DSM-IV и учет влияния культуры
Последние издания МКБ-10 и DSM-IV способствовали распространению стандартизированных систем диагностики по всему миру (Mezzich, Farberga, Mezzich & Goffman, 1985). Основными критериями включения определенной модели поведения в DSM-IV являлись недомогание (distress) и нетрудоспособность (disability). Помимо двух этих критериев современное определение психического расстройства включает также «угрозу смерти, боли, потери трудоспособности или существенных ограничений свободы» (American Psychiatric Association, 1994, p. xxi). Ограничивая психические расстройства перечисленными дисфункциями, которые проявляются прежде всего у отдельных людей, названные критерии призваны разграничить психическое расстройство и* отклонение от социальных норм. Чтобы расширить кросс-культурную применимость DSM-IV, его авторы ввели несколько новаций: а) представление информации в тексте с учетом культурных вариаций, касающихся клинических проявлений расстройств; б) описание 25 куль-туро-специфичных синдромов в приложении; и в) схема описания культуры для оценки культурного контекста, в котором находится индивид. Описание культуры предназначено для рассмотрения: а) определяемых культурой условий, в которых находится индивид, б) принятой в данной культуре трактовки заболевания индивида, в) культурных факторов, связанных с психологической обстановкой и уровнями функционирования, г) культурных аспектов взаимоотношений индивида и клинициста, и д) детальной культуральной оценки, необходимой для диагностики и лечения. Данные изменения позволяют надеяться, что процесс диагностики станет более восприимчивым к культурным факторам, более достоверным и содержательным. Однако возможность кросс-культурного применения DSM-IV по-прежнему нуждается в проверке (Thakker & Ward, 1998). В действительности, как утверждают Кляйнман (Kleinman, 1988), Роглер (Rogler, 1999) и многие другие авторы, стандартизация диагностических категорий сама по себе является формой «подавления» культурных факторов, поскольку содержание категорий определяется в процессе принятия рациональных решений, которое осуществляется в соответствии с нормами, принятыми в науке и профессиональной практике, а не с учетом местных норм, обладающих определенной культурной спецификой.
Чтобы исправить это положение, журнал Culture, Medicine and Psychiatry ввел рубрику «Клинические случаи», помещая в нее материал для исследования фактора культуры, поскольку при описании заболевания первоочередное внимание уделяется идеографической оценке больного в связи с соответствующими социально-культурными условиями окружения. Опираясь не только на жесткую структуру DSM-IV, журнал способствует развитию метода повествовательного изложения (Lewis-Fernandez, 1996). Повествование включает информацию по а) истории болезни, б) описанию культуры, в) культурной идентичности, г) интерпретации болезни с точки зрения культуры, д) культурным факторам, связанным с психосоциальным окружением и уровнями функционирования, е) культурным аспектам взаимоотношений врача и больного и ж) общей оценкой с точки зрения культуры. В разделе представлен детальный анализ случаев заболевания среди афроамери-канцев, североамериканских индейцев, американцев азиатского происхождения и латиноамериканцев. Безусловно, такие публикации будут полезны для всех кли- ницистов, которым приходится сталкиваться с больными, представляющими разные культуры (Mezzich, Kleinman, Faberga & Parron, 1996). Помимо критики DSM-IV за пренебрежение культурной спецификой, открытыми остаются некоторые общие вопросы диагностики (Tanaka-Matsurai & Draguns, 1997), например: а) каковы определяющие критерии нормального и отклоняющегося от нормы функционирования индивида в различных культурных контекстах и б) каким образом диагност может определить, являются ли отклонения в поведении клинически значимыми в рамках данного культурного контекста? DSM-I V не обеспечивает базового комплекса принципов принятия решений, который был бы применим ко всем диагностическим категориям. Таким образом, авторы DSM-IV открыто признают, что при диагностике в кросс-культурном аспекте по-прежнему на первом месте стоит мнение клинического врача,£)5М-1У, судя по всему, не дает универсальной схемы диагностики, которую можно было бы использовать в разных культурах. Об этом говорит все, что известно на сегодняшний день о кросс-культурном проявлении большинства психологических расстройств (Canino et al., 1997; Draguns, 1990).
Подводя итог, можно сказать, что разработка стандартных инструментов диагностики резко изменила характер кросс-культурных исследований за счет попыток применения единых критериев идентификации в разных культурах. Далее я перехожу к рассмотрению важнейших данных, касающихся кросс-культурных исследований в области психиатрии, уделяя основное внимание шизофрении, депрессии и тревожности. Данные исследования основных психических расстройств Депрессия Исторически вопросы, касающиеся утрат личного и социального характера, потери социально-ролевого статуса и внезапного изменения окружающих условий, связывались с подавленным состоянием, раздражением и острой меланхолией (Jackson, 1986). Тем не менее кросс-культурным исследованиям депрессии препятствовали концептуальные и методологические разногласия исследователей (Fabrega, 1974; Marsella, 1980). Кросс-культурная литература по вопросам депрессии славилась замечаниями, несущими отпечаток националистических ценностных ориентации колониальных исследователей. Так, Каротерс (Carothers, 1953) писал, что уроженцы Африки не способны испытывать депрессию, поскольку размер лобной доли головного мозга у них гораздо меньше, а следовательно, по сравнению с представителями западных культур, они неполноценны. В это время в литературе встречались такие термины для определения культур, как «элементарные» и «примитивные». Принс (Prince, 1968) опубликовал позднее большую обзорную статью по депрессивному синдрому в Африке, в которой задавал вопрос, не является ли внезапный рост количества депрессивных расстройств в южной части африканского континента, наблюдавшийся с середины 1950-х годов, данью диагностической моде. Антрополог Филд (Field, 1960), на основании про-
веденного ею полевого исследования в Гане среди женщин ашанти, решительно заявила, что депрессивные расстройства действительно распространены в Африке. Проведенная ею работа говорит о том, что западная биомедицинская модель и присущие ей этноцентристские методы не позволяют распознать депрессию у жителей Африки, поскольку исследователи не знакомы с местными культурными практиками, связанными с проявлениями депрессии. В 1970-х годах были опубликованы несколько научных обзоров литературы по культуре и депрессии (например, Fabrega, 1974; Singer, 1975). Марселла (Marsella, 1980) проанализировал литературу по «депрессивным ощущениям и расстройствам в разных культурах» и пришел к выводу, что основной проблемой является проблема осмысления концепции данного расстройства. Он заявил, что «по-видимому, универсальной концепции депрессии не существует» (р. 274) и что «даже в тех культурах, которые не имеют тождественной в концептуальном смысле терминологии, порою можно обнаружить проявления депрессивных расстройств, подобных тем, что обнаруживаются в западных культурах» (р. 274). При этом разные культуры могут пользоваться различными словами для описания субъективного переживания того, что по-английски называется depression, и коннотация этих слов может быть весьма разнообразной (Tanaka-Matsumi & Marsella, 1976). В ходе ЭЗИ около 30 % опрошенных взрослых жителей США говорили о том, что им случалось испытывать дисфорию, которая продолжалась более 2 недель (Weissman, Bruce, Leaf, Florio & Holzer, 1991). Женщины чаще рассказывали о наличии всех симптомов, чем мужчины. В сравнении с прочими этническими группами белые чаще сообщали о дисфории, нарушениях сна, утомлении, чувстве вины, невозможности сосредоточиться и мыслях о смерти, тогда как чернокожие чаще говорили о нарушениях аппетита и психомоторном возбуждении или торможении.
В процессе ряда международных исследований делались попытки оценить коэффициент распространенности «тяжелой депрессии». Распространенность, которая определялась с использованием Структурированного диагностического интервью, в разных культурах была различной, от самого низкого показателя 3,3 % в Сеуле (Корея) до 12,6% в Крайстчерче (Новая Зеландия) (Hwu & Compton, 1994). Однако даже в пределах США оценка распространенности lifetime prevalence колеблется в зависимости от использованного инструмента. Так, распространенность, выявленная в ходе ЭЗИ, равна 5,8 %, тогда как Национальное исследование коморбидности (Kessleret al., 1994) определило, что ее уровень соответствует 17,1%. Эти различия, вероятно, объясняются методологическими факторами, такими как специфика диагностического инструмента и его чувствительность, а также возрастным составом обследуемой выборки. Таким образом, оптимальное планирование исследования предполагает одновременное выявление заболевания и его оценку при помощи единого инструмента, достоверность которого подтверждается практикой. Одним из типичных etic- исследований депрессии является международный проект ВОЗ (WHO, 1983) по диагностике и классификации депрессии в Швейцарии, Канаде, Японии и Иране. Задачей исследования было изучение возможности использования стандартных инструментов. Диагноз больным (JV^ 573) ставился при помощи Плана стандартизированной оценки депрессивных расстройств (ПСОД, Standardized Assesment of Depressive Disorders, SADD) психиатрами, принимавшими участие в проекте. В соответствии с ВОЗ/ПСОД рассматривались 39 симптомов депрессии. Уровень общей достоверности составлял 0,96, а минимальная достоверность отдельных позиций — не менее 0,90. ВОЗ (WHO, 1983) обнаружила, что более 76 % больных сообщали об основных симптомах депрессии, которые включали «грусть, печаль, тревожность, напряженность, бессилие, неспособность сосредоточиться, ощущение несостоятельности» (р. 61). Мысли о самоубийстве посещали 59 % больных. Проект ВОЗ выявил также кросс-культурные вариации в проявлении депрессии. Так, у 40% больных имели место «прочие симптомы», такие как навязчивые идеи и симптомы соматического характера, которые не были включены в перечень ВОЗ/ПСОД, состоящий из 39 симптомов. Такие разнотипные проявления депрессии выявлялись как в рамках отдельных культур, так и в кросс-культурном аспекте. Марселла, Сарториус, Ябленски и Фентон (Marsella, Sartorius, Jablensky & Fenton, 1985) считают, что эти данные говорят о несомненном влиянии культурных факторов.
Проблема вины в связи с депрессией рассматривалась в процессе кросс-культурных исследований как в теоретическом, так и в методологическом аспекте. В проекте ВОЗ вина определяется как «болезненное осознание нарушения моральных норм, или невыполнения своего долга, или поставленной задачи» (WHO, 1983, р. 137). Важно отметить, что чувство вины исследовалось и выявлялось с помощью полуформализованных интервью и не всегда выражалось больными открыто. Специальные вопросы, предназначенные для выявления чувства вины, были связаны с религиозным, семейным и общественным долгом. Г. Б. М. Мерфи (Н. В. М. Murphy, 1982a) и Джексон (Jackson, 1986) отмечают, что чувство личной вины исторически связано с развитием индивидуализма в рамках иудейско-христианской традиции западной культуры. Исследования, касающиеся стран Восточной и Южной Азии, приходят к общему выводу, что в данных культурах вина воспринимается, осмысливается и выражается иначе, чем на Западе (Kimura, 1967; Pfeifer, 1994; Rao, 1973; Yap, 1971). Согласно Cay (Sow, 1980), редкое открытое проявление чувства вины жителями Африки является следствием социальной ориентации личности, склонной возлагать вину на «воздействие извне» и таким образом избегать самообвинений или чувства вины. Кросс-культурные исследования должны выявлять различное содержание и выражение ощущения вины, поскольку они тесно связаны с содержанием Я-концепций и ценностных ориентации, определяющих локализацию ответственности (Н. В. М. Murphy, 1982a). Разработка инструментов для изучения депрессии, позволяющих оценить это - состояние и его культурные эквиваленты, проводилась в рамках как etic^ так и етгс- исследований. Как пример етшс-исследоваяия депрессии работа Мэнсона, Шора и Блума (Manson, Shore & Bloom, 1985), посвященная разработке Шкалы депрессии американских индейцев (ШДАИ, American Indian Depression Scale, AIDS), показывает важность использования местных терминов и понятий для описания депрессии. Опрашивая информантов из племени хопи, исследователи выявили пять категорий болезненных состояний, соответствующих депрессии. Данные категории переводились как: а) болезнь тревоги; б) подавленность; в) убитый горем; г) безумие, как у пьяного человека; и д) разочарование. AIDS включала вопросы по пяти местным категориям болезни и вопросы Структурированного диагностического интервью Национального института психического здоровья (National Institute of Mental Health DIS, NIMH-DIS), связанные с депрессией, злоупотреблением алкоголем и соматизацией. При помощи AIDS проводилось обследование клинической контрольной группы и соответствующей группы из племени хопи. Большинство испытуемых сказали, что в языке хопи они не могут найти слова, эквивалентного термину депрессия, несмотря на то что все они были знакомы с пятью категориями болезненных состояний. Эти категории хопи можно было с той или иной степенью достоверности сопоставить с основными критериями депрессии DSM-UI. «Подавленность» была ближе всего содержащемуся в DSM-IU критерию дисфории. Местная категория «убитый горем» в общем плане определялась «потерей веса, нарушениями сна, утомлением, психомоторным торможением или возбуждением, утратой либидо, при этом субъект ощущает себя исполненным греха, испытывает чувство стыда, ему кажется, что он не заслуживает любви, и его не оставляют мысли о проблемах и неприятностях» (Manson et al., 1985, p. 350). Эпидемиологические обследования показывают, что подавляющая часть населения достаточно часто сообщает о наличии симптомов депрессии. Открывающая новые горизонты работа Брауна и Харриса (Brown & Harris, 1978) по «социальным истокам» депрессии у лондонских женщин, представляющих рабочий класс, выявила факторы, позволяющие прогнозировать депрессию у обследуемой группы. Опыт ранней потери одного или обоих родителей, отсутствие близких, которым можно довериться, безработица мужей — все это факторы риска возникновения депрессии. Кронкайт и Мус (Cronkite & Moos, 1995) доказывают, что «уровень социальной адаптации, судя по всему, непосредственно связан с психическим здоровьем, поскольку именно он отражает степень социальной интеграции индивида» (р. 576). Для страдающих депрессией и для тех, у кого она периодически повторяется, характерен низкий уровень социальной адаптации. Кроме того, авторы утверждают, что поведение и симптомы, связанные с депрессией, могут становиться менее выраженными при формировании и поддержании социальных связей и повышении уровня социальной адаптации. И напротив, прочные социальные связи, которые наблюдаются в коллективистских обществах (например, в Японии), могут смягчать проявление отдельных симптомов депрессии (например, неспособности принимать решения) по сравнению с индивидуалистическими обществами (например, в Австралии) (Radford, Nakane, Ohta, Mann & Kalucy, 1991). Фактически, социальная поддержка и помощь рассматриваются как защитные антидепрессивные факторы (Coyne & Downey, 1991; Cronkite & Moos, 1995). Поэтому кросс-культурные исследования дают прекрасную возможность сравнительного изучения социальной поддержки и моделей копинг-поведения в связи с депрессией в индивидуалистических и коллективистских культурах. Шизофрения Шизофрения — понятие, которое включает комплекс симптомов, в значительной мере снижающих социальную адекватность индивида, в том числе расстройства мышления, восприятия, внимания, двигательные нарушения и аффективные симптомы (Davidson & Neale, 1998). Исходное понятие dementia praecox Крепелина (Kraepelin, 1904) буквально означает раннее начало (praecox) и прогрессирующее расстройство интеллекта (dementia). Он рассматривает как симптомы, так и течение данного заболевания. Позднее Блейлер (Bleuler, 1902) вводит термин «шизофрения». В противоположность Крепелину, он полагает, что данное заболевание не обязательно характеризуется ранним началом, за которым следует прогрессирующая деградация, требующая пожизненной госпитализации. Поскольку последние 30 лет психиатрические больные все чаще находятся вне лечебных учреждений, представление о том, что страдающие шизофренией нуждаются в обязательном помещении в лечебное учреждение, устарело. ЭЗИ (Keith, Regier & Rae, 1991) определило уровень распространенности шизофрении по отношению к общей численности населения США в 1,3 %, при этом наибольшее количество случаев шизофрении приходится на возрастную группу 18-29-летних, связь распространенности с половой принадлежностью не выявлена. Шизофренические расстройства встречаются в 2-3 раза чаще среди тех, кто никогда не состоял в браке (2,1%) и был разведен или расстался со своим партнером (2,9%), чем среди тех, кто состоит в браке (1,0%) или овдовел (0,7%). Среди тех, кому был поставлен диагноз шизофрения, больше безработных, чем среди здоровых. В США шизофрения встречается почти в 5 раз чаще среди тех, кто имеет низкий социально-экономический статус, чем среди тех, кто находится на вершине общественной лестницы. Что касается расово-этнической принадлежности, то коэффициент распространенности среди чернокожих (2,1%) значительно выше, чем среди белых англосаксонского (1,45 %) и латиноамериканского (0,8 %) происхождения. Однако при сравнениях с учетом возрастной и половой принадлежности, семейного положения и, что важнее всего, социально-экономического статуса, ощутимые различия коэффициента распространенности заболевания среди белых и чернокожих исчезают. Между социально-экономическим статусом и диагнозом шизофрении наблюдается неизменная корреляция, однако ее интерпретация с точки зрения причинной обусловленности представляется достаточно проблематичной. И социогенная теория шизофрении, и теория социальной пассивности предлагают достаточно убедительные объяснения (Davison & Neale, 1998). В кросс-культурных исследованиях идея сравнения традиционного и современ1 кого или развивающегося и развитого общества достигла апогея в Международном пилотном исследовании шизофрении (МПИШ, International Pilot Study of Schizophrenia, IPSS), организованным ВОЗ (WHO, 1973, 1979). За последние 30 лет в 20 исследовательских центрах 17 стран ВОЗ осуществила три крупных исследования течения и исхода шизофрении. Отличительными особенностями программы ВОЗ по исследованию шизофрении были а) одновременное выявление случаев заболевания и сбор данных, б) использование стандартных инструментов, в) привлечение специально обученных психиатров, г) сочетание клинической диагностики больного и оценки его состояния на основе компьютерной базы данных и д) многократные контрольные оценки состояния пациентов (Jablensky, 1987). В ходе IPSS (WHO, 1973) обследовались 1202 пациента в девяти центрах в Африке (Нигерия), Азии (Индия, Тайвань), Европе (Чешская Республика, Дания, Россия, Великобритания), Латинской Америке (Колумбия) и Северной Америке (США). Задачей IPSS было разработать и проверить стандартизированную мето- дику, используя Освидетельствование текущего состояния (ОТС, Present State Examination, PSE; Wing, Cooper, Sartorius, 1974). BO3 (WHO, 19.73) сделала выводы об универсальном характере основных симптомов шизофрении. Эти симптомы включают отсутствие понимания, признаки галлюцинаторно-бредового состояния (такие, как бредовое настроение, бред отношения, растерянность), уплощение аффекта, слуховые галлюцинации и ощущение контроля со стороны. В процессе последующего двухлетнего исследования (WHO, 1979) изучалось течение и исход заболевания. Для этого принимавшие участие в программе психиатры опросили 75,6% больных. В большинстве случаев у испытуемых отсутствовали позитивные психотические симптомы, такие как бредовые состояния и галлюцинации. При этом у них присутствовали негативные психотические симптомы, такие как уплощение аффекта, отсутствие понимания и проблемы при попытках контакта. Было обнаружено, что острые формы кататонической и недифференцированной шизофрении имеют большую распространенность в развивающихся странах. Прогноз шизофрении операционально был дан как процентное соотношение катамнестического периода, характеризуемого психозом. Прогноз был более благоприятным для больных из развивающихся стран (Колумбии, Нигерии и Индии), чем для больных из развитых стран (США, Великобритании и Дании). В течение контрольного периода последующего наблюдения 48 % обследуемых в Орхусе (Дания), 47 % в Вашингтоне (США) и 36 % в Праге (Чешская Республика) по-прежнему находились в состоянии психоза 75 % времени. В течение того же самого периода лишь 7 и 19 % обследуемых в Кали (Колумбия) и Агре (Индия) страдали пси-• хозом. Как в развитых, так и в развивающихся странах была выявлена связь между социальной разобщенностью, отсутствием семьи и неблагоприятным прогнозом (WHO, 1979). Высокий образовательный уровень является прогностическим фактором хронического течения заболевания в незападных и развивающихся странах, но не на Западе. Например, в сельскохозяйственной Агре (Индия) прогноз шизофрении менее благоприятен для тех, кто имеет более высокий уровень образования. Уорнер (Warner, 1994) объясняет это тем, что образованный человек в странах третьего мира в большей степени подвергается стрессам на рынке рабочей силы. Хотя Ябленски (Jablensky, 1989) утверждает, что «шизофрения чрезвычайно чутко реагирует как на интернализованные, так и на внешние воздействия окружающей среды (или на то и другое одновременно)» (р. 521), авторы IPSS делают лишь осторожные предположения о том, что более благоприятный прогноз, возможно, связан с характерными для сельской жизни социальной поддержкой и семейными узами. В рамках еще более грандиозного проекта ВОЗ провела перспективное эпидемиологическое исследование, чтобы сравнить распространенность шизофрении в разных культурах (Jablensky et al., 1992). В ходе осуществления этой программы были обследованы 1379 испытуемых в 12 центрах 10 стран: Орхус (Дания); Агра и Чандигарх (Индия); Кали (Колумбия); Дублин (Ирландия); Ибадан (Нигерия); Москва (Россия); Нагасаки (Япония); Ноттингем (Англия); Прага (Чешская Республика); Гонолулу (Гавайи) и Рочестер, Нью-Йорк (США). В рамках проекта были выявлены все впервые обратившиеся за помощью в течение исследуемого двухлетнего периода в определенной географической зоне. Затем выявленные ис- пытуемые были обследованы на наличие симптомов функционального психоза. Обращение за помощью включало обращение к местным целителям и в религиозные учреждения. Выявленные коэффициенты были сопоставимы по уровню в развитых и в развивающихся странах. Однако в развивающихся странах было выявлено больше больных с острым началом шизофрении. Второй задачей данного проекта было изучение роли вызывающих стресс событий произошедших в течение 2-3 недель до появления симптомов шизофрении (Day et al., 1987.). Больные в шести из девяти центров пережили в среднем одинаковое количество вызывающих стресс событий. Эти события были распределены между пятью категориями — личного характера, связанные с наличием средств к существованию, связанные с семьей/домом, события социального характера и прочие события. Испытуемые в оставшихся трех центрах (Агра, Чандигарх "и Ибадан) сообщили об относительно меньшем количестве стрессовых событий, которые можно отнести к данным категориям. Эти результаты говорят о том, что конкретные события, которые описывали испытуемые из развивающихся стран, возможно, было не так просто отнести к одной из определенных заранее категорий. Существует обширная литература по связи между стрессовыми событиями и первыми проявлениями шизофрении. В центре внимания Г. Б. М. Мерфи (Н. В. М. Murphy, 1982b) — сбои в ходе обработки информации, которые он рассматривает как фактор риска для развития шизофрении. Сбои в процессе обработки информации могут происходить в результате: «1) неподготовленности к обработке информации; 2) сложности информации, представленной индивиду; 3) степени необходимости решений на основе чрезмерно сложной или неоднозначной информации; и 4) того, насколько семьи, в которых есть больные шизофренией, поощряются или не поощряются к рождению детей» (р. 223). Г. Б. М. Мерфи предположил, что высокий коэффициент распространенности шизофрении среди ирландских католиков- и ирландских иммигрантов, проживающих в Канаде, связан со сложностями стиля общения ирландцев. Следует отметить, однако, что теория коммуникации по типу двойной связи Бейтсона не нашла убедительного эмпирического подтверждения в исследовательской литературе из-за того, что рабочая проверка данной концепции затруднительна (Neale & Oltmanns, 1980). Методологическая критика программы ВОЗ по исследованию шизофрении касается отбора больных и различий в доступности медицинского обслуживания в разных странах. Коэн (Cohen, 1992) объясняет различия в прогнозах заболевания в первую очередь различиями в возможностях обращения ^больницу, нежели особенностями заболевания. С точки зрения Коэна, большее количество острых проявлений заболевания в развивающихся странах отражает всего лишь уровень доступности современных психиатрическихдентров. Вакслер-Моррисон (Waxier-Morrison, 1992), однако, приходит к выводу, что такие различия не могут объяснить данные прогностического характера в проведенном ею пятилетнем исследовании госпитализированных шизофреников на Шри-Ланке. Другие исследователи (например, Hopper, 1992) указывают на стандартную методику и всестороннее контрольное обследование больных в ходе проведения исследования под эгидой ВОЗ, которые гарантировали отсутствие искажающего воздействия артефактов. Ябленски и Сарториус (Jablensky & Sartorius, 1988) приходят к выводу, что «точка эре- ния культурного релятивизма на определение шизофрении в различных группах населения оказывается не слишком состоятельной» (р. 68). Тем не менее Кляйн-ман (Kleinman, 1988) предупреждает о том, что при однородности выборки в результате применения внешних критериев идентификации заболевания упускаются из виду те случаи заболевания, которые не укладываются в заданную схему, поэтому проект ВОЗ выявляет лишь универсальные составляющие, игнорируя при этом весьма важные культурные вариации.
Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2025 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|