Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Древние сакральные пути 7 страница




Наиболее упорно сохраняли верность форме круга максимально сакральные знаки и артефакты – «знаки чакры» и курильницы, доставшиеся окуневской культуре в наследство от афанасьевской. Но даже правильный круг курильниц (вид сверху) нарушается появлением на них в окуневской культуре внутреннего «кармана». В свое время нами было высказано осторожное предположение, что форма курильниц афанасьевской и окуневской культур могла ассоциироваться у их носителей с формой экстрасенсорно воспринимаемых чакр (Мачинский 1997в: 277). Эта гипотеза находит подтверждение в материалах погребения окуневской культуры в устье р. Аскиз (Липский 1952), о котором нам стало известно лишь позднее. Найденная там курильница украшена и внутри, и на дне усложненными «знаками чакры» – концентрическими кругами и отходящими от них лучами, а на стенке и поддоне – семью округлыми ямками и семью крестами (что соответствует семи чакрам и семи слоям «энергетического тела» по современным представлениям) (Мачинский 1997в). Но самое важное состоит в том, что эта роскошная курильница‑ «чакра» стояла на темени погребенного, череп которого опирался на каменную плиту и был приподнят, – т. е. курильница стояла именно в той точке свода черепа, где на большинстве афанасьевских и на части окуневских ликов начинается линия и/или полоса с изображениями выхода за пределы головы (тела), иногда дополненная разными изображениями (рис. 20). Поскольку это место (чакра сахасрара или брахма‑ рандхра) над ликом на стелах афанасьевской культуры обычно занято вышеописанными изображениями и места для «знака чакры» здесь нет, постольку зон помещается на них обычно на оборотной или боковой стороне стелы, на уровне верхней точки лика или чуть выше. В данном случае это место было отмечено курильницей‑ «чакрой». Несомненно, здесь мы имеем дело с погребением «просветленного», которому и полагается (по индо‑ тибетской традиции) покидать свое тело через сахасрару. Отсутствие в погребении каких‑ либо вещей, кроме уникальной курильницы, подтверждает это: «просветленный» уходит на тот уровень бытия, который чужд каким‑ либо отголоскам земной материальности. Погребение в устье р. Аскиз свидетельствует, что курильницы ассоциировались со знаками чакры уже в сознании их создателей. Мы не возражаем против именования знаков чакры и орнамента этой курильницы «солярными», но надо понимать, что здесь имеются в виду, возможно, и «солярные», но и, несомненно, иные энергии, восходящие вверх внутри «энергетического тела» неких сакрализованных антропоморфных персонажей (рис. 20).

 

Рисунок 20. Погребение в устье р. Аскиз: 1 – череп с курильницей, реконструкция Д. А. Мачинского (по: Липский 1952); 2 – внутренняя поверхность курильницы

 

На стеле у с. Верхний Аскиз, если верна интерпретация автора публикации (Есин 2000), над ликом девы первоначально была изображена «линия восхождения», а «знак чакры сахасрары» был, как обычно, вынесен на боковую грань на том же уровне. Позднее еще один знак этой чакры был помещен над головой девы, перекрыв «линию восхождения» (рис. 21). Этот лик явно афанасьевской традиции, хотя имеет и окуневские черты (прямой рот вместо изогнутого и др. ). На широкой стороне стелы еще раньше (? ) был изображен раннеокуневский лик уйбатского этапа, что как будто подтверждает факт сосуществования афанасьевской и окуневской культур в течение некоторого времени. Однако в целом стиль изображений окуневской культуры явно позднее стиля афанасьевской культуры и отличается тенденцией к доминированию прямоугольных фигур и абрисов.

Наряду с традиционными, восходящими к афанасьевской культуре знаками чакры, где доминирует круг, в окуневской культуре появляются прямоугольные знаки чакры, соответствующие стилистике этой культуры. Яркий образец этой трансформации – каменная пряжка с прямоугольным знаком, найденная в погребении позднего этапа окуневской культуры (рис. 19: 9). И. П. Лазаретов (1997) приводит ряд аналогий лишь мотиву уголка с фланкирующими «усиками» на уголках знака, который действительно широко представлен на изображениях и афанасьевской, и окуневской культур, но совершенно не замечает прямой аналогии знаку в целом, которым, несомненно, является прямоугольный «знак чакры» под трехглазым ликом из Черновой VIII (рис. 19: 12). Этот лик явно ориентируется на афанасьевские образцы, однако абрис его прямоуголен, рот не изогнутый в улыбке, а прямой. Дальнейшее нарастание уловленной тенденции заметно в утрачивающем абрис лике и «знаке чакры» над ним (рис. 19: 10), где квадратным становится даже центр чакры, еще сохраняющий в двух вышеописанных случаях форму круга.

 

Рисунок 21. Стела у с. Верхний Аскиз (по: Вадецкая, Леонтьев, Максименков 1980)

 

В настоящее время трудно определить время существования и стыковки афанасьевской и окуневской культур в Хакасско‑ Минусинских котловинах. Радиокарбонные калиброванные даты говорят о существовании афанасьевской культуры с середины IV до начала III тыс. до н. э., а окуневской культуры – начиная с последней трети III тыс. до н. э. (Лазаретов 1997; Bokovenko, Mitjaev 2000). Если доверять этим датам, то время стыка культур относится примерно к середине III тыс. до н. э.

Ряд сакрализованных элементов культуры связывает окуневскую культуру с Северо‑ Восточным Причерноморьем, с приазовско‑ предкавказским очагом культурогенеза, особенно с катакомбной культурой. На уйбатском этапе окуневской культуры появляются погребальные ямы с заплечиками, а затем и катакомбы (Лазаретов 1997); курильницы с внутренним «карманом» также сближают обе культуры. Однако наличие четырех ножек и отсутствие «кармана» у некоторых курильниц катакомбной культуры, возникшей в начале III тыс. до н. э., сближает их с более ранними курильницами афанасьевской, а не окуневской культуры.

Исследователи отмечают сходство керамики новотиторовской культуры Прикубанья с афанасьевской (Семенов 1993), близость орнаментации и ряда других признаков курильниц дольменной и катакомбной культуры к курильницам афанасьевской культуры (Ковалев, Резепкин 1995). Курильница, формально напоминающая афанасьевскую, происходит из дольмена, который был воздвигнут около середины III тыс. до н. э. (Rezepkin 2000). Таким образом, эти переклички, на столь большом расстоянии охватывающие в первую очередь сферу сакрального (погребальный обряд и курильницы), заставляют предполагать наличие уже к середине III тыс. до н. э. некоего пути контактов. Поскольку, по никем всерьез не опровергнутому мнению С. В. Киселева, могильник у с. Тесь, в материалах которого нами обнаружено наибольшее число соприкосновений с традицией создания трехглазых ликов, относится уже к позднему этапу афанасьевской культуры, постольку и сложение этой традиции, вероятно, следует относить к концу IV – первой половине III тыс. до н. э.

Итак, чрезвычайно своеобразный сакральный центр возник в Хакасско‑ Минусинских котловинах примерно одновременно с поразительным качественным скачком в истории Египта, Двуречья, Эгеиды, особенно заметным в сакральной сфере в XXVIII–XXV вв. до н. э. Именно к этому времени относятся и строительство пирамид, и сооружение знаменитых царских гробниц Ура, и расцвет кикладской культуры с ее женскими идолами и священными «сковородками», и расцвет Трои эпохи «клада Приама». Осмелимся предположить, что к этому времени относится и возникновение того сакрального пути, который был зафиксирован античной традицией через две тысячи лет, в эпоху другого качественного сдвига, в VIII–V вв. до н. э. При этом есть основания полагать, что уже в середине III тыс. до н. э. этот путь достигал не только Восточного Приазовья и Северо‑ Западного Предкавказья, но, подхватываясь новыми этнокультурны‑ ми силами, продолжался до Эгеиды. Именно ко второй четверти III тыс. до н. э. относится и расцвет культуры мореплавателей Киклад, и Трои, которая контролировала узловую точку на морском пути из Средиземноморья в будущую Скифию, и сложение в Северо‑ Западном Предкав‑ казье культуры строителей дольменов, «идеологическая система» которой была, судя по погребальным сооружениям и типам амулетов, заимствована из малоазийско‑ эгейского региона (Резепкин 1988; Рысин 1997).

Таким образом, два пути сакральных или иных связей (предполагавших и передвижение, и оседание в новых местах групп людей, несущих разные религиозные традиции): один сухопутный, из Хакасско‑ Минусинских котловин, другой преимущественно морской, из Эгеиды, – соединялись в области между Нижним Доном и предгорьями западной части Кавказского хребта, образуя единый трансъевразийский путь. Самым ярким сакрализованным образом на юго‑ западном окончании этого пути являются знаменитые каменные кикладские идолы, изображающие, по принятому мнению, женщин. Однако трактовка их юношеских фигур, с широкими плечами и узким тазом, с едва намеченными грудями, убеждает в том, что и здесь мы имеем дело с изображениями и культом дев. Таким образом, предположительно выявляемый путь уже в середине III тыс. до н. э. пролегал между центрами, весьма различными по религиозным воззрениям и их воплощению в камне, но все же имеющими важную точку соприкосновения. В VIII–V вв. до н. э. этот затухащий путь был отмечен античной традицией как путь гиперборейских дев к деве Артемиде.

Что касается уникального религиозного феномена конца IV – середины I тыс. до н. э. в Хакасско‑ Минусинских котловинах на Енисее, то в самых разных письменных традициях имеются сведения о путешествиях и паломничествах в его направлении из Древней Греции, Вавилонии, Ирана, Индии и Китая. В чем суть этого феномена и его притягательности, какова его роль в истории Скифии, России и Евразии – это должно стать предметом комплексного исследования нескольких исследователей из разных сфер познания. Если предполагать наличие некой первичной конкретной реальности за священной страной Шамбхала (тибетская буддийская мифология ваджраяны), расположенной севернее Тибета за некой рекой Сита в окружении снежных гор, то наилучшим соответствием ей является уникальный сакральный центр в Хакасско‑ Минусинских котловинах к северо‑ востоку от Алтая, интенсивно функционировавший в пределах начала III – первой трети II тыс. до н. э., но сохранявший свою притягательность и позднее.

Вскоре после сложения в III тыс. до н. э. традиции трехглазых ликов, в первой половине II тыс. до н. э. возникает таинственная археологическая общность, выделяемая преимущественно по наличию высококачественных бронзовых изделий определенных типов и именуемая «памятники Сейминско‑ Турбинского типа». Общность эта простирается от Хакасско‑ Минусинских котловин и Алтая на востоке до Финляндии на западе с явно выраженным ярким очагом на верхней и средней Волге и в Прикамье. Не ясно, принимало ли участие в этом культурном феномене население окуневской культуры, но несомненно, что некий трансъевразийский путь был проложен в это время вдоль южной кромки тайги от Алтая до Финляндии (рис. 17). Можно не сомневаться, что этот путь имел и сакральный аспект. В связи с этим отметим, что много позднее, в VI–VIII вв. н. э., именно в Прикамье вновь возникает традиция создания трехглазых женских изображений, выполненных в бронзе. А Прикамье VI–VIII вв. н. э., и в частности традиции его женской магической культуры, находит прямой отзвук в мифологии Скандинавии и в материальной культуре Ладоги конца VII–VIII в. (Мачинский 1997в)[31].

 

Страна аримаспов, простор ариев и «скифские» зеркала с бортиком [32]

 

В 1958 г. М. И. Артамонов в отзыве на первую мою курсовую работу по археологии писал: «Фамилия Мачинского вызывает у меня воспоминания о погибшем в прошлую войну друге, очень талантливом молодом ученом, который еще не успел проявить свое дарование во всей полноте заложенных в нем возможностей. Я очень рад, что в разбираемой курсовой работе студента Мачинского проявляются лучшие черты его отца». Я, как и многие, формировался «под крылом» Михаила Илларионовича. И ныне, в статье, посвященной его памяти, мне хочется подарить Михаилу Илларионовичу свободно разрастающийся живой куст фактов, сопоставлений, гипотез и предположений, куст, родственный тому «Древу познания», жрецом которого он был всю жизнь. Удался ли мой подарок – судить может только он[33].

Важнейшим фактом предыстории религиозной жизни Скифии является возникновение и двухтысячелетнее существование уникального сакрального центра в Хакасско‑ Минусинской котловине северо‑ восточнее Алтая. Усилиями ряда исследователей (Шер 1980; Кызласов 1986; Мачинский 1993; 1997в; Bokovenko, Matchinski 1994) установлено, что этот центр сформировался до появления в Хакасско‑ Минусинской котловине окуневской культуры и что он уже существовал в эпоху афанасьевской культуры (около середины III тыс. до н. э. или ранее). Полагаем, что и само возникновение центра связано с афанасьевской культурой (Мачинский 1995; 1997в), хотя активное его функционирование продолжалось и в окуневское время (около 2300–1500 гг. до н. э. ), а «пассивное» (без создания новых трехглазых изображений) – до VII–VI вв. до н. э.

Отличительные черты этого центра:

1. Создание, транспортировка (иногда за десятки км) и воздвижение каменных обелисков высотой до 4, 7 м с антропоморфными ликами в средней части, характернейшая черта коих – третий глаз (чакра аджна) посреди лба.

2. На обелисках и стелах упрощенно изображена система энергетических каналов и чакр, как внутри тела и головы, так и над головой, что отражает наличие у создателей изображений развитой системы знаний о связи между собой и Высшим Началом разных уровней бытия, а также системы психосоматических практик, позволяющих индивидууму реализовать эту связь.

3. Обелиски первоначально ставились в открытой степи, вне поселений, могильников и святилищ, т. е. эзотерические по своей природе знания и практики в данной ситуации были открыты для приобщения широкому кругу жителей Хакасско‑ Минусинской котловины и паломникам.

4. Опорным являлся образ «просветленной» или стремящейся к просветлению сакрализованной человеческой личности, выходящей за пределы физического бытия, т. е. тема «восхождения» человеческого духа и души, а не «нисхождения» божества; среди изображений различаются «просветленные девы» и «просветляющиеся во внутреннем борении мужи» (Мачинский 1997б; 1997в).

Со второй половины III тыс. по IV в. до н. э. археологически прослеживаются сакральные и иные связи Хакасско‑ Минусинской котловины и Алтая с Северо‑ Западным Предкавказьем, т. е. с северо‑ восточной окраиной Средиземноморья. В первой половине I тысячелетия до н. э. значение сакрального центра в Хакасско‑ Минусинской котловине ослабевает и усиливаются проявления сакрализации жизни в более южных и юго‑ западных областях – в Западной Монголии, Туве, на Алтае и в Восточном Казахстане.

Археологические данные хорошо соотносятся с зафиксированными античной традицией в VII–V вв. до н. э. преданиями о земле священных гипербореев за Рипеями (Алтаем), о посольствах священных дев, отправлявшихся оттуда через Северо‑ Западное Предкавказье на Делос в святилище Артемиды и Аполлона, о живущих западнее Рипеев‑ Алтая аримаспах, имеющих один глаз на челе и ведущих борьбу с мифическими грифонами за высокосакрализованное во всей степной Скифии золото (Аристей Проконнесский, Эсхил, Геродот, Дамаст и др. ). Проекция всех сведений античных авторов об аримаспах (подробнее см.: Мачинский 1997б) на реальную карту Евразии дает следующее.

При перечислении этносов восточнее Меотиды (по сведениям, восходящим к VII – нач. VI в. до н. э. ) соблюдается такая последовательность: скифы, исседоны (исседы), аримаспы, стерегущие золото грифоны, горы Рипеи, гипербореи[34]. Рипеи данной традиции соответствуют Алтаю (Исмагилов 1987; Мачинский 1989а).

Последние из цепочки народов, аримаспы, живут в местности Гесклифрон – т. е. «замыкание земли» (Plin. NH VII, 10) «с весьма богатой почвой» (Mela II, 1), через которую протекает «златоносный Плутонов поток» (Aesch. PV 805–06), как бы отделяющий ойкумену от мира потустороннего.

По Геродоту, для западной Скифии от Боспора до южного Урала характерна восьмимесячная зима, длительность коей определяется замерзанием воды и земли, т. е. морозами и заморозками (Hdt. IV, 28). Однако «полюс холода» расположен восточнее, в Рипеях (Дамаст, Псевдо‑ Гиппократ, Плиний), где вечные снега, откуда дует Борей. Так что у аримаспов, живущих у подножия Рипеев, «зима» должна быть более 8 месяцев. За Рипеями, в предгорьях коих обитают грифоны, в местности на широте Британии со «счастливым климатом и свободной от вредных ветров» (Плиний) (т. е. в Хакасско‑ Минусинской котловине, см. Мачинский 1997в), живут гипербореи.

Аримаспы, населявшие (по сумме данных) восточную половину степного Казахстана, характеризуются Аристеем как «многочисленные и доблестные воины», богатые конями, крупным и мелким скотом (Aristeas fr. 4 Bolton). По сведениям Аристея, они всегда нападают на соседей – исседонов, которые ими «вытесняются из страны», исседоны, в свою очередь, вытесняют своих соседей, скифов, скифы же вытеснили киммерийцев (Аристей в пересказе Геродота, Hdt. IV, 13). Т. е. Аристей отмечает первый толчок той «пульсации кочевой степи», что каждые 200–300 лет приводила к движению с востока на запад крупной орды кочевников (не считая мелких передвижений). Видимо, до VIII в. до н. э. аримаспы жили еще восточнее (Джунгария, Тува, Западная Монголия? ). В связи с этим интересно сообщение, что гипербореи «поселились за Бореем, [попросив] землю у царя Аримаспа» (Ференик, Schol. Pind. Ol. III, 28).

В предгорьях Рипеев, у упоминаемого Эсхилом «златотекущего потока» (озеро Зайсан и верхний Иртыш, где обнаружены следы золотодобычи эпохи бронзы), аримаспы добывают золото, и в связи с этим на первый план выступает их иной образ, в котором тесно переплетены первичная реальность, миф, обряд и традиция эзотерического знания. «Единственный глаз на челе» золотодобытчиков – это чакра аджна, орган «тонкочувственного» восприятия. Грифоны – это и реальные птицы и кошки Алтая, и мистические стражи золота, и условный образ тех опасных сущностей, которые видятся шаманам в состоянии транса. Золото – это и реальное золото, и та священная субстанция небесного света и огня, та благодать, которая в известном мифе обеспечивает происхождение царской власти и организации общества скифов.

Отмечалось, что легенда о ниспослании с неба золота (Hdt. IV, 5–6) вряд ли возникла в Причерноморье, а, вероятно, была принесена из восточных степей (Грантовский 1960; Раевский 1977). В связи с тем, что «эвхаты и котиеры», помещаемые Плинием неподалеку от аримаспов (Plin. NH VI, 50), аналогичны авхатам и катиарам легенды о царском золоте, естественно и возникновение легенды связать с областями, прилегающими к Алтаю, и с временами до победы кочевого хозяйства у арийцев степей (золотой плуг с ярмом в легенде).

Видимо, «одноглазые» – это сакрализованный слой общества аримаспов, связанный с добычей святого золота, что трактуется на уровне мифа как мистический процесс овладения «ясновидящими» божественной благодатью, для чего надо преодолевать охраняющих ее стражей. При этом надо подчеркнуть, что грифоны легенды – отнюдь не «отрицательные персонажи» и борьба их с аримаспами носит непреходящий и обусловленный божественной волей характер. Античная традиция соотносит рипейских грифонов с Аполлоном Гиперборейским (аналог Митры? ), а Эсхил – с Зевсом. Исследование мифологии, отраженной в скифских и греко‑ скифских изделиях из золота, убеждает в связи образов грифонов и с женскими божествами (Мачинский 1978б).

Чрезвычайно важны для дальнейших сопоставлений восходящие к первой половине III в. до н. э. сведения Плиния, который, двигаясь как бы на северо‑ восток от южного побережья Каспия, перечисляет страны и народы. Если брать только те, которые хорошо известны из других античных источников, то получаем следующий ряд: Гиркания, Маргиана, бактры, согды, река Яксарт, т. е. Сыр‑ Дарья; далее, как пишет Плиний, «за этой рекой скифские народы; персы, назвали их саками по ближайшему народу, а древние „aramios“ < …>. Известнейшие из них – саки, массагеты, дахи, эсседоны, < …> эвхаты, котиеры, < …> аримаспы» (Plin. NH VI, 46–50). Это уникальное древнее общее название всех ираноязычных народов севернее Сыр‑ Дарьи – aramii – может быть объяснено из испорченного переписчиками греческого этнонима, который в ахеменидское время уже обозначал конкретное племя на Иранском плоскогорье, а ранее мог быть общим обозначением северных племен. (Ср. также aramii и alani с обычным для иранских языков переходом «r» в «l». ) В перечислении Плиния аримаспы вновь оказываются самым северо‑ восточным из широко известных этносов. При этом само их название выдает принадлежность аримаспов к ираноязычным народам: вторая часть этнонима – это, безусловно, иранск. aspa (конь), а среди многих иранских этимологий этнонима назовем восходящее к Бенвенисту «друзья коней», aryamaspa (Christinger 1961: 10)[35].

Представляется плодотворной попытка сопоставить восточную, максимально сакрализованную часть страны аримаспов с ядром упоминаемой в «Авесте» священной прародины ариев – Airyanam Vaejah («простор ариев»). Есть мнение, что рассказ о ней, в котором «простор ариев» соотнесен с рекой Вахви‑ Даитья, был внесен позднее в уже существовавший перечень арийских стран в первой главе «Авесты» (Видевдат 1, 2). Однако упоминание этих двух названий в неразрывной связи и с величайшим пиететом как в самых почитаемых, так и в самых древних яштах (Яшт 1, 21; 5, 17, 104; 17, 45) убеждает, что за ними стоит древняя и авторитетная традиция и что «простор ариев» внесен в перечень стран осмысленно и обоснованно помещен на первое место как по своему значению в праистории ариев, так и по географическому положению. Максимально северное положение «простора ариев» среди остальных земель ариев отмечено в «Бундахишн», XXV.

«Простор ариев» первичен по сотворению, обширен, благодатен, по нему протекает река Даитья; он обладает самым холодным клима‑ том из пригодных для скотоводства земель ариев («сердцевина зимы»). Длительность 10‑ месячной зимы (вариант: 7‑ месячной) определяется тем, что она холодна для воды, земли и растений (т. е. длительностью морозов и возможных заморозков), «а на исходе зимы – чрезвычайные паводки».

Максимальное северное положение «простора ариев» среди тех земель ариев, которые поддаются отождествлению, выявляется и в порядке их перечисления: после «простора ариев» следует «Гава, обиталище согдов» (Согдиана к югу от Сыр‑ Дарьи), затем Моуру и Бахди (Маргиана и Бактрия южнее Аму‑ Дарьи), затем Харойва (Арея к юго‑ западу от Согдианы) и Вэхркана (Гиркания). По логике перечисления, «простор ариев» расположен севернее Сыр‑ Дарьи, а первичная Даитья не тождественна ни Сыр‑ Дарье, ни Аму‑ Дарье, протекающим по границам Согдианы, Маргианы и Бактрии. Ни в одной книге зороастризма нет упоминания об устье Даитьи и о том, куда она впадает (в отличие от ряда других рек). Такое умолчание объяснимо, если устье Даитьи находилось далеко на севере, за пределами кругозора иранцев.

Для ближайшей к «простору ариев» страны Согдианы бичом является «skaiti, пагубная для скота», что понимается В. И. Абаевым как sakaiti, т. е. «скифщина» (от саков‑ скифов, совершавших набеги на Согдиану и угонявших скот, см. Абаев 1956; 1990). В целом перечисление стран и этносов в Видевдат соответствует в обратном порядке перечислению Плиния, и при этом «простор ариев» совпадает со страной саков‑ арамиев, в составе которых находятся и аримаспы.

По «Авесте», «простор ариев» тождествен стране, где люди во главе с Йимой пережили золотой век, а после наступления суровых морозов и высоких паводков построили большое укрепленное поселение. Первичное ядро этой страны, где не было «ни холодного ветра, ни горячего, ни болезней, ни смерти», стало базой для расселения скотоводов на юг. Священные предметы, данные Йиме Ахура Маздой, – золотой пастушеский рог и украшенный золотом кнут (стрекало) – служили ему орудиями троекратного «раздвижения земли» к полудню (через каждые 300 лет, когда земля переполнялась людьми и скотом); оба слова, означающие священные предметы, как и само имя Йимы, заимствованы из арийских в угорские языки (Стеблин‑ Каменский 1995), что также говорит в пользу северной локализации «простора ариев» между Южным Уралом и Енисеем. «Раздвижение земли» образно отражает крупные миграции скотоводов‑ ариев в южном направлении, осуществлявшиеся в среднем каждые 300 лет под воздействием демографических и климатических факторов.

Через Йиму с «простором ариев» связана «золотая вершина Хукарья», высочайшая гора вытянутого с запада на восток первосотворенного хребта Хара Березайти, где живет священная и опасная зубастая птица Саена (позднее – птицесобака Симург). На вершине Хукарьи Йима (и только он) приносит жертву Ардви‑ Суре. Вокруг Хукарьи вращаются светила. С золотой Хукарьи спадает обожествленная река Ардви, вливающаяся в расположенную у подножия Хары священное море (озеро? ) Воурукаша (Яшт 5). Река Ардви сама по себе тесно соотнесена с Даитьей и с «простором ариев» (Яшт 1, 21). О северном положении Ардви говорит одежда олицетворяющей ее богини Ардви‑ Суры Анахиты – «бобровая накидка… из шкур трехсот бобрих» (Яшт 5; Стеблин‑ Каменский 1990).

Если Даитья благодатна, принадлежит ариям, к ней обращены значительнейшие молитвы, то Воурукаша – место борьбы и пограничья между ариями и враждебными им турами и хьонами, между дождем и засухой. Святость его связана с Хварэной, сотворенной Ахура Маздой, некогда дарованной Йиме, затем утраченной им и нашедшей прибежище в Воурукаша. «Хварэна» в зороастризме – божественный дар удачи и жизненной силы, становящийся поистине благодатным только в том случае, если он соединяется со Святым Духом, кем‑ либо из Амеша Спента или героев, выполняющих заветы Ахура Мазды. За обладание Хварэной сражаются Святой Дух и Злой Дух в лице своих представителей – Огня Ахура Мазды и Змея Дахаки, с ее помощью герой Керсапа побеждает чудищ и врагов (среди них – Хитаспу), ею пытается завладеть в водах Воурукаша тур Франхрасьян, она в итоге достается Заратуштре и его последователю царю Кави Виштаспа, побеждающему врагов, среди коих – хьон Арэджатаспа (Яшт 19). Отметим, что вторым формантом, участвующим в образовании этих сложносоставных имен, так же как в этнониме «аримаспы», является слово «aspa» (лошадь).

У Воурукаша происходит ежегодная борьба Тиштрии (звезда Сириус) в виде белого коня с золотыми ушами и уздой и демона засухи Апаоша в виде черного безволосого коня. После победы Тиштрия бросается в озеро, воды поднимаются к облакам, начинаются дожди «и воды вытекают… из моря Воурукаша целебные и чистые; Тиштрия могучий там делит их по странам» (Яшт 8), т. е. из Воурукаша вытекает мощный поток «вод».

Где же расположен «простор ариев» и прилегающие к нему горы и озеро, воплощавшие для ариев «архетип священной прародины»? Иранцы несли этот архетип во все области своего расселения и проецировали его на подходящие природные объекты. Хара Березайти воплотилась и в хребет Альбурз в Гиндукуше, и в Эльбрус южнее Каспия, и в Эльбрус на Кавказе (отметим: все это – вечноснежные вершины). Отголоски эпитета реки Даитья «Вахви» видят в имени одного из истоков Аму‑ Дарьи Вахша, что и позволяет отождествлять Аму‑ Дарью с Даитьей, а иногда, по другим причинам, – с Ардви. Озеро Воурукаша обнаруживают то в Каспии, то в Арале, но филологически более убедительно соотнесение его с Балхашем (Стеблин‑ Каменский 1990); последнее говорит в пользу его первичной локализации к северо‑ востоку от Средней Азии. Отголоски самого имени «простор ариев» видят и в Арейе (Северо‑ западный Афганистан), и в Алании (первично, вероятно, около Арала, позднее – к северу от Кавказа).

К уже приведенным выше фактам в пользу северо‑ восточной первичной локализации комплекса топонимов, соотносимых с «простором ариев», добавим следующие соображения.

1) Соленая вода и пустыня считаются в зороастризме творениями Злого Духа, и потому ни Каспий, ни Арал не могут считаться первичным Воурукаша – озером, расположенным у подножия Хукарьи, принимающим воды Ардви и дающим исток другим «водам». Гидрониму Воурукаша должно соответствовать проточное пресное озеро около гор на севере степной зоны.

2) Важно именование Хукарьи «золотой». Тема золота во все времена связана с Алтаем (Алтай по‑ китайски – Киншан, «золотая гора»). Название «Высокая Хара» говорит о высоких горах, а показателем высоты для жителей Ирана – Средней Азии было лишь наличие вечноснежных вершин, поэтому отпадает однозначное отождествление ее только с Уралом, к чему склонялся ряд исследователей.

3) Зороастрийские иранские и постзороастрийские среднеазиатские праздники в честь победы Тиштрии происходили в июле, однако сезон дождей начинается там в конце октября – ноябре, и гелиакический восход Сириуса в конце июля не мог предвещать дождей. На западных склонах Алтая сезон дождей начинается в конце июля – августе, а гелиакический восход Сириуса приходится на этой широте на первую декаду августа (Бикерман 1976: 161, табл. III; Лившиц 1976), что говорит в пользу возникновения мифа в окрестностях Алтая.

Все вышеизложенные соображения позволяют выдвинуть ряд взаимосвязанных гипотез о локализации прародины ариев:

а) первичная Хара‑ Березайти ирано‑ ариев (в тех случаях, когда она локализуется в центре Земли, а не на ее окружности) может быть отождествлена с горной системой Алтая, вытянутой с северо‑ запада – запада на юго‑ восток – восток, в других случаях – с рядом горных массивов на окраине ирано‑ арийской ойкумены;

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...