 |
В «Журнале» средней школы Клэйтона публикуются все письма. Тайна имени и адреса электронной почты корреспондента гарантируется.
|
|
|
|
Дорогая Энни!
Мне нравится один мальчик. Я буду называть его Чак. Так или иначе, но Чак говорит, что и я ему нравлюсь. Но вот что происходит. Чак никогда мне не звонит. Я звоню ему по пять раз в день, плюс пишу ему, плюс оставляю сообщения на автоответчике, посылаю ему электронные письма иногда десять раз на дню. Но Чак НИКОГДА не звонит, не пишет, не шлет мне письма. Плюс, его мама просто бесится, когда она поднимает телефонную трубку. Но как еще мне с ним общаться, если он сам мне не звонит? Пожалуйста, помоги.
Мне нравится Чак
Дорогая Нравится!
Причина, по которой Чак не звонит, не пишет, не шлет тебе послания, состоит в том, что ТЫ НЕ ДАЕШЬ ЕМУ ТАКОЙ ВОЗМОЖНОСТИ!!! Из того, что ты написала, видно, как ты почти замучила бедного парня. Оставь Чака в покое, и он сам будет тебе звонить. Если же не будет – что ж, возможно, Чак хочет таким образом что‑то тебе сказать.
Энни
Девятая глава
Когда славный полисмен посадил меня в лимо к Люку Страйкеру, я не знала, что мне делать – что думать. То есть… это, что, свидание? Может, Люк Страйкер ухаживает за мной или что‑то такое? Вроде бы на это не было похоже, но, знаете, иногда случаются странные вещи.
Кроме того, из всего, что я читала, было ясно, что Люк все еще страдает из‑за предательства Анжелики Тримэйн. Как же он может перевести стрелки с роскошной кинозвезды на… Дженни Гриинли?
И понимал ли он, что я не отвечаю ему взаимностью? По крайней мере, в ТОМ смысле?
Наверняка, нет. Определенно нет, потому что он наклонился вперед и сказал:
– Поехали на озеро, Пит. И оторвись, если сможешь, от конвоя.
Я оглянулась назад и увидела за нами хвост из самых неустрашимых водителей, которые наблюдали за всей волнующей историей у ресторана «Чи‑Чи».
|
|
|
Мне было как‑то неспокойно – особенно, когда Пит проезжал на красный свет, чтобы отделаться от преследователей, – но при этом меня все еще смущала основная проблема.
Возлюбленный всей Америки, Люк Страйкер, вез меня, Дженни Гриинли, в свой дом на озере.
– Хм, – сказала я, потому что чувствовала, что должна что‑то сказать. – Вероятно, тебе не следовало снимать рубашку.
– Конечно, глупость несусветная, я знаю, но что уж тут поделать…
Люк только покачал головой. Он даже не смотрел на меня. Он смотрел на пробегающие за окном окрестности. Мы уже были недалеко от озера, которое находится в десяти милях от города. Нам удалось отделаться от преследователей. Пит был хорошим шофером. Интересно, как полиция расправилась с толпой там, около «Чи‑Чи»… Не начались ли там какие‑нибудь беспорядки? Если начались, то тогда Скотт оказался в своей стихии. Ему нравится анархия в любом ее проявлении.
С другой стороны, Джери, возможно, просто взбесилась, оттого что надела неправильные туфли. Или оттого что не захватила камеру.
– Я собираюсь от этого избавиться, – зло сказал Люк.
Сначала я не поняла, о чем он говорит. Потом сообразила. О татуировке.
– Это должно быть действительно отвратительно, – сказала я из угла лимузина. Я никогда еще не ездила в лимузине. Оказывается, лимузин, и правда, большая машина. В ней очень большое расстояние между задними и передними сиденьями. И в этом пространстве, по крайней мере в лимузине Люка, была консоль с баром и телевизором. Это здорово… если вы любите смотреть телевизор в машине.
– Я хочу сказать, – продолжала я, – это, очевидно, было отвратительно, когда она… я имею в виду Анжелику… Вышла замуж за другого.
– Я не хочу об этом говорить, – сказал Люк, все еще глядя в окошко. Между деревьями уже виднелось озеро. Это было искусственное озеро, но все равно очень симпатичное. Я плавала по нему на понтоне. Я никогда не заплываю далеко, потому что боюсь наткнуться на труп или что‑то в этом роде. Но смотреть на воду приятно.
|
|
|
Я могла понять, почему Люк не хочет говорить об Анжелике. Если бы со мной случилось такое, я бы, наверное, тоже не захотела об этом разговаривать. Так что я сменила тему.
– Извини за то, что мои друзья так себя вели, – сказала я. – Не понимаю, что с ними случилось. Я никогда раньше не видела их в таком состоянии.
Люк посмотрел на меня так, будто только теперь заметил, что я сижу в его машине. Затем он сделал странную вещь.
Он засмеялся.
– Ах, это, – сказал он, покачивая головой. – Не переживай. Это происходит постоянно. С людьми, которые видят знаменитостей, что‑то случается. Это, вроде… не знаю. Они не осознают, что мы – люди, такие же, как они сами.
Интересно, так ли это? И поэтому все хотели прикоснуться к Люку? Чтобы убедиться, что он действительно человек? Или потому, что назавтра можно рассказать в школе, что ты трогала Люка Страйкера?
– Но не ты, – сказал Люк, что меня слегка напугало. – Ты не такая. Люди же… разные. О, великолепно, – добавил он, когда лимо остановился. – Мы приехали.
Мы стояли перед новым современным домом. Я много раз бывала в таких домах на озере, потому что мой папа их проектировал, а мама – украшала. Сейчас в моде была морская тема. В домах были выбеленные стропила, раковины и картины с чайками, хотя на Клэйтон‑озере не было ни одной чайки.
– Хочешь колы? – спросил Люк, подходя к огромному холодильнику.
– Хм, – ответила я. В доме Люка работал кондиционер. Было что‑то около двадцати градусов. А на мне только влажный купальник и шорты.
Почему‑то я думала только о том, что Люк сказал в машине. Что я – другая.
– Конечно, я буду колу, – ответила я.
– На. – Люк протянул мне колу. – Давай выйдем на террасу.
И к моему облегчению, секундой позже он открыл огромную раздвижную дверь на террасу, которая выходила на озеро, и мы снова оказались на солнце.
Вид из дома был потрясающий – мой папа все отлично спланировал. Перед нами раскинулось хрустально голубое озеро, окруженное деревьями. По глади воды скользили парусные шлюпки. Солнце палило так, будто была середина лета, а не весна, и повсюду распевали птицы. Покой, тишина и все располагает к отдыху.
|
|
|
Плохо, что через час сюда пожалуют папарацци. По крайней мере, это произойдет тогда, когда по окрестностям разнесется известие о том, где брошенный Анжеликой Тримэйн Люк Страйкер зализывает свои раны.
Люк взгромоздился на перила террасы и покручивал в руках банку пива, которую вынул – я не заметила когда – из холодильника. Меня не оскорбило то, что он не предложил пива мне – я совершенно точно не тот тип девушки, которому предлагают выпить пива, – но мне было интересно, откуда пиво у него. Ему еще нет двадцати одного года, а за этим в Индиане следят очень строго.
Потом я вспомнила. Он же кинозвезда. Он может потребовать пива, сколько захочет и когда захочет.
– Приятно здесь, а? – сказал Люк, сделав большой глоток.
Я отхлебнула колы. Она была вкусная и с пузыриками, как я люблю.
– Ага, – сказала я. Я никак не могла понять, зачем он позвал МЕНЯ к себе домой?
– Я никогда не ходил в среднюю школу, – внезапно сказал Люк – явно озеру, поскольку он даже не смотрел на меня. – У меня был личный учитель. Я видел настоящую школу только в кино или по телевизору. Я не представлял себе… не представлял себе., какова настоящая средняя школа.
Люк сделал еще глоток пива и опустил банку.
– Но настоящая школа в реальной жизни совсем не такая, как в кино, – продолжал он. – В реальной жизни она в десять миллионов раз хуже.
Я просто смотрела на него. Что я могла сказать?
– Эти дети в твоей школе, – сказал Люк, съехав с перил и растянувшись во весь рост на полу террасы, – самые грубые, самые сквернословящие и самые ничтожные люди, которых я когда‑либо встречал. У них – ты знаешь, что такое сочувствие?
– Хм, – сказала я, – сострадание друг к другу?
– Точно. На съемках фильма «Небеса, помогите нам!» был один консультант, очень почтенный человек, который помогал разобраться со сценарием и прочее. Так вот для него сочувствие значило очень многое. А в клэйтонской средней мало кто сочувствует другим… Большинство безжалостно третирует слабых и считает идолами сильных.
|
|
|
Я поняла, что в этот момент должна заговорить,
– Это неправда, – сказала я, поскольку никогда не делала идола из Курта Шрэдера. – Не все…
– О нет, не все, – быстро согласился со мной Люк. – Многие сидят сзади и наблюдают, как издеваются над их товарищами. Эти люди даже хуже, чем быки, те сильные… По‑моему, приличные люди должны что‑то предпринять, чтобы остановить издевательства, но они слишком трусливы, поскольку им не хочется оказаться следующими в очереди.
Я, конечно, не идеализировала среднюю школу. И все же мы были не НАСТОЛЬКО плохи.
– Ну уж и вовсе неправда, – сказала я. – Ты же сам видел, что я пошла за Кэйрой…
– О, конечно, – сказал Люк. – Ты пошла за ней. Ты вытирала ее слезы. Но ты ничего не сделала, чтобы попытаться их остановить.
– А что я могла бы сделать? – Комок, который исчез было из моего желудка, появился снова. Мне просто не верилось. Он пригласил меня, чтобы снопа критиковать? Что это такое? Я, в сущности, не ожидала ни исповеди в неумирающей привязанности, ни сладких поцелуев или чего‑нибудь еще, но
Люк вел себя нечестно. – Ты хочешь, чтобы я выступила против всей школы? Люк, Кэйру НИКТО не любит…
– Да, – сказал Люк. – Кэйру никто не любит. И я не могу сказать, что я их в этом виню. Я слышал, как ты разговаривала с ней в дамской комнате. Я слышал, что ты ей говорила. Это был хороший совет, быть может, лучший из всех, которые она получала, и она его отвергла. А тебе, Джен, не приходило в голову, что правда не только то, что не любит Кэйру, но и то, что все любят тебя?
Я покачала головой.
– Это не так…
– Это правда, и ты это знаешь. Назови мне человека, которому ты не нравишься. Хотя бы одного.
Нечего было и задумываться. Я серьезно подозревала, что не нравлюсь мистеру Холлу. Поскольку до сих пор не справлялась с хореографией.
А как насчет Курта Шрэдера? Курт Шрэдер меня недолюбливал. Ну, а может, вообще никогда обо мне и не задумывался. Но это не значит, что когда он вспоминал обо мне, он делал это с удовольствием.
– Ерунда, – сказал Люк, когда я в качестве примера назвала два этих имени.
– Хорошо, – недовольно сказала я. – Хорошо. Давай считать, что я всем нравлюсь. Это неправда, но давай просто согласимся с этим. И что?
– И ЧТО? – Люк перестал прохаживаться и недоуменно посмотрел на меня. – И ЧТО? Джен, ты не понимаешь? Ты находишься в невероятном положении. Ты могла бы произвести в этом месте реальные преобразования, но, похоже, ты этого не осознаешь.
ПРОИЗВЕСТИ РЕАЛЬНЫЕ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ? О чем это он говорит?
И вдруг меня осенило. Ясно, чего хотел Люк. И вот почему он пригласил меня к себе. Это было так очевидно, что и слабоумный все понял бы, но не я. Ох, нет. Не я.
|
|
|
Люк проводил кампанию. Знаете, из тех, что всегда проводят знаменитости.
Люк решил провести кампанию по внедрению в клэйтонской средней школе понятия «сочувствие», и он хотел, чтобы я этим занялась.
Я съехала подальше по скамейке и устало сказала:
– Ох, братец…
– И никаких мне «Ох, братец», Джен, – сказал Люк. – Ты знаешь, что я прав. Я, Джен, наблюдал за тобой. Последние четыре дня я ничего не делал, только наблюдал за тобой. И пришел к выводу, что ты единственный человек во всей этой вонючей школе, которому не безразличны, действительно не безразличны люди. Ты думаешь не только о себе – готов побиться об заклад, что о себе ты думаешь в последнюю очередь. И это замечательно, Джен. Это на самом деле похвально. Я не говорю, что тебе нужно переделать кучу дел, чтобы все стали лучше. Но как посторонний наблюдатель я должен сказать, что ты могла бы сделать много больше.
Я не могла с этим согласиться. Правда, не могла. – Что ты имеешь в виду, говоря МНОГО БОЛЬШЕ? – завопила я. – Я так много всего делаю, что к концу дня бываю совершенно без сил. Ты думаешь так легко быть МНОЮ? Вовсе нет! Это, на самом деле, очень, очень трудно.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Люк, садясь на скамейку рядом со мной.
– Знаешь, – ответила я. Мне не верилось, что я разговариваю с Люком Страйкером. С Люком Страйкером, таинственной знаменитостью, с человеком, которого я никогда не пойму. И он сейчас раскрыл мой самый главный, глубоко спрятанный секрет. Это было нечестно. – Я – МАЙОНЕЗ, – прошептала я. Потом, когда он удивленно посмотрел на меня, добавила нормальным голосом: – Я то, что помогает бутерброду не развалиться, понял? Это моя работа. Вот этим я и занимаюсь. Я – смазка.
– Да, – наконец до него дошло. Он даже вроде бы разволновался. – Да, именно так. Именно это ты и делаешь!
Я не понимала, чего он так разволновался. Но думаю, что с ним все было в порядке. Это ведь у МЕНЯ были проблемы.
– Но, Люк, – сказала я, – это ВСЕ, что я могу. То, о чем ты мне говоришь… что, по‑твоему, я должна делать… у меня не получится. Я действительно с этим не справлюсь.
Люк молчал. Он вел себя, как Тринин кот мистер Момо, когда тот играл с пойманной мышкой. Кот не выпускал ее из лапок, пока не откусывал ей голову.
– Но чем ты хочешь быть, Дженни? – быстро спросил меня Люк. – Чего ты хочешь?
Хочешь? Чего я ХОЧУ? Он что, с ума сошел?
Я решила, что так и есть. Я решила, что меня похитил и держит в заложниках безумец. Иначе почему мне не удавалось раскусить его? Потому что он псих.
Подождите, скоро это появится в журнале «Люди».
– Серьезно, Джен, – сказал безумец. – Чего ты хочешь?
Да мало ли чего я хотела. Я хотела, чтобы Бетти Энн вернулась на свое место на столе миссис Малвейни. Я хотела, чтобы люди перестали мычать, когда мимо них проходит Кэйра Шлосбург. Я хотела не петь в хоре или, по крайней мере, чтобы мистер Холл перестал вопить на меня из‑за этой дурацкой шляпы и моих неловких рук.
– Знаешь, Джен, – продолжал Люк в ответ на мое молчание, – я не верю, что ты только майонез. Если вспомнить, как ты на меня огрызнулась в тот день в дамском туалете…
Я вздрогнула, мне не хотелось вспоминать о том ужасном моменте. Но Люк не отступал.
– …Я знаю, что ты не просто славная миленькая Джен Гриинли, всеобщий лучший друг. Я думаю, ты больше, чем майонез. Много больше. – Он снял очки – они уже были ему не нужны, поскольку теперь все знали, кто он такой – и я смогла разглядеть, что у него глаза голубые, голубые и глубокие, как озеро перед нами.
– По правде сказать, я думаю, что ты – особенный соус.
Спросите Энни
Задайте Энни самый сложный вопрос, который касается сугубо личных отношений. Вперед, дерзайте!
|
|
|
