Культура в системе философских категорий
Самое простое и лаконичное определение системы — взаимосвязанное множество: понятие множество означает, что система состоит из более или менее широкого числа элементов, а понятие взаимосвязанное — что элементы эти не являются простой суммой, конгломератом самостоятельно существующих объектов, но образуют некое их единство, порождаемое их взаимосвязью, благодаря которому возникает целое — новый объект, отличающийся от всех его составных частей своими свойствами и функциями; в этом смысле говорят, что «целое больше, чем совокупность составляющих его частей», ибо его качество определяется не только его составом, но и тем, как связаны его части, — то есть его структурой. Так популярная детская игра «Конструктор» позволяет из одних и тех же деталей складывать совершенно различные предметы; так разные соединения одних и тех же атомов образуют разные вещества; так разные комбинации одних и тех же букв образуют разные по смыслу слова, а разные соединения тех же слов — существенно различные по смыслу предложения. Наиболее, пожалуй, отчетливо эта выражено в алгебраических формулах: а и b образуют совершенно различные системы в результате одной только перемены соединяющего их знака: а + b, а - b, а*b и т. д. Совершенно очевидно, что человек, общество, культура являются системными объектами, — более того, несравненно более сложными системами, нежели природные системы. Каган М. С.. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ. Книги 1-2. СПб., 2003. (1) 383 с.+ (2)320 с. Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru 23 Знаменательно, что одно из самых влиятельных направлений исторической науки XX века, представленное именами Ф. Броделя и И. Валлерстайна, ввело в оборот понятие
«миросистема»; суть его последний определяет так: «Аргумент миросистемного анализа недвусмыслен и прям. Три предполагаемые арены коллективных человеческих действий — экономическая, политическая и социальная (или социокультурная) — не являются автономными аренами социального действия. Они не имеют отдельных "логик". Еще более важно, что переплетение принуждающих связей, условий, решений, норм и "рациональностей" таково, что ни одна применяемая исследовательская модель не может изолировать "факторы", согласующимся с категориями: экономическое, политическое и социальное — и работать только с одним видом переменных...». Применение системного подхода требует от общей теории систем построения их типологии, которая выявила бы законы возрастания сложности систем и соответственно позволила найти принципы усложнения методологии их изучения при переходе ко все более и более сложноорганизованным типам системы. Понимание культуры как системы, и системы высшего уровня сложности, проистекает из ее происхождения. И филогенез, и онтогенез в этом отношении изоморфные, как и в биологии, свидетельствуют о том, что культура есть целостно- всесторонний способ «очеловечивания человека» -— и человеческого рода, и каждого его представителя — в процессе обретения им таких качеств, которые природе неизвестны и порождаются преобразованием биологической формы бытия в социокультурную. Начинался этот процесс с того, что наш далекий предок встал на две ноги, освободив руки для совершения недоступных животным практически-созидательных действий, и каждый ребенок на протяжении всей последующей истории человечества повторяет этот основополагающий культуротворческий акт, правда, уже не самостоятельно, а научаемый матерью, — что подчеркивает его внегенетическую, человечески-самодеятельную, искусственную, а не
естественную — то есть культурную — сущность. Следует к тому же учесть решающее влияние этого преобразования анатомии человеческого тела на развитие его мозга — функциональной асимметрии полушарий, — обеспечившее способность человека благодаря работе левого полушария к абстрактному мышлению и его словесному выражению; такое «овнешнение» мысли — речевое опредмечивание добываемой индивидом интеллектуальной информации — необходимо для ее обобществления, то есть передачи другим людям в ходе совместной, коллективной деятельности, и воспитания входящих в жизнь поколений. Таким образом, культура «начинается» с первичной формы ее существования, которую в наше время пренебрежительно называют сокращенно «физкультура», но глубинный смысл которой состоит именно в том, что она является физической культурой — физической формой культуры как материальным фундаментом всей вырастающей на нем сложнейшей духовной и художественной надстройки. Уже отсюда видно, сколь неосновательны взгляды тех философов и культурологов, которые сводят культуру к одной только духовной деятельности человека или, еще более узко, к той или иной ее конкретной форме — символической, знаково-коммуникативной, религиозно- нравственной, познавательной, игровой — такой «идеалистический редукционизм», противоположный вульгарно-материалистическому, позитивистскому, биологизаторскому редукционизму и редукционизму социологизаторскому, псевдомарксистскому, сводящему культуру к инструменту общества, борьбы классов, столь же односторонен в трактовке сущности человека, его деятельности, культуры и потому дает о них неадекватное представление. Расходясь с А. Тойнби в понимании отношений между общечеловеческим и локальным в исторической жизни рода людского, не могу не согласиться с ним в том, что цивилизации — имеются в виду конкретные типы культуры — «это целостности, части которых согласованы друг с другом и взаимозависимы», в которых «экономические, политические и культурные элементы образуют некую внутреннюю гармонию». Но в таком случае возникает сомнение, которое мне не раз приходилось слышать: а не
означает ли такое понимание культуры, что она отождествляется, с одной стороны, с «обществом», а с другой — с «человеческой деятельностью»? Действительно, связи между содержанием этих понятий столь тесны, что наши философы нередко употребляют синтетическое понятие «социокультурный», а в США прочно вошел в обиход такой же теоретический «бином» — «культурантропология». Однако и при самом широком ее понимании «культура» — не синоним ни «человека в его деятельном бытии», ни «человеческого общества». Ибо человек как субъект деятельности есть творец культуры и одновременно ее творение, значит, носитель культуры, но не она сама; по отношению же к обществу культура является формой его существования, а не его содержанием, поскольку общество, по классическому определению К. Маркса, — это «не совокупность индивидов, а система отношений между ними» в их совместном деятельном бытии, система двухуровневая, охватывающая экономические отношения («базис», по известной Марксовой метафоре) и Каган М. С.. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ. Книги 1-2. СПб., 2003. (1) 383 с.+ (2)320 с. Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru 24 политически-правовые («надстройка» над этим базисом); тип общества и определяется характером этих отношений, а экономическая, политическая, правовая культура есть способ реальной, практической организации данных отношений. Что же касается соотношения категорий «культура» и «цивилизация», то следует сразу же заметить, что в культурологических науках и в философии культуры не существует его единого понимания: одна трактовка их взаимоотношения восходит к свойственному французским просветителям XVIII века отождествлению этих понятий, другая — к представлению Л. Г. Моргана о цивилизации как о высшей стадии развития культуры, сменившей дикость и варварство, третья — к трактовке О. Шпенглером цивилизации как последней фазы истории каждого локального типа культуры, которая порождается процессами его деградации, окостенения, утраты духовного содержания. Сторонник цивилизационной
теории Г. К. Овчинников признает, что «говорить о "теории цивилизации" как единой научной теории оснований нет», что «существуют различные теории "цивилизации"» — уже потому, что «сам термин "цивилизация" весьма многозначен» (что, однако, не помешало одному из приверженцев этой концепции основать новую науку — «цивилиографию»). Во всяком случае основанием для предпочтения понятия «цивилизация» понятию «культура» может быть только узкая трактовка культуры как одной духовной деятельности и, следовательно, желание обозначить отличие материальной практики от духовной жизни; когда же стала очевидной неосновательность разрыва этих двух сторон социального бытия, возникла потребность в понятии, которое охватывало бы всю целостность духовной и материальной, общественной и частной жизни членов каждого «самодостаточного сообщества». В середине 50-х годов. Немецкий институт социальных исследований, объединявший представителей так называемой Франкфуртской школы (Т. Адорно, М. Хоркхаймер, Ю. Хабермас и др.), опубликовал результаты обсуждения проблемы «Культура и цивилизация» и в историческом ее аспекте, и в теоретическом, положив начало изменению традиционного понимания цивилизации как такой ступени истории культуры, которая противостоит варварству; в составленной Б. С. Ерасовым хрестоматии «Сравнительное изучение цивилизаций» приведен аналогичный материал англоязычной культурологии и отчасти французской, ибо уже Л. Февр трактовал цивилизацию как «равнодействующую сил материальных и духовных, интеллектуальных и религиозных, воздействующих в данный отрезок времени в данной стране на сознание людей». В последние годы в связи с широким развитием в нашей стране философско- культурологических исследований такое широкое понимание «цивилизации» стало вытеснять разделявшееся рядом ученых прежде ее противопоставление «культуре» в аспекте «материальное — духовное». Хотя В. Ж. Келле не считает продуктивным такое решение проблемы, он — и, видимо, возглавлявшийся им коллектив авторов книги «Цивилизация, культура, личность» — полагают «более соответствующей» современному подходу к проблеме трактовку цивилизации как «соединения в органическое единство социального и культурного начал общественной жизни». Понятно желание ученых преодолеть господствовавшую у нас десятки лет абсолютизацию общественных отношений, при которой понятие «общество» поглощало все то, что не есть «природа», — и человека, и культуру, и цивилизацию; отсюда
ставшее распространенным противопоставление понятий «формация» и «цивилизация» (в конце 1980-х годов журнал «Вопросы философии» организовал «Круглый стол» на тему «Формация или цивилизация?»), но вряд ли продуктивно лишать понятие «цивилизация» его исконного смысла, в котором оно противостояло «дикости» и «варварству», — ведь как бы ни определять основные черты цивилизации, это понятие неприменимо к жизни первобытного общества, да и к варварским обществам скотоводов-кочевников, но несомненно, что они обладали своими формами культуры. Примечательно, что уже в египетской мифологии было осмыслено это радикальное отличие отраженной в ней культуры от предшествующего ее состояния как «дикости» — в представлении об Осирисе, который, как пишет исследователь, «отучил людей от дикого образа жизни и людоедства, научил сеять злаки (ячмень и полбу), сажать виноградники, выпекать хлеб, изготовлять пиво и вино, а также добывать и обрабатывать медную и золотую руды. Он обучил людей врачебному искусству, строительству городов, установил культ». Безотносительно к тому, какие из этих даров египетского бога современная наука согласится считать основными признаками цивилизации, представляется несомненной необходимость в понятии, которое обозначило бы результаты этой грандиозной «культурной революции»; но стоит ли изобретать такое понятие, если оно уже существует почти два столетия? И, с другой стороны, продуктивно ли игнорировать тот факт, что в археологической науке использование понятия «культура» приобрело операциональный характер (в книге Л. С. Клейна «Археологическая типология» один из разделов так и называется: «Что такое археологическая культура?» и, в частности, отмечается, что «..славянская Каган М. С.. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ. Книги 1-2. СПб., 2003. (1) 383 с.+ (2)320 с. Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru 25 средневековая археология знает пражскую и роменско-боршевскую культуры, культуру корчак и культуру длинных курганов»), но было бы по меньшей мере странно употреблять в этом смысле термин «цивилизация». Целесообразность сохранения традиционного — моргановско-энгельсовского — смысла понятия «цивилизация», закрепленного, что вполне естественно, во всех современных европейских толковых и философских словарях, состоит именно в том, что оно обозначает определенный исторический уровень развития культуры, который порожден рядом существеннейших процессов, преобразивших первобытную культуру и не затронувших культуру кочевников, став тем самым базовым уровнем этого нового исторического состояния культуры. Цивилизация характеризуется, следовательно, и уровнем политической культуры, воплощенной в государстве как политическом и правовом способе организации жизни общества, и уровнем культуры духовной, который определялся зарождением научного познания мира — математического, астрономического, медицинского, и уровнем социальной коммуникации — изобретением письменности, обеспечившей недоступное прежним типам культуры хранение добываемой информации и ее передачу из поколения в поколение. Поэтому трудно признать эвристическую ценность такого размытого толкования цивилизации, которое делает данное понятие просто-напросто синонимом «культуры». (Сторонников такой метаморфозы не смущает то обстоятельство, что научная школа, осуществляющая сравнительное изучение цивилизаций, называется «культурно-исторической»! Но есть ли серьезный резон в том, чтобы лишиться термина, получившего в истории науки собственное, конкретное и очень важное значение?) И в масштабе онтогенеза устоялось более узкое значение «цивилизации» по сравнению с «культурой» — так мы говорим о «культуре детства», но не о «цивилизации детства» и «цивилизованным человеком» называем не ребенка, а личность, поднявшуюся на определенный уровень культуры. Что же касается стремления современных философов трактовать цивилизацию еще шире — как соединение социального и культурного аспектов жизни человечества, — то есть поглощающее и общество как специфическую форму бытия, то оно обрекает историка на такой подход, который честно назван Г. К. Овчинниковым «плюралистическим», ибо он «представляет собой некий суммативный набор сходных методо- логических установок, принципов», который противостоит и «марксистскому монизму — жесткой привязке к способу производства», и «другому монизму — не менее жесткой привязке к духовно-религиозному или психологическому началу». Дело, однако, в том, что плюрализм не может быть полноценной альтернативой односторонности, — альтернативой ее является системный подход, который при всей своей многогранности монистичен — монистичен потому, что предполагает выявление в изучаемой системе системообразующего отношения, которое и придает ей целостность, тем самым не допуская применения в ее изучении эклектического по природе своей плюрализма. А то, что попытка объединить социальные отношения и культуру в одно целое обрекает на подобный «плюрализм», было ясно уже П. Сорокину: «Социальная общность (система) и культурная система, — решительно и с полным основанием утверждал он, — относятся к разным типам, которые не совпадают друг с другом и не идентичны по содержанию»; поэтому «как с точки зрения логики, так и самой науки неверно называть "цивилизациями" совершенно несходные социальные общности с различающимися совокупными культурами. Ошибка состоит в отождествлении различных феноменов». Не могу не согласиться с этими аргументами и счесть убедительной критику П. Сорокина рядом культурологов, ибо в конечном счете дело не в том, нужен или не нужен термин, обозначающий единство социальных отношений и человеческой деятельности и годится ли для этой цели понятие «цивилизация», а в том, что нельзя таким образом выявить единые закономерности исторического развития человечества, поскольку законы самодвижения общества и законы эволюции культуры различны: в пределах одной и той же социально-экономической формации — рабовладельческой, феодальной, капиталистической — складывались существенно различные типы культуры, традиционный ее тип мог существовать и в первобытном, и в рабовладельческом, и в феодальном обществах, а существование Возрождения говорит о возможности культуры ранне-буржуазного общества ощущать свое родство с культурой общества рабовладельческого, так же как модернистская культура развитого буржуазного общества могла вдохновляться художественной культурой первобытности. Вот почему логика «цивилизационного» подхода неизбежно ведет не к историческому, а к вырастающему из «теории локальных цивилизаций» внеисторическому компаративизму. Следовательно, безусловно признавая взаимное влияние общества и культуры, мы должны искать движущие силы ее развития в ее собственном пространстве, материальном, духовном и художественном, и именно культура, включающая в себя цивилизацию как свой уровень и свое историческое состояние, Каган М. С.. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ. Книги 1-2. СПб., 2003. (1) 383 с.+ (2)320 с. Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru 26 должна быть признана компонентом системы исходных онтологических категорий, обозначающим родившуюся вместе с человеком и обществом и неотделимую от них на протяжении всей истории человечества, им самим сотворенную, сверхприродную форму его бытия, внебиологический способ существования и каждого индивида, и всех типов человеческих коллективов — племен и наций, сословий и классов, половозрастных и профессиональных групп, семейных, политических и конфессиональных объединений. Культура есть системная, исторически образовавшаяся и исторически изменяющаяся многосторонняя целостность специфически человеческих способов деятельности и ее опредмеченных плодов — материальных, духовных и духовно-материальных, художественных (поскольку в искусстве духовная содержательность и материальная форма взаимно отождествляются, образуя специфический информационно-семиотический текст). Действительно, поскольку человек является природным существом, попросту говоря — особого вида животным, постольку система его бытия не одномерно-биологична, согласно воззрениям позитивистов, и не одномерно-социальна, как утверждали вульгарные социологи, опираясь на ложно толкуемого К. Маркса, и не одномерно-духовна, по спиритуалистическим воззрениям теологов и религиозных философов, и не одномерно-культурна, в соответствии с представлениями антропологов-рационалистов — от К. Линнея, автора классической дефиниции «человек разумный», до Й. Хейзинги, полемически провозгласившего завоевавшую популярность в XX веке формулу «человек играющий», — и даже не двухмерна — биосоциальна (zoon politikon, по Аристотелю, «общественное животное», по К. Марксу), а трехмерна — биосоциокультурна, ибо человек есть животное, творящее культуру и творимое культурой, живущее в обществе и по законам общества. Чем же конкретно обусловлена эта сложность и в чем она проявляется? Укажу на ряд факторов, которые можно считать определяющими. а) Деятельность человека управляется поведенческими программами, которые и в филогенезе, и в онтогенезе транслируются не биогенетическим путем, а «социокультурной генетикой» — передачей из поколения в поколение и от вида к индивиду вырабатываемого самими людьми опыта их практического существования и его интеллектуального осмысления; такое сохранение накапливаемого опыта и его трансляция осуществляются выявленным уже Г. Гегелем и по достоинству оцененным К. Марксом механизмом опредмечивания и распредмечивания (я описал его достаточно подробно в книге «Философия культуры» и зафиксировал графически — см. схему 3).
Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|