 |
В «Журнале» средней школы Клэйтона публикуются все письма. Тайна имени и адреса электронной почты корреспондента гарантируется.
|
|
|
|
Дорогая Энни!
В школе есть одна девочка, которая все время соревнуется со мной. Когда мы получаем свои сочинения, она непременно хочет знать, какая у меня отметка, и если у нее отметка лучше моей, она ведет себя так, будто это очень существенно. Она всегда хочет знать, какую тему для сочинения я выбрала, и когда я ей это говорю, она берет туже тему! И потом всегда желает видеть, кто сделал лучше. Мне это надоело. Что сделать, чтобы она это прекратила?
Та, которая делает свою собственную работу
Дорогая Работяга!
Легко. Перестань рассказывать, какую ты получила отметку. А также не докладывай ей, какую выбрала тему для сочинения. Она не сможет играть, если ей не с кем будет играть, верно?
Энни
Одиннадцатая глава
Помните того пижона с белыми волосами в рекламе, который красит банки с супом? Ага, тот‑тот. Он говорил, что у каждого бывает пятнадцать минут славы.
Так вот, он ошибался. Потому что на этой неделе, после мытья машин, у меня было ее гораздо больше, чем какие‑то пятнадцать минут.
По Интернету было сообщений больше, чем на пятнадцать минут. Газеты пестрели заголовками:
«Большая Звезда посетила маленький город»
«Упрятанный горб!»
«Люк в провинции!»
«Кумир средней школы»
И это продолжалось и продолжалось. Внезапно Клэйтон, штат Индиана, который даже не найти на большинстве карт, попал в свет лучей рампы. На наш маленький город подобно обезьянам в «Волшебнике Изумрудного города», обрушились журналисты. Они были за каждым углом.
Не хочу отрицать, что сначала это было даже здорово. Казалось, все хотят получить у меня эксклюзивное интервью, у меня, у девушки, которая показала Люку Страйкеру, что значит быть настоящим подростком.
|
|
|
Когда сведения о том, что Люк и я вместе идем на «Весенние танцы» выплыли наружу – что произошло очень скоро, – звонки с просьбами об интервью со мной раздавались непрерывно. В конце концов мой папа снял с аппарата телефонную трубку.
Потому что, знаете ли, я не могла давать эти интервью. По поводу того, что Люк – мой друг.
Вы же не пойдете на телевидение давать интервью о своем друге.
О, конечно, если кто‑нибудь подсовывал мне к лицу микрофон, когда я утром выходила из автобуса у школы, и спрашивал:
– Дженни Гриинли, трудно было держать в секрете правду о Люке Страйкере? – я, чтобы быть вежливой, отвечала им. Я говорила:
– Нет.
Или:
– Дженни Гриинли, можете сказать нам, что вы оденете на танцы?
И я отвечала:
– О, знаете ли – платье. (Платье моя мама выбрала по каталогу: я не могла пойти в торговый центр, потому что там меня мгновенно окружала толпа восхищенных подростков. Неожиданно оказалось, что если ты идешь на «Весенние танцы» с Люком Страйкером, то сам становишься знаменитостью.)
Но, как бы там ни было, я не собиралась часами говорить о Люке. В отличие от других учеников нашей школы, которые делали это с удовольствием. Вы бы видели Карен Сью Уолтерс, рассказывающую, как после исполнения ею соло в «День за днем», ее похвалил Люк. Так случилось, что я слышала, как Люк сказал ей всего лишь два слова: «Милая песня».
Но она подавала все так, будто Люк репетирует с ней и готовит из нее звезду.
В эту историю включился даже мистер Холл. Он хватался за каждого репортера, который попадался ему на пути, со словами:
– И «Трубадуры» будут выступать на конкурсе «Бишоп Люерс» в эту пятницу. И не пытайтесь нас остановить!
Ах, мистер X.! Я уверена, что вся Америка жаждет увидеть «Трубадуров», запускающих трели в песне «Столько, сколько я буду ему нужна».
Но все прошло очень быстро. На третий день для меня все кончилось. И меня уже не волновала злость Трины. Она все твердила перед камерами: «О! Дженни – моя лучшая подруга», но со мной была абсолютно холодна. Казалось, Трина не может простить мне:
|
|
|
а) разговора о Стиве и
б) то, что я согласилась пойти на «Весенние танцы» с Люком.
Была еще одна вещь, которую она не могла мне простить, хотя в этом не было моей вины. В сущности, я ничего для этого не делала. Стив – старый, добрый, надежный Стив так устал слушать хныканье Трины о Люке Страйкере… что бросил ее.
Ага. Бросил Трину. И рассказал мне за ланчем – он начал есть с нами, пока Трина оставалась в комнате хора, – что нисколечко не сожалеет об этом. Он собрался идти к Куангу на вечеринку «АнтиВесенние‑Танцы» и был абсолютно счастлив, почувствовав себя наконец свободным.
Джери Линн, однако, решив дать отставку своему парню, не казалась такой же счастливой. Не то, чтобы она была несчастна от разрыва со Скоттом. Больше было похоже на то, что она несчастна из‑за того, что Скотт вовсе не огорчен. Каждый раз, когда я видела ее, она начинала расспрашивать меня о Скотте. Как я думаю – ему нравится кто‑то еще? Она чувствует, что ему нравится кто‑то еще, и поэтому он совсем не возражал, когда все это случилось. Может, это означает, что ему кто‑то еще понравился? Он мне ничего об этом не говорил? Ей вообще‑то все равно, но…
Если бы не тот день в доме у Люка, то я должна была бы продолжать нянчиться с Джери: «Да нет, Джери Линн, он мне ничего не говорил. Но я уверена, он до сих пор страдает из‑за разрыва. Если тебе его так не хватает, почему бы тебе не подойти, не поговорить с ним? Вы были такой великолепной парой, вы должны снова соединиться».
Невозможно. Теперь я просто сказала:
– Знаешь что, Джери? Ты рассталась с ним. Все кончено. Теперь – вперед!
У Джери глаза стали такими большими, словно она вот‑вот расплачется. Пришлось мне извиниться (хотя все равно я не сказала, что считаю, будто они должны снова быть вместе).
Но больше она со мной не пыталась поговорить. Что было большим облегчением.
Все действительно заговорили обо мне после некоего случая с Кэйрой.
То есть сначала это была только Трина. Знаете, всем, кто согласен был выслушать ее, она жаловалась на то, что с той поры, как Люк Страйкер пригласил меня на «Весенние танцы», я переменилась
|
|
|
Затем, после того разговора с Джери, она тоже стала говорить;
– Что случилось с Джен? С ней все в порядке? Она так странно себя ведет…
Никто ничего не говорил мне прямо в лицо, но я знала, что разговоры идут. Когда я входила в дамскую комнату, голоса смолкали, это был точный знак того, что темой разговора была я.
И за столом во время ланча все старались избегать в разговоре предмета, занимавшего умы учащихся средней школы, – Люка Страйкера.
Единственным человеком в школе, который вел себя со мной нормально, – исключая мистера Холла, который по‑прежнему вопил на меня из‑за моих неловких рук, – был Скотт. Скотт оставался тем же самым, старым Скоттом, высказывал недовольство но поводу макета газеты, помогал мне отпечатать письма для «Спросите Энни», обсуждал со мной книги, предлагал мне во время ланча кусочек домашнего тортеллини с соусом из четырех сыров…
Скотт был… просто Скоттом.
Даже мои родители стали обращаться со мной по‑другому. Не знаю, было ли это потому, что меня пригласили на школьные танцы – впервые в жизни – или из‑за того, КТО меня пригласил. В любом случае, внезапно они стали обращаться со мной так, будто я оказалась ближе по возрасту к ним, чем к Колу или Рику. Например, папа спросил меня, не хочу ли… получить водительские права, чего он рань‑то не позволял, потому что боялся за меня, и я всегда была уверена, что он должен сидеть рядом со мной, когда я за рулем.
Тем временем мама удивила меня за завтраком, заговорив со мной так, будто я ее подружка, а не дочь:
– Я бы хотела, чтобы ты взяла с собой в кино или куда‑нибудь еще Кэйру Шлосбург, Дженни. Ее мама вчера на йоге сказала мне, что у Кэйры очень плохое настроение. Она даже попросила родителей перевести ее в Военную академию для девушек.
В Военную академию? Кэйра? Я была поражена. Но ведь нельзя обвинять Кэйру за то, что она хочет уйти туда, где при виде нее не будут мычать.
Но в ВОЕННУЮ школу? Клэйтонская средняя, конечно, место плохое, но не такое плохое, как ВОЕННАЯ школа.
|
|
|
Или это не так?
Я поняла, что нужно немедленно принимать меры. Во время ланча, в тот же самый день, как со мной поговорила мама, я подошла к Кэйре и спросила:
– Что ты делаешь сегодня после школы? Кэйра прожевала листья салата – лишь это она взяла на ланч. Мне, конечно, было известно, что в ее ящичке полно всякого печенья, которое она ест, когда думает, что этого никто не видит. Кэйра посмотрела на меня и сказала:
– Я? – Затем она оглянулась, как будто хотела увериться, что за ней никто не стоит и что я действительно обращаюсь к ней. – Хм… Ничего. А что?
– Я хочу с тобой кое о чем поговорить, – сказала я. – Можно прийти к тебе домой?
Кэйра была потрясена. Меня захлестнула волна вины, когда я сообразила, что, возможно, я – первый человек, попросивший разрешения прийти к ней домой.
– ТЫ хочешь прийти ко мне домой? – Кэйра с подозрением смотрела па меня, будто подозревала, что я задумала какую‑то каверзу. – Зачем?
– Я уже сказала. Мне нужно кое о чем с тобой поговорить. Ты на каком автобусе едешь?
– На тридцать пятом, – ответила Кэйра. – Я выхожу из школы в три десять. Но…
– Увидимся в три десять, – сказала я. И повернулась к своему столу.
– Минуточку… – Лицо Кэйры покрылось красными пятнами. Полагаю из‑за того, что до нее дошло, сколько людей оказались свидетелями нашей беседы. Я, в конце концов, иду на «Весенние танцы» с Люком Страйкером. Вы могли бы подумать, что мне нравится внимание, с которым отслеживается каждый мой шаг. – Ты уверена… Ты уверена, что в этом нет никакой ошибки?
– Я уверена, – сказала я и пошла прочь.
Мне пришлось пропустить собрание в «Журнале», но я понимала, что один день без меня в газете обойдутся. А Кэйре, понятно, я сейчас больше нужна.
Подойдя к ее дому, я поняла, что все будет гораздо легче, чем я себе представляла. Оказалось, что Кэйра живет в абсолютно нормальном доме – не в трейлере, не с родителями‑лунатиками, как доносили слухи, – где был полный порядок и где по сторонам дорожки стояли горшки с геранью.
Миссис Шлосбург встретила нас у входа с блюдом, на котором лежало еще теплое, прямо из духовки шоколадное печенье (Кэйра явно предупредила маму о гостье). Это была привлекательная женщина, в модном свитере, а все говорили, что она беззубая и с вредными привычками, и она вышла к нам
навстречу, чтобы поздороваться со мной. Она принадлежала к такому же типу женщин, что и моя мама. Она спросила меня, не хочу ли я чего‑нибудь и пригласила меня остаться и пообедать с ними.
Я прекрасно понимала ее состояние. Будучи девочкой типа девочка‑соседка, я всегда пользовалась успехом у всех родителей. Это противно, но это правда.
|
|
|
Но миссис Шлосбург не могла знать, что я вовсе не девочка‑соседка. О нет!
Войдя в комнату Кэйры, которая была отделана точно, как моя, я бросилась к шкафу и выкинула оттуда брючки‑капри.
– Ты что делаешь? – с удивлением спросила Кэйра.
– Я уже говорила тебе, что нужно быть самой собой, – ответила я. – И ты мне сказала, что не знаешь, что это такое. Так вот, я хочу тебе это показать. Иди, мой голову.
Кэйра уставилась на меня.
– Но…
– Отправляйся в ванну.
– Но…
– Делай, что говорят.
К моему удивлению, Кэйра меня послушалась. Я должна была пожать руку Люку. За то, что он помог мне найти себя. Я родилась настоящим лидером. Это было у меня в крови или где‑то еще.
Я все еще рылась в шкафу Кэйры, пожевывая шоколадное печенье, которое мне принесла миссис Шлосбург, когда Кэйра, с вьющимися вокруг лица кудрями, вышла из ванны.
Она переводила глаза с меня на груду одежды, громоздящуюся около ее кровати.
– Что ты делаешь? – спросила Кэйра.
– Вот это ты можешь надевать в школу, – сказала я, указывая на вещи, висящие в шкафу. Большинство из них были тем, что моя мама называет «КЛАССИКА» – блузочки на пуговицах, джинсовая юбка, несколько свитеров, несколько джинсов темного цвета, пара кроссовок, несколько пар ботинок и симпатичных сандалий и несколько юбок, с силуэтом в виде буквы «А».
– А это, – сказала я, указывая на кучу высотой фута в три, где были штаны‑капри, мини‑юбки, маечки на бретельках и прочее, что моя мама называет «ПИСК МОДЫ», – ты должна отнести на благотворительный базар. Я знаю, что Кортни и другие носят такую одежду. Но их стиль тебе не подходит. Гораздо важнее выглядеть хорошо, чем выглядеть модно.
Кэйра уставилась на меня,
– Но разве это не одно и то же?
Я поняла, что нам предстоит долгая дорога.
Затем наступило время заняться волосами Кэйры. Я много времени провела с Триной – она красилась при каждом удобном случае – и кое‑что знала о разных красящих средствах, пенках и шампунях, Я решила – раз Кэйра сама не понимает, – что она должна быть золотисто‑каштановой. Не рыжей. Ничего слишком кричащего. Что‑то интересное, как у Мэри‑Джейн из «Человека‑Паука».
Я была вооружена не только всем необходимым для создания красоты. Я понимала, что не смогу каждый день делать Кэйру красивой. Но я принесла с собой мои любимые книжки и видеодиски. Мне казалось, что одна из проблем Кэйры в том, что она не может как следует поддерживать беседу. Нельзя было обвинять ее в этом, поскольку люди, с которыми она общалась – они, в сущности, и не разговаривали с ней, – это девочки вроде Кортни Деккард, и разговоры их были такими СКУЧНЫМИ!
Я думала, что могла бы помочь Кэйре, исправляя ее внешний вид, заодно исправить и ее мышление. Хоть чуть‑чуть. Так, чтобы ей было о чем поговорить с людьми. Кроме ее диеты.
Красящий мусс, пенка для формы, общий тон перед нанесением контуров вокруг глаз – и Кэйра переменилась. К тому времени, как я закончила свое дело, мистер Шлосбург вернулся с работы. Так что я усадила его и миссис Шлосбург в гостиной и «представила» им новую, по‑моему мнению, Кэйру.
Они просто окаменели, и это было лучшим доказательством того, что я хорошо потрудилась. Миссис Шлосбург даже сделал несколько снимков.
Я приняла приглашение Шлосбургов пойти с ними поужинать в «Клэйтон Инн», самый модный ресторан Клэйтона (где должны быть «Весенние танцы»). Я решила, что это будет хорошая возможность преподать Кэйре еще один урок… А именно, убедить ее в том, что гораздо здоровее съесть мясо на ребрышках с жареной картошкой, чем жевать салат без заправки, а потом, вечером, проглотить семьсот печений. С этого дня, говорила я Кэйре, она будет есть три раза в день нормальную пищу. И никаких тарелок с салатами, уж пожалуйста.
При этом я сообщила Кэйре, что с этого момента она будет сидеть за столом рядом со мной. В ответ она только вытаращила глаза.
Когда мистер и миссис Шлосбург везли меня домой, они не переставая благодарили меня за то, что я взяла их дочь под свое крылышко. Должна признаться, я себя чувствовала очень неловко. Они, конечно, были вполне искренне тронуты. Но дело в том, что все это я должна была сделать значительно раньше. Я слишком долго позволяла Кэйре самой барахтаться в ее трудностях.
Но, сказала я себе, когда ложилась спать, все должно перемениться. Не только Кэйра должна стать другой.
Прощай, миленькая, маленькая Дженни Гриинли, всеобщий лучший друг. Привет, Джен, двигатель общественных перемен.
И каждый, кто еще не догадывался об этом до полудня следующего дня, наверняка все понял к концу ланча. Когда Кэйра и я вошли в кафе.
Она, с удовлетворением отметила я, в это утро не сделала начеса на голове. Потемневшие волосы Кэйры естественными завитками красиво обрамляли ее слегка накрашенное (не густо, как раньше) лицо. В ее походке появилась какая‑то пружинистость, чего я прежде за ней не замечала.
Стоя у дверей кафетерия, где мы договорились встретиться, Кэйра одергивала блузку и оглядывала, в порядке ли ее юбка до колен – и больше никаких мини, в девушке должна быть какая‑то тайна. Я подошла и поправила каштановый локон, перекинутый через ее плечо.
– Готова? – спросила я Кэйру. Кэйра нервно кивнула. Затем сказала:
– Джен, могу я тебя перед этим о чем‑то спросить?
– Давай, – ответила я.
– Почему… почему ты это для меня делаешь?
Я должна была секунду подумать. Я не могла сказать ей, что об этом просила ее мама. И, разумеется, я не могла сказать ей ни слова о Люке, который считает, что я обязана помогать таким людям, как она.
Когда я задумалась, то сообразила, что я помогаю Кэйре вовсе не по этим причинам. Я помогаю Кэйре потому…
– Потому что ты, Кэйра, мне нравишься. Может, я слишком поздно это сообразила. Но это было правдой.
Вот так, пожав плечами, я это и сказала. Вероятно, лучше бы мне было оставить эту информацию при себе, потому что глаза Кэйры наполнились слезами, угрожая ее накрашенным ресницам…
– О господи! – воскликнула я. – Прекрати!
– Ничего не могу поделать, – сказала Кэйра и начала сопеть. – Мне никто никогда этого не говорил…
Я больше не могла держать дверь кафе открытой,
– Вперед! – скомандовала я, повелительно взмахнув рукой.
Шум обрушился на нас с той же силой, что и запах – запах сегодняшнего горячего – индейка в соусе «чили», Я увидела, что Кэйра, трясясь от страха, отступила на шаг назад. Но у нее не было выбора.
Мы были внутри. И двинулись к проходу.
НЕ СТЕСНЯЙСЯ, советовала я Кэйре прошлым вечером. ЕСЛИ ТЫ НАЧНЕШЬ СТЕСНЯТЬСЯ, ЕСЛИ ТЫ ПРОЯВИШЬ НЕРЕШИТЕЛЬНОСТЬ, ОНИ НАПАДУТ. ПОМНИ, Я БУДУ РЯДОМ С ТОБОЙ. СМОТРИ ПРЯМО ВПЕРЕД. НЕ СУТУЛЬСЯ. НЕ СОПИ.
И, РАДИ БОГА, НЕ ВСТРЕЧАЙСЯ НИ С КЕМ ГЛАЗАМИ.
Я должна была сделать вид, что встретилась с Кэйрой случайно, и поэтому не смотрела на нее. Я не знала, соблюдает ли она мои инструкции.
Но по уменьшению количества децибелов в комнате было ясно: что‑то происходит. Беседы остановились на полуслове. Можно даже было услышать, как вилки скребут по тарелкам. Впервые за всю историю средней школы Клэйтона в кафетерии воцарилось безмолвие. Раздавались лишь звуки моих собственных шагов и клик‑клак платформ сандалий Кэйры.
Тогда я рискнула глянуть на Кэйру. Щеки у нее были такие же розовые, как блузка.
Но к моей радости, она не колебалась.
Она не смущалась.
И она ни с кем не встречалась взглядом.
Я остановилась и взяла два подноса. Я протянула один поднос Кэйре. Мы двинулись вдоль раздачи. Я взяла мисочку с индейкой, салат под соусом, немножко кукурузного хлеба, диетическую колу и яблоко. Кэйра сделала то же самое. Леди на раздаче рассматривали нас, но не из‑за нашего выбора.
Они рассматривали нас, потому что, как и я, никогда не слышали подобной тишины.
Только они, в отличие от меня, не догадывались, почему никто не разговаривает.
Мы двинулись к кассе. Мы заплатили. Мы взяли спои подносы. И пошли к своим местам.
Если что‑то должно было произойти, то я понимала, что это случится именно в этот момент. Трансформация Кэйры издевочки, жаждущей внимания, в «Я есть Я» была удивительна, но новый цвет волос и новый макияж – и даже длинная блузка – не произвели бы ни малейшего впечатления на кретинов, решивших держать Кэйру в повиновении. У них уже было время, чтобы оправиться от шока. Насмешки должны были бы начаться сейчас.
Четыре фута. Десять футов. Двадцать. СДЕЛАНО! Мы успешно водрузили подносы на стол и отодвинули стулья, когда это началось.
Мычание.
Кэйра застыла. Мычание раздавалось как раз позади нас. Я просверлила Кэйре все уши, объясняя ей, что если кто‑нибудь замычит, то она не должна на это реагировать. Она не бросится в слезы. Она не выбежит из комнаты. Она будет вести себя так» будто ничего не слышит. И даже головы не повернет.
Но получится ли это у нее? Может, она меня и не услышала? Я со страхом следила за тем, как пальцы Кэйры вцепились в спинку стула… Так вцепились, что побелели костяшки суставов.
Затем она отодвинула стул, села на него и начала спокойно есть свою индейку.
Меня окатило чувство облегчения, будто в жаркий день я облилась холодной водой. У меня даже закружилась голова. Да! Заклинание рухнуло! На Кэйру больше никогда не будут мычать.
Однако я снова услышала «МУУУ!»
Скотт Беннетт, единственный за нашим столом, кто все время, что мы с Кэйрой двигались к столу, продолжал есть, будто ничего не произошло, остановил движение своей вилки, на которую, по‑моему, была наколота куриная котлета, на полпути ко рту. Он посмотрела направлении мычания, которое,
похоже, раздавалось из‑за стола Курта Шрэдера. Я тоже посмотрела туда. Я видела, как Курт ответил на мой взгляд хитренькой улыбочкой.
– У тебя, Курт, – ядовитым голосом – это был единственный голос, который звучал в кафе, – преодолела я расстояние в тридцать футов до стола Курта, – у тебя какие‑то проблемы?
– Ага… – начал говорить Курт.
Но тут же замолчал, потому что Кортни Деккард ударила его локтем по ребрам.
Я смотрела на Кортни. Кортни смотрела на меня.
По правде говоря, я не знаю, что произошло: то ли дело было в том, что в конце недели я иду на «Весенние танцы» с Люком Страйкером, и Кортни знает об этом, то ли теория Люка об «особом соусе» действительно заслуживала доверия.
Только я знаю, что Кортни тут же взяла свою диетическую колу и что‑то сказала своей соседке по столу. Соседка ей что‑то ответила. И тогда все за этим столом стали есть и болтать, будто ничего и не случилось. Скоро все в кафе занялись тем же.
Включая Кэйру Шлосбург, что порадовало меня. Кэйра вежливо расспрашивала Куанга, смотрел ли он «Баффи», и не думает ли он, если смотрел, что сериал стал острее, когда его покинул Ангел,
Меня распирало от гордости. Больше никакого мычания.
Кэйра Корова мертва! Да здравствует Кэйра Шлосбург!
Да, подумала я про себя, принимаясь за соус «чили», поскольку внезапно почувствовала голод. ДА!
Спросите Энни
Задайте Энни самый сложный вопрос, который касается сугубо личных отношений. Вперед, дерзайте!
|
|
|
