Кто не знает, как жить, должен похваляться своей погибелью
КТО НЕ ЗНАЕТ, КАК ЖИТЬ, ДОЛЖЕН ПОХВАЛЯТЬСЯ СВОЕЙ ПОГИБЕЛЬЮ
Обитатели Дома, где разбиваются сердца, были слишком ленивы иповерхностны, чтобы вырваться из этого заколдованного терема. Онивосторженно толковали о любви; но они верили в жестокость. Они боялисьжестоких людей; но видели, что жестокость по крайней мере действенна. Жестокость совершала то, что приносило деньги. А любовь доказывала лишьсправедливость изречения Ларошфуко, будто мало кто влюблялся бы, если браньше не читал о любви. Короче говоря, в Доме, где разбиваются сердца, незнали, как жить, и тут им оставалось только хвастаться, что они, по крайнеймере, знают, как умирать: грустная способность, проявить которуюразразившаяся война дала им практически беспредельные возможности. Такпогибли первенцы Дома, где разбиваются сердца; и юные, невинные, и подающиенадежды искупали безумие и никчемность старших.
ВОЕННОЕ СУМАСШЕСТВИЕ
Только те, кто пережил первосортную войну не на передовой, а дома, втылу, и сохранил при этом голову на плечах, могут, вероятно, понять горечьШекспира или Свифта, которые оба прошли через такое испытание. Слабым посравнению с этим был ужас Пера Гюнта в сумасшедшем доме, когда безумцы, возбужденные миражем великого таланта и видением занимающегося тысячелетия, короновали его в качестве своего нумератора. Не знаю, удалось ли кому-нибудьв целости сохранить рассудок, кроме тех, кому приходилось сохранять его, по-тому что они прежде всего должны были руководить войной. Я не сохранил бы своего (насколько он у меня сохранился), не пойми ясразу, что как у писателя и оратора у меня тоже были самые серьезныеобщественные обязательства держаться реальной стороны вещей; однако это неспасло меня от изрядной доли гиперэстезии. Встречались, разумеется, счастливые люди, для кого война ничего не значила: всякие политические иобщие дела лежали вне узкого круга их интересов. Но обыкновенный, сознающийявление войны штатский сходил с ума, и тут главным симптомом было убеждение, что нарушен весь природный порядок. Вся пища, чувствовал он, теперь должнабыть фальсифицирована. Все школы должны быть закрыты. Нельзя посылатьобъявления в газеты, новые выпуски которых должны появляться и раскупаться вближайшие десять минут. Должны прекратиться всякие переезды, или, посколькуэто было невозможно, им должны чиниться всяческие препятствия. Всякиепритязания на искусства и культуру и тому подобное надо забыть, какнедопустимое жеманство. Картинные галереи и музеи, и художественные школыдолжны быть сразу заняты военнослужащими. Сам Британский музей еле-елеспасся. Правдивость всего этого, да и многого другого, чему, вероятно, и неповерили бы, вздумай я это пересказывать, может быть подтверждена однимзаключительным примером всеобщего безумия. Люди предавались иллюзии, будтовойну можно выиграть, жертвуя деньги. И они не только подписывались намиллионы во всяческие фонды непонятного назначения и вносили деньги насмехотворные добровольные организации, стремившиеся заниматься тем, что явнобыло делом гражданских и военных властей, но и самым настоящим образомотдавали деньги любому жулику на улице, у кого хватало присутствия духазаявить, будто он (или она) " собирает средства" для уничтожения врага. Мошенники вступали в должность, назывались " Лигой против врага" и простоприкарманивали сыпавшиеся на них деньги. Нарядно одетые молодые женщинысообразили, что им достаточно просто вышагивать по улице с кружкой дляпожертвования в руках и преспокойно жить на такие доходы. Миновало многомесяцев, прежде чем, в порядке первого признака оздоровления, полицияупрятала в тюрьму одного антигерманского министра, " pour encourager lesautres", [Для поощрения прочих (франц. )] и оживленные кружечные сборы сбумажными флажками стали несколько регулироваться.
БЕЗУМИЕ В СУДАХ
Деморализация не обошла и суд. Солдаты получали оправдание даже приполностью доказанном обвинении в предумышленном убийстве, пока наконец судьии должностные лица не были вынуждены объявить, что так называемый " неписаныйзакон" - а это просто значило, будто солдат мог делать все, что ему угодно, в гражданской жизни, - не был законом Англии и что крест Виктории не давалправа на вечную и неограниченную безнаказанность. К сожалению, безумиеприсяжных и судей сказывалось не всегда в одном потворстве. Человек, понесчастью обвиненный в каком-либо поступке, вполне логичном и разумном, нобез оттенка военного исступления, имел самую малую надежду на оправдание. ВАнглии к тому же имелось известное число людей, сознательно отказывавшихсяот военной службы как от установления преступного и противного христианству. Акт парламента, вводивший обязательную воинскую повинность, легко освобождалэтих людей; от них требовалось только, чтобы они доказали искренность своихубеждений. Те, кто делал это, поступали неблагоразумно с точки зрениясобственных интересов, ибо с варварской последовательностью их судили, несмотря на закон. Тем же, кто вовсе не заявлял, что имеет какие-либовозражения против войны, и не только проходил военное обучение в офицерскихподготовительных войсках, но и объявлял публично, что вполне готовучаствовать в гражданской войне в защиту своих политических убеждений, - темразрешалось воспользоваться парламентским актом на том основании, что они несочувствовали именно этой войне. К христианам не проявлялось никакогомилосердия. Даже когда имелись недвусмысленные доказательства их смерти " отдурного обращения" и приговор с несомненностью определил бы предумышленноеубийство, даже в тех случаях, если расположение коронерских присяжныхсклонялось в другую сторону, - их убийцы беспричинно объявлялись невиновными. Существовала только одна добродетель - желание лезть в драку и только одинпорок - пацифизм. Это основное условие войны. Но правительству не хваталомужества издавать соответствующие постановления; и его закон отодвигался, уступая место закону Линча. Законное беззаконие достигло своего апогея воФранции. Величайший в Европе государственный деятель - социалист Жорес былзастрелен джентльменом, которому не нравились старания Жореса избежатьвойны. В господина Клемансо стрелял другой джентльмен, придерживающийсяменее распространенных мнений, и тот счастливо отделался тем, что былвынужден на всякий случай провести несколько дней в постели. Убийца Жоресабыл, несмотря ни на что, оправдан; предполагавшийся убийца господинаКлемансо был из предосторожности признан виновным. Нечего сомневаться, такслучилось бы и в Англии, начнись война с удачного убийства Кейра Харди иокончись она неудачной попыткой убить министра Ллойд Джорджа.
Воспользуйтесь поиском по сайту:
