Почему Вас так трудно понять?

Откуда же мне знать? Это может означать что-то действительно ве­ликое, метафизическое. Мистики говорят, что они чувствуют тоску по дому, но в этом случае они имеют в виду, что они стремятся к изна­чальному источнику, высшему дому. Они стремятся к Богу. А что каса­ется тебя, то я не знаю. Может, ты просто чувствуешь тоску по дому!

Послушайте эти истории:

Странствующий торговец зашел в харчевню и стал давать официа­нтке такие указания: «Видите ли, мне нужна яичница из двух яиц, и чтоб она была подгоревшей. И принесите мне два жженых тоста, а также чашечку кофе, разбавленного такого, тепловатого, который поч­ти невозможно пить».

«Что?!» — воскликнула официантка. — «Ничего себе заказ!»

«Да, да, именно это», — настаивал торговец. — «Принесите мне именно то, о чем я вас попросил».

Официантка вернулась на кухню и сказала шеф-повару, что какой-то чокнутый малый сделал вот такой заказ. Повар приготовил всё именно так, как и было заказано. Официантка принесла этот жалкий завтрак и холодно сказала: «Что-нибудь еще, сэр?»

«Если можно», — промолвил странствующий торговец, — «пожа­луйста, сядьте со мной и начните меня «пилить». Я тоскую по дому».

Или вот эта история.

Раздраженные друг другом супруги крепко повздорили. Взбешен­ный и разъяренный муж схватил пиджак и выбежал из дому. Чтобы немного прийти в себя, кипевший от гнева супруг сел в метро и пое­хал к Гранд Централю. Там он зашел в несколько баров, горя желани­ем «забыться». Вскоре он почувствовал, что повеселел.

К двум часам несчастный супруг решил, что он уже достаточно на­лизался, чтобы «проглотить» порции ругательств от своей жены. Он вышел из бара и направился по Восьмой Авеню искать станцию мет­ро.

Поравнявшись с Медисон Гарден, он взглянул наверх и в ярком не­оновом освещении увидел ослепительно сверкающую надпись «Боль­шая битва сегодня вечером». Он остановился, присмотрелся получше и вздрогнул: «Наконец-то я дома».

Я не знаю, что ты имеешь в виду в своем вопросе. Ты говоришь: «Я чувствую тоску по дому — что это значит?» На самом деле ты должен это знать. Если это тоска по Божественному дому я могу указать тебе путь. Ведь каждый испытывает тоску по дому, пока не найдет Бога. Мы потеряли свой рай. Мы узнали, каким он должен быть, какая это кра­сота — и мы его потеряли. Мы узнали его еще в чреве матери. Память преследует. Не умственная память, а та, которая есть в каждой клетке тела, в каждой фибре вашего существа. Она неотступно преследует. Она продолжает преследовать, она вызывает в вас такое чувство, что что-то упускается, что все идет не так, как надо. Она продолжает по­буждать вас к какой-то возможности.

И цель эта — Бог, или назовите её истиной или Нирваной или чем хотите. Если вы чувствуете тоску по дому в этом смысле, то я могу вам помочь. А если вы чувствуете тоску по дому в другом смысле, идите к Дикше — она продает обратные билеты.

Один суфийский учитель, подлинность которого была вне всякого сомнения, рассказывал, как был разоблачен ложный суфий: «Настоящий суфий послал одного из своих учеников ему в услужение. Тот ученик и днем, и ночью предупреждал каждое желание самозванца. И все теперь увидели, как нравились мошеннику эти знаки внимания, и люди один за другим стали его покидать, пока он не остался совсем один».

Один из слушавших эту историю подумал про себя: «Какая изумительная идея. Пойду-ка и я, и сделаю то же самое».

И он отправился туда, где должен был находиться лжеучитель и выказал огромное желание быть принятым в ученики. В течение трех лет он проявлял такое рвение, что привел к тому сотни приверженцев. «Этот мудрец, должно быть, и впрямь великий человек», — говорили они между собой, — «раз вызывает в своем ученике такую преданность и самопожертвование».

Тогда этот человек вернулся обратно к тому суфию, от которого он услышал эту историю, и рассказал ему, что произошло. «Истории ваши не заслуживают доверия», — сказал он. — «Потому что когда я попытался применить одну из них на практике, произошло обратное».

«Увы», — промолвил суфий, — в твоей попытке применить суфийские методы был один изъян. Ты не был суфием».

Суфизм это не доктрина, а мастерство, метод внутреннего преобразования, алхими­ческий способ превращения низшего в высшее, неблагородного металла в золото. Он не верит в разговоры о Боге. Он скорее верит в создание Бога. Он не верит в грандиозную философскую аргументацию — все это мусор. Он делает акцент на разрушении человеческой механистичности, на деавтоматизации человека, высвобождении в нём осознанности.

Самовоспоминание — в этом вся его филосо­фия.

Если вы способны понять одно-единственное слово — «самовоспоминание», это значит, что вы поняли всё, в чем заключается суфизм.

Человек живет, но без всякого воспоминания о том, кто он. Вы можете проделать тысячу и одну вещь, но неудача будет вашим роком. Вы обречены на неудачу, потому что бессознательное терпит неудачу. Успех принадлежит только сознанию, ибо только через сознание вы становитесь частью божественного космоса. А будучи бессознательными, вы остаетесь отъединенными. Будучи бессозна­тельными, вы ограничиваетесь своими эго, вы ста­новитесь похожими на остров. А сознание раство­ряет эго, и вы становитесь едины с целым, гармо­нией с целым.

Часть потерпит неудачу. Часть не может иметь успех. Успех принадлежит только целому.

В этом смысл древнего высказывания «Сатьям евам джайяте» — побеждает только истина.

Почему побеждает только истина?

Потому что быть истиным — это быть с Богом, быть истиным — это быть с высшим законом существования, это быть сонастроенным с Дао. А целое не может потерпеть неудачу.

Индивидуальное обречено на неудачу. И до тех пор, пока вы не вспомните, вы так и останетесь индивидуальными. Как только вы вспоминаете, в это мгновение случается чудо, случается парадокс в са­мовоспоминании: самость исчезает, и остается одно только воспоми­нание. В самоневоспоминании нет воспоминания, одна только са­мость непрерывно движется. Самость и воспоминание не могут суще­ствовать вместе: их сосуществование невозможно.

Суфизм можно свести к одному-единственному методу — самовоспоминанию. Человек, который себя помнит, ведет себя по-другому. Он никогда никому не подражает, потому что, подражая, вы не достигне­те. А если вам случайно повезло и выпало счастье встретить Будду, то учитесь воспоминанию. Не подражайте ему. Если вы станете подра­жать Будде, вы станете лишь чучелом Будды, ложной, ни на что не год­ной сущностью. И вы будете становиться все глупее и глупее: подража­тели всегда глупеют.

Интеллигентность никогда не растет, благодаря подражанию — интеллигентность растет, благодаря эксперименту. Интеллигентность растет из-за принятия вызова. Интеллигентность растет из-за приня­тия вопросов и стремления найти на них ответы. А подражание озна­чает, что вопрос даже ещё и не возникал, а вы уже приняли ответ. Если вопрос ещё не возникал, значит время ещё не пришло — не сейте се­мена: они погибнут. Это будет напрасной потерей.

А между тем такое случается: если вы встречаетесь с Буддой, то его бытие, его присутствие действует на вас магнетически — и вам хочет­ся быть таким, как он. Грация его завораживает вас. И вам хочется нау­читься жить, как живет он. Вы начинаете бессознательно подражать. Это тоже происходит бессознательно. Он кажется таким прекрасным, он кажется таким спокойным и блаженным — кто не захочет ему под­ражать? Но, если вы будете подражать, вы упустите, потому что сознательно подражать невозможно. Его непременно нужно создать. Вы должны стать лабораторией. Вы должны стать экспериментом. Вы должны создать огонь. Вы должны создать терпение. Вы должны соз­дать множество составляющих внутренней химии, и тогда в один прекрасный день взовьётся пламя. Тогда вы станете Буддой по-своему. Не копируйте! Не копируйте под копирку.

Ваше глубинное бытие станет точно таким же, как у Будды, но ваша внешняя личность будет другой. Иисус есть Иисус, Кришна есть Криш­на, Руми есть Руми, Мансур есть Мансур. На периферии они так различны, как только могут быть различны люди, но что касается глубин­ного ядра, то у них один и тот же, абсолютно один и тот же вкус. Какой это вкус? Вкус этот — самовоспоминание. Тела различны. У Будды один внешний вид, у Мухаммеда — явно другой; их глаза, их ноги, их лица, их руки различны; их языки раз­личны, их характеры различны. Мухаммед держит в руке меч, Будда же не прикоснется к мечу, никогда не прикоснется. У Кришны флейта — но вы не можете представить себе с флейтой Махавиру. Это невоз­можно. Иисус распят на кресте, в нем глубокая агония человечества, как будто вся агония всех людей сконцентрировалась в существе Ии­суса. А Кришна танцует, как будто экстаз всех людей собрался воеди­но. Но если вы заглянете глубже в агонию Иисуса и экстаз Кришны, то вы обнаружите один и тот же вкус. Танцуя, Кришна помнит. Умирая, Иисус помнит. Молчаливо сидящий под деревом Будда полон само­воспоминания, и у Миры, отпускающей себя в танце, в глубочайшей сердцевине горит пламя самовоспоминания. Самовоспоминание — душа религии.

А между тем мы всегда видим периферию. Если вы ко мне подойде­те, вы увидите мою периферию, вы не увидите моего центра. Он не доступен обычным глазам. Пока вы не вырастите в себе глаза ученика, вы не сможете его увидеть. Пока вы взрастите внутренние глаза, вы бу­дете видеть лишь одну мою периферию. Периферия случайна, но центр не случаен — он существенен. Один и тот же центр может су­ществовать при различных перифериях. Но обычные глаза будут ви­деть лишь внешнее, и это внешнее завладеет вами, и вы станете ему подражать в надежде, что «быть может, в один прекрасный день в ре­зультате постоянного совершенствования подражания мы достигнем центра». Но пути от периферии к центру не существует.

Всегда, всегда об этом помните: пути от периферии к центру не существует. Но путь от центра к периферии существует вне всякого сом­нения. Если меняется внутреннее, то автоматически меняется и внеш­нее — обратного же не происходит. Одним лишь изменением внешне­го вам не удастся изменить внутреннее. На самом деле, меняя внешнее, вы станете лицемерными. Меняя внешнее, вы станете расколотыми, вы раздвоитесь. Вместо того чтобы стать едиными, вы станете разделенными. А всякое разделение приносит страдания.

И самое большее разделение происходит тогда, когда центр гово­рит на одном языке, а периферия — на другом, и тогда человек впада­ет в шизофрению. Эти два полюса будут расходиться все дальше и дальше, и человек не сможет сохранить свою целостность. Рано или поздно он распадётся на фрагменты. А это и есть сумасшествие.

Никогда не подражайте, иначе вы встанете на стезю сумасшествия. Поймите, но никогда не подражайте. Когда говорит Мастер, то, что бы он ни говорил, это верно в его контексте. Не вырывайте его утвержде­ния из его контекста, иначе вы упустите смысл.

И я знаю: даже вырванные из контакта, эти утверждения кажутся полными смысла, однако они уже больше не являются таковыми. Смысл никогда не бывает в словах, но он всегда бывает в контексте. С этой точки зрения все словари лгут, поскольку в словарях содержатся слова без контекста. Вы читаете слово «любовь». Какой теперь смысл может иметь слово «любовь»? Оно может иметь тысячу и один смысл, и оно имеет тысячу и один смысл, потому что само по себе оно бессмысленно. Всё зависит от его употребления и от контекста, в ко­тором оно употребляется.

Мужчина говорит женщине: «Я люблю тебя». А другой мужчина го­ворит: «Я люблю мороженое». Разве это один и тот же смысл? Иисус говорит «Любовь — это Бог». Когда Иисус говорит «любовь — это Бог» и вы говорите «я люблю мороженое», разве это один и тот же смысл? Тогда Бог будет иметь вкус мороженого? Нет, это не так.

Смысл слова зависит от контекста. А контекст — громадное явле­ние. Сделавший какое-то утверждение уже вовлечен в контекст. Если он Будда или Христос, или если он суфий, тогда всё, что он узнал и увидел, вовлечено в него. Не воспринимайте высказывания Будды так, как вы обычно воспринимаете. До тех пор, пока вы не поймете качест­во Будды, его внимательность, его осознанность, вы увязнете в непонимании. И что бы вы ни делали исходя из своего непонимания, это вызовет в вашей жизни лишь еще большие страдания, запутанность, смятение. Вместо того чтобы благословлять, вы станете проклинать. Именно это чаще всего случается с человеком.

Существуют миллионы христиан, не знающих, что такое сознание Христа, и продолжающих читать Библию. Существуют миллионы буд­дистов, не знающих, что такое сознание Будды, и продолжающих чи­тать Алмазную сутру. Существуют миллионы индуистов, не знающих, что такое сознание Кришны, и продолжающих читать Гиту. Отсюда — сумятица в мире. Поэтому в мире так много гнусности, невежества, посредственности.

Люди читают Нагорную проповедь, Библию, Гиту, Дхаммападу, но какой в этом смысл? — смысл будет вашим смыслом. Смысл не может принадлежать Иисусу, Кришне или Мухаммеду. Всегда помните: когда вы читаете Библию, будьте предельно сознательными и отдавайте себе отчет, что вы вычитываете свой собственный смысл. Вы не можете прочитать то, что имеет в виду Иисус. Вы можете прочитать это лишь тогда, когда достигнете проблеска самовоспоминания Иисуса.

Самсовоспоминание — ключевое слово суфизма. Это не доктрина, это мастерство. В нем нет ничего от магии или обряда; это наука, нас­тоящая психология. Буквальный смысл слова «психология» — «наука о душе». Западная психология не имеет права называться психологией; это не наука. Напротив, она отрицает существование души. Называть её психологией абсурдно. Она всего лишь изучает поведение — и даже не поведение человека, а поведение крысы, для того чтобы понять по­ведение человека. Она сводит человека к крысе. В крысе содержится ключ: считается, что, если вы сможете понять крысу и крысиный ум, то вы сможете понять человека и человеческий ум.

Мы на Востоке думаем с точностью до наоборот: до тех пор, пока вы не поймете Будду, вы не поймете человека. Вы только посмотрите, какое различие. Скиннер говорит, что, если вы сможете понять ум крысы, вы сможете понять и человеческий ум. Человек — это ничто иное, как усложненная крыса. Крыса проста, и понять её проще. Отсю­да — одержимость психологов изучением крыс.

А восточная психология, то есть настоящая психология, говорит: до тех пор, пока вы не поймете Будду вы не поймете человека, потому что человек — это лишь семя. Как вы можете понять семя, пока не уви­дите дерево? Выросшее во всю долину, покрытое листвой, усыпанное цветами и плодами? До тех пор, пока семя не проявит себя полностью и не осуществится, оно будет всего лишь возможностью, и вы не смо­жете его понять. Если вы хотите понять семя, идите и изучайте дерево. Благодаря изучению дерева, вы узнаете, что такое семя и чем оно мо­жет быть.

Мы на Востоке пытаемся понять Будду, чтобы понять человека. А вы на Западе пытаетесь понять крысу, чтобы понять человека. Это уни­зительно. Это оскорбительно.

Западная психология - это еще не психология. Ей следует отказаться от такого названия! Это всего-навсего, изучение внешнего поведения, а не внутреннего сознания. Она отрицает существование чего-то внут­реннего.

Суфизм — это психология в подлинном смысле этого слова. Она зависит от внутреннего. Но тогда возникает одна проблема: слушая высказывания суфиев, будьте очень бдительны. Не истолковывайте их в соответствии с вашим пониманием, иначе вы упустите главное. Прежде чем довести высказывания суфиев до своего понимания вы должны подняться в своем осознавании и ближе подойти к суфиям.

Таковы два способа понимания.

Например, вы находитесь здесь со мной. Один способ заключается в следующем: все, что я говорю, вы истолковываете и сводите к вашему пониманию. Таков один способ понимания. На самом деле, однако, это способ непонимания. Другой способ является верным способом понимания: когда вы влюбляетесь в то, что я говорю, и потом пытае­тесь приблизиться к моему осознаванию. Вы медитируете, станови­тесь более самоосознающими. Потом непременно растет свидетельствование. В поле наблюдения попадает больше энергии, так что вы можете подняться чуть выше над своим обычным уровнем понимания. Тогда вы постигаете суть.

Эта проблема значительно усложняется тем, что суфии пользуются простым языком. И вы можете его понять. Что касается языка, то здесь нет проблем. Но что касается послания, то здесь большая проблема. Высказывания суфиев — это закодированные послания — с виду пове­рхностные они несут в себе великое сокровище.

Суфизм не доктрина, поэтому он не интеллектуален. Он экзистен­циален. Он тотален. Интеллект лишь крошечная часть. И надо же было случиться такой беде, что интеллект стал диктатором, захватил всю имеющуюся у вас власть, стал хозяином. Суфии говорят, что интеллект — великий слуга, хороший слуга, очень полезный слуга, но плохой хо­зяин. Он не может быть хозяином.

На самом деле никакая часть не может быть хозяином. Ни сердце, ни руки, ни ноги, ни почки, ни легкие — никакая часть не может быть хозяином. Качество хозяина принадлежит органическому единству. Человеческому существу следует быть демократией, в которой каждая часть имеет свой голос и где ничто не мешает любой части функцио­нировать с максимальной отдачей. И из этой гармонии всех частей возникает самовоспоминание.

А потому надо помнить об одном: дзен антиинтеллектуален; но не так обстоят дела с суфизмом. Дзен иррационален, но не так обстоят дела с суфизмом. Суфизм — очень гармоничное видение. Он ни ин­теллектуален, ни антиинтеллектуален; он ни рационален, ни иррацио­нален.

Суфизм говорит: у интеллекта есть свое место, это хорошая маши­на. Её непременно нужно использовать, но только как машину. Маши­на не должна становиться хозяином. Этот взгляд на человека, функци­онирующего как органическое единство, — один из величайших вкла­дов суфизма в человеческое сознание. Ни сердце, ни голова, ни что-нибудь еще не может стать боссом. Ваше существо не нуждается ни в каком боссе. Все должно функционировать; и мешать чьему-либо функционированию недопустимо.

Из гармонии функционирования всех частей и возникает эта великая грация, называемая самовоспоминанием. Она не ум, ни душа, ни тело, но свойственна всему. Она триедина. Она тотальна.

Для дзен в какой-то мере характерно стремление к крайности. Он уходит от интеллекта к диаметрально противоположной крайности. Суфизм гораздо гармоничнее, умереннее. Он остается посередине. Он говорит, что нет нужды становиться на какую-либо точку зрения. Пользуйтесь всем, что дал вам Бог, но пользуйтесь таким способом, та­ким искусным способом, чтобы жизнь ваша стала оркестром. И мело­дия, что польется из этого оркестра, будет самовоспоминанием.

И это самовоспоминание открывает в вас все тайны. У интеллекта есть своя роль; интеллект должен служить. Вклад его значим по двум причинам. Первая причина: когда вы движетесь по пути, интеллект по­могает вам избегать падений. Интеллект не может дать вам истину — это ему не доступно, это выше его сил. Это относится исключительно к способности целого. Тем не менее, интеллект все же проделывает некоторую важную работу, черновую работу. Он может показать вам, что ложно, он может показать вам, что неправильно. Он может пока­зать вам, куда не стоит идти. Он может помочь вам исключать. А это большая работа. Когда вы стоите на перекрестке, то три из четырех дорог должны быть исключены — и этим занимается интеллект. Он абсолютно лишен способности говорить вам: «Это истинно. Следуй этому». Он не может вести вас прямо, но он может вам сказать: «Это, кажется, не верно». Почему? Потому что вся способность интеллекта заключается в способности сомневаться. Его функционирование — это функционирование сомнения. Он может сомневаться! Потому он может указать вам ложное. Он не способен доверять, поэтому он не способен указать вам истинное, но косвенными путями, если исклю­чается ложное, вы подходите ближе к истине.

А когда исключается все ложное и остается истинное, интеллект умолкает. Если он не хозяин, он умолкает. Если же он хозяин, он пов­торяет и повторяет, как старый граммофон: «Это ложно, это ложно»... Если это только раб, тогда он продолжает говорить «это ложно, это ложно», и как только он сталкивается с истиной... он просто умолкает. Он не может сказать «Это ложно». Это не является интеллектуальной способностью. Но когда интеллект умолкает, вы можете двигаться к истине.

Чтобы найти настоящего Мастера, вы обязательно должны исполь­зовать свой интеллект. Ничто другое использовать вы не можете. А использовать его нужно так: не позволять быть вашим хозяином. Это превосходный компьютер, биокомпыотер, очень тонкий, очень сложный, значение которого трудно переоценить. На его создание природе понадобилось миллионы лет, и не спешите выбросить его на по­мойку. Пользуйтесь им! Его способностью сомневаться, его скептициз­мом, его громадными преимуществами.

Декарт начал свои философские исследования с сомнения. Он сде­лал своим отправным пунктом следующее: «До тех пор, пока я не най­ду что-то несомненное, я ни во что не поверю». Все было исключено. Бог был исключен, рай, ад были исключены, ангелы, дьявол — всё бы­ло исключено... вся теология была сброшена со счетов. Но после этого он столкнулся с одной вещью: своим собственным существованием — как вы можете в нем усомниться? Интеллект умолкает. Вы не можете взять под сомнение свое собственное существование, ибо оно вам не­обходимо хотя бы для того, чтобы взять его под сомнение. Если меня нет, то кто тогда делает это утверждение? Есть одна знаменитая суфийская история.

Мулла Насреддин сидел в кафе и, по своему обыкновению, хвастал­ся всем подряд. И вот он сказал: «Никто не может сравниться со мной в щедрости».

«Ну это уж ты загнул, Насреддин!» — заметил его друг. — «Нам никогда не доводилось видеть в тебе и намека на щедрость. Ты даже ни разу не пригласил нас к себе домой на чашку чая — о какой щед­рости ты говоришь?»

«Приходите все», — заявил он. — «Я приглашаю к себе домой всех посетителей кафе! Сегодня вечером я закачу вам пир. Я всех пригла­шаю. Все приходите!»

Он так разгорячился, что совсем позабыл о своей жене. Но чем ближе подходили они к дому, тем больше возвращались к нему чувства. Его обуял страх. Ведь его не было дома целый день. Жена, должно быть, в гневе! На самом деле он ушел еще утром купить ово­щей. И теперь она, скорее всего в ярости. И вот он является не только без овощей, но еще с тридцатью людьми!

Поравнявшись с домом, он сказал своим приятелям: «Подождите. Вы ведь все женаты, и понимаете, о чем я говорю. Давайте уж лучше первым войду я. Позвольте мне уговорить мою жену».

Они поняли и остались ждать. Проходит полчаса, проходит час. Уже стемнело, и они стали чувствовать голод. «В чем дело?» — недоу­мевали они. И постучались в дверь.

А Мулла сказал своей жене: «Я был глуп. Уж не знаю, что на меня нашло. Я случайно завел разговор о своей щедрости и влип в дурацкое положение, пригласив этих людей. И выход сейчас только один: когда будут стучаться, выйди и скажи им, что Муллы нет дома».

«Но ты же с ними пришел, и они знают», — заметила его жена.

«Об этом я сам позабочусь. Сделай же», — ответил Мулла.

И его жена вышла со словами: «Что вы ждете? Вы что, дожидаетесь Муллу Насреддина? Его нет дома».

«Это уж слишком», — возмутились гости. — «Он же с нами пришел! Вот тридцать свидетелей — он вошел, и никто из нас не видел, как он выходил. Он должен быть дома!»

«Но его нет. Уходите!» — настаивала жена.

Но они стали доказывать, Мулла же прятался сзади, и когда доказа­тельств было более чем достаточно, и он увидел, что его жена нахо­дится в смущении, он забыл обо всем. Он вышел и сказал: «Послушай­те! Может, он и пришел с вами, но ещё имеется и задняя дверь — он мог выйти через заднюю дверь И к чему все эти ваши доказательства?»

Теперь он уже сам говорит, что мог выйти через заднюю дверь. Вы не можете сказать: «Меня нет» — вы не можете сказать: «меня нет до­ма». Это поставит крест на всем вашем намерении. Для того чтобы сказать «меня нет», необходимо ваше присутствие.

Декарт столкнулся с фактом — с тем фактом, что «существую» вне всякого сомнения, в этом невозможно усомниться. И он обнаружил, что интеллект здесь умолкает. Интеллект не может ничего поделать. Сомневаться невозможно, потому что сомневаться — это значит уже доказывать.

Интеллект нужно использовать, говорят суфии, но только как раба, а не как хозяина. И тогда, когда он столкнется с истиной, он умолкнет. Таково назначение интеллекта.

И второе назначение: когда вы открываете истину, то именно бла­годаря интеллекту появляется как-то возможность поделиться ей с другими. Когда вы её открыли, то благодаря интеллекту вы можете изобрести методы, техники, ситуации, необходимые для того, чтобы направить в неё других.

Интеллект не враг — его можно использовать. Прежде чем достичь он может пригодиться в исключении лжи, а после достижения он мо­жет оказаться полезным в прояснении истины, в намеке на истину — он может стать пальцем, указывающим на луну.

Поэтому помните: суфии вовсе не против интеллекта. Но в то же время не забывайте: интеллект не должен быть хозяином дома. Никто не должен быть хозяином дома. Вся ваша целостность должна функ­ционировать в гармонии. И тогда, когда в вас больше не будет никако­го хозяина, снизойдет настоящий Хозяин. Это Бог.

Если у вас есть свой собственный хозяин, он не позволит войти настоящему Хозяину. Это может быть интеллект, это может быть серд­це, это может быть логика, это может быть вера — все что угодно — но если в вас есть свой собственный хозяин, настоящий Хозяин не сможет в вас войти. Для прихода настоящего Хозяина не окажется пространства. Хозяин только один — это Бог.

А теперь перейдем к этой красивой истории... Прежде чем я в неё войду, я должен напомнить еще об одном: это не исторические факты, это притчи. Не стоит принимать эти истории за происходившее на самом деле. Почему я вам об этом напоминаю? Потому что на днях Ашока написал мне письмо.

Мы обсуждали одну историю, одну из самых красивых суфийских историй о дервише, попросившем царя наполнить его нищенскую ча­шу, «чтобы доказать, что ты действительно царь. Если ты не в состоя­нии наполнить даже нищенскую чашу бедного просителя милостыни, то какой ты после этого царь? И о каком еще владычестве ты гово­ришь?»

Итак, в неё посыпались золотые монеты, но то была не обычная нищенская чаша, а волшебная. И всё, что в неё сыпалось, тут же исче­зало, и чаша оставалась пустой, как ни в чем не бывало.

Суфии пока­зывают великую истину.

Эта нищенская чаша — желающий человеческий ум. Вы можете её всё наполнять и наполнять, вы можете наполнить её всеми царствами мира, и они будут исчезать, и чаша желаний останется пустой. Даже Александры умирают пустыми, Наполеоны умирают пустыми, Адоль­фы Гитлеры умирают как нищие. И лишь те, кто поняли тщетность же­лания, умирают как цари. Они и живут как цари. Будда живет как царь. Именно поэтому Иисуса совсем не поняли: ведь он объявил себя царем, настоящим царем. И говорил своим ученикам: «Я пришел, что­бы принести Царство Божие на землю». И политики были очень напу­ганы: «Уж не соперник ли он? А то, чего доброго, соберет армию и ра­но или поздно объявит себя царем». А он говорил о совершенно ином царстве! Он говорил не о царстве этого мира: речь шла о том царстве, которое приходит, когда исчезает желание.

Да, были цари, Будда, Христос — однако они не были царями в обычном смысле этого слова.

И суфий демонстрировал тому владыке тщету всего, что у него имелось, полную тщету всей его собственности. Наша собственность сделана из материала под названием сон. И она исчезала в той нище­нской чаше.

Это была одна из самых красивых притч — но это была притча — поймите. На самом деле не происходило ничего подобного. Но Ашока написал мне письмо. Он помешан на магии. Из-за этого он много лет жил с Сатьей Саи Бабой, полагая, что должно существовать что-то нас­тоящее, которое человек может произвести из ничего: швейцарские часы, золотые монеты, священная зола — должно быть нечто великое. Он пришел ко мне, он стал саньясином, он растет прямо на глазах, од­нако Сатья Саи Баба, судя по всему; остается в нём хронической бо­лезнью. Она каким-то образом у него затянулась, и он не может упус­тить возможность. Но он растет, и рост его прекрасен. Я полностью удовлетворен. Однако этот старый ум, нет-нет да и встанет у него преградой на пути.

В тот день, когда исчезнет весь старый ум, он испытает опыт сатори. И я жду этого дня.

Услышав эту притчу, он тут же за неё ухватился. Он сказал: «Вы так превозносите этого суфия, проделавшего этот величайший номер со своей нищенской чашей — благодаря нему исчезли золотые монеты. Вы так высоко цените этого человека. Отчего же Вы осуждаете Сатью Саи Бабу? Он ведь делает обратное: создает золотые монеты из ниче­го. А этот суфий делал наоборот, позволил золотым монетам исчез­нуть в ничто. Оба делают одно и то же, но с разных сторон, в разных направлениях. Вы же так цените суфия и осуждаете Сатью Саи Бабу — почему?»

Во-первых, это притча. Человека, который это делал, не существо­вало. Во-вторых, помочь людям увидеть, что их золото по сути своей есть ничто иное, как сон — значит помочь им двигаться к духовности. А дать людям иллюзию того, что золото может быть произведено из ничего — значит заставить вас всё больше увязать в этом мире.

Этот суфийский дервиш помог царю увидеть тщету всей его собственности. А Сатья Саи Баба просто потворствует бедным людям в их жажде золота, просто помогает людям становиться более мирски­ми, материалистичными. Люди, окружающие Сатью Саи Бабу — мате­риалисты. Вам не найти среди них ни одного духовного человека. За­чем духовному человеку туда идти? Чего ради? Духовного человека не интересует магия, его не интересуют оккультные силы, и золото его так же не интересует. Духовный человек со всем этим покончил! По­тому он и духовный. Его поиск — это поиск того, что за пределами смерти. Его поиск — это поиск самовоспоминания.

Сатья Саи Баба не может произвести из ничего самовоспоминание. Никто не может это сделать. Самовоспоминание должно создаваться каждым человеком самостоятельно. Это трудное путешествие, великое странствие.

Прежде всего, суфийские истории — это притчи. Я не говорю, что это исторический факт. И работа Сатьи Саи Бабы очень мирс­кая, тривиальная, нечестивая; она не имеет ничего общего со священ­ным, в ней нет ничего священного. Люди, которых всё это интересует, — бедные люди, ищущие средства обогащения, или больные ждущие исцеления, или калеки, парализованные, слепые и т.д... Но это не ду­ховный поиск. Духовный поиск — это поиск не внешних глаз, а внут­ренних. И духовный поиск — это поиск не внешнего здоровья, а внут­ренней целостности.

В такой бедной стране, как Индия, люди, подобные Сатье Саи Бабе, могут собрать толпу. Люди бедны и жаждут вещей — но вам не найти среди них духовных людей. Это совершенно иное измерение.

Помните: все суфийские истории — это только притчи. Они <