 |
Приказ был отдан мягким, едва слышным голосом, но ослушаться его было
|
|
|
|
Невозможно. Опустив плечи и повесив головы, мы поплелись в директорские владения.
Голос мистера Грейса позади нас велел всем остальным разойтись.
Мы сели на скамью возле кабинета, как прихожане перед исповедью, перебирающие в
Уме свои грехи в надежде, что их байки сочтут заслуживающими доверия.
Я сидел спокойно, скрестив ноги под скамейкой и сложив руки на коленях. Краем глаза
Я наблюдал за Эри, который нервно ерзал и грыз ногти. На его лбу и дрожащей верхней губе
Выступили капельки пота. Из носа у него текло, и он то и дело вытирал его тыльной
Стороной ладони.
– Какого хрена ты это придумал? – спросил он, не поднимая головы и не глядя на
Меня. – Зачем ты всем растрезвонил эту чушь?
– Ну… Не знаю зачем.
– Ты и ему скажешь то же самое?
– Нет.
– Почему ты ко мне прицепился? Что я тебе сделал?
– Я тебя не переношу. И все остальные тоже. Ты урод. Измываешься над маленькими.
– Да пошел ты!..
– Избил моего друга. Без всякой причины.
– Кого это?
– Бобби де Марко.
– Не знаю я никакого Бобби де Марко, Никогда не слышал этого имени.
– Ну, так сейчас слышишь и уж теперь не забудешь до самой смерти.
– Не говори ему, пожалуйста! – захныкал он. – Я сделаю все, что ты скажешь.
– Ты козел! – взорвался я. Терпеть не могу, когда хнычут.
Эри начал всхлипывать. Он, должно быть, догадывался, что я не отступлю. Его потная
Туша раскачивалась взад и вперед, ноги дрожали. Головой он мотал из стороны в сторону,
Словно был не согласен с тем, что его ожидает.
Не могу толком объяснить, почему я вел себя так гнусно в этот день. Может быть, во
Мне зашевелился тот самый инстинкт убийцы, о котором говорил Бобби. Я наслаждался тем,
|
|
|
Что Эри был целиком в моей власти. Единственное, что меня утешает, – я испытывал
Сложную гамму переживаний: чувство вины и ответственности за сделанный выбор, которое
Боролось во мне с упоительным ощущением силы. Непростая дилемма для
Одиннадцатилетнего мальчишки. Если бы Эри перестал реветь, мне, наверное, стало бы его
Жалко. Я все равно не отказался бы от того, что собирался сделать, но при этом я, возможно,
Почувствовал бы укол совести. А ненависть порождала злость, которая придавала мне сил,
Позволяя не сдаваться. Когда я злился, то был способен на все. Я никого не боялся.
Кроме Бобби.
И директора.
Директор умело играл на нашем страхе.
Он вселял в нас ужас почти незаметно, но все мы испытывали его. Чего мы боялись, я
Не знаю. Он держался благодушно и непринужденно и казался самым приятным из всех
Учителей школы. Но он был хозяином положения, и это чувствовалось во всем. У него была
Власть казнить и миловать, сознанием которой он проникся насквозь. Она въелась в его
Сердце и душу.
Да уж, если вас вызывали к директору, то вы понимали, что такое страх. Каким бы он
Сам ни был внимательным и добрым, никто не мог держаться так же благодушно и
Непринужденно в его обществе.
– Уокер, ты первый, – бросил он, проходя мимо нас в свой кабинет и не посмотрев в
Нашу сторону.
Кабинет был похож скорее на маленькую библиотеку. Сквозь узкое окно с
Раздвинутыми шторами проникали косые лучи холодного голубоватого зимнего света,
Которые прорезали янтарный сумрак и высвечивали плавающие в воздухе пылинки. Все
Стены комнаты были завешаны полками, прогнувшимися под грузом книг, журналов и
Коробок. На коробках красным фломастером были нанесены даты, а внутри них, похоже,
|
|
|
Содержались газетные вырезки. Перед окном стояли – письменный стол, обитый кожей стул
С высокой спинкой и другой стул, попроще.
– Сядь, – произнес директор, опускаясь на кожаный стул спиной к окну.
Я сел лицом к нему, щурясь от яркого зимнего света.
– Слушаю, что у вас произошло, – сказал он едва слышно. Прямо какая-то шепчущая
Тень.
Я рассказал ему.
Я старался не суетиться, все время следил за собой. Время от времени я пускал петуха,
Так как в горле у меня пересохло. Я прокашливался и продолжал со скрипом, остановками и
Толчками тянуть свою историю. В целом роль невинной жертвы мне не удалась.
– Я тебе не верю, – обронил он, когда я закончил. Я был уничтожен. Как он догадался?
– Я не вру! Нет, не вру! – Что еще я мог сказать?
– Иди.
– Я не вру.
– Ступай, – бесшумно прогремел он.
Голос его пригвоздил меня к месту. С большим трудом мне удалось наконец оторваться
От стула и пятясь добраться до двери. Во время отступления взгляд мой не отрывался от его
Лица. Его сумрачный силуэт на фоне окна молча наблюдал за тем, как я открываю дверь и
Вываливаюсь в проем.
В коридоре я обнаружил, что меня покрывает липкий пот, пропитавший даже рубашку.
Я прислонился спиной к стене, не спуская глаз с двери; бетон и крашеная шероховатая
Штукатурка немного охладили меня.
Эри О'Лири сидел там же, где я оставил его. Единственная разница была в том, что
Качался он еще более темпераментно. Когда он поднял на меня глаза, я постарался принять
Независимый вид и двинулся мимо него.
– Как прошло? – спросил он с дрожащей улыбкой.
– Тебе крышка, ~– улыбнулся я в ответ.
Я уже начал спускаться по лестнице, когда услышал, как открывается дверь
Директорского кабинета и О'Лири приглашают на ковер. Я прошагал мимо своего класса,
Через актовый зал, через спортплощадку и направился домой.
Всю дорогу я плакал.
Ноября 1983 года
«П» – Папа
Я прошел прямо в свою комнату.
Весь вечер я не хотел ни с кем разговаривать.
Даже Бобби не приставал ко мне.
Сначала они, конечно, пытались вызвать меня на разговор, но я отвечал на вопросы
|
|
|
Односложно. Наконец, поняв, что никакой информации из меня не выудить, меня оставили в
Покое. Ясно, они тревожились, видя, что я чем-то расстроен, но, зная меня, понимали, что
Рано или поздно я сам обо всем расскажу.
Вечером, когда я сидел на крыше, ко мне поднялся Винсент. Солнце только что зашло
И подкрашивало темно-серые облака янтарным цветом. Мягкие вечерние краски
Соперничали с холодным зимним ветром.
– Мистер Грейс звонил. Спрашивал, где ты и чем занимаешься, – сказал Винсент.
– Знаю.
– Откуда?
– Я так и думал, что он позвонит.
– Ясно. В школе сегодня что-то произошло?
– Ну да, вроде того.
– Не хочешь рассказать?
– Не знаю…
– Может быть, ты предпочитаешь поговорить с Хеленой?
– Нет. Вот если бы здесь был папа или мама…
– Ну, это понятно…
– Я их почти не помню. Это плохо? Я хочу сказать, что не могу точно представить себе
Их лица. Конечно, у меня есть фотографии, но это не то что видеть их живыми.
– Да, я знаю, мой отец тоже умер, когда я был маленьким.
– Виски был занятным, да? Это я помню. Часто казалось, что мама сердится на него, но
На самом деле она не сердилась. И они много смеялись.
– Характер у него был не подарок. Но он и сам терзался от этого все время.
– Папа? Терзался?
– Еще как. Словно весь мир тащил на своих плечах. Он посмеивался над собой из-за
Этого. То впадал в беспросветную хандру, то был вне себя от счастья. Невозможно было
Предугадать, в каком настроении он будет в следующий момент.
– Я помню, он довольно часто грустил. Но смеялся больше.
– Смеялся он благодаря твоей маме. С ней ему легче было вынести все это.
– Что – вынести?
– Весь этот беспредельный депрессняк.
– Что?
– Ну, он так говорил, когда грустил.
|
|
|
