 |
Вильфлинген, 8 апреля 1969 года
|
|
|
|
Сотый день рождения отца. Свеча перед его портретом, рядом букетик подснежников, которые еще цветут благодаря прохладной весне. Когда стоики говорят, что природа обязана дать нам отца, но хорошего ли, это еще вопрос, — то я могу сказать, что мне повезло. Когда мои дела шли плохо, даже принимали катастрофичный оборот, он всегда выручал меня. Помимо того, отношение к отцу не обосновывается ни биологически, ни характерологически, ни даже юридически; следует вернуться к мифу. Примечательно, что в воспоминании мать предстает частью большого царства природы или «моря любви», тогда как отец очерчивается индивидуальными контурами.
ВИЛЬФЛИНГЕН, 10 АПРЕЛЯ 1969 ГОДА
В кабриолете. Вокруг пестрая жизнь, вероятно, ярмарка или храмовый праздник. Слон запустил свой хобот и почти заполнил им тесное пространство, в котором я сидел. Зверь был добродушным. Однако я, только поглаживая, смог удалить могучий член тела, который, как исполинская змея, извивался в тесноте, — иначе я рассердил бы гиганта, и он растоптал бы машину.
ВИЛЬФЛИНГЕН, 12 АПРЕЛЯ 1969 ГОДА
В саду, на кострище. Еловая ветка постарела и посерела: зимой она вместе с другими прикрывала розы. Теперь ее в огонь! Иголки мгновенно вспыхивают, и она превращается в драгоценность из филигранного золота. У меня почти нет времени охватить картину, как ветка оседает, и на земле подрагивает лишь серый пепел.
Серый цвет, золотой, и опять серый. Природа на мгновение приоткрыла окно и продемонстрировала свою власть. Тепло нахлынуло с блеском и с радостью. Тихое течение потока прервал водопад, на котором сверкала радуга. Так в череде поколений может появиться либо гений, либо злодей. Что здесь вина, что заслуга?
|
|
|
ВИЛЬФЛИНГЕН, 5 МАЯ 1969 ГОДА
Во второй половине дня, когда я стоял у чурбана для колки дров, в сад вошел незнакомец; он представился как Анри Амьё. Мой ровесник, который во время Первой мировой войны находился на другой стороне и теперь пенсионером живет в Касабланке, поскольку любит тепло. Он, однако, посетовал, что в последние годы климат там становится все холоднее. Вероятно, вообще старческая жалоба. Остывает не климат, а кровь.
Каменные поля Айн-Диаб, в уединенности которых я в декабре 1936 года собирал коллекцию растений среди цветущих нарциссов, теперь застроены виллами и поделены на сады. Европейцы спокойно живут там, не выделяясь даже одеждой. С исламом дело обстоит как с любой религией — он отступает, возможно, несколько медленнее. Евреев в Марокко больше не осталось; они эмигрировали, в большинстве своем в Париж. В Палестину отправляются фанатики и те, кому закрыто всякое другое убежище — наверно, хорошенькая смесь.
Мы побеседовали о Первой мировой войне, которая начинает превращаться в легенду. Кто еще помнит адское пекло Пертэ, Гюйемона, Таюра? Мое подозрение, что там происходили вещи, которые не объяснит никакой историк, усиливается; начинала накаляться Земля.
Месье Амьё прибыл из Сицилии. На маленьком автомобиле он объезжал замки Гогенштауфенов. К этому его побудила книга, которую какой-то немецкий офицер, во время Второй мировой войны стоявший у него на постое, оставил там. Он показал мне многоязычную записку, которую возит с собой в паспорте:
«В случае моей смерти я прошу похоронить меня на ближайшем кладбище. Деньги для этого находятся в моем портмоне. Мою жену известить только после погребения».
ВИЛЬФЛИНГЕН, 30 МАЯ 1969 ГОДА
«Дорогой Мирча Элиаде, вчера меня здесь навестил Аурел Pay, редактор журнала "Steaua"[971], в котором публикуются также Ваши статьи. Он приехал с супругой; мы провели приятный вечер.
|
|
|
Румыния, пожалуй, является той страной по другую сторону "занавеса", в которой можно больше всего надеяться на европейскую культуру. Следы ее, восходящие к римским временам, там никогда не стирались до конца. Всегда завязывается хороший разговор с образованными посетителями, приезжающими оттуда: Дан Хаулика, Петре Стойча, Аурел Pay, Винтила Хориа. (Последний, правда, живет в Мадриде и в настоящее время путешествует по Америке.)
Господин Pay рассказал мне, что осенью Вас ожидают в Румынии. Надо надеяться, что план осуществится.
Я продолжаю работать над "Drugs and Extasy". Это толстая книга, и я радуюсь, что она начинается с посвященного Вам вступления и цитаты из "Zalmoxis"[972]. Она ведет из Европы через Ближний Восток в Мексику: вино, опиум, мескалин».
БРЕМЕН, 1 ИЮНЯ 1969 ГОДА
Проснулся в спальном вагоне — по географической карте совсем рядом с Бременом, по внутренней — на одной из привычных тропинок подземного мира.
Бритье. По отражению — а именно в градусе реальности, которую мы можем придать ему, когда исчезает телесное, — можно определить, удались ли и насколько духовные упражнения. Изображение должно быть нагружено, оживлено.
Завтрак в автоматическом стиле. Было воскресенье, и зал был наполнен ночными птицами, пребывавшими наполовину еще в опьянении, наполовину уже в фазе дремоты и депрессии.
Автоматизированные рестораны и залы азартных игр благоприятствуют удалению от общества; они притягивают подростков и уголовников. Лас-Вегас — их рай. Здесь недостает человеческого контроля или он ослабевает; ты остаешься один на один с демоном и его нашептываниями. Качество другого сводится к качеству прохожего или потребителя. Ты имеешь дело с машинами и переключателями. Полиции эти места известны стабильным уловом. Помощник превращается в сыщика.
ЮЙСТ, 10 ИЮНЯ 1969 ГОДА
С Ханной[973] на ваттах. Пеганки[974], кулики-сороки[975], щеголи[976], чибисы[977]. Их стремительные движения выдают наличие поблизости гнезд. Яйца различной величины — оливковые и серо-зеленые с коричневыми крапинками.
Наносной грунт демонстрирует приглушенную палитру: матово-серый цвет, с черными пятнышками земли, вынутой бесчисленными червями, которые изрешечивают и переваривают ее. Отлив открыл отмель с мидиями[978], темное, переплетенное биссусом гнездо. Красная звезда змей как декор. Круглые сердцевидки[979] откатывало по протокам обратным течением.
|
|
|
Место, которое среди колонн занимают дорические, в царстве двустворчатых моллюсков отведено сердцевидкам. Большой скачок удался. Непостижимая плазма создала шедевр; теперь он может бесконечно варьироваться и совершенствоваться. Разве тут нет свободы?
Раковина затвердевает исходя из формы, в то время как статуя заливается в форму. Сравнивая, можно установить, что сопоставляются два различных способа. Я должен сравнивать не отливку и отвердение (это методы), а мозг Челлини и створки сердцевидки. Там есть серый слой, причина сокровища, жемчужина как шедевр возникает из неизмеримого; его печать — сдержанная симметрия.
ВИЛЬФЛИНГЕН, 13 ИЮНЯ 1969 ГОДА
Со вчерашнего дня стремительно наступающее тепло — «как в духовке», сказал моя соседка Гир. Скальная груша[980] быстро отцвела, она вообще обладает преходящим обаянием сильфиды.
Тюльпаны: мраморные тюльпаны, крапчатые, попугайные тюльпаны с зелеными кромками, дикие тюльпаны, красные. Желтые тюльпаны с красными швами и брызгами. Понимаешь очарование барокко перед лицом этой пластичной, однако, изменяющейся силы. Воспоминания о колоннах Бернини, париках, достоинстве живущих в монастыре дворянок. Голуби проявляют сходную фантазию.
ВИЛЬФЛИНГЕН, 6 ИЮЛЯ 1969 ГОДА
К старому дубу, стояла духота. Синева скабиоз была очень яркой. Ребенком я видел их при такой же погоде цветущими на вскрытой породе серебряного рудника. Это было в Рудных горах под Шварценбергом. Я не решился срывать их, потому что слыхал, что это-де притягивает молнию.
Таково народное поверье. Оно знает и другие, в большинстве случаев синие, грозовые цветы, как Campanul[981] и горечавка[982]. Связь следует, видимо, искать в том, что в зной они особенно светятся. Это переносится на настроение и становится одним из сигналов, которые пугают. Тончайшее потрескивание, за которым следуют раскаты грома. Хёрзельбергский[983] цветок, с кучерявой, электроскопической, облетаемой шмелями прической.
|
|
|
О скабиозах как и о «пурпурной вдове» и «дьявольском укусе»[984] повествуют также другие легенды; это остается на первом плане. То, что я ребенком смутно угадывал в таких притчах: чудовищная, присущая растениям власть.
ВИЛЬФЛИНГЕН, 16 ИЮЛЯ 1969 ГОДА
Ночью монопольные предприятия с мускатными орехами; я хотел скупить все мировые запасы и разместить на хранение в различных местах. Закупка происходила в предвидении неурожая на следующий год и ожидавшегося удорожания. Для калькуляции я среди прочего привлек двух метеорологов, специалистов по долгосрочным прогнозам, а кроме того, экономистов и политиков. Тем не менее, все они достигли границы, где вычисление переходит в чистое пророчество — предсказание по рунам расколотого надвое мускатного ореха. Тут-то и обнаружилась червоточина.
ВИЛЬФЛИНГЕН, 22 ИЮЛЯ 1969 ГОДА
Русло реки; дело, должно быть, было северным летом. Мульда высохла почти по всей своей ширине; галька слепила. Передо мной что-то темное: на жердь была поднята большая туша павшего животного. Сначала я принял его за медведя — но это была лошадь, уже сильно высохшая, с содранной шкурой и оскаленными зубами. К счастью, ветер дул в гору.
Что она могла означать? Занимался ли здесь живодер своим ремеслом? Тогда почему он не воспользовался филленом[985]? Какой-то голос ответил: «Он сделал это для кукушки». Я и в самом деле услышал теперь, как наверху у опушки леса фиглярничала эта птица.
Приспособление было зловещим: ловушка, сооруженная согласно не техническим, а магическим знаниям. За ней скрывалась кукушка; она всегда была мне подозрительна. Я повернул и направился к морю.
[…]
|
|
|
