 |
Что нам стоит текст построить?
|
|
|
|
— А теперь я задам Вам провокационный вопрос: как, при помощи каких средств, на Ваш взгляд, материализуются тема и идея журналистского произведения? Или, говоря иначе, как «консервируется» журналистская информация?
—Ив чем же тут провокация? Я же понимаю разницу между печатью, радио и телевидением, знаю кое-что о носителях информации в системе СМИ, о звукоряде и видеоряде, о преимуществах синтеза звуковой и визуальной информации...
— Спокойно, мой друг, спокойно! Я не сомневаюсь в этих Ваших познаниях. Провокационность вопроса заключается в том, что он направлен как раз на выяснение общего в средствах, которые используют для воплощения информации печать, радио и телевидение.
— Общего?.. Ну, наверное, слова... Словесный ряд':
— Так ли? Прикиньте: а другие виды творчества к словам не прибегают? Скажем, та же художественная литература или наука?,
— А как же без них?!
— То-то же. Естественный язык — базовая знаковая система для создания всей социальной информации. Так сказать, особый, базовый уровень средств ее выражения, объединяющий самые разные роды и виды информационного производства. Журналистика тоже не может без него обходиться. Однако, для того чтобы передать специфику семантического и прагматического планов журналистского произведения, этого оказывается недостаточно. Потому в ходе развития журналистики на базе естественного языка постепенно формируется еше один, специфический уровень знаков. Это своего рода искусственный язык, посредством которого журналистская информация обнаруживает себя, объективируется, приобретая характер информационного продукта, пригодного к многократному использованию в определенных целях. Обозначается этот язык понятием «элементарные выразительные средства журналистики» (ЭВС), сложившимся в ходе осмысления информационной природы журналистского творчества и его знакового инструментария.
|
|
|
— Никогда не слышал в редакции такого словосочетания...
— Не удивляюсь. Введенное Евгением Ивановичем Прониным, это понятие пока не вошло в обиходную речь журналистов. Однако оно прекрасно служит при анализе структуры текста, поскольку, с одной стороны, объединяет весь используемый «строительный материал», а с другой — позволяет его легко дифференцировать.
— И какой же это «строительный материал»?
— Давайте обратимся к конкретному тексту и определим сообща.
— Может, снова посмотрим «волгоградское происшествие»?
— Пожалуйста! Какие «кирпичики» использует автор этой заметки для того, чтобы воспроизвести ситуацию?
— Те, из которых она состоит, — факты.
— Вот вам и первый ряд элементарных выразительных средств: фактологический или, если коротко, — факты.
Мы с Вами говорили уже о двух смыслах понятия «факт». В данном случае имеется в виду его третий смысл. Можно даже сказать — его третья ипостась. Смотрите:
1. Факт как элемент действительности.
2. Факт как элемент сознания.
3. Факт как элемент текста.
Три «адреса», по которым «прописывается», казалось бы, один и тот же «атом действительности», верно ведь? Но разве так это на самом деле?
— Конечно, нет. «Атом действительности» не просто меняет «прописку». Мы же говорили: меняется объем его содержания. Это бесспорно, касается и третьего случая.
— Да. Но есть еще одна особенность: каждый новый «адрес» как бы сообщает факту дополнительные функции. В первом своем проявлении он источник информации, объект познания. Во втором проявлении он оказывается и средством познания: мы пользуемся им примерно так же, как моделями любого из объектов реальности, рассматривая их с разных сторон, наблюдая их поведение в разных условиях, и тем самым получаем дополнительную информацию, несколько сближающую по объему содержания факт сознания с фактом реальности.
|
|
|
В третьем проявлении доминирующей функцией оказывается функция выражения и «консервации» информации — сохранения ее в материальном обличий: факт «работает» так же, как цвет и линия у художника, создающего живописное полотно. При этом он сохраняет в снятом виде и первые два ряда функций: они реализуются, когда возникает контакт текста с его адресатом.
— Возникает аналогия с фотографией. Ваш портрет не то же самое, что Вы сами. Но, глядя на него, хороший экстрасенс может дать заключение о Вашем здоровье. А кроме того, Ваши праправнуки смогут определить, есть ли у них с Вами сходство.
— И Ваши тоже сумеют представить себе Ваш облик... Только здесь не столько аналогия, сколько иллюстрация того, о чем шла речь. Фотофакт — частный случай факта как средства выражения информации, особенность здесь в том, что для воплощения его используются иконические знаки, представляющие собой подобие форм реальности.
— Во всяком случае фотография мне в голову пришла не зря, правда?
— Это хороший пример. Но надо понимать, что факт как одно из ЭВС (не забыли, как расшифровать эту аббревиатуру?) служит не только воспроизведению событий, из которых складывается ситуация, не только воспроизведению облика действующих лиц, но и воссозданию обстановки происходящего — характерных деталей, как принято говорить. Кроме того, посредством фактов журналист может указать на связь реальной конкретной ситуации с масштабной проблемой, прочертить причинно-следственные связи происходящего, продемонстрировать степень своей включенности в ситуацию, обозначить варианты развития событий в условиях, альтернативных сложившимся, и т.д. В зависимости от этого факт в тексте приобретает то меньшую, то большую меру конкретности. Великое искусство для журналиста — научиться «писать фактами».
— Между прочим, заметка про «Титан-изотоп» написана именно так— просмотрите еще разок. Чистая «фактопись»!
— Помню. Однако с тем, что «чистая», не соглашусь. Чтобы раскрыть смысл фактов, приблизить их к читателю, помочь ему понять их и оценить, автор привлекает и другой «строительный материал». Вчитайтесь внимательно: тревога, Чернобыль, призрак, джинн... Что это такое?
|
|
|
—- Ну... Я бы сказал— экспрессивная лексика.
— А откуда берется экспрессия? Вдумайтсь в этимологию, в происхождение перечисленных слов.
— Может быть, это как-то сложилось в опыте? Ну, скажем, Чернобыль, Мы так остро пережили несчастье на атомной электростанции, что салю название места стало символом катастрофы.
— Вот и весь секрет. Эпизоды из истории общества, фрагменты социального опыта отражены в образах, зафиксированных историей, культурой, лексикой. Многие из них восходят к архетипам — крупицам коллективного бессознательного, которые лежат в основе человеческой символики. Журналист ставит факты текущей действительности в контекст таких образов — и в тексте возникает слой оценочной информации (психологи чаще называют ее рефлексивной — от слова «рефлексия» в его буквальном значении: в переводе с позднелатинского оно обозначает «обращение назад»).
— Ну да, так и получается: оценка через обращение назад, к опыту... Образы прошлого как бы бросают отсвет на события сегодняшнего дня.
— Так-то оно так, да только анализ ткани различных текстов показывает, что оценочная — лишь один из вариантов рефлексивной информации, есть и другие...
Однако нас в данном случае интересует именно оценочная. информация, и именно та, что передается образами, то есть такими смысловыми единицами, которые представимы, имеют конкретно-чувственную природу. Но сказать, что этот ряд ЭВС сводится к образам прошлого, будет неверно. Опыт человечества отражается не только в историческом материале. А разве не содержится он в художественных произведениях, в фольклоре, где подчас рождаются вечные образы? И нет ли его в образных обобщениях науки? Вы только вслушайтесь: Млечный путь, магнитное поле, гравитационное поле, земная ось...
— А почему-то принято считать, что образы — это по части искусства, науке приписываются обобщения в понятиях. Между прочим, даже в литературе по проблемам публицистики я встреча:, такую... дихотомию: образ — понятие.
|
|
|
— Ну, это вполне законно: есть лексика образная, есть понятийная, обобщения существуют двоякого рода. А вот что касается использования их в науке и в искусстве, то тут, на мой взгляд, дело намного сложнее, чем иногда представляют. Сами подумайте: может существовать художественная литература без понятийной лексики? Даже в поэзии мы. находим обобщения в понятиях:
Мой дядя самых честных правил, Когда не в шутку занемог, Он уважать себя заставил И лучше выдумать не мог. Его пример другим наука...
Тут образ действующего лица — художественный образ — создается при помощи понятий!
Точно так же и наука, оперируя понятиями, не может обойтись без образов.
— А журналистика, выходит, заимствует эти образы и у искусства, и у науки?..
— Не заимствует — вторично использует для решения той задачи, о которой мы уже говорили. Да, образный ряд ЭВС? журналистике («образы») складывается из прецедентов истории. и деяний исторических лиц, из фрагментов художественных произведений и характеров их героев, из фольклорных сюжетов и притч, образных откровений науки, из перлов языковой сокровищницы. Существует много вариантов их применения, мы будем говорить о них далее как о методах предъявления ЭВС в тексте. Но любой из них требует, чтобы журналист, формируя в произведении образный ряд, заботился о контакте с аудиторией: с одной стороны, образы должны быть близки и понятны ей, а с другой — достаточно свежи, не «заезжены» до банальности.
— Первому требованию образы в известинской заметке, пожалуй, отвечают. А вот второму...
— Да, особой новизной они не отличаются, но образуют хорошую базу для нового, уже журналистом созданного образа, вынесенного в заголовок. Не забыли его? — «Призрак Чернобыля промелькнул над Волгоградом». Он становится знаком ситуации, ее меткой; не будь такой конкретности, можно было бы сказать — символом.
— Возникает еще вопрос. Вы сказали «прецеденты истории». Но ведь это тоже факты. Исторические факты.
— В принципе — да. Но они, отдалившись от нас во времени, как бы утратили свою исходную, действительную ипостась. Остались следы от них, их образы, «законсервированная информация» о них — без возможности соотнести ее с реальностью. А поскольку понятие «факт» в журналистике мы употребляем в связи с текущей реальной действительностью, можно сказать, что прецеденты истории не что иное, как «бывшие факты».
Роль образов в журналистском тексте трудно переоценить. Но есть у этого ряда «кирпичиков» особенность, которая делает их как «строительный материал» уязвимыми. Дело в том, что разные представители аудитории могут по-разному воспринимать один и тот же образ в зависимости от собственного жизненного контекста. Возьмите Анну Каренину Толстого. Для многих она символ женственности и самоотверженности в любви. А мне пришлось однажды читать сочинение школьницы, в котором девушка очень убедительно и страстно осуждала эту женщину за предательство по отношению к сыну. Так и написала — предательство...
|
|
|
— И это возможный взгляд!
— О том и речь. Образ всегда оставляет возможность неоднозначного прочтения. Чтобы авторская позиция могла быть воспринята возможно точнее, в журналистском тексте оказался востребован еще один ряд элементарных выразительных средств — нормативы. В сущности, это тоже смысловые единицы, в которых запечатлен социальный опыт. Однако они иного свойства: в отличие от образов, вызывающих у адресата информации конкретно-чувственные представления, нормативы представляют собой суждения, в которых воплощены те или иные установления общества и которые воспринимаются как некая формула.
— Вы хотите сказать, что в заметке про «Титан-изотоп» тоже есть какие-то нормативы?..
— Есть. Правда, в данном случае нормативный ряд ЭВС представлен достаточно скупо и выглядит «сухим», поскольку содержит в себе преимущественно нормы производственного характера. Но для оценки ситуации они играют весьма существенную роль. Судите сами: «Следовало немедленно принять меры безопасности — загерметизировать "горячую камеру"»; «...все системы... должны постоянно находиться в рабочем состоянии. В том Числе... система противопожарной безопасности». Названы технологические нормы и названы факты, не позволившие их осуществить; отсюда понимание того, какая чудовищная опасность возникла.
Есть в этом тексте и нормативы этические, хотя выражены они слабо («за долги — наказание», «предупреждать — надо»).
— Значит, нормативы могут быть этические, технологические... Еще какие?
— Правовые, я бы поставила их во главу угла. Но вообще-то этот ряд достаточно развернут. Тут и нормы здорового образа жизни, и правила техники безопасности, и нормы этикета...
И так же, как в случае с образами, они могут быть предъявлены в тексте разными методами.
— Постойте, постойте... Фактологический ряд ЭВС — образный ряд— нормативный ряд... Не они ли определяют появление тех информационных слоев в журналистском тексте, которые профессор Прохоров характеризует как описательную, оценочную и нормативную информацию? Правда, он говорит еще и о предписателъной...
— Это очень точное наблюдение. Связь между характером информации того или иного слоя текста и средствами ее выражения мне представляется несомненной. Но в то же время это не тождества! Смотрите: описательная информация может быть выражена не только фактами, но и «эмпирическими обобщениями» — так психологи называют смысловые единицы, в которых факты сознания воплощаются методом типизации, — они суммируют определенные черты многих фактов действительности, постигнутые на основании повседневного опыта («Теперь на прилавках магазинов круглый год самые разнообразные фрукты»).
Что же касается предписательной информации... Как правило, для выражения ее требуется синтез ЭВС, если она нуждается в специальном пространстве текста. Но чаще она передается при целостном его восприятии.
— Вы хотите сказать, что это... идея материала?
— Вы же сами обнаружили, что идея — подсказка, программа... Разве тут нет речи о предписании? Другое дело, что традиция словоупотребления связывает понятие «предписание» с высокой степенью императивности, а журналистская информация ее не предполагает. Но это уже вопрос ее специфики.
— Получается, что курс прошлого семестра и этот курс довольно плотно связаны?..
— Что же тут удивительного? Или такая связь не предполагается, по-Вашему, названиями дисциплин?
— Предполагается, но... Впрочем, конечно: объект-то обе дисциплины изучают один, только в разных аспектах.
— И с разными задачами.
Так усвоилось ли, что «факты», «образы» и «нормативы» — три ряда знаков, образующих язык журналистики?
— Усвоилось. И хочется порыться в своих материалах — посмотреть, насколько я таким языком владею. Если верить памяти, то, похоже, что все это у меня в текстах есть. Тогда, выходит, я, как мольеровский Журден. Помните, как он воспринял известие, что всю жизнь, сам того не ведая, говорил прозой?..
— Я тоже думаю, что все это в Ваших публикациях обнаружится (принесите к следующей беседе свои тексты). Судя по общению, накоплений «строительного материала» у Вас немало.
— А о чем будет наша следующая беседа?
— О хитростях «сборки» ЭВС!
Беседа одиннадцатая
|
|
|
