Преподобный серафим саровский

Материнский Плач Святой Руси.

Воспоминания княгини Наталии Владимировны Урусовой (1874 - † 1963).

 

СОДЕРЖАНИЕ

 

Предисловие

Воспоминания княгини Наталии Владимировны Урусовой (1917 по 1947 годы).

1. До революции

2. Отречение Николая II

3. Ярославское чудо

4. Великая Княгиня Елисавета Феодоровна

5. Чудо Святителя Николая

6. Ярославльское возстание

7. Дача

8. Волга

9. Возстал «из мертвых»

10. Сергиев Посад

11. Любовь к Царю

12. Преподобный Серафим Саровский

13. Судьбы монашествующих

14. Митрополит Агафангел

15. Всероссийский Собор 1919 года

16. Патриарх Тихон

17. Муж

18. О. Алексей Мечёв

19. Владикавказ

20. Игумения Антонина

21. Голод

22. Нальчик

23. Дербент

24. Чеченцы

25. Подвиг подростка

26. Ейск

27. Бог — Судья

28. Женщины — палачи

29. Праведники

30. Животный страх

31. Св. мученик О. Владимир

32. Св. мученик О. Валентин

33. Юный страдалец Андрей

34. Учитель коммунизма Шеменев

35. Мытарство

36. Катакомбная Церковь

37. Митрополит Иосиф

38. Можайск

39. Конец

 

После долгих лет ожидания вышли в свет уникальные воспоминания благороднейшей русской женщины, ставшей жертвой коммунистического террора и безпощадного истребления элементарной справедливости, Наталии Владимировна Урусовой. Она обладала поэтическим талантом, и все ея воспоминания читаются как изящное произведение души, озабоченной наглядной потерей общественного благородства и крестоношением материнских пыток, когда ея дети были истреблены только из-за благородного их происхождения.

Ея поэтическое чутье к жизни дало ей силу вытерпеть нравственные пытки и остаться до конца честным человеком, любящим Бога и видящим Божию Красоту. Начиная с первых дней революции, она подметила фальшь в ведущем обществе и не примирилась с ней до последнего издыхания уже в старческих годах. Принадлежа к высокосветскому обществу и обладая художественным чутьем, она понимала значение бунта против Бога и Красоты в революционном движении. Она даже имела подлинник Рембрандта, который погиб в Ярославском возстании.

В книге «Материнский плач святой Руси» много потрясающих страниц, одна из них - описание чуда спасения от банды революционеров. Интересны ея встречи с выдающимися представителями Святой Руси того времени: Св. Кн. Елизавета Федоровна, Патриарх Тихон, старец Алексей Мечев, митрополит Иосиф Петроградский, игуменья Антонина из Алма-Аты и другие. Незабываемый молодой священник О. Владимир и его чудо от иконы Нерукотворный Спас.

Но главная тема - это ее материнский плач о своих детях, как о гибнущих чадах Святой Руси. Пример любящей матери, преданной Святой Руси, трогает душу читателя, если он сознательно проводит необходимое дело защиты православия в собственной душе. Тут кроется урок для подражания православным наших дней, которые испытывают такое же покушение на личную нравственность, как и в ея время. Тут любовь матери к своим детям, желающей им спастись от современного развращенного мирского разгула. Духовник княгини Урусовой Архиепископ Аверкий высоко ценил эту стойкую личность и желал видеть ее воспоминания. Она не дозволяла опубликовывать их, боясь, что текст будет изменен в угоду церковной политике, равнодушно относящейся к исповеднической стойкости.

И только друг ее писательница Е.Ю. Концевич наконец-то настояла, чтобы эти воспоминания увидели свет. Она, кстати, хорошо зная княгиню, считала последнюю святой женщиной. Хочется сказать и поделиться с единодушными соотечественниками, что Урусову следовало бы считать наставником темь русским людям, кто любит Истину паче всего на свете и хочет, в соответствии с такой жизнью облагородить себя, своих детей и нашу многострадальную Родину Русь.

Книга «Материнский плач Святой Руси» прекрасна. Светлой памяти Архиепископ Аверкій, духовник Праведной сестры Наталии Урусовой, благословил наше Братство Преподобного Германа Аляскинскаго опубликовать «Воспоминания Сестры Наталии» с надеждой, что, со временем, возможно будет разшифровать имена действующих лиц, скрытых от пронырливых сыщиков НКВД под не всегда точными инициалами. Увы, это сделать не удалось и мы печатаем, как есть.

Покойная праведница сделала несколько попыток поступления в монастырь. Жизнь она вела иноческую. Не лишена она была и поэтического дара. Воспоминания ея - это замечательный документ жизни подлинных христиан под лютым игом безбожной сатанинской власти. Новое поколение россиян не имееть права не знать и не ценить какой ценой сохранилась Православная вера на Руси (цена эта – кровь Царя Николая II и Его семьи)! В этом сила ея писаний. В виде краткого введения помещаем несколько слов некролога Архимандрита Константина Зайцева, частично печатавшего ея поэзию, сохранившуюся полностью и нам переданную ея долголетним другом, Еленой Юрьевной Концевич.

Тихо отошла на 90-м году жизни в, вечность, почтенная старица, княгиня Наталия Владимировна Урусова, кончавшая свои дни, в одном из предместий Нью-Йорка, Си-Клиффе в Октябре 1963 г. Была она там окружена заботами привязавшихся к ней русских людей и была любовно окормляема прот. Митрофаном Зноско.

Близких потеряла она, и провождала свою зарубежную жизнь в одиночестве, находя утешение в близости к Церкви, к Которой всей душой принадлежала. Пережито много было ею в России, где от высокого положения в обществе переведена была она событиями... в Катакомбную Церковь. Сказался в ней высокий дух, не оставлявший ее до последних дней и выражавший себя в звуках ея песен, хранимых ею в своем сердце и отразивших всю ея жизнь. Они в течение ряда последних лет то и дело появлялись на столбцах наших повременных изданий, но не под ея фамилией, а подписанные: Н. Туренина...

Покойная была отпета в Си-Клиффе, после совершения многочисленных панихид, ея духовным отцом при большом стечении молящихся. Им же была привезена она в монастырь, где она должна была покоиться согласно давно ею выраженному и постоянно повторяемому желанию. С его участием отслужена была лития Владыкой Аверкием в храме, а потом предана земле усопшая, провожаемая молитвами братии, во главе с Владыкой, и тех особенно близких к ней людей, которые прибыли с ея гробом.

Да упокоит Господь в селениях праведных ея душу, столь много испытавшую и так много сумевшую передать нам из своего духовного и молитвенного опыта.

Архимандрит Константин (Зайцев).

 

ДО РЕВОЛЮЦИИ.

 

Как, и с чего начать не знаю. Я не обладаю литературным талантом, а хотелось бы описать свою жизнь, за время с 1917 по 1941 г. Время бесконечных скорбей и страданий, о которых, жившие в эти годы не в России, себе не могут представить в истинном свете. У меня было семь человек детей.

Старшему Сергею в момент революции было 21 г. Незадолго перед тем, он приехал домой в Ярославль, окончив высшие курсы в Пажеском корпусе, произведенным в офицеры Преображенского полка. По мнению людей, не только красивый, но высокий, стройный в военной форме, он был красавец. Очень богато одаренный музыкально, он по экзамену после домашнего обучения, был принят сразу на 5-ый курс Московской консерватории, обладал хорошим голосом и по природному таланту, прекрасно, легко и свободно писал масляными красками. Казалось все в жизни обещало ему радость сознания своего бытия и широкую возможность применения своих талантов.

Второй сын Николай, на один год моложе его, будучи всего 17-ти лет, немедленно, по окончании с золотой медалью, классической гимназии, по объявлении в 1914 г. войны с Германией, получив благословение от отца и от меня, уехал добровольцем в Двинский район военных действий, и избрал на защиту родины, трудную работу санитара, в летучем отряде красного Креста, на самых передовых позициях. Вскоре, благодаря самоотверженной работе, такту и исполнению долга, он был уже начальником отряда. В 1916-мъ году, ему удалось геройски спасти всех раненых отряда, от надвигающейся газовой волны. Это не было его обязанностью, но командный состав растерялся, и все стали спасать свою личную жизнь; он самолично взял на себя командование и не погиб ни один человек. Как это было сделано и как возможно, я не берусь описать, но за это святое дело, он получил рескрипт и благодарность за подписью Государя и Крест Св. Георгия.

Вскоре он сдал экзамен на прапорщика и работал при зенитной батарее. Солдаты, казалось, все его любили за справедливое отношение, но вот первый пример тому, как под влиянием революционных масс, люди зверели, теряя совершенно свой внешний и внутренний образ Божий. Когда началось - сперва срывание погон, а затем жестокое издевательство над офицерами и избиение их, те самые солдаты, что служили ему, как младшие братья, схватили его и с криком «утопить его» поволокли к Двине. Он не узнавал в этих озверелых лицах, прежних своих солдат; помимо ужаса, предстоящей, страшной смерти, его поразило, что любимый его ефрейтор, казавшийся преданным другом ему, и тоже находившийся среди этой толпы, вдруг обратился к ней со словами: «Ребята! Утопить то этого негодяя не трудно, это мы и завтра успеем. Нет, его нужно сперва хорошенько допросить, а тогда и расправиться». Толпа остановилась. «Дайте его мне, я его посажу в холодную до завтра».

Все послушались и стали расходиться, он грубо, как говорил мой сын, велел ему идти вперед и куда-то повел. Шли долго, он не проронил ни слова. Что переживал мой бедный Николай, себе может всякий представить. Подошли к полотну железной дороги, идет товарный поезд с пустыми вагонами. Вдруг лицо ефрейтора осветилось улыбкой, и Коля узнал в нем прежнего своего товарища. Он его подвел к самому поезду, который шел на подъем очень медленно и говорит: «Прыгай Ваше благородие, спасайся» и, схватив его, помог ему вскочить в вагон и уехать. Как сумел после оправдаться ефрейтор, конечно, не было известно, но я верю, что Господь и его спас, за спасение моего сына, который смог благополучно добраться до семьи. Обо всех исторических событиях этого времени я не берусь писать, и это не цель моих воспоминаний.

 

ОТРЕЧЕНИЕ НИКОЛАЯ ІІ-го

 

Горько оплакивали мы, отречение Государя и были на удивление у большинства, ожидающего каких-то новых, неслыханных земных благ. Помню, как в церкви, хорошо знакомый мне, средних лет священник, казавшийся всегда весьма благочестивым и духовным, читал акт об отречении. Церковь была полна, все пришли нарядные и с оживленными лицами. Начиная со священника все торжествовали, радовались и приветствовали этот приговор России, поздравляя друг друга. Я же горько плакала.

Прошел после этого один год. Встречаюсь я с этим батюшкой, и он мне говорит: «Знаете, когда я читал акт об отречении Государя, то увидев Вас плачущую, я поразился и подумал: «Вот странный человек, не только не отдается общей радости, а еще заливается слезами. Теперь я понял Вас и как заплакал-бы вместе с Вами», на что я ему ответила: «Эх, батюшка, снявши голову, по волосам не плачут. Теперь Вы одумались, а прошел всего один год; увидите, как будете плакать дальше. Со дня отречения начались безобразные эксцессы в городе. Пьяные солдаты, стали хозяевами положения: они били безпорядочно во все колокола, а в Ярославле церквей было много и колоколов много. Стали являться в квартиры, требуя продуктов и безобразничая. У меня была прекрасная картина итальянской Мадонны, купленная мной у антиквара. Была ли это копия, или оригинал я не могла еще установить, но живопись была удивительная, и я очень любила эту Мадонну. Она была так духовно хороша, что располагала к молитве, но, не будучи иконой, висела в гостиной. Один из грубых солдат штыком ударил в полотно и к удовольствию своему и своих товарищей, проткнул в самую грудь изображения.

Муж мой был выбран от нашей губернии членом Всероссийского Церковного Собора и я одна с детьми переживала это ужасное время. До середины 18-го года, мои два старшие сына, были еще при мне и, конечно, были источником моего страха и мучений за них, но несмотря на, казалось бы неминуемый арест, они не были арестованы и смогли принять участие в защите России, в белой Армии, и при отступлении ея спастись заграницу.

Прошло немного времени и обыски начали принимать другую форму. Руководители стали прибирать к рукам эти пьяные и разнузданные банды, и обыски с грабежами, подводить под форму законных постановлений, начавшей, по всей России, функционировать ЧЕКА. Спокойной нельзя было оставаться ни минуты. После резкого, продолжительного звонка, по которому мы уже понимали, в чем дело, и кто так звонит, являлось несколько человек красноармейцев во главе с так называемым комиссаром, который, не предъявляя письменного мандата, просто заявлял: «Именем закона, я должен произвести обыск». Тут они обшаривали все, переворачивая диваны и отодвигая шкапы, ища оружия и спрятанных продуктов, забирая попутно все, что прельщало их алчной потребности поживиться чужим добром.

 

ЯРОСЛАВСКОЕ ЧУДО

 

В Июне 1917 г. стало известно всем жителям, что на следующий день будет избиение всей интеллигенции, причем цинизм этих, обезумевших от злобы людей, дошел до того, что об этом по всему городу вывешены были безграмотные объявления: «Завтра днем, приказ, собраться всем в 12 ч. в доме, бывшем губернаторском, для Варфоломеевской ночи, чтоб избить до последнего, всех буржуев». Перспектива была не из особенно приятных. Все, кто мог, стали спасаться на поездах, пароходах и пешком. К удивлению, большевики не догадались этому препятствовать.

Муж мой в этот день, был дома и объявил мне, что раз он управляющий банком, то не имеет права его бросить и должен остаться. Все служащие, до последнего бежали. Моя жизнь была вся - в моих семерых детях, дороже которых не было у меня никого, но я думала, что, если убьют моего мужа; мой долг быть при нем. Рано утром, на разсвете этого дня, я проводила детей на пароход в Николо-Бабаевский монастырь за 25 верст. В то время у нас спасалась графиня Т.*, бежавшая со всеми детьми из Царского Села. Ей я доверила все свое счастье в жизни и, благословив детей, с мыслью никогда их больше не увидеть. Уехала также вся наша прислуга, кроме одного лакея Николая, который был трогательно привязан ко мне и который, несмотря на все мои увещания и просьбы, не поехал и остался, думая, что может, как-нибудь охранить меня. У него в другой губернии была жена и дочь, но он говорил, что если нужно, то умрет, как преданный слуга. И так мы остались.

Дом банка, был во дворе, а наша двухэтажная квартира выходила на набережную Волги. В городе была зловещая тишина. День был ясный, жаркий, безоблачный. Я смотрела на синее небо, такое Божественно чистое, и мысленно прощалась с небом, с детьми и с Волгой, по которой утром увез их пароход в монастырь для спасения. Чем ближе к 12-ти часам подходило время, тем тяжелее и тревожнее становилось на душе. Губернаторский дом был тоже на набережной в пяти минутах расстояния. Я поставила на окне гостиной образ Св. Николая, полученный мною при особых мистических обстоятельствах (о чем напишу дальше) и который неоднократно спасал меня и детей, от неминуемой, казалось смерти или несчастья. Лицом я его поставила, обращенным в ту сторону, откуда должна была двинуться толпа убийц, зажгла перед Ним лампаду. Никто из нас троих не говорил ни слова. Что можно было сказать? «Господи, спаси и помилуй».

Минут за десять до двенадцати, начался безобразный трезвон во все колокола, и стали доноситься, даже не крики, а какой-то вой, обезумевших от жажды крови, людей. Мы простились. Рев приближался, и показалась толпа в несколько сот человек, но что это было, невозможно описать. Прошло 28 лет, и не могу писать, так бьется сердце, словно вновь я все переживаю. Одетые, большею частью, в красные рубашки, с засученными рукавами и красной краской выкрашенными руками, чтоб напоминало кровь, с ружьями, топорами, ножами они бежали к нашему дому, т.к. из тех домов, что отделяли нас от губернаторского дома, все скрылись из города. С утра, муж мой запер тяжелые, чугунные ворота, но чем это могло помочь! Небо было все также прекрасно, сине и безоблачно! Один миг и ворота, подавшись, навалившейся на них массы людей, раскрылись. До входной, парадной двери несколько шагов.

И вот, когда первые из толпы с криком «ломай двери», коснулись их, произошло непостижимое Божье чудо; Одному Милосердному Ему возможное. Он, не дал нас этим людям. Но как! Все это, что случилось, было тоже, одним мигом! Ударил страшнейший гром и хлынул такой ливень из мгновенно почерневшего неба, что обезумевшие сперва от звериной злобы люди, обезумели от ужаса, и бросились в разсыпную спасаться по колена в воде. Никогда нельзя себе было пред ставить подобного ливня, это не был обычный земной дождь, это было Чудо Божие, повторяю, явленное нам по молитве и предстательству Св. Николая. Разбежались люди, разсеялись тучи, снова осветило мир яркое солнце, и новая картина открылась нашим глазам: по набережной текла река воды, и нигде ни звука; все опять погрузилось в тишину, но уже не зловещую, а исполнившую наши, охваченные благодарностью Богу сердца, великою, непередаваемою радостью.

Господи! Я не только жива, но увижу детей и буду опять с ними. Вот какую Милость Божию, мы грешные испытали и пережили. Ведь подумать только! Озверелые люди, настроенные на пролитие крови, бежали в панике от дождя. Да! Дождя, состоящего, как всегда, из небесной воды, но в этой воде был грозный для преступников и всемилостивый для нас, Дух Божий.

Когда стекла вода, не медля ни минуты, пошли мы на пристань и уехали в монастырь с первым отходящим пароходом. Приехали поздно вечером. Трогательна была встреча монахов. Весь монастырь был переполнен бежавшими, но когда они узнали, кого мы ищем, то обрадовались несказанно, т.к. переживали горе моих детей, которые убивались и плакали. Нас повели в верхний этаж гостиницы, где на полу, на соломе, уже лежали мои дорогие, уставшие дети; но они не спали. Не забуду я, до смерти, крика радости, вскочивших и бросившихся к нам детей. Как старшие, так и самые маленькие, не могли оторваться и плакали, а обо мне, и говорить не приходится. Утром мы вернулись в Ярославль. О повторении Варфоломеевского избиения, не было больше речи. Жизни спокойной, понятно не было, как и все двадцать пять лет последующих; ни минуты нельзя было забыться от страха и ожиданья беды, для близких и за себя.

 

4. ВЕЛИКАЯ КНЯГИНЯ ЕЛИСАВЕТА ѲЕДОРОВНА

 

В Июне 1918 г. уехала Графиня Т. со всей семьей в Кисловодск. Помню, как мы долго обсуждали с ней вопрос, куда-бы зашить ея бриллианты и вообще ценности, которые ей удалось сохранить во время бегства из Царского Села. Шансов на то, чтоб удалось их благополучно довезти, было мало. По всем поездам шныряли грубые насильники, которые обыскивали везде, во всех вещах и даже раздевали, чтоб найти золото и драгоценности, но не бросать же было их, и хоть с большим риском и маленькой надеждой на успех, попытаться их сохранить. Решили зашить их, спереди в нижнюю юбку. Я ей зашивала.

Двадцать три года, я не знала ничего о ней и то, что пришлось услышать, было ужасно, но обычно в то время. У нея было пять детей: дочь 18-ти лет (в то время, что она у меня жила), которая вскоре вышла замуж и уехала с мужем; самая старшая дочь Елисавета, была фрейлиной Императрицы, еще в начале Июня уехала в Екатеринбург, с намерением пробраться к заключенной Царской Семье, чтоб послужить и утешить их в их скорби. Мать не одобряла этой поездки. Будучи сама, не только вернопреданной Государю и Государыне, но поскольку это было возможно, и другом их. Не одобряла она потому, что не считала возможным, чтоб большевики допустили дочь ея к Царю и в силу ея нервного и экзальтированного характера, она боялась, что она будет не успокаивать, а наоборот нервировать Их Величества. Никакие уговоры не помогали. Тогда, графиня попросила меня съездить в Москву к Великой Княгине Елизавете Ѳеодоровне, и спросить ея совета, как поступить.

Я поехала. Великая княгиня жила уже в Марѳо-Мариинской общине. У нее было две комнаты, скромно обставленные, но со строгим вкусом, гармонирующим с ея одеянием дьякониссы, полумонашеском. На объяснение мое, по какому делу я приехала, эта всегда спокойная обворожительная женщина, сильно взволновалась и даже несколько разсердилась. Вернувшись домой, я сообщила о мнении Великой Княгини, но Елисавета Т. не подчинилась и этому запрещению и уехала. Вплоть до прошлого года, я ничего о них не знала. В 1945-мъ году, я получила в Германии письмо от графини из Парижа. После ужасных переживаний в советах, ей, благодаря золоту, имеющемуся у ея родственников в Англии, удалось уехать в Лондон, где она жила много лет, а затем переехала в Париж. О судьбе детей она сообщает следующее: о старшей дочери Елисавете, уехавшей в Екатеринбург к Царской Семье, она ничего не знала. Нигде, ни в каких записках об убийстве Царской Семьи, о ней не упоминалось. Недавно, кто-то сообщил графине, что ее в 1935 г. видели в Сибири, сестрой милосердия в больнице. В момент выезда от меня, с графиней было трое детей: дочь 15-ти лет, 14-ти лет и сын семи лет. По дороге от меня в 1918 г. ея ценности были обнаружены и конечно отняты, сама она арестована и привезена в Кисловодск прямо в тюрьму, а затем куда-то в глубь Кавказа, где провела три года, ничего не зная о детях.

По выходе из тюрьмы, ее ожидала следующая драма в судьбе детей. Старшая из девочек разстреляна, вторая насильно взятая в жены евреем из Г.П.У., от которого у ней родился ребенок мальчик; а сын ея пропал. Долго искала она его повсюду и, наконец, нашла среди безпризорных в Кисловодске на базаре. Вот судьба одной из представительниц русской аристократии, не сумевшей выехать сразу заграницу. Это была женщина глубоко верующая, смиренная молитвенница, всеми любимая и уважаемая, в силу чего и могла только, пережить все свое горе.

 

ЧУДО СВЯТИТЕЛЯ НИКОЛАЯ

 

Во время пребывания графини М.Н.Т. у меня, произошло, напугавшее нас дело, могущее быть весьма трагическим. Т. все спали в столовой, окна которой выходили на набережную. Перед домом небольшой сад с балконом. Балкон стоял на четырех чугунных столбах и окна и дверь из столовой, выходили на него. Моя спальня и детские были с другой стороны дома, окнами во двор. Часа в 4-ре ночи, когда было уже светло, т.к. это было летом и все окна открыты, слышу я во дворе голоса. Я встала, т.к. поняла, что-нибудь не ладно; набросила капот и подошла к окну. Во дворе несколько человек военных. Еще красной армии не было, в то время, и это были люди, а не те грубые существа, сменившие вскоре нашу армию, когда не знаешь, с кем имеешь дело, с человеком или с диким зверем. Один из них обращается ко мне и спрашивает: «Мадам, у Вас все благополучно?» Я, с недоумением отвечаю: «Да, Слава Богу, а в чем дело?» «У Вас на балконе было 6 грабителей - арестантов. Мы следили за ними весь день, понимая, что они выжидают ночи, чтоб совершить преступление. Они подошли к Вашему дому, и по столбам поднялись на балкон; двое уже вошли в комнату, когда один из нас уронил винтовку, и напугали их шумом; они все быстро спустились вниз и бросились бежать. Одного мы, вдогонку убили, одного ранили и взяли, а четверо убежали. Ужасно досадно», сказал офицер, «мы хотели впустить их всех в комнату и захватить живьем; у всех у них были большие ножи». Опять Божия милость; не урони винтовку один из них, они в один миг, убили-бы, всю спящую семью.

Я поняла, почему арестанты избрали, именно нашу квартиру, для грабежа. Незадолго до революции, я позвала из тюрьмы арестантов, специалистов по столярному делу. Тогда это практиковалось. Нужно было подновить лакировкой старинную мебель, красного дерева, и они это делали на месте, не увозя в тюремную мастерскую. Их было трое и надзиратель. В спальне стоял большой киот, с полу, как угловой шкап, с большими стеклами. Среди икон была икона Св. Николая, приблизительно, около аршина величиной, в тяжелой золоченой ризе и на ней, вделанные в серебро, крупные алмазы. Икона вывезена была предками моего мужа из Бар-Ликийских. Голова Святителя исключительной живописи, в натуральную величину, без митры. Вообще это был редкий по красоте образ, и я слышала, как один из арестантов, сказал другому: «Гляди, вот где ценность то».

Когда большевики выпустили на свободу из тюрем, всех уголовных преступников, то ясно, что они задумали, путем убийства, эту икону заполучить. Когда военные мне сказали, что двое грабителей были в комнате, то я перепугалась на смерть и боялась идти в ту половину, где спали Т.. Я позвонила вниз, и когда пришел удивленный лакей, понимая, что что-то случилось, раз я его вызываю в 4-ре часа утра, мы с ним пошли вдвоем. Т. все спокойно спали, не подозревая, что в комнате у них было двое грабителей убийц.

 

ЯРОСЛАВЛЬСКОЕ ВОЗСТАНИЕ

В конце Июля 1918 г., мои два старших сына, уехали в Саратов по Волге, чтоб купить муки на зиму; все стало сразу дорого, и главное трудно было достать. Ожидался голод. Я осталась с пятью детьми. Старшей дочерью 17 лет, дочерью 14 лет, сыном 10-ти лет, дочерью 6 лет и сыном 3-съ половиной лет. Большую часть прислуги, я уже отпустила, т.к. трудно стало ее содержать; и вот после резкого долгого звонка, входит молодой парень комиссар и с ним несколько красноармейцев. Он обращается ко мне со словами: «В трехдневный срок, очистите нам Вашу квартиру, она нам нужна». Я отвечаю: «Как-же я могу справиться за 3 дня, ведь сколько комнат и все меблированы», а он заявляет: «Ну, насчет этого, мы Вам поможем! Товарищи, эти два зеркала (зеркала были очень высокие и красивые) вы отвезете ко мне на квартиру, этот шкапчик, где старинный фарфор, тоже». Я, с удивлением решилась возразить: «Как-же так? ведь это моя собственность», на что получила короткий, безапелляционный ответ: «Гражданка, теперь собственности нет»! Он продолжал, обращаясь к красноармейцам: «Оба рояля и электрические арматуры отвезете в народный дом». И со словами: «Так в трехдневный срок, вы должны выбраться, а если нет, то мы сами всем распорядимся», ушел.

Что было делать? Жаловаться, но кому? Ослушаться невозможно, и вот я на другой день с утра и до позднего вечера, бегала в поисках квартиры. В то время, когда еще и представить себе было невозможно, в какие попадем скоро условия, как ни разсчитывала я, а меньше девяти комнат нельзя. Нужна гостиная, кабинет, спальня, столовая, комната гувернантки, комната сыновьям взрослым, и две детских помимо помещений для прислуги. Первый день ничего подходящего не нашла. Второй день подходить к концу и тоже без результата, когда я встретила, одного знакомого, у которого был большой, прекрасный дом, стоявший не занятым, т.к. его он собирался ремонтировать.

Он принял большое участие в моем трудном положении и предложил мне немедленно нанять, сколько возможно, подвод и, уже не укладывая, а как попало, складывая всю обстановку и вещи, перевезти к нему в большой зал его дома, который он к осени отремонтирует для меня, и самой с детьми переехать сейчас к нему на дачу, которая была в одной с половиной версты, на другом берегу Волги, в сосновом громадном лесу, почти у самой реки. Я так и сделала. Он мне помог все перевозить и к вечеру третьего дня, квартира была очищена. Переночевали мы на полу, подостлав одеяла и утром рано, переехали на пароме через Волгу. У меня еще оставалась одна лошадь в городе и телега, на которую посадила детей и сложила только иконы и самое необходимое на один день; я думала ездить и перевозить из нанятого мною дома, понемногу то, что нужно, на дачу. Что было ценного, кроме двух брошек и двух браслетов, все серебро, любимых пару канделябров и старинные, одни столовые часы я отвезла в Казанский женский городской монастырь, прося игумению, все это похранить, пока я поживу на даче. Она, конечно, согласилась, что и было сделано мною, перед переездом. Так прекрасно было там после города и его волнений. Сосновый аромат, абсолютная тишина, нарушаемая, только пароходными свистками с мощно текущей в разстоянии трех минут от дачи Волги. Дети в восторге и я решила в этот день не ходить в город, и отдохнуть и телом и душой, в этом земном раю; но увы, недолго продолжался этот мир покоя, всего несколько часов. Около шести вечера, в городе затрещали пулеметы. Сперва я подумала, что это какое-нибудь учение, но нет; стрельба безпрерывная меня взволновала, и я, оставив маленьких с гувернанткой, с двумя старшими девочками пошла к парому, чтоб осведомиться о том, что такое происходит. Разстояние от дома полторы версты; лес, почти на всем протяжении болотистый и местами, верст на десять, совсем не проходимый. По дороге к городу, нужно было проходить болотце, сажень пятнадцать вброд, грунт его твердый и песчаный. Очень красивое, ровное место, среди леса и на нем, как-бы чистое, маленькое озерцо. Подходя к городу, мы почувствовали необычайную тревогу, при виде бегущих людей к Волге, и от Волги, с парома.

В городе возстание против большевиков. О том, что было организованное возстание белых, я узнала, только в 1943 г., когда приехала в Берлин и потому пишу то, что слышала в то время.

Несколько гимназистов старшего класса, поддавшись провокации полковника Перхурова, уверившего молодежь, настроенную контрреволюционно, что близко англичане, якобы идущие на помощь для свержения большевизма, подняли возстание. На англичан, в то время, от мала до велика, возлагались такие надежды, как на освободителей, что сам Патриарх Тихон поддался им, спрашивая и интересуясь (я лично от него слышала это) где же англичане, идут ли они и приближаются ли к нам? Эти надежды всех на силы человеческие не оправдались и распространялись только провокаторами, подобными Перхурову.

Так вот, несчастные юноши убили ночью несколько спавших комиссаров - латышей и из Москвы пришел приказ ни одной души из города не выпускать, даже женщин и детей, закрыть все заставы и сжечь город, этот старинный город Ярославль, известный в истории России своими древними церквами и старинной архитектурой, со всеми жителями! Факт неоспоримый, который, если будет, когда-нибудь безпристрастный суд истории, откроет глаза миру на ту власть, которой легкомысленные с одной стороны и глубоко продуманные умы с другой, предали царскую Россию.

С моей дачи, открытой на Волгу, город был виден, как на ладони, и с маленького балкончика на «бельведер», я без бинокля, видела все здания. Часов, около 12-ти ночи, раздался первый выстрел по городу из тяжелого орудия. Подъехали из Москвы бронепоезда. Почти каждый выстрел вызывал пожар в рухнувшем здании. Я почти не могла спать, только прикладываясь на самое короткое время, когда уже не было сил, и все время стояла на балкончике. Зарево было на 100 верст видно кругом, и у нас, можно бы было читать ночью, от красного, страшного света.

И так, ровно две недели я несказанно безпокоилась о том, что будет с моими сыновьями, когда они приедут из Саратова. Выхожу я один раз очень рано утром и не понимаю, что такое; какой то резкий свист кругом меня, и что-то ударяется в деревья. Вдруг увидела засевшие в них пули. Я бросилась назад, разбудила детей и быстро увела их в небольшой подвал для овощей, под дачей. Ясно, что обстреливали из пулеметов, но ведь дача, по направлению, от Ярославля к Москве, так что-же это означает? Обстрел не в Ярославль, а обратно!

В то время, как мы обсуждали этот вопрос, вбегают несколько вооруженных красноармейцев с криком: «Что вы тут делаете, сейчас-же убирайтесь отсюда; мы эту дачу спалим» и побежали куда-то дальше, берегом Волги. И вот, под обстрелом, пришлось запрячь лошадь в подводу; посадили на нее детей, гувернантку, слепую старушку, жившую у нас, и что успели схватить из привезенных, немногих вещей и ехать навстречу обстрелу, т.к. другой дороги, кроме, как через болотце, о котором я писала, не было.

Всегда и всюду хранила нас, в то время милость Божия. Дорожка, ведущая, к болотцу, шла низом; с левой стороны земля, аршина на два была выше, так что пули пролетали над головами нашими. Я и две дочери шли пешком, босиком вброд. Когда мы были на середине болотца, то нас ошеломил, какой-то невообразимый шум и окатило водой. Лошадь, конечно, рванула вперед и вынесла на дорожку, но к счастью не понесла. Вода в болотце бурлила и представляла грязную, желтую массу. Как после разъяснил мне один артиллерист и, как и оказалось: недалеко от нас попал тяжелый снаряд в болото, но не разорвался, а ушел в мягкий грунт, иначе, говорил он, от вас и следов не осталось-бы.

Объяснился обратный обстрел темь, что в деревне за лесом, крестьяне убили тоже двух латышей комиссаров, и деревню приказано было сжечь; обстрел был через дачу. Она осталась цела и по окончании разрушения города, мы в нее вернулись. Во время обстрела на моих глазах, загорались и рушились церкви и здания. Я видела, как загорелся и сгорел знаменитый Ярославский лицей, с его всемирно известной библиотекой.

 

ДАЧА

 

Продолжаю о бегстве с дачи. Выехав из леса, мы все сели на телегу и, насколько возможно было, лошади быстро ехали в именье помещиков А., где пробыли до окончания стрельбы. Страх и безпокойство за сыновей не покидал меня ни днем, ни ночью. И вот глазам не поверила, вижу, они идут, оба целы и невредимы. Они ничего не знали ведь, о моем переселении на дачу, до возстания, не знали, где эта дача, и что мы у А., а Господь привел их. Из-за огня и горевших пристаней, пароходы не могли близко подходить к городу и причаливали, за несколько верст у пристани, на том берегу, где мы находились. Когда они приехали, то на пристани был их знакомый товарищ, сообщивший им о нас. Они тоже немало пережили, видя горящий город и услыхав, что не разрешено было никому из него выйти; кроме немногих смельчаков, которые, при всех условиях, умеют спастись и убежать, все оставались. Убиты и изуродованы тысячи людей; очень многие дети остались идиотами от ужаса.

Одним из первых ударов разрушен был городской водопровод и все те же юноши, погибая, самоотверженно привозили воду в бочках из Волги. Люди, помимо обстрела, гибли в холодных погребах и подвалах от голода и от грязной, пропитанной нефтью Волжской воды. Никогда нельзя забыть звуков канонады той. На войне и то бывают передышки, а тут ритмически день и ночь, безпрерывно в ушах раздавалось страшное бам, бам...

Именье А. находилось в 15-ти верстах от города и там было совершенно светло от зарева пожара. Выйдешь утром, на разсвете на балкон или в сад, так невероятно поражает сочетание звуков; ранняя птичка чечетка, громко щебечет, словно стараясь перекричать земные, ужасные, убийственные звуки. Всегда вспоминаю ея щебетание; оно не давало отдаваться всецело ужасу, а возбуждало в сердце мысль о другом, о лучшем мире, где все поет и славит Бога.

Мы вернулись на дачу. Я в тот же день пошла в город. Он весь дымился, этот чудный, красивый город. Где же купола золотые, где храмы? Их почти нет. К счастью, исторический Спасский монастырь мало пострадал. В Казанском разрушена колокольня, простреляны храмы и жилые помещения, но не разрушено вконец. Получив пропуск, по выходе с парома я пошла в Казанский монастырь. Прекрасная игумения матушка Феодотия и много монахинь арестованы и увезены; все имущество монастырское и мои вещи, сданные на хранение, забраны. Ужасная картина города, от которого уцелело не больше половины. Придя на Пробойную улицу, вместо дома, где было мое имущество, я увидела груду камней дымящихся и печные черные трубы. Ни минуты я не пожалела о том, что осталась с детьми без средств, как говорится, на улице. То, что меня огорчило, причинило и заботы, и труд, было такой земной мелочью по сравнению с Милосердием Божиим, выведшим меня с детьми из города накануне возстания; и жестокий комиссар, думая сделать мне зло большое, волею судьбы, был орудием нашего спасения. Дети все живы и со мной! Это было причиной, почему я лишена была возможности матерьяльной выехать с детьми, как другие, заграницу. Муж мой не давал на отъезд ни средств, ни согласия, считая, что скоро большевизм падет. Богатства и у него, в то время особенно, не было, но на переезд можно было устроиться. На этой почве и дальше мы с ним не сходились.

ВОЛГА

 

Прежде всего, нужно было спасти сыновей, т.к. всю молодежь и даже во<

Предыдущая123456789Следующая

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: