вчера; даже те, что умрут
завтра; даже те, что возникли лишь по случайным причинам, для какой-нибудь
специальной надобности (вроде слова "лилипут" или слова "хлыщ"). Этот круг и
есть словарный состав языка.
Внутри этого круга существует другой, более узкий. Он содержит в себе
уже не все слова, а лишь некоторую часть их. Какую?
& image010.jpg portret
Только те слова, которые язык отобрал и признал окончательно, которые
существуют и развиваются в течение долгого, очень долгого времени, которые
меняются, переосмысляются, дают начало и жизнь другим словам, -- только они
входят в этот второй круг, в основной словарный фонд.
Наконец внутри этого круга есть еще один, охватывающий самую отборную,
исходную, основную часть слов. Здесь хранятся слова-корни, те самые, из
которых -- при помощи которых! -- язык в течение долгих веков образует все
нужные для его развития новые слова. Этот малый круг -- ядро словарного
состава и основного фонда, это святая святых языка. Здесь нет ничего
случайного, ничего временного. Здесь таятся основы, созданные народом много
веков назад, бережно и осторожно пополняемые. Крайне редко, в виде особого
исключения, проникают сюда пришельцы-гости -- слова, изобретенные заново. Но
именно из этого ядра в основном течет в языке непрерывная струя обновления,
освежения его запаса. Именно здесь находится главный, первый источник всего
по-настоящему нового, огромного большинства всех образуемых заново слов.
Это легко представить себе. Но попробуем наполнить нашу воображаемую
картину живым содержанием. Попытаемся хотя бы на одном-двух примерах
посмотреть, как же распределяются по этим кругам наши самые обычные, всем
известные простые слова.
С незапамятно-древних врем<
|
|
|
