 |
Глава 40. Маленькая часть большого мира. 13 глава
|
|
|
|
Юноша поднял взгляд на директора. Тот, казалось, только этого и ждал.
— Мне известно, что произошло в библиотеке.
— А мне, к сожалению, нет, — не выдержал Драко.
Только не хватало сейчас оказаться виноватым в слабом здоровье Поттера. Своих проблем по горло.
— Я могу вам объяснить, — тут же откликнулся директор.
— Газеты завтра объяснят, — слова сорвались прежде, чем он смог взять себя в руки.
Директор молча посмотрел на него. Драко всегда терялся под проницательным взглядом пожилого волшебника.
— Извините, — негромко добавил он.
Дамблдор чуть кивнул.
— Это связано с вами.
Юноша поднял голову, намереваясь что-то сказать.
— Я знаю, что вы ничего не делали, — удивил директор, — мисс Грейнджер рассказала мне все.
Драко удивился еще больше. Укрывательства от гриффиндорки он не ожидал. Хотя… она всего лишь сказала правду.
— Думаю, эта вещь принадлежит вашей семье.
На ладони директора лежала маленькая серебряная пуговица. Драко тут же ее узнал.
— Откуда у вас это?
— Не у меня. У мистера Поттера.
— У Поттера?!
— Помните тот день, в конце августа?
— Разумеется.
— Видимо, мы ошиблись, — негромко проговорил директор. — Мы были так рады успеху операции, что пропустили эту маленькую деталь. Пуговица каким-то образом оказалась у мистера Поттера.
— Интересно, каким? — нахмурился Драко.
— Я могу только предположить. Зная Гарри, вряд ли он просто отдался на волю победителей. Ему как-то удалось сорвать эту пуговицу с одежды вашего отца.
Драко потер висок. Было сомнительно, чтобы Люциус лично занимался пленником. Скорее он был сторонним наблюдателем. Но… он мог подойти слишком близко, желая насладиться триумфом и страданиями ненавистного Поттера. Впрочем...
|
|
|
— В каком Поттер был состоянии, когда вы его забрали? — Драко впервые захотелось услышать ответ на этот вопрос. До сего времени он старался забыть о том кошмарном дне, но кошмары всегда возвращаются.
— В тяжелом, мистер Малфой. Вы хотите подробностей?
— Нет.
Он вдруг понял, что действительно не хочет знать подробностей. Он сам не раз спускался в подземелье. Из любопытства. Там было… страшно. Драко имел слишком живое воображение, чтобы спокойно выслушивать рассказы об истязаниях. А ведь он сам рисковал попасть туда, и вовсе не в качестве хозяина замка, если бы вскрылась его роль в спасении пленника.
— К Гарри начали возвращаться воспоминания… — начал Дамблдор.
— А заклятие блокировало этот процесс, отсюда и обморок?
Директор кивнул.
— И что теперь?
— Теперь? — Дамблдор вздохнул, провожая взглядом хлопья снега за окном. — Теперь мы исправим свою же ошибку. Думаю, вы пожелаете забрать пуговицу.
— Вы сотрете Поттеру память? Снова?
Дамблдор помолчал, а потом негромко произнес:
— Я откорректирую его воспоминания. В них не будет этой пуговицы и событий с ней связанных.
Драко посмотрел в лицо директору. Этот человек так спокойно рассуждал об удалении целой части жизни. Ну хорошо, не спокойно: щека чуть заметно дернулась. Но все же...
— Ваша забота о благополучии Поттера приобретает причудливые формы, — негромко проговорил Драко. — Вы проживаете жизнь за него. Нет. Не так. Вы выбираете жизнь за него. Я понимаю, Поттер — символ победы и все такое, но…
— Вас беспокоит судьба мистера Поттера? — директор посмотрел в глаза слизеринцу.
— Нет, мне плевать на Поттера. Извините, но вы сами задали этот вопрос, — он выдержал взгляд директора.
— Однажды ступив на путь, необходимо пройти его до конца, — проговорил Альбус Дамблдор. — Сейчас уже поздно позволять Гарри все вспомнить.
— Иногда с пути можно свернуть, — парировал юноша. — Хотя вы, видимо, боитесь реакции Поттера. Ведь в этом случае у него не просто появится дополнительный повод для ненависти к Пожирателям, хуже всего, что он узнает о том, как поступили вы. Так?
|
|
|
— Мне часто приходится принимать решения, касающиеся благополучия других людей. А ведь я сам всего лишь человек. Мои решения бывают ошибочны. И тогда не остается ничего иного, как идти до конца.
Драко покачал головой, но возражать не стал. В глубине души он понимал мотивы Дамблдора. Да и ответственность пожилого волшебника была несравнима ни с какой другой. Но Драко шел на поводу у юношеского максимализма. Черное или белое. Все или ничего.
Драко посмотрел на Поттера.
— Почему мне вы предоставили выбор, а ему нет?
— Гарри сделал свой выбор. В ночь, когда пал Волдеморт.
— Шутите? Он был младенцем.
— Возможно, за него выбрала судьба. Его место здесь. А узнай он правду… Знаете, молодым людям свойственна безрассудность. Порой им кажется, будто они знают о каких-то вещах больше, чем те, кто их оберегает. Я не хочу, чтобы Гарри попытался продолжать свой путь в одиночку. Это… неразумно.
Драко вспомнил разговор между родителями, состоявшийся в начале прошлого лета.
— Не смей говорить о нем, как о вещи! Он — твой сын! — звонкий голос матери заставляет замереть перед дверью в библиотеку, куда он отправился предупредить отца о приезде мистера Забини.
Сначала его поразило лишь то, что Нарцисса Малфой умеет повышать голос, проявлять эмоции. А потом он вник в смысл слов.
— Прекрати истерику, — голос отца совершенно спокоен. — Лорд оказал нам великую честь, даруя Драко от рождения то, чего никому другому не добиться. Ты…
Он не успел договорить. Неслыханное дело, Нарцисса перебила мужа на полуслове:
— Так знай, Люциус Эдгар Малфой, вы добьетесь своей цели только через мой труп.
— Милая, не бросайся столь опрометчивыми фразами, — холодно проговорил Люциус. — К тому же твоя жертва будет бессмысленна. Драко вряд ли ее оценит…
В тот день Драко Малфой бросился в сад, прочь от дверей, за которыми спокойный голос отца перемежался с выкриками матери. Первый раз за свою жизнь он стал свидетелем ссоры родителей. Его семья была идеальной. Его мать — безупречной. Она никогда не возражала, не перечила. А тут… Так он узнал две вещи, изменившие всю его жизнь.
|
|
|
Да, Темный Лорд моделировал жизнь Драко из благих соображений. В своем понимании блага. Теперь юноша узнал, что Дамблдор проделывал то же самое с жизнью Поттера.
— Я могу идти? — услышал он собственный голос.
— Иди, Драко.
Юноша быстро развернулся и почти бегом покинул лазарет. Прочь от этих давящих стен, от болезненных воспоминаний и игр больших людей. Он выходил так быстро, что не заметил девушку, испуганно скользнувшую прочь от ширмы, иначе бы он понял, что у них с Гермионой Грейнджер стало больше еще на одну общую тайну.
Гермиона отступила за соседнюю ширму, боясь, что оглушительный стук сердца ее выдаст. Она долго ждала в коридоре, но наконец не выдержала, справедливо полагая, что уж она-то имеет больше прав знать, что происходит с Гарри, нежели слизеринец. Приблизившись к плотной ширме, она собралась позвать директора, но тут…
— Ваша забота о благополучии Поттера приобретает причудливые формы…
Негромкий голос слизеринца заставил позабыть о своем намерении. Гермиона застыла на месте. Да, она подслушивала, но в тот миг этого не осознавала. Душу жгло точно каленым железом. А ведь Малфой прав. Никто не имеет права распоряжаться судьбой другого человека. Она вспомнила разговор в кабинете директора в ту ночь. Он не хотел позволять Гарри переживать унижение, получать дополнительный повод для ненависти… Тогда ей казалось, что Дамблдор прав. Сейчас она не была в этом уверена.
Малфой вышел так стремительно, что она едва успела отпрянуть. Но он ничего не заметил. Гермиона подождала с минуту и бросилась в коридор. Девушка остановилась у окна, за которым валил снег, и стала ждать, когда ее пригласят. А потом появился Дамблдор и сказал, что с Гарри все будет в порядке, и она, если хочет, может его навестить.
Гермиона, не поднимая головы, направилась в лазарет. А Дамблдор проводил ее усталым взглядом. Несомненно, она все слышала. Конечно, можно заставить ее забыть, да вот только этого и так было слишком много в последнее время. Однажды вступив на путь, нужно пройти его до конца. Пусть эта девочка сама сделает выводы. Раз уж Гарри не мог.
|
|
|
Старый волшебник посмотрел в окно.
«Иногда с пути можно свернуть». Он тоже так думал в семнадцать лет. Но с годами это все сложнее сделать. Хвала Мерлину, что кто-то может понять это чуть раньше, прежде чем взвалит на себя груз ответственности за других людей. За их жизни, за их судьбы, за благополучие их семей и улыбки их детей. Год за годом Альбус Дамблдор платил за все это своей совестью.
* * *
На завтраке Гермиона упорно не желала поднимать голову от своей тарелки. Не хотела встречаться взглядом со старостой Слизерина. Почему так? Почему с каждым днем ее связывает с ним все больше общих тайн. Ее это не устраивает? Да, не устраивает. Она хотела вернуться домой, к родителям, где все просто и понятно, где нет этих чертовых игр, в которых каждый человек не более чем пешка.
— Подай мне тост, пожалуйста, — Гарри с улыбкой протянул ей пустую тарелку.
Гермиона улыбнулась в ответ и начала накладывать ему тосты. Он ничего не помнил. Ни о той ночи, ни о вчерашнем дне. Для него не было сцены в библиотеке, не было лазарета. Он просто пропустил прорицания и все это время пробыл в гостиной Гриффиндора, читая книгу. Это правильно? Гермиона не могла дать ответ. С одной стороны Дамблдор прав — это гуманно, но с другой стороны… Ты словно живешь чужой жизнью. Так страшно понимать, что кто-то может просто взять и отнять часть твоего прошлого, почему-то решив, что это во благо.
Гермиона передала Гарри тарелку и снова выдавила из себя улыбку. Интересно, ведь для того, чтобы стереть память частично, нужно порыться в его воспоминаниях, узнать многое из того, что не предназначено для чужих глаз. То, в чем человек и сам себе не всегда признается. И ведь она невольно явилась частью этого обмана. Да, она не хотела, но разве нелепыми словами оправдаешься перед своей совестью? Появилось чувство, словно ее саму вываляли в грязи. Захотелось как-то это с себя смыть. Но как отмыть душу? Только стиранием памяти. Ирония судьбы. Что лучше: неведение или муки совести?
Девушка посмотрела в свою тарелку. Есть расхотелось окончательно.
Хлопанье крыльев над головой возвестило о доставке утренней почты. На стол перед Гермионой упал свежий номер «Пророка». Она по-прежнему продолжала его выписывать. Сейчас уже скорее по привычке, понимая, что лишь малая часть написанного соответствует действительности.
Девушка развернула газету. Первую полосу украшала колдография разграбленного дома. Практически руины. Сердце замерло. За каждой подобной сценой стояла оборванная человеческая жизнь. Пожиратели никого не щадили. Однако, вопреки ожиданиям, заголовок гласил: «Очередная победа Министерства».
|
|
|
Далее шла статья о захвате одного из особняков, служившего укрытием Пожирателям Смерти. Гермиона по-новому взглянула на развалины дома. Разбитая обугленная мебель уже не пугала. Это — возмездие. Кровь за кровь.
Она прочитала статью. Сложная операция, в результате которой удалось получить ценные сведения, по понятным причинам не разглашаемые. Задержанный Пожиратель погиб при оказании сопротивления.
Колдография тела, прикрытого каким-то сукном.
— О Господи! — не удержалась Гермиона. — Ну зачем такое в газетах печатать?
Гарри взглянул на колдографию, чуть нахмурился и пожал плечами.
— Могли бы и без подробностей, — не сдавалась Гермиона.
— Так там ведь ничего страшного. Тело-то прикрыто, — подал голос Дин.
— Ой, давайте не будем углубляться в эту тему за завтраком, — откликнулась Лаванда.
— А мне больше интересно, почему они говорят об этом М.Д., — Симус старательно зачитал инициалы погибшего Пожирателя, — как о мужчине. Это ведь женщина.
Несколько голосов его поддержали, а Гермиона снова притянула к себе отложенную было газету. Действительно, под покрывалом угадывались очертания женского тела. На душе стало неуютно. Гермиона поежилась и отложила газету в сторону. Женщина… Враг. Короткое и безликое слово. Она подняла голову на врага собственного спокойствия, собственного здравого смысла.
То, что что-то не так, она поняла сразу. По тому, как вели себя слизеринцы. Большинство старшекурсников как-то странно смотрели на своего старосту. Тот же неторопливо разворачивал письмо, перевязанное серебристой лентой. Гермиона в последний момент увидела его филина, снявшегося с места и взмывшего под потолок. Лицо Драко Малфоя было лишено эмоций, но что-то в его позе говорило о том, что он уже знает содержание письма, и оно отнюдь не радужное.
Гермиона видела, как он развернул письмо и несколько секунд его читал. Все это время за слизеринским столом стояла гробовая тишина. Драко Малфой начал медленно скручивать пергамент в аккуратную трубочку. Забини, Паркинсон, Гойл, Крэбб и десяток других студентов в молчании наблюдали за этим процессом. Наконец Малфой резко встал с места. Забини ухватила его за рукав и что-то сказала. Он не обратил на нее никакого внимания. Чуть тряхнул головой и быстрым шагом пошел к выходу. Едва он скрылся в дверях, провожаемый десятками взглядов, как слизеринский стол ожил. Все заговорили одновременно, словно рой пчел ворвался в главный зал. Негромкие голоса слились в единый гул. На лицах растерянность, сочувствие, но больше всего страх.
Гермиона внезапно поняла, что никакая сила не заставит ее усидеть на месте.
Она что-то соврала друзьям и бросилась к выходу. Девушка знала, куда направился Драко Малфой. Однажды они уже встретились у старого дуба.
Гермиона достала из кармана волшебную палочку и призвала теплую мантию. Немного подождала, оделась и бросилась на улицу. Первый снег, рано выпавший в этом году, негромко скрипел под ногами, так, словно был еще не уверен в правильности своего решения — укрыть территорию старого замка. Он еще был юным и сомневающимся. Сомнения отступают со временем.
Гермиона Грейнджер быстро шла по берегу озера, оскальзываясь на кочках, цепляясь подолом мантии за кустарник. Она была полна решимости и уверенности в правильности того, что она делает. Ей нужно разобраться, понять и… помочь человеку, чьи следы сейчас заметал начавшийся снежок.
Она нашла его на поляне у старого дуба. В той же позе, что и в прошлый раз. Он сидел на корточках, прислонившись к дереву и сжимая в руках письмо. Его невидящий взгляд был устремлен сквозь подрагивающий листок пергамента. Столько напряжения и страдания было в его позе, что Гермионе захотелось разреветься, непонятно отчего.
Она медленно приблизилась к юноше.
Он никак не отреагировал. Тогда она присела на корточки рядом с ним, не говоря ни слова, ничем не нарушая это утреннюю тишину.
— Я почему-то знал, что это будешь ты, — безжизненным голосом проговорил слизеринец, продолжая смотреть на листок пергамента.
— Что случилось? — негромко спросила девушка.
Он усмехнулся одновременно зло и расстроенно.
— Ты действительно хочешь это знать?
Она молча кивнула.
— Ты же выписываешь «Пророк». Должна была прочесть.
— Что прочесть?
— Наверняка там это есть.
— Я успела прочесть только про успех Министерства.
Его смешок был сухим и злым.
— Они так это назвали?
— Я… не понимаю.
— Ну что ж… тогда я тебе объясню, — он поднял на нее тяжелый взгляд.
Гермиона вдруг подумала, какими же нервами нужно обладать, чтобы так держать себя в руках. Его эмоции выдавали лишь яркие пятна на щеках, да чуть подрагивающий уголок губ.
— Сегодня ночью авроры напали на поместье моей тети. Разнесли весь дом, а ее убили, — на последнем слове его голос дрогнул, юноша замолчал, подбирая слова.
— Там сказано, что напали на дом Пожира…
— Она никогда не была Пожирателем! — отрезал Малфой. — Она… необыкновенное создание, которое никогда никому не делало ничего плохого... Десять лет назад авроры убили ее мужа. Случайно. Он, по нелепому стечению обстоятельств, оказался у дома, на который напали Пожиратели. Когда его тело обнаружили, то автоматически обвинили его в соучастии. Он изучал заклятия древних жрецов, ходил в экспедиции и мечтал написать книгу о том, как избежать последствий древних заклятий, случайно попав под их действие. Министерство какое-то время следило за Марисой.
«Мариса». Гермиона вспомнила это имя. Вспомнила, как тепло Малфой и его мать отзывались об этой неизвестной ей женщине.
— Они, естественно, не смогли ничего доказать. На какое-то время оставили ее в покое… а вот теперь убили.
Гермиона судорожно вздохнула.
— Но самое страшное, что перед этим ее пытали, — его голос был еле слышен. — Они хотели выяснить, где скрывается мой отец.
— Но… ее дом должен быть ненаносим. Разве нет?
— Должен. Да вот только она не стремилась скрываться. Всегда повторяла, что ей не от кого прятаться, поэтому кое-кто из работников чертова Министерства иногда у нее бывал. Черт! У нее всегда был полон дом народу. Мы лет с тринадцати выезжали к ней целой толпой. Там было... Было не так, как дома.
Наступила тишина. В этой напряженной тишине хлопья юного снега падали на землю, укрывая собой осеннюю слякоть и грязь, делая мир девственно чистым. Если бы этот снег мог так же очистить души людей. Всех людей, воюющих по разные стороны. Ведь получается, что методы одних ничем не лучше методов других. Они оправдывают свою жестокость, они прощают свои ошибки... Словно прочитав ее мысли, Драко Малфой негромко проговорил, глядя ей прямо в глаза:
— Забавная штука твое добро, а, Гермиона?
В его голосе не прозвучало привычной насмешки, не было ноток превосходства или сарказма. Была лишь горечь. А еще голос Драко Малфоя в этот момент не был похож на голос семнадцатилетнего мальчишки, скорее усталого, отчаявшегося человека.
Девушка не нашла, что ответить на его слова. Он был прав. И это было страшно. Этим утром напыщенная статья об «успехе» Министерства и письмо, написанное с той, другой стороны, дали понять, насколько все сложно и запутанно, а главное, бессмысленно в этом противостоянии. Война глупа и бессмысленна изначально. Она не ведет к победе — она сеет горе и ненависть. Гермиона посмотрела на напряженный профиль Драко Малфоя. Как же ему сейчас тяжело. Девушка представила, как бы чувствовала себя, случись что-то с ее близкими. Сердце сжалось от ужаса и тоски. Гермиона тряхнула головой, отгоняя видение родительского дома после «успеха» Министерства или кого бы то ни было.
— Я могу чем-то помочь? — вырвалось у нее.
Ей действительно отчаянно хотелось помочь. Он удивленно посмотрел.
— Помочь? — усмешка. — Если только ты умеешь воскрешать людей… или убивать.
— Ни того, ни другого, но… Кого ты сейчас хочешь убить?
— Дай подумать, — он сделал вид, что задумался. — Ну, например, подонка, который первым швырнул заклинанием в беззащитную женщину. Или, например, того, кто решил, будто она Пожиратель Смерти. Они все заслуживают занять ее место. Ни один из этих… не стоит ее мизинца!
Он уже давно стоял на ногах, глядя на Гермиону сверху вниз, будто это она была виновата.
Лично у девушки еще оставались сомнения в обоснованности заявления Малфоя. Ведь он сам… Пожиратель. Гермиона внутренне передернулась от этого слова. И эта неизвестная Мариса могла тоже принадлежать к их числу.
Гермиона постаралась отогнать подобные мысли. Это сейчас неважно. Есть просто горе, и все. Неважно, кем была эта Мариса. Важно, что ее близким сейчас тяжело.
— Драко, успокойся! Гневом сейчас не поможешь. И глупостей делать тоже нельзя, — Гермиона в свою очередь встала на ноги и постаралась придать голосу уверенность: — Твоя тетя вряд ли хотела бы, чтобы с тобой что-то случилось из-за поспешных решений.
— Откуда тебе знать, чего она хотела? — в его голосе послышалась злость.
Гермиона не стала грубить в ответ. Вместо этого она чуть пожала плечами и негромко сказала:
— Я думаю, она любила тебя. А когда любят, желают лишь добра.
Его щека дернулась, и он резко отвернулся.
Девушка вдруг осознала, что любой нормальный человек сейчас должен был рыдать в три ручья. Но… она не представляла себе его плачущим. Странно. Вот Гарри представляла, Рона представляла. Наверное, потому что видела. Хотя… она и Крэбба не видела плачущим, но почему-то могла себе это представить. А вот его — нет.
Он стремительно подошел к озеру. Вода у берега была покрыта тонкой корочкой льда, еще робкого и прозрачного. Драко Малфой остановился у самого края. Если бы сейчас было лето, волны непременно подбегали бы к его ногам. Но вокруг царила зима, с каждый минутой приближая Рождество.
Девушка поежилась под очередным порывом ветра. А ведь ему должно быть холодно. Она-то закуталась в теплую мантию, а он выбежал, как был за завтраком — в тонком черном свитере. Том самом, в котором он летел в Хогвартс с ней на одной метле целую вечность назад. Свитер был тоненький. Гермиона это помнила. Но юноша ни разу не вздрогнул от пронзительного ветра, не попытался что-то наколдовать. Он сейчас был не здесь — где-то за стеной своего горя.
Гермиона неслышно подошла и остановилась в паре шагов от слизеринца. Он никак не отреагировал. Девушка достала волшебную палочку и, повинуясь внезапному порыву, наколдовала плед. Он получился отвратительно-коричневого цвета, да еще весь украшен рыжими котятами. Гермиона зажмурилась, увидев свое произведение. Хотя… это был первый плед в ее жизни, и похвалить себя можно было хотя бы за положительный результат. Но предложить это Малфою?
Очередной порыв ветра решил ее внутренний спор.
Девушка быстро подошла к нему и набросила на плечи теплую шерсть. Юноша дернулся и резко обернулся, но Гермиона, не дав ему опомниться, деловито отколола от своей мантии большую булавку в виде кленового листа и сколола плед у него на груди.
Юноша пораженно следил за ее действиями, но не проронил ни слова. Гермиона поправила булавку и подняла голову. Их взгляды встретились. Удивление в одном и смятение в другом.
Девушка тут же опустила голову и принялась разглядывать собственную булавку.
— Все будет хорошо. Сейчас тебе тяжело… Я понимаю… Хотя, нет. Конечно же, не понимаю до конца. Но… в общем, держись. Ладно?
Девушка подняла голову, смутившись от произошедшей сцены, и быстро проговорила:
— Я не буду тебе мешать. Только… не стой долго. На улице зима.
И она, быстро развернувшись, побежала, оскальзываясь на первом льду, прочь с этой полянки — укрыться за каменными стенами замка, забыть о том, что видела, и не думать о том, что сделала. Иначе впору сойти с ума.
А светловолосый юноша смотрел ей вслед и чувствовал легкое тепло от волшебного пледа. Пустота в душе заполнилась этим теплом. Самую малость, но это позволило глубоко вздохнуть. Как ни странно, гриффиндорка права. Мариса любила Драко, если его вообще можно любить. По-своему, язвительно и насмешливо, но любила. Поэтому меньше всего она хотела бы видеть его расплату за опрометчивые поступки. Придет время, и он сможет отомстить. Как, он еще не знает. А пока оставалось просто смотреть на тонкую корочку льда на старом озере и стараться не сойти с ума, понимая, что больше никогда не увидит улыбку красивой темноволосой женщины. Не услышит ее смех.
— Предлагаю покататься на коньках, — шестнадцатилетний Драко ехидно улыбается, зная, что Мариса ни разу в жизни на них не стояла.
Однако тетушка не из тех, кто легко сдается.
— И где ты предлагаешь покататься?
— На озере. В паре миль к югу есть чудесное озеро. Оно наверняка замерзло.
Драко мило улыбнулся. Будет знать, как выставлять его на посмешище, заставляя нарядиться в парадный костюм в честь ее дня рождения. Ведь знает, что он ненавидит этот чертов протокол. С него и дома хватает. Не то чтобы он не догадывался, почему она так поступила... Сам хорош. Но это детали. Теперь его очередь смеяться.
— Блез, ты с нами?
— С ума сошел? Так будешь тащить только одно бесчувственное тело, а так придется два.
— Но-но! Я бы попросила! — возмущается Мариса, застегивая теплую куртку.
— Зачем тащить? Я вам там лагерь организую.
— Мы еще посмотрим, кто кому лагерь организует, — во взгляде тетушки блеснули опасные искорки.
Пристроив метлы к ближайшему дереву и надев пресловутые коньки, Драко покосился на сияющую Марису. Ему самому затея уже не казалась удачной. И предчувствие не подвело. Тридцать минут хохота до слез над любимой тетушкой, несколько синяков от совместных падений (Мариса принципиально падала только рядом с ним, виртуозно ставя подножки), а закончилось все не слишком весело. Да, были рождественские каникулы, разгар зимы. Вот только зима в том году выдалась не слишком холодной. Лед на озере оказался не таким прочным, каким выглядел на первый взгляд. С жутким грохотом, визгом и ругательствами они провалились в воду.
А потом была совместная спасательная операция. Шутки и распри были забыты. Драко лихорадочно вспоминал курс выживания из своей скаутской бытности, пока, сдирая руки об острые края, пытался нащупать прочное место. Мариса, видимо, тоже была знакома с навыками выживания. Действовали быстро и слаженно. Спор возник только один раз: кому выбираться первым. Гневные переглядывания, посиневшие губы и колючие иголки ледяной воды. Такое не пожелаешь пережить никому. Но именно в тот момент Драко понял, что при всей внешней ехидности и постоянных подтруниваниях, Мариса готова отдать за него жизнь. Он не удивился, словно подсознательно всегда это знал. Поразило другое: он сам готов был сделать то же самое ради нее.
А потом они сидели в гостиной, завернувшись в толстые пледы, рядом носились эльфы, то подливая какие-то зелья, то делая огонь жарче, сердито поглядывала Блез, тщетно попытавшись взять обещание, что это не повторится. А они шумно выясняли, кто виноват в этой ситуации. Мариса, падавшая все время, отчего лед и проломился, или Драко, затеявший это катание.
О том новообретенном ощущении оба молчали, но Драко в тот день был по-детски рад от того, что он узнал.
Он шел к замку, глядя на покрытую первым снегом землю. На душе было пусто и странно. Не верилось. Да еще долго не поверится. До тех пор, пока он сам не приедет в поместье Делоре и не увидит то, что оставили после себя авроры.
По пути он остановился, снял теплый плед. Булавка с кленовым листом… Он усмехнулся. Это было так… наивно и… Он не мог подобрать слова, просто положил булавку в карман джинсов и аккуратно сложил плед. Он все делал аккуратно. Привычка — вторая натура. Здравый смысл подсказывал, что плед можно просто повесить на ближайшее дерево: он все равно исчезнет через какое-то время. Но Драко зачем-то взял его с собой.
В гостиной Слизерина было тихо, несмотря на количество народа. Едва Драко вошел, как все головы повернулись к нему. Знакомые и незнакомые. Разных возрастов и фамилий. Все они молча вглядывались в его лицо. Пытались поставить себя на его место. Драко ожидал почувствовать злость, но ее не было. Было понимание того, что любой из этих людей не сегодня-завтра может оказаться на его месте. От этого не застрахуешься, не спрячешься за стенами замка. Судьба все равно найдет. Юноша направился к группе семикурсников, молчаливо сидевших в углу гостиной у большого камина.
Его встретили молчанием и встревоженными взглядами. Крэбб убрал ноги, давая ему дорогу, Блез подвинулась на диване, уступая место.
Драко сел, пристроив сложенный плед на подлокотник. Обвел взглядом всю компанию. Невиданное дело: Пэнси явно плакала, Блез, похоже, тоже. Гойл и тот как-то подозрительно шмыгал носом. Драко посмотрел в огонь. Он не хотел сейчас компании, но был благодарен им за участие. В такие моменты создавалась иллюзия того, что он не один.
Крэбб нагнулся и извлек из-за кресла бутылку. Видимо, какая-то настойка. Пэнси наколдовала стаканы. Они получились безобразные: из толстого стекла, не подходящие по этикету ни под один напиток. Разве что под воду и то… Девушка виновато пожала плечами и направила палочку на поднос, желая исправить...
— Оставь, — голос Драко прозвучал непривычно хрипло.
Пэнси моргнула, как-то засуетилась, поправляя волосы, ворот свитера… Она не хотела, чтобы он видел слезы.
Крэбб наполнил стаканы густо-красной жидкостью, и поднос поплыл по кругу. Драко взял свой стакан и посмотрел на напиток, по цвету напоминающий кровь.
Они молча выпили обжигающую жидкость, девчонки закашлялись. Это повторялось в четвертый раз за последние два года. Сначала мать Нотта, потом бабушка Гойла, дядя Милисенты и вот теперь… В первый раз эта последняя дань была спонтанной. А потом по молчаливой традиции они вот так собирались, глотали обжигающую жидкость вперемешку с болью и слезами. В этом жутковатом действе они не делили погибших на виноватых и несправедливо убиенных, на сторонников темных или светлых сил. Они просто отдавали дань уважения знакомым и близким.
Драко посмотрел на свой пустой стакан. Пэнси сегодня в ударе, а ведь была лучшей по домоводству. Он размахнулся и закинул стакан в камин. Раздалось шипение — капли вина вылились на раскаленные дрова, и тут же хлопок — толстое стекло треснуло. Вслед за его стаканом туда последовали остальные. Странный жест. В нем не было смысла, ведь волшебное стекло исчезнет само через какое-то время, но они так делали всегда. Все эти четыре раза… и сколько еще придется сделать?
Драко смотрел на треснувшее и потемневшее стекло. Внезапно в голову пришла странная ассоциация — его душа, как это стекло. Почернела от горя и треснула, но ведь не разбилась. Хотя казалось, что непременно должна. Но он жив, несмотря ни на что. Через несколько минут мутное стекло исчезнет, оставив огню лишь раскаленные угли. Как когда-нибудь исчезнет и он.
|
|
|
