От манифеста 17 октября 1905 Г. К третьеиюньскому перевороту 1907 Г. 12 глава

дела и снабжение армии боеприпасами Особому совещанию по обороне. В состав его он включил также представителей Военно-промышленного комитета и Земского и Городского союзов.¹⁷

А. А. Поливанов был самым уважаемым Думой министром из назначенных в июне. Тем не менее она отвергла его план, давав­ший хоть какое-то подобие единого руководства военным хозяй­ством. Кадетов испугало еще одно учреждение, подчиненное лишь царю. Октябристов соблазнила перспектива установить контроль Думы над несколькими министерствами. В итоге появились четы­ре Особых совещания: по обороне, топливу, продовольствию и перевозкам (соответственно при Военном министерстве, МТП, ГУЗиЗ и МПС). Председатель Совещания по обороне (военный министр) мог приостановить постановления других совещаний. Но теперь окончательное решение возникающих конфликтов остава­лось за Советом министров. В таком виде законы об Особых сове­щаниях были 17 августа утверждены Николаем II. Эти законы не меняли государственно-правовую конструкцию третьеиюньской монархии. Совещания были лишь консультативными органами при ведомствах. Хотя большинство в них составляли представите­ли общественных и деловых кругов, решающий голос оставался у председателей-министров. К тому же члены Думы, вошедшие в Совещания, быстро заразились ведомственными пристрастиями.¹⁸ Влияние ведущих финансово-промышленных групп на экономи­ческую политику правительства, разумеется, возросло. В целом же структура исполнительной власти оказалась еще более услож­ненной и раздробленной.

Система четырех Особых совещаний могла до известной степе­ни функционировать при политической однородности кабинета и единомыслии министров и представителей общественных органи­заций. Этого условия не было после отказа Николая II пойти навстречу прогрессивному блоку. Напротив, власть стремилась уменьшить влияние этих организаций и в Совещаниях, и в стране. Для достижения первой цели было создано совещание пяти мини­стров (председателей Совещаний и главы Министерства внутрен­них дел),¹⁹ ибо нельзя было обходиться без ведомства, отвечавше­го за порядок. Но, собираясь впятером, министры обсуждали про­блемы, стоявшие перед Совещаниями, за спиной представителей палат. Ради второй цели правительство с начала 1916г. принялось ограничивать ВПК и союзы. К этому времени выяснилось, что ре­ально их помощь существенна лишь в снабжении армии вещевым и интендантским довольствием. При поставках боеприпасов круп­ные предприятия имели дело прямо с казной.²⁰ Учитывая это, пра­вительство стало сокращать свои заказы через ВПК, препятство­вать общению центральных органов ВПК и союзов с их отделени-

¹³ Дурново П. Н. Записка. Февраль 1914 г. // Красная новь. 1922. № 6(10). С. 197.

¹⁴ Кризис самодержавия в России. С. 573—575.

¹⁵ См. подробнее: Крупина Т. Д. Политический кризис 1915 г. и создание Осо­бого совещания по обороне // ИЗ. М., 1969. Т. 83. С. 59—63.

¹⁶ Особый журнал Совета министров 26 и 29 мая и 2 июня 1915 г. (РГИА. Ф. 1276. Оп. 20. Д. 89. Л. 193—196).

¹⁷ Представление Военного министерства в Государственную думу, 19 июля 1915 г. (Там же. Оп. И. Д. 888. Л. 1 — 10).

¹⁸ Флоринский М. Ф. Кризис государственного управления... С. 125.

¹⁹ Особый журнал Совета министров 19 декабря 1915 г. (РГИА. Ф. 1276. Оп. 20. Д. 101. Л. 101 —104а).

²⁰ Сидоров А. Л. Экономическое положение России в годы первой мировой войны. М., 1973. С. 196—201.

ями на местах. Давление на организации цензового общества ве лось по прямому указанию Николая II. Он дважды высказал одоб­рение намерению правительства взять под свой контроль созыв съездов союзов и ВПК.²¹ Власть, как и оппозиция, готовилась к борьбе за послевоенное устройство страны и хотела заранее огра­ничить «вожделение общеземского союза», повинного, с ее точки зрения, в распространении «противогосударственного направле­ния умов», а также связанные с рабочими военно-промышленные комитеты.²²

Не разделяя политических взглядов оппозиции, военные были против наступления на союзы и ВПК. Они дорожили помощью откуда бы она ни шла. Не случайно и сменивший А. А. Полива­нова в Военном министерстве старый интендант Д. С. Шуваев считал нужными поставки, осуществляемые ВПК. Военных раз­дражали непрерывные споры в кабинете и его неспособность обес­печить фронт и спокойствие в тылу. В июне в специальном докла­де Николаю II генерал М. В. Алексеев писал о нехватке продо­вольствия и металлов, развале транспорта, беспорядках в поставках из-за границы, недостаче рабочих рук на военных за­водах. Выход из положения он видел в учреждении особой долж­ности Верховного министра обороны, руководящего деятельностью всех министерств и подчиняющегося только царю.²³ В отличие от поливановского проекта здесь речь шла об установлении диктату­ры, объединяющей руководство фронтом и тылом в одних руках, скорее всего в руках самого Алексеева. Одновременно в окруже­нии Алексеева был подготовлен рескрипт об образовании Совета I министров из лиц, пользующихся общественным доверием, и об амнистии политическим заключенным. Эти меры должны были обеспечить диктатуре поддержку со стороны оппозиции. В то же время, как справедливо отмечает М. Ф. Флоринский, реально министерству доверия отводилась роль безгласного помощника Ставки.²⁴

Несмотря на давние традиции государственного регулирования хозяйства, военная диктатура не решила бы проблемы российской экономики. В Германии подобные меры принесли успех потому, что сама экономика была гораздо более развитой, чиновничество более исполнительным, различия интересов крупного капитала и юнкерства меньше. Да и Вильгельм II не боялся, что Гинденбург и Людендорф «заслонят» его своей популярностью. Тем не менее план Алексеева предлагал максимум возможного для России. Диктатор — начальник штаба Ставки при номинальном главноко­мандующем царе — означал соединение в одних руках военной и гражданской власти, не покушающейся на юридический статус Николая II. Правительство доверия, даже подчиненное диктатору,

²¹ Краткое изложение и Особый журнал Совета министров 18 июня 1916 г. (РГИА. Ф. 1276. Оп. 11. Д. 348. Л. 191; Д. 349. Л. 64).

²² Кризис самодержавия в России. С. 592—593.

²³ Всеподданнейший доклад М. В. Алексеева 15 июня 1916 г. // Монархия пе­ред крушением: 1914—1917. Из бумаг Николая П. М.; Л., 1927. С. 259—266. ²* Флоринский М. Ф. Кризис государственного управления... С. 132.

отстраняло от власти распутинцев. Уменьшались возможности воздействия Александры Федоровны на политику. Именно поэто­му план Алексеева был обречен. Родзянко возмутился им от имени общественности и нашел аргумент, безотказно действующий на царя: «Вы создаете себе конкурента. Если он лучше Вас справится, все будут говорить, что царь никуда не годится»,²⁵ тем самым под­толкнув дело к «диктатуре» Штюрмера.

28 июня на заседании Совета министров в Ставке под предсе­дательством Николая II план Алексеева был отвергнут. Для согла­сования деятельности председателей Особых совещаний и только что созданного при Министерстве внутренних дел Комитета по борьбе с дороговизной было образовано еще одно — Особое сове-шание для объединения всех мероприятий по снабжению армии и флота и организации тыла. Во главе его был поставлен премьер-министр и министр внутренних дел Б. В. Штюрмер, распутинец, в январе 1916 г. сменивший Горемыкина. Такая конструкция означала, что власть на фронте и власть в тылу по-прежнему су­ществуют параллельно и объединяются только царем. Вслед за тем Штюрмер оставил Министерство внутренних дел, взяв себе фун­кции министра иностранных дел, и сразу же Комитет по борьбе с дороговизной был выведен из Министерства внутренних дел и под­чинен премьеру. При нем же была сделана попытка создать особое бюро, дублировавшее Департамент полиции.²⁶ Стремление Штюрмера сосредоточить в своих руках все нити управления встретила сопротивление коллег. Военный министр Д. С. Шуваев открыто выступал против решений Совета министров, а его права как председателя Особого совещания по обороне постоянно расши­рялись. Именно после установления «диктатуры» Штюрмера это совещание стало регулярно рассматривать вопросы, связанные с деятельностью других Особых совещаний. В итоге «диктатура» Штюрмера привела не к замене многовластия в тылу единовла­стием, а к «развалу существовавших центров принятия реше­ний».²⁷ Да и формальный объем полномочий, предоставленных Штюрмеру, был не так уж велик. Практически он освобождался лишь от обязанности докладывать царю о некоторых текущих ре­шениях по экономическим вопросам и ездить ради этого в Ставку. Но рядом в Петрограде была императрица и премьер не мог ничего сделать без ее ведома.

Гласное вмешательство Александры Федоровны, само по себе подрывавшее авторитет Николая II, открывало дорогу к делам го­сударства Григорию Распутину.

Воспитанный в самодержавных традициях Николай II и само­властная от природы Александра Федоровна искренне не понима­ли, что и для них закон и обычай ставят какие-то рамки. Отвора­чиваясь от ненавистной им действительности, они искали опору в идеальном образе монархии, где царь — помазанник Божий — не отделен от народа и церкви бюрократическим «средостением». Об-

²⁵ Падение царского режима. М.; Л., 1927. Т. 7. С. 138.

²⁶ См. подробнее: Дякин В. С. Русская буржуазия и царизм... С. 219—220.

²⁷ Флоринский М. Ф. Кризис государственного управления... С. 152.

становка религиозных и юбилейных торжеств с участием кресть­ян, еще сохранявших монархические чувства, укрепляла в них ве­ру в любовь и преданность народа. На это наслаивались не сл₀. жившиеся отношения Александры Федоровны с великосветским обществом, обида Николая II на участие дворянства в либераль­но-конституционном движении, уколы его самолюбию, когда не удавалось настоять на своем перед министрами. Царь искал отду­шину в доверенных негласных корреспондентах, Александра Фе­доровна — в общении с «божьими людьми». Искренняя религиоз­ность Николая II и Александры Федоровны переросла у них, осо­бенно у царицы, в мистицизм, вообще свойственный ее родне и принявший у нее — неофита православия — черты суеверия.²⁸ Долгое ожидание наследника, а затем его неизлечимая болезнь усилили тягу царствующей четы к «чудотворцам». Стремление к «единению с народом» открыло дверь во дворец «божьему челове­ку» из низов. 1 ноября 1905 г. Николай II записал в дневнике, что познакомился «с человеком Божиим Григорием из Тобольской губ.».²⁹ Так в жизнь царской семьи вошел Распутин.

Интерес царской четы к «божьему человеку» быстро перерос в зависимость от него. Началось с болезни наследника, которую Распутин умел (или делал вид, что умел) облегчать. Почувствовав влияние Распутина, вокруг него начали виться дельцы и карьери­сты. Они расплачивались со «старцем» не только деньгами, но и информацией. Распутин мог держаться перед Александрой Федо­ровной как человек, которому «Бог все открывает».³⁰ «Главной причиной растущего распутинского влияния, — считал А. Амаль­рик, — становилась его способность внушать царю и царице уве­ренность в себе, давать им политические советы и санкциониро­вать их действия именем Бога».³¹ Пожалуй, Николай II, для ко­торого представление, что его воля выше закона, «было не убеждение, это была религия»,³² не нуждался в такой санкции, но для истеричной Александры Федоровны каждодневные подтверж­дения, что Бог за нее, действительно были необходимы.

Слишком высоко взлетевший Распутин должен был бороться за свое место возле трона. Для его безопасности мало было доверия царской четы. Нужно было «взять политику в руки лично дове­ренных лиц».³³ Он начал с вмешательства в дела церкви, добив­шись удаления поссорившегося с ним епископа Гермогена. Исто­рия получила огласку, и Россия увидела, что Распутин — не оче­редной полуюродивый любимец царской семьи, а «ось, которая тащит за собою и смену направлений, и смену лиц».³"¹ С началом войны Распутин упорно добивался отставки вел. кн. Николая Ни-

²⁸ Гурко В. И. Царь и царица. // Николай II: Воспоминания, дневники. СПб., 1994. С. 379.

²⁹ Дневник императора Николая II. М., 1991. С. 287.

³⁰ Переписка Николая и Александры Романовых. М.; Л., 1927. Т. 5. С. 160.

³¹ Амальрик А. Распутин: Документальная повесть. М., 1992. С. 103.

³² Гурко В. И. Царь и царица. С. 136.

³³ Падение царского режима. М.; Л., 1926. Т. 6. С. 356.

³⁴ Государственная Дума: Стенографические отчеты. Третий созыв. Сессия V. Спб., 1912. Ч. 3. Стб. 583.

колаевича и вмешивался в назначения министров. Неизменным критерием Александры Федоровны стало: «Враги нашего Друга — наши враги»,³⁵ и с этих позиций она оценивала не только тех, кто был введен в правительство летом 1915 г. в качестве временной уступки Думе, но и беспримесно правых деятелей, если только они не были готовы «слушаться, доверять и спрашивать совета» у «божьего человека».³⁶ Между тем распоясавшийся Распутин помо­гал банкирам в спекуляциях сахаром и валютой, а затем втягивал царицу в хлопоты по их вызволению из тюрьмы,³⁷ проталкивал канонизации святых против воли Синода,³⁸ не скрывал своих пья­ных похождений. Его близость к Царскому Селу и афишируемое им влияние на Александру Федоровну отталкивали мало-мальски брезгливых сторонников монархии, возводили вокруг царской семьи растущую стену глухого отчуждения.

С лета 1916г. развал власти и изоляция династии становились все очевиднее. В ходе поисков действенной системы военно-эко­номического регулирования вопрос, как решить ту или иную про­блему, подменялся препирательствами о том, кто их будет решать. Колебания политического курса выглядели как демонстрации ша­гов навстречу общественному мненикгили подчеркнутого пренеб­режения им; наблюдалось постепенное проталкивание ставленни­ков Распутина на министерские посты. Все это вызывало «мини­стерскую чехарду». Чем острее становилось положение, тем больше Николай II и Александра Федоровна теряли способность понимать, что любые меры могут принести результат лишь какое-то время спустя. За два с половиной года войны на постах пред­седателя Совета министров, обер-прокурора Синода, министров военного, юстиции и земледелия побывало по четыре человека, а государственного контролера, министров иностранных дел и про­свещения — по три. Шесть человек занимали пост министра внут­ренних дел. Кн. В. М. Волконский, служивший товарищем (по­мощником) у пяти из них, язвил, что около его кабинета впору вешать объявление: «По субботам новая программа».³⁹ Смена ми­нистра означала перетасовку руководящего персонала ведомства. За министерской шла губернаторская чехарда. Свою лепту в рас­стройство управления вносили общественные организации. Не имея юридического статуса, они (независимо от более общих при­чин) не могли выполнять перехваченные ими у бюрократии от­дельные функции государственного аппарата.

Среди прочих хозяйственных неурядиц на первое место выдви­гался продовольственный вопрос, обостренный неурожаем 1916 г. Хлеб в стране был: с началом войны Россия резко сократила экс­порт зерна, значительная часть которого раньше шла в Германию, урожай 1915 г. был высоким. Но противоречивость действий вла-

³⁵ Переписка Николая и Александры Романовых. Т. 3. С. 218.

³⁶ Там же. Т. 5. С. 160.

³⁷ Падение царского режима. Л., 1926. Т. 4. С. 93.

³⁸ Фриз Г. Церковь, религия и политическая культура на закате старого ре­жима // Реформы или революция? Россия 1861 — 1917. СПб., 1992. С. 40—42.

³⁹ Падение царского режима. Т. 6. С. 138.

стей и заторы на железных дорогах расстроили механизм частной торговли. Армия снабжалась за счет казенных поставок (в 1916 _г они достигали уже 45—50% товарного зерна).⁴⁰ В городах с их взрывоопасностью снабжение хлебом становилось все хуже. у^_е в октябре 1915г. 500 городов (из 784 в стране) заявили о нехватке продуктов.⁴¹ При общем падении покупательной стоимости рубля зерно превращалось в валюту, которую производители — помещи­ки и крестьяне — не спешили выбрасывать на рынок. Власть ока­залась пербд необходимостью ввести казенные заготовки не только для фронта, но и для тыла. Это означало, что вместо 343 млн. пу­дов в 1915/1916 сельскохозяйственном году в следующем предсто­яло закупить 1 106 млн. пудов.⁴² С зимы 1915 г. при закупках для армии были введены «твердые цены», впрочем, на уровне рыноч­ных. «Недобранное» здесь производители и торговцы могли ком­пенсировать в тылу. При переходе к закупке казной практически всего товарного хлеба введение твердых цен было неизбежно. В ожидании этого аграрии и хлеботорговцы резко вздули цены на свободном рынке. После ожесточенных споров, расколовших и правительство, и прогрессивный блок, 8 сентября Совет минист­ров принял решение ввести твердые цены на все закупки, одно­временно повысив их по сравнению с прежним уровнем на 11 — 23%. Это было ниже установившихся цен и невыгодно произво­дителям зерна.⁴³ В августе—сентябре заготовки резко упали в абсолютных цифрах, а с октября колебались в пределах прежних объемов, теперь намного не достигавших требуемых.⁴⁴

В сентябре министром внутренних дел был назначен А. Д. Протопопов. Он предложил свой проект решения продоволь­ственного кризиса, разумеется, с передачей дела Министерству внутренних дел. Проект возвращался к раздельным закупкам — по твердым ценам для армии и по рыночным для городов. Казен­ные закупки развертывались по губерниям, но меры принуждения не предусматривались. Покупать зерно нового урожая по вольным ценам разрешалось только после выполнения разверстки. Все это не сулило успеха и на практике значило одно: в ожидании, пока пройдет протопоповский план, охотников продавать зерно по твер­дым ценам будет все меньше. Зато стремление министерства по­лучить дело в свои руки вызвало резкое противодействие. Мини­стерство земледелия не хотело отдавать назад дело, придававшее ему больший вес и обросшее немалым чиновничьим аппаратом. Не справляясь само, оно готово было привлечь к заготовкам зем­ства. Здесь сказывался опыт сотрудничества при проведении сто­лыпинской земельной реформы. Но Протопопов боялся, как бы земства, создав продовольственные комитеты на местах, не начали

⁴⁰ Китанина Т. М. Война, хлеб и революция: (Продовольственный вопрос в России. 1914—октябрь 1917 г.). Л., 1985. С. 71.

⁴¹ Кондратьев Н. Д. Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции. М., 1991. С. 161.

⁴² Там же. С. 76.

⁴³ Китанина Т. М. Война, хлеб и революция. С. 175—176.

⁴⁴ Кондратьев Н. Д. Рынок хлебов и его регулирование... С. 231.

агитации в деревне. Он требовал, чтобы допущенные к заготовкам земства вышли из ВЗС и действовали под руководством губерна­торов. Вопреки мнению большинства министров и без ведома Ни­колая II Распутин и Александра Федоровна добились, чтобы был составлен журнал Совета министров о передаче дела в Министер­ство внутренних дел.⁴⁵ Но тут уже Протопопов испугался проте­стов Думы и массовых демонстраций в ее поддержку.⁴⁶ В итоге власть лишь публично продемонстрировала растерянность и бес­силие.

Перестановки в правительстве летом—осенью 1916 г. вообще резко уронили авторитет власти. 7 июля были уволены министр иностранных дел С. Д. Сазонов и министр юстиции А. А. Хвостов. Сазонов был одним из инициаторов «бунта» министров в августе 1915 г. Его славянофильство могло быть некстати при неизбежном споре с Англией из-за послевоенного передела мира. С этой точки зрения в его замене была определенная логика. Но приход в Ми­нистерство иностранных дел Штюрмера, человека с немецкой фа­милией и репутацией сторонника сепаратного мира, был ложным шагом. Сазонову были демонстративно устроены теплые проводы, союзные послы не скрывали своего недовольства.⁴⁷ Раздражение, и не только оппозиции, вызвала отставка Хвостова, удаленного за неподчинение воле Распутина и Александры Федоровны.⁴⁸ В ав­густе обер-прокурором Синода стал распутинец Н. П. Раев.

Заурядный бюрократ, многие годы жаждавший власти, Штюр-мер не годился в «диктаторы». Его политические единомышленни­ки еще весной предупреждали, что от него не дождаться «сильной и твердой власти».⁴⁹ Штюрмеру не хватало политического чутья. Очевидно, по его совету Николай II объявил об очередном призыве новобранцев к 15 июня —в разгар полевых работ. Предвосхищая почти дословно речь П. Н. Милюкова в Думе 1 ноября, архипра­вый член Государственного совета А. С. Стишинский говорил в Особом совещании по обороне: «Тот, кто посоветовал этот указ, — или изменник, или дурак».⁵⁰ Генерал Алексеев не жаловал Штюр­мера никогда, а после отклонения идеи диктатуры военных в тылу в особенности. «Алексеев, — писал Кривошеину министр просве­щения П. Н. Игнатьев, — иначе не именует Штюрмера, как пре­ступником, объясняя, что лишь преступник мог взяться за дело, которого... совершенно не знает».⁵¹ Проведенный самим Штюр-мером в министры земледелия А. А. Бобринский сразу стал вну­шать Александре Федоровне: «Пока у Штюрмера так много дела, он ничем в отдельности не может заняться вплотную». Передавая

⁴⁵ Переписка Николая и Александры Романовых. Т. 5. С. 114.

⁴⁶ Кризис самодержавия в России. С. 607, 613—614.

⁴⁷ О. В. Палей—вел. кн. Павлу Александровичу. 12 июля 1916 г. (ГАРФ. Ф. 644. Оп. 1. Д. 152. Л. 52).

⁴⁸ Падение царского режима. Т. 5. С. 447, 451—452.

⁴⁹ См.: Кризис самодержавия в России. С. 601.

⁵⁰ О. В. Палей—вел. кн. Павлу Александровичу. 12 июля 1916 г. (ГАРФ.

Ф. 644. Оп. 1. Д. 152. Л. 53).

⁵¹ П. Н. Игнатьев—А. В. Кривошеину. 28 августа 1916 г. (РГИА. Ф. 1571.

Оп. 1. Д. 274. Л. 45).

эти слова Николаю II, императрица добавляла: «Того же мнени
наш Друг».^{52 я}

Но самым неудачным оказалось назначение человека, которого Распутин прочил на смену Штюрмеру, — Протопопова. Внешне это был очень эффектный ход. Министром внутренних дел и пре­тендентом на пост премьера стал октябрист, товарищ председателя Думы, председатель Совета съездов металлозаводчиков. Правда одновременно он был давним пациентом тибетского врача П. А. Бадмаева, видного представителя «темных сил», у которого еще до войны познакомился с Распутиным. Но об этом до назна­чения Протопопова не было известно. Он имел даже программу Часть ее была предложена банками, с которыми был связан Про­топопов, часть — еще одним пациентом Бадмаева и однополчани­ном Протопопова П. Г. Курловым, на совести которого была ги­бель Столыпина. Программа включала увеличение представитель­ства финансового капитала в следующей Думе (как это можно было сделать, не меняя избирательный закон, неясно), уменьше­ние ограничений в правах евреев и ряд других мер. Установление судебной ответственности министров не только за незакономер­ность, но и за нецелесообразность действий, как рассчитывал Про­топопов, должно было примирить правительство и оппозицию.⁵³ Вряд ли вдаваясь в детали программы, Распутин тоже говорил о необходимости дать «и для Государственной Думы что-нибудь».⁵⁴ Банковское окружение Распутина явно надеялось сманеврировать и сбить волну общественного недовольства.

Но министрам в России не полагалось иметь собственных про­грамм, и Протопопов тут же запротестовал против газетных слу­хов о том, что она у него имеется.⁵⁵ Нет никаких оснований счи­тать, что об этой программе знала Александра Федоровна. Цари­ца, с голоса Распутина, выражала лишь надежду, что «так как он член Думы, то это произведет на них большое впечатление и за­кроет им рты».⁵⁶ Заведомо не знал программы Протопопова и не давал на нее согласия Николай II. Он назначил министром прак­тически незнакомого человека, которого видел до того один раз — разговаривал с ним о его заграничных впечатлениях и о котором как-то раз в другой связи упоминал Распутин.⁵⁷ В дальнейшем Протопопов некоторые свои идеи изложил царю, но, по собствен­ному признанию, не все. Для Николая II и Александры Федоров­ны Протопопов был человек, рекомендованный Распутиным, а не доверенное лицо петроградских банков, и он не смог бы действо­вать в качестве последнего, даже если бы и захотел. Впрочем, он оказался психически неуравновешенным человеком, неспособным управиться со своим министерством. Его коллеги говорили о нем

_______ __ со

царю как о сумасшедшем

⁵² Переписка Николая и Александры Романовых. М.; Пг., 1916. Т. 4. С. 416.

⁵³ Кризис самодержавия в России. С. 606—607.

⁵⁴ Падение царского режима. Л., 1925. Т. 2. С. 65.

⁵⁵ ГессенИ. В. В двух веках. С. 348. //АРР. [Б.м.], 1937. Т. 22. М—Пг. 1916.

⁵⁶ Переписка Николая и Александры Романовых. Т. 5. С. 16.

⁵⁷ Там же. Т. 4. С. 342, 381.

⁵⁸ Падение царского режима. Л., 1925. Т. 1. С. 130—131.

Еше до того, как несостоятельность Протопопова-министра вы­яснилась для его коллег, он стал Красной тряпкой для Думы. У _Н0гих думцев в момент назначения Протопопова возникли ил-цозии возможности смены курса. Он сам развеял эти иллюзии — и заявлением, что его программа — это общая программа кабинета ц]тюрмера (а сказать иначе он не мог), и нелепыми ошибками человека, упоенного властью. Очень быстро всплыли на поверх­ность его давние связи с правыми салонами и роль Распутина в _его возвышении. И вот тогда против него обернулась беседа с со­ветником германского посольства в Стокгольме Ф. Варбургом в июне 1916 г. Встреча была случайной, тайны из нее он не делал, но теперь ее увязали со слухами о германофильстве Штюрмера и записали его в сторонники сепаратного мира еще до того, как он и впрямь стал об этом подумывать. Неудачей кончилась попытка Протопопова объясниться 19 октября с лидерами прогрессивного блока. Его плохо слушали, а он говорил невразумительно.⁵⁹ Своим неприятием Дума загоняла Протопопова, как он сам потом выра­зился, «в правый угол», куда он, впрочем, охотно скатывался. Спустя месяц после своего прихода в Министерство внутренних дел Протопопов стал для оппозиции ненавистнее Штюрмера.

Важным элементом расстановки политических сил летом— осенью 1916 г. стали контакты между великосветско-великокня-жескими кругами и либеральной оппозицией. Боясь обращаться к массам, либералы все больше возлагали надежды на тех, кто мог оказать закулисное влияние на власть, а власть своим фаталисти­ческим упрямством сама навязывала дворянской верхушке роль «оппозиции». Страх, что политика Николая II и Александры Фе­доровны приведет к краху режима, тревога за собственное буду­щее толкали «большой свет» к действиям, хотя там плохо пред­ставляли себе, что происходит на деле. Поскольку прогрессивный блок и Земский и Городской союзы заверяли, будто говорят от имени России, в «свете» надеялись, что успокоить цензовую оп­позицию — значит успокоить страну. Уже с лета 1915 г. недоволь­ство захватило и членов императорской фамилии. Роль центра притяжения здесь играла императрица-мать Мария Федоровна, поселившаяся в Киеве, чтобы пореже встречаться с «молодой ца­рицей».

К осени 1916 г. круг недовольных, включавший в себя и вид­ных сановников, пришел к выводу: «Положение могло бы быть спасено выступлением всей императорской семьи, in corpore зая­вившей государю об опасности, о необходимости уступить обще­ственному мнению».⁶⁰ 1 ноября вел. кн. Николай Михайлович от­вез в Ставку письмо, в котором уговаривал царя согласиться на ответственное министерство. В Ставке побывали Николай Нико­лаевич и Кирилл Владимирович. Георгий Михайлович и брат царя Михаил прислали письма сходного содержания. Еще одно письмо

⁵⁹ Запись встречи с А. Д. Протопоповым 19 октября 1916 г. // Шляпников А. Канун семнадцатого года. М., 1923. Т. 2. С. 115—124.

⁶⁰ Дневник Н. А. Врангеля. 8 ноября 1916 г. (РГИА. Ф. 920. Оп. 1. Д. 55. Л. 18).

должен был вручить давний негласный корреспондент ц_ао А. А. Клопов. Его письмо носило следы согласования с кадетскими лидерами. Редактировать письмо Михаила помогал кадет В. А. Маклаков. Флирт светско-великокняжеских кругов с либе­ралами казался противоестественным Николаю II и только делал бесперспективными их попытки повлиять на царя. Но брожение в этой среде, судорожные поиски несуществующего выхода усили­вали картину развала старого строя.⁶¹

К осени 1916 г. отчетливо проявилась несостоятельность на­циональной политики режима. Даже необходимость мобилиза­ции всех сил страны на войну не заставила власть отказаться от притеснения нерусских народов. Напротив, национальные преследования были распространены на новую категорию насе­ления — немцев-колонистов, со времен Екатерины II живших на территории России. Резко обострились преследования евреев в прифронтовой полосе, где их в массовом порядке обвиняли в шпионаже в пользу Германии. В занятой в первые месяцы вой­ны Галиции проводилась усиленная русификация украинского населения. Поражения не побудили власть пересмотреть свою позицию. В феврале 1916 г. группа депутатов Думы выступила за отмену национально-религиозных ограничений.⁶² Все минист­ры, включая значившихся в либералах, высказались против раз­работки такого законопроекта. Одни предлагали отложить дело до окончания войны, когда выяснится, «насколько эти меропри­ятия своевременны и отвечают внутренней политической обста­новке».⁶³ Другие прямо заявляли, что ограничения националь­ных меньшинств вызваны причинами, «не утратившими своего значения и до настоящего времени».⁶⁴ Враждебность к нацио­нальным меньшинствам выявило и сопротивление властей пред­ложению Думы ввести земство в Прибалтике. Даже Сазонов пи­сал, что он против «укрепления маленьких племенных групп на наших окраинах», имея в виду эстонцев и латышей, и предлагал ввести в качестве избирательного ценза «приобщенность» к рус­ской «государственной культуре».⁶⁵

⇐ Предыдущая9101112131415161718Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: