Элитообразования. Дворянство

В КАЧЕСТВЕ ВЛАСТНОЙ ЭЛИТЫ

 

 

Если в ХVI в. опричнина была “первым открытым выступлением дворянства в политической роли” (100, кн. 2, С. 513), а ХVII в. был ознаменован упадком аристократических фамилий и все большим участием в государственном управлении выходцев из средних слоев служилого класса, то эпоха Петра I стала временем становления дворянства в качестве правящего класса. “С реформы Петра Великого падение вельможества очистило остальному дворянству путь к высшим государственным степеням и власти. Отсюда начинается блестящая его история и продолжается до кончины императора Александра I...Служба и чин стали теперь давать диплом на дворянство; вследствие этого лучшие элементы из прочих классов вступили в ряды этого сословия и придали ему особенный блеск, предохраняя от застоя и неподвижности, столько опасных для всякого сословия” (93, С. 137). Принцип формирования дворянства был тем же, что первоначально лежал в основе рекрутирования боярства,—“привилегии за службу”. Боярство сошло с политической сцены в качестве правящего слоя как только перестало соответствовать этому принципу, превратясь в землевладельческую аристократию и апеллируя к принципу наследования в качестве основания рекрутирования в правящую среду. Датой политической кончины боярства и соответственно рождения дворянства в качестве правящего сословия, на наш взгляд, можно считать 1682 год, ознаменованный отменой местничества (хотя прежняя практика ушла не сразу, а медленно и неохотно отступала в связи с новыми требованиями).

Устойчивость “служебной” или “номенклатурной” модели элитного рекрутирования обусловлена тем, что сложившиеся в начале XVIII в. параметры развития российского государства, принципиально не изменились по сравнению с предшествующими эпохами, хотя нельзя не отметить несколько меньшую, чем прежде, остроту непосредственных угроз внешних агрессий. Однако их опасность сохранялась, а императивы экономического и политического государства настоятельно требовали обретения выходов к морю, развития экономики, выхода страны на новые рубежи образования и государственного управления в условиях дефицита ресурсов и средств (финансовых, временных, интеллектуальных), необходимых для достижения этих задач. Таким образом, можно констатировать, что ставшая к этому времени традиционной для Руси—России комбинация условий — необходимость развития в ситуации дефицита ресурсов (бедность государства, неразвитость экономики, культуры и быта, необходимость обеспечения внешней безопасностии воссоединения прежде единых земель) по-прежнему требовала режима существования страны в качестве военного лагеря, в котором приоритетными являются политические цели. “Война была важнейшим из этих условий. Петр почти не знал мира: весь свой век он воевал с кем-нибудь, то с сестрой, то с Турцией, Швецией, даже с Персией.” (100, кн.2, С.493). Из 35 лет фактического правления Петра не более двух лет прошли в условиях мира.Таким образом, традиционное противоречие российского политического развития противоречие между потребностями и задачами государства и его возможностями—оставалось в силе: жизненные цели государства не соответствовали возможностям, и прежде всего финансовым, его населения: “Петр был поставлен в трудное положение: финансовые интересы страны прямо противоречили экономическим потребностям населения”, а потребности государственной казны становились “в коллизию с интересами народного хозяйства” (205, С.524, 523). Длительные войны и осуществление реформ “требовали денег более, чем сколько могло платить тогдашнее бедное народонаселение России” (116, т.1, С.426).

Подобное несоответствие, как отмечалось выше, есть предпосылка формирования мобилизационной модели развития, а, значит, и сохранения “служебной” модели рекрутирования политической элиты. Поэтому-то и меры Петра I, направленные на формирование нового правящего сословия, неизбежно вынуждены были следовать сложившейся ранее модели (хотя подобное соответствие вряд ли было обусловлено целенаправленной верностью традиции—болшинство исследователей петровских реформ солидарны в признании неконцептуальности предпринятых Петром I преобразований, в спонтанном их характере). Таким образом, меры Петра по реформированию правящего слоя не были целенаправленной продуманной программой политической модернизации. Эти меры, как и все иные реформы Петра I, диктовались прагматическими задачами военно-фискального характера и имели черты модели мобилизационного типа, нацеленной на решение чрезвычайных задач в чрезвычайных обстоятельствах.

Отмечая переемственность мер Петра в сфере реформирования модели элитообразования и их обусловленность потребностями военно-прагматического характера, следует констатировать, что реформы Петра в этой области не были простым продолжением прежней политики, а знаменовали чрезывчайно важный этап эволюции российской политической элиты. По существу, именно меры Петра по созданию энергичного и эффективного правящего класса в соответствии со “служебным принципом” означали модернизацию (при всей спонтанности осуществляемых преобразований) стихийно сложившейся в рамках предшествующих периодов модели рекрутирования "служилой" элиты.

С точки зрения господствующего элемента социальной структуры российского общества начала ХVIII в., правящим сословием стало дворянство, которое и в структуре правящего класса заняло господствующие (хотя и не монопольные) позиции.

Политический класс в начале царствования Петра был неоднородным как генеалогически, так и структурно. Генеалогически дворянство (или шляхетство) включало немногочисленных представителей старой боярско-княжеской аристократии (князья Долгорукие, Голицыны, Щербатовы, Репнины, граф Шереметев и другие), а также старых московских служилых фамилий (Новосильцевы, Плещеевы, Толстые, Воейковы, Волынские и другие) и пополнялось за счет провинциальных и низших слоев шляхетства. Впоследствии при Петре в этот слой получили доступ выходцы из других страт, включая представителей торгово-промышленного класса, иностранцев и даже холопов, что сообщило ему еще более пестрый характер.

Структурно неоднородность дворянства определялась прежде всего его разделением на провинциальное и московское. Последнее, стоя значительно ниже своих европейских собратьев по уровню образования и служебным качествам, все же существенно отличалось от основной массы отечественного служилого сословия и по широте кругозора, и по привычке к делу государственного управления, и по знакомству с западным влиянием, составляя формирующийся новый правящий слой. Столичное дворянство складывалось в течение длительного времени вокруг московского княжеского двора путем абсорбции разнородных по своему социальному и этническому составу элементов, стекавшихся в процессе возвышения московского князя, образования и укрепления Московского государства. Характерной чертой этого слоя было доминирование принципа служебной заслуги в качестве критерия выдвижения из рядов провинциального дворянства, в отличие от боярства, выстраивавшегося в длинную лестницу чинов “по отечеству”. Поэтому наиболее интенсивным процесс количественного пополнения этого слоя приходился на период войн. Так, в течение последней четверти ХVII в. этот слой увеличился почти в два раза.

Принципиальной функциональной особенностью этого слоя к моменту воцарения Петра был синкретизм управленческих функций, им выполняемых: хотя главной обязанностью дворянства была военная служба, оно обладало также административным и хозяйственным значением в столице и провинциях. Этот же слой являлся крупнейшим землевладельцем. Подобное слияние гражданских и военных функций не могло не отражаться на качестве их выполнения, а землевладение служилого класса нередко использовалось им в качестве средства уклонения от несения государевой службы. Поэтому шаги Петра были направлены прежде всего на мобилизацию правящего сословия для выполнения его непосредственных обязанностей и на обеспечение нового качества службы правящего слоя посредством целой системы мер.

Как отмечалось выше, приоритетной установкой политической системы мобилизационного типа является обеспечение всеобщности обязанностей всех социальных страт (включая элитные) перед государством, а применительно к процессам элитообразования главным принципом является "служебный" критерий элитного рекрутирования. Анализ реформ Петра I в области элитообразования показывает, что именно обеспечение обязательности службы элитных сословий перед государством и обеспечение меритократического критерия рекрутирования элиты, стали перативами реформ Петра I в области элитообразования.

Принцип всесословности обязанностей перед государством в деятельности Петра I нашел всеобъемлющее воплощение. Петр I—первый монарх, рассматривавший свое правление как служение общему благу, государству; без Петра имперский порыв, несомненно, имел бы иную судьбу: «Необходимость движения на новый путь была создана; но кого-то ждали; ждали вождя; вождь явился» (245, С. 451). Фиксируя спонтанный, неконцептуальный характер петровской модернизации, тем не менее, следует отметить, что ее бесспорным смысловым стержнем, а также доминантой сознания Петра I, была мысль о благе отечества, служение которому составляет долг монарха. Он первым среди российских монархов отрешается от удельной традиции рассматривать государство в качестве собственной вотчины. Это первое в российской истории полномасштабное воплощение принципа всесословности службы. Петр впервые в российской политической практике ставит вопрос о государственном интересе, который должен быть выше личного. При этом верность подобному взгляду ему пришлось доказать не только на уровне деклараций, но и на примере судьбы собственного сына, пренебрегшего государственным интересом в пользу личного: Петр даже сына принес в жертву долгу. Однако и Петру не удалось до конца изжить наследие удельного права: указ о единонаследии 1714 г., уравнявший поместья с вотчинами, и указ 1722 г. о престолонаследии, трактующий право завещания власти в качестве предмета личного произвола монарха, явились рецидивами старого противоречия московского правления—противоречия вотчинника и государя, погубившего прежнюю династию. Но в целом идея служения долгу, идея службы отечеству стала мировоззренческим основанием всей реформистской парадигмы Петра I.

В соответствии с принципом всеобщности службы—Петр I реформировал и общество, и элиту. По отношению к обществу этот принцип выразился в следующем. Если предшественники Петра в ХVII в. превращали свободные экономические состояния, дифференцировавшиеся по видам выполняемых повинностей, в замкнутые сословия, то Петр I пошел дальше: он уничтожил промежуточные, переходные слои, не несшие ранее государственных повинностей, и распределил их по классам. Таким образом, служба стала подлинно всесословной. Забегая вперед отметим, что реформы 1920—30-х гг., колоссально упростившие социальную структуру советского общества до элементарной схемы из двух классов и прослойки, шли в том же направлении и диктовались той же целью—обеспечить всесословность обязанностей перед государством.

Если задача обеспечения всесословности обязанностей перед государством применительно к плебсу была сравнительно простой, то всеобщая мобилизация элитарного слоя на службу оказалась более сложной.

Применение принципа всесословности обязанностей по отношению к элитарному сословию русского общества того времени (высших слоев дворянства) требовало поголовной мобилизации дворянства на службу.

С этой целью Петром I были предприняты меры по “инвентаризации” наличного состава дворянства, чему призвана была служить отчетность о пригодных к службе дворянских детях (и родственниках), достигших десятилетнего возраста, направляемая в Разрядный приказ, а затем в Сенат, а также регулярные смотры, нередко осуществлявшиеся лично Петром.

Однако несмотря на угрозы применения санкций по отношению к уклоняющимся от службы, указы о мобилизации дворян сопровождались многочисленными их нарушениями, что приводило к ужесточению мер: указ от 1714 г. грозил не явившимся на смотр лишением всего движимого и недвижимого имущества в пользу доносчика о неявке, даже если в качестве последнего выступит собственный крепостной дезертира. Указ от 11 января 1722 г. предусматривал еще более жесткие санкции: политическую смерть для не явившегося на смотр (то есть объявлением его вне закона); доносчик получал, как минимум, половину всего имущества виновного.

Второй после всеобщности службы элитарного сословия задачей реформ Петра I в области элитообразования было обеспечение нового качества выполняемых властной элитой управленческих функций. Стремление Петра I обеспечить “европейское” качество правящего слоя, а также обеспечить разделение гражданской и военной сфер обусловило принципиально новый момент службы—обязательность обучения, вызванную возросшим уровнем требований к служилым людям: в условиях формирования новой армии и флота, а также усложнившейся гражданской службы прежнее невежество было нетерпимо. Учеба стала новой обязательной повинностью служилого сословия: согласно указам от 20 января и 28 февраля 1714 г. дети дворян, приказных людей, а также духовных лиц должны были в возрасте от 10 до 15 лет пройти курс обязательного обучения, включавший основы грамоты, арифметики и геометрии. Этому призваны были способствовать вновь открывшиеся школы. Срок обучения был жестко ограничен возрастом с 10 до 15 лет, так как с 15 лет дворянские дети были обязаны приступить к службе.

Cтремление Петра привить дворянским детям вкус к образованию не встречало поддержки и понимания в дворянской среде: попытки уклонения от учебы были так же многочисленны и разнообразны, как и попытки уклонения от службы в целом —дворянские отпрыски с такой же энергией и изобретательностью отлынивали от учебы, как и от службы в целом.

Новое качество правящей элите было призвано сообщить также впервые введенное при Петре разделение функций гражданской и военной службы. Разделению военной и гражданской службы было призвано способствовать направление на учебу в соответствующие учебные заведения и специализация функций. При этом выбор места службы не был свободным: естественно было ожидать массового притока дворян на гражданскую службу как менее опасную, нежели военная. Поэтому инструкция 1722 г. установила обязательное для неукоснительного следования соотношение направляемых на гражданскую и военную службу: на гражданские должности предписывалось направлять не более трети представителей каждой фамилии. Эта же инструкция указывала, что условием успешной службы является наличие специальных познаний в соответствующей области службы, для чего предписывалась необходимость обучения зачисляемого на службу дворянства.

В контексте характеристики реформ Петра I в области элитообразования следует упомянуть реформу органов государственного управления, систематизировавшую работу по рекрутированию правящего сословия: обеспечение кадрами государственной службы—гражданской и военной—стало одной из важнейших функций вновь образованного Сената. С этой целью инструкцией от 5 февраля 1722 г. были учреждены Герольдмейстерская контора и должность герольдмейстера, в функции которых входили учет всех дворян, выявление степени их годности к службе, регистрация чинов и перемещений как по ступеням Табели о рангах, так и из одного ведомства в другое. В сфере особого внимания этого учреждения находились уклоняющиеся от службы—нетчики.

Пожалуй, главной заслугой Петра I в формировании новой элиты было введение меритократического критерия в рекрутирование элиты и ее карьерное продвижение: отныне порода окончательно отступила перед талантом, служебной заслугой и личной доблестью. В соответствии с указами Петра дворянские дети зачислялись в полки—не только гвардейские, но и обычные армейские—исключительно в звании рядовых солдат, а производство в офицерский чин происходило только после нескольких лет службы в качестве рядовых солдат. Закон от 26 февраля 1714 г. категорически запретил производство в офицеры дворян, не прошедших солдатскую службу. И наоборот, в соответствии с указом от 16 января 1721 г. лица любого звания и социального происхождения, дослужившиеся до обер-офицерского чина, получали потомственное дворянство (принятая год спустя Табель о рангах аналогичным образом регулировала продвижение по гражданской службе). Таким образом, если местничество (то есть продвижение служилых людей “по отечеству”, в соответствии с знатностью происхождения) формально было отменено в 1682 г., то перечисленные меры положили конец практическому его применению. Эти перемены открывали новые возможности вертикальной мобильности перед служилыми людьми, являлись мощным стимулом служебного радения и усердия: если в Московском государстве предпочтение отдавалось “отечеству” перед заслугой, которая была лишь средством незначительной коррекции предопределенного породой “коридора возможностей” карьерного продвижения служилого люда (да и то лишь на низшем и среднем чиновном уровне, тогда как доступ в высшие эшелоны власти был открыт лишь “по отечеству”, что способствовало упадку деловых и нравственных качеств правящего слоя), то Российская империя началась с решительного поворота в пользу “служебного” критерия” и личной доблести.

Новым рубежом в этом направлении стала утвержденная указом от 24 января 1722 г. Табель о рангах, законодательно оформившая приоритет служебной заслуги перед аристократической иерархией породы. В специальной статье, сопровождавшей издание этого документа, особо подчеркивалось, что знатность происхождения сама по себе, без службы отечеству и государю, ни в коей мере не является основанием даже для минимального служебного продвижения. Утверждение Табели о рангах открывало доступ в элиту выходцам из различных социальных слоев: состоящие на гражданской службе лица недворянского происхождения, дослужившиеся до 14-го класса, получали личное дворянство, дослужившиеся до 8-го класса—потомственное. Очевидно, что подобного рода меры не просто изменяли генеалогический состав дворянства (которое все больше абсорбировало разнородные по социальному происхождению элементы) но создавали возможности предотвращения окостенения, зашлакования и энтропии дворянства в качестве властной элиты.

Необходимым компонентом мер по утверждению меритократического критерия в практике элитного рекрутирования и ротациии должна была стать активизация использования денег в качестве вознаграждения за службу, как эффективного инструмента увязывания благосостояния и служебного усердия. И действительно, меры в этом направлении были предприняты, что способствовало более эффективному функционированию формирующейся бюрократической системы: в 1714 г. Петр отменил систему поместного верстания центрального аппарата и систему кормлений для провинциального чиновничества, переведя и тех и других на казенное жалованье. Меры Петра по расширению использования денежного вознаграждения за службу государственным чиновникам явились одной из его самых эффективных мер в деле формирования новой энергичной властной элиты. Однако напряжение бюджета было столь значительным, что средств едва хватало на выплату жалованья центральному аппарату—да и то с перебоями. В 1723 г. более четверти выделенных на зарплату средств пришлось изъять для покрытия дефицита бюджета.

Деньги в казне в эпоху Петра I стали еще большим дефицитом, чем прежде: если на исходе ХVII в. (в 1680 г.) военные расходы поглощали 50% бюджета, то в период правления Петра I—уже две трети (100, кн. 2, С. 337, 504, 511). В отдельные периоды этот показатель был еще выше, достигая 80-85 процентов доходов России, а в 1705 г. даже 96% (190, С. 162)). Высокий уровень военных расходов российского государства дал основание исследователям констатировать: “Продолжительные войны и всякие преобразования в государстве требовали денег более, чем сколько могло платить тогдашнее бедное народонаселение России.” (116, т. 1 С. 426). Недостаток средств стал ощутимым уже в 1710 г., когда выяснилось, что доходы казны (3 015 796 р.) покрывали только 4/5 расходов (3 834 418), 2/3 из которых шли на армию и флот (116, т. 1, С. 318; 100. Кн. 2, С. 504). И несмотря на то, что в период царствования Петра доходы казны увеличились более, чем в три раза (доходы казны в 1710 г. составляли 3 134 000р., а в 1725 г. —10 186 700р (245, С. 572), а также несмотря на отсутствие государственного долга, расходы (прежде всего военные) росли быстрее, чем доходы, что обусловливало дефицит бюджета в среднем на 13—15% в год (100, кн. 2, С. 562).

В связи с катастрофическим дефицитом финансовых средств казны Петру I пришлось оставить в силе прежний вид вознаграждения служилых людей—землю, которая даже на основе поместного права в значительно большей мере, чем деньги, имеет тенденцию превращаться в оторванное от службы наследственное средство вознаграждения.

Выше отмечалось, что поместное землевладение (то есть временное, на условиях несения службы, пришедшее на смену вотчинному, как правило, независимому от личной службы), начиная с ХV в., выполняло функцию вознаграждения за службу и было призвано мобилизовать служилый люд в условиях дефицита финансовых средств казны. В этой связи существен тот факт, что ХVII в. отмечен упадком мобилизующей функции поместного землевладения: в этот период активно происходил процесс постепенного сближения поместий и вотчин в пользу “вотчинной” модели: “право и практика тянули поместье в противоположные стороны” (100, кн. 2, С. 526), когда к праву пользования поместьем присоединилось право распоряжения им: согласно закону 1674 г. отставные помещики получили право продажи поместий. Ко времени воцарения Петра I различия между поместьями и вотчинами в значительной мере нивелировались. Результатом этого процесса не могло не быть ослабление стимулирующей функции землевладения в качестве условия служебного усердия. По мысли Петра I, необходимы были меры по реформированию системы землевладения, способные вернуть землевладению его стимулирующую функцию. На это и был нацелен Указ о единонаследии от 23 марта 1714 г. Однако ставший результатом действий Петра по усилению мобилизующей функции землевладения Указ о единонаследии парадоксальным образом привел к еще большему сближению вотчин и поместий.

Сам факт принятия Указа о единонаследии и практика его реализации в полной мере демонстрируют противоречивость функционирования “служебной” организации элиты в условиях России. Указ о единонаследии, определявший неделимость недвижимых имуществ путем передачи их по наследству одному из наследников по выбору завещателя весьма показателен как попытка решить задачу в условиях отсутствия необходимых ресурсов путем использования неадекватных средств. Петр I выпустил Указ о единонаследии, справедливо полагая, что в результате его применения государство получит обеспеченный за служебное усердие служилый класс в лице счастливых наследников, а не получившие наследства дворянские дети в поисках средств существования будут вынуждены покинуть деревенское безделье и обратить взоры на службу или занятие каким-либо ремеслом. Отсюда специально оговоренное в Указе положение о том, что занятие ремеслом, художеством, учебой или торговлей не ущемляет дворянского звания. Таким образом, функционально этот Указ был задуман как сочетание “кнута и пряника”, то есть средство значительного поощрения служилого класса и мобилизации не получивших наследства дворян на службу, жестко увязывая благосостояние дворянина с его служебным усердием.

Очевидно, что функцию “пряника” призваны были выполнить привилегии для тех, кто состоял на государевой службе. И стремясь обеспечить “пряник” в связи с острой нуждой в служилом сословии, располагающем средствами для несения службы, но не имея необходимых для решения этой задачи денежных ресурсов и исходя из определенной ограниченности возможностей пространственного расширения землевладения (вспомним тяжбу светской и духовной властей по поводу монастырских вотчин, деятельное участие в которой принял Петр, стремясь к дальнейшему ограничению монастырских земель), верховная власть вынуждена была искать иные формы привилегий для служилого сословия. Подобной привилегией явилось расширение временного пространства права землепользования вследствие ограниченности возможностей пространственного его расширения: условное право владения (поместье) стало наследственным (вотчиной), что окончательно уравняло поместья с вотчинами. Это значит, что одной рукой мобилизуя не получивших наследства потомков на службу, другой рукой Указ обеспечил счастливым наследникам привилегии без службы, что в полной мере демонстрирует противоречивость функционирования “служебной” организации элиты в условиях России.

Безусловный приоритет меритократического принципа в процессе рекрутирования правящего сословия при Петре I особенно нагляден при анализе особенностей его выбора ближайших сотрудников и соратников, ибо в этом выборе Петр руководствовался теми же критериями, что и при рекрутировании правящего сословия в целом, предъявляя жесткие требования и проявляя проницательность при выборе: “Молодой царь уже отличался этой изумительной верностью взгляда при выборе людей, которая помогла ему набрать столько сотрудников, наготовить способных людей не на одно только свое царствование, оставить России и драгоценное наследство, которым она жила долго и по смерти преобразователя (245, С. 484).

В практике элитного рекрутирования при Петре I соображения породы всегда отступали перед личными заслугами и талантом. Тому способствовали и биографические обстоятельства формирования личности царя: росший в обстановке опалы вне стен Кремлевского дворца—в Преображенском, Петр ребенком и подростком был окружен не только родовитыми сверстниками, а, предоставленный самому себе, включал в свою компанию самых разных по социальному статусу сверстников, в том числе самого низкого происхождения. Родовитое боярство, олицетворяемое в восприятии Петра ненавистными Милославскими, стало символом дремучей темной старины, источником и рассадником всяческой крамолы и смуты. Боярская знать, теснимая на властном олимпе выскочками “подлого” происхождения, оставалась стойким противником преобразований и в начале царствования Петра, и после, а детские впечатления ужаса перед кровавыми расправами сформировали безжалостность и жесткость, переходящую в жестокость, ставшие впоследствии неизменными спутниками реформ.

В этом контексте важно отметить, что несмотря на ориентацию императора на западноевропейские принципы государственного управления, Петр I следовал установке на преобладание русских в составе элиты перед иностранцами: правило Петра, “которого держались и все его сотрудники,—брать иностранцев, но строго наблюдать за ними, чтоб они не теснили русских, и как можно скорее выдвигать последних, чтоб они могли заменить наемников” (245, С. 528).

Таким образом, если Иван Грозный решил отрицательную задачу—ликвидировал экономическую основу боярства как правящего класса, претендующего на господствующее положение “по отечеству”, а не по службе, то Петр I сосредоточил усилия на задаче создания нового правящего слоя, привилегии которого жестко увязаны с его служебным усердием. Именно эти меры были призваны обеспечить эффективность властному слою. Хроники петровских времен в разделе достижений пестрят фамилиями самого разного происхождения, в том числе самого низкого. Список этот открывает, конечно же, светлейший князь А. Меншиков—сын конюха из Владимирской губернии, торговавший в Москве пирогами, и едва умевший поставить свою подпись, но поднявшийся на высоту второго лица государства; здесь же и первый обер-прокурор Сената П. Ягужинский, сын органиста лютеранской церкви, по преданию, пасший свиней в Литве и начавший карьеру денщиком царя; бывший мелкий торговец, ставший вице-канцлером и вице-президентом Коллегии иностранных дел П. Шафиров; выходец из второстепенного московского дворянства П. Толстой, ставший видным дипломатом; обрусевший голландец думный дьяк, возглавлявший несколько приказов, включая Сибирский, А. Виниус; бывший дворецкий графа Б. Шереметева, дослужившийся до поста архангельского вице-губернатора, А. Курбатов; сын вестфальского пастора, ставший генерал-адмиралом, вице-президентом Коллегии иностранных дел А. Остерман; вышедший из бедных дворян и ставший наместником Оренбургского края и послом в Константинополе И. Неплюев; простого происхождения поверенный в самых секретных бумагах Петра кабинет-секретарь А. Макаров; прибыльщик В. Ершов, из бывших холопов, ставший московским вице-губернатором; знаменитый обер-фискал А. Нестеров, тоже из бывших холопов; португальский юнга, ставший петербургским генерал-полицмейстером Девиер. Эти и многие другие лица незнатного, порою самого низкого, происхождения вошли в когорту вершащих судьбы Отечества лиц благодаря личной доблести и усердию.

В период правления Петра дворянство действительно стало новым правящим классом. Однако вопреки предпринятым Петром I мерам качество этой элиты не соответствовало замыслам своего создателя. В этой связи принципиально важно отметить, что нормативное обеспечение меритократического критерия карьерного продвижения, которым стало принятие Табели о рангах и иных, близких по духу документов, есть необходимое, но отнюдь не достаточное условие для утверждения этого принципа в практике рекрутирования элиты и в управленческой практике вообще, ибо юридическая норма не тождественна психологической установке: принятие юридического нормативного акта есть лишь начальная ступень преобразований в области политической психологии и морали.

Меритократический смысл Табели о рангах и иных подобных нормативных документов состоял в том, чтобы поставить государственную службу выше предрассудков породы. Однако наивно полагать, что нравы меняются вместе с принятием нормативного документа. Несмотря на все усилия Петра I, собранная “поштучно”, по принципу личной годности и доблести, команда “птенцов” не оправдала надежд своего создателя: новые, европейского типа учреждения и строгие инструкции оказались для них “платьем на вырост”, которое они изорвали раньше, чем успели вырасти. Казнокрадство и взяточничество в среде чиновников, включая высший эшелон управления, достигли невиданных ранее масштабов. В царствование Петра современники замечали, что “из 100 рублей, собранных с обывательских дворов, не более 30 рублей шло действительно в казну; остальное беззаконно собиралось и доставлялось чиновникам” (116, т 1, C. 339).

Описывая многочисленные внешние войны Петра, С. Соловьев констатировал, что Петр был вынужден вести иную войну —ту, которая, как отмечает историк, “была тяжелее Северной”. Это была изнурительная борьба со своими же сотрудниками и соратниками, которые не могли отрешиться от взгляда на службу государственную “как на кормление, на подчиненных как на людей, обязанных кормить, на казну как на общее достояние в том смысле, что всякий, добравшийся до нее, имеет право ею пользоваться” (245, С. 564). При этом следует принять во внимание, что речь идет о людях, которые “принесли свое мужество для борьбы со внешними врагами, способность к тяжелому труду, способность быстро приобрести знание, искусство в том или другом деле, нужном для России” (245, С. 563).

Масштабы злоупотреблений были поистине колоссальны. Представление о них дает оценка состояния Меншикова—бесспорного лидера среди любителей казенных денег,—произведенная после его отставки. У Меншикова были конфискованы 90 000 крепостных, города Ораниенбаум, Ямбург, Копорье, Раненбург, два города в Малороссии (Почеп и Батурин), капитал на сумму в 13.000.000 р., из которых 9.000.000 р. находились на хранении в иностранных банках; движимость и драгоценности стоимостью в миллион рублей, а также золотая и серебряная посуда весом более 200 пудов (116, т. 1, С. 517) Для адекватной оценки этих цифр стоит напомнить показатели бюджета российского государства: его доходы составляли в 1710 г. 3 134 000 р., в 1725-м—10 186 707 р. (245, С. 572). Таким образом, только финансовый капитал Меншикова превышал годовой бюджет всего государства! Поразительно то, что в одном человеке уживались и беспримерная отвага, и гибкий, живой ум, и несомненные способности к обучению, и необычайная энергия, и бесконечная преданность Петру. Заслуги Меншикова действительно значительны: герой Батурина, Калиша, Полтавы, Переволочны, стоявший вместе с Петром I у истоков создания русского флота, он не устоял против соблазнов личного обогащения. В последний период жизни Петра I Меншиков был смещен с поста президента Военной коллегии, что предсказывало переход царя от угроз и денежных штрафов к более решительным мерам. От наказания Меншикова спасла смерть Петра I. Таковы издержки ускоренного взросления элит, формирующихся “казенно-парниковым” способом. Петр I был поставлен в трудное положение: с одной стороны —злоупотребление высших должностных лиц государства, с другой —необходимость поддержания авторитета государственной власти. Поэтому Петр I нередко был вынужден в качестве “педагогического” средства политического воспитания своих сподвижников использовать свою знаменитую дубинку. Отколотив в мастерской токаря Нартова кого-нибудь из проштрафившихся соратников (особенно часто это бывало с Меншиковым), царь тут же приглашал его к обеду.

Неэффективность управленческого слоя и управленческой машины в целом, значительные масштабы злоупотреблений чиновников вынудили Петра I предпринять меры по созданию действенной системы контроля в качестве инструмента мобилизации правящего слоя и общества в целом для решения задач развития. С этой целью Петром I была создана разветвленная многоуровневая репрессивная система, включавшая Преображенский и Тайный приказы, фискальную службу и прокуратуру.

Как отмечалось выше, использование тайной полиции в качестве инструмента контроля верховной власти над правящим сословием и обществом в целом к этому времени уже стало характеристикой российского политического развития: предшественниками Преображенского приказа была опричнина Ивана Грозного и Тайный приказ царя Алексея Михайловича. Об опричнине было сказано выше; Тайный приказ как попытка систематического контроля за деятельностью государственного аппарата был создан царем Алексеем Михайловичем во второй половине ХVII в. Однако Тайный приказ не был узкоспециализированным репрессивным институтом, а выполнял функцию личной канцелярии царя с неограниченной сферой компетенции и в таком качестве стоял выше всех других приказов.

Преображенский приказ и Тайная канцелярия в системе центрального аппарата выполняли функции карательных органов, разграничивая сферы компетенции по географическому принципу: ставший преемником Тайного приказа царя Алексея Михайловича Преображенский приказ находился в Москве, а возникшая в 1718 г. в связи с розыском по делу царевича Алексея Тайная канцелярия—в Петербурге.

Недостаточность вышеупомянутых приказов в качестве инструментов контроля и мобилизации предопределила расширение карательной системы. Указ от 2 марта 1711 г. предписывал создание двух новых органов—Сената и фискалата (тайная полиция на общественных началах).

Система фискалата имела ряд существенных дефектов. Прежде всего это освобождение фискала от ответственности в случае ложности его доноса. Если принять во внимание, что фискалат был изъят из сферы компетенции местной администрации (что означало его неподконтрольность власти), то очевидно, что подобный порядок создавал неограниченные возможности произвола при абсолютной безответственности, стимулом которой служил еще один существенный недостаток этой системы, обусловленный вышеупомянутым дефицитом государственного бюджета—отсутствие казенного финансирования фиска<

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: