 |
Древние сакральные пути 10 страница
|
|
|
|
Следовательно, город на острове Схерия погиб так же, как около 1628 г. до н. э. погиб город с условным названием Акротири на острове Каллиста‑ Фера‑ Санторини, открытый и блистательно исследованный Спиридоном Маринатосом в 1967–1974 гг. Грандиозное извержение, сопровождавшееся масштабными тектоническими сдвигами, изменением конфигурации острова, появлением новых островков, огромными цунами и выбросом в атмосферу большого количества пепла, не могло не оставить следа в мифо‑ эпической традиции Эгеиды. Пепел был обнаружен даже в нарастающих ежегодно льдах Гренландии и в соответствующих годовых кольцах ископаемых дубов в Ирландии, что и позволило столь точно датировать эту катастрофу (Der Neue Pauly Enzyklopä die… Bd. 12/I, 2002: 406–407). Радиокарбонные даты в целом подтверждают эту датировку.
Существует мнение, что отголоском этого события в мифологии является ночь любви Зевса и Алкмены, когда солнце не всходило три дня (как предполагают некоторые ученые, такой эффект вызвал пепел от извержения). Навряд ли. Эта ночь была праздником и блаженством, в результате чего появился на свет Геракл, величайший герой эллинов. Здесь нет ни намека на трагизм ситуации, с которым так или иначе связан мотив остановки движения солнца в мифо‑ эпических преданиях разных народов.
Другое дело – гибель города феаков, где роковое предсказание пронизывает жизнь двух поколений долгожителей, а начало его исполнения приводит их в ужас. К слову, жизнь реальных «акротириотов» на острове с действующим вулканом давала все основания для тревоги и трагических предсказаний, тем более что около рубежа XVIII–XVII вв. до н. э. они пережили сильное землетрясение, предшествовавшее извержению около 1628 г. до н. э. (Doumas, Marthari 2007: 20). Землетрясения и извержения происходили здесь и впоследствии. Напомню, что сам Спиридон Маринатос погиб 1 октября 1974 г., заваленный огромной массой спрессованного пепла в результате обрушения 20–30‑ метровой стенки раскопа, наверху которой он стоял, т. е. погиб так же, как город, который он открыл.
|
|
|
Распространенное в научной и популярной литературе отождествление Схерии с Керкирой (Корфу) лишено оснований, хотя и восходит к античной традиции. Расстояние между Керкирой и Итакой (или Кефалленией, западную часть которой некоторые ныне считают древней Итакой) по прямой составляет 110 км; кроме того, между ними проходит маршрут каботажного плавания вдоль берега и между островами (как дважды плыл в V в. до н. э. афинский флот, направляющийся в Сицилию), так что в волшебном корабле феаков здесь не было надобности. Ярких следов древней цивилизации II тыс. до н. э. здесь не обнаружено. Единственное основание – наличие рядом с Керкирой скалы, напоминающей корабль, – явно недостаточно: подобных скал много во всем Восточном Средиземноморье. Любопытно, что Аполлоний Родосский (III в. до н. э. ) не отождествляет остров феаков, называемый им Дрепана («Серп»), с Керкирой, которую он упоминает отдельно. Это отождествление у других античных авторов, видимо, основано лишь на очертаниях Керкиры, напоминающих серп, – имеется в виду тот серп, которым Крон оскопил Урана, как сообщает Аполлоний.
Однако очертания острова Фера (в том виде, в котором он был известен эллинам после катастрофы ок. 1628 г. до н. э. ) в не меньшей степени напоминают серп. Капли же крови оскопленного Урана, по древнему мифу, упали в море, скорее в восточном Средиземноморье, поскольку из них родилась около Кипра Афродита Киприда. А остров Фера‑ Санторини расположен как раз на прямой линии между северными окончаниями Кипра и Киферы – местами наиболее интенсивного почитания Афродиты. Да и сами феаки, по Аполлонию (IV, 986–987), произошли из крови Урана – как и Афродита. Поэтому полагаю, что первичное архаическое предание об острове‑ серпе было связано с Ферой, а привязка к Керкире произошла позднее, в связи с изменениями представлений о маршруте аргонавтов в более позднее время. Реальным прообразом мифологичной Схерии может быть лишь Каллиста‑ Фера времени ее «акме» в XVII в. до н. э.
|
|
|
Перейдем к анализу тех пространственных и временных координат Схерии, которые содержатся в «Одиссее», и отнесемся к ним с известной долей доверия, если они непротиворечивы. Покинув Огигию, волшебный остров Калипсо (местоположение его мыслится где‑ то в Средиземном море, но точнее неопределимо), Одиссей 18 суток плывет на восток днем и ночью, имея слева Большую Медведицу. Когда вдали уже виднеются горы Схерии, его плот разбивает Посейдон, затем он двое суток добирается до земли, двигаясь на юг (Афина позволила дуть только Борею), и достигает ее утром третьего дня. Уже это говорит за то, что Схерия находится где‑ то в восточной части освоенного эллинами к рубежу VIII–VII вв. до н. э. Центрального и Восточного Средиземноморья и расположена несколько к югу от основного маршрута Одиссея, пролегавшего прямо на восток от Огигии (Od. V, 33–35, 270–281, 382–393).
Эта восточная локализация Схерии подтверждается еще несколькими местами в тексте поэмы. Так, Афина из Схерии прибывает сначала на восточный берег Аттики и лишь потом – на западный: «…морем бесплодным от Схерии тучной помчавшись, достигла она Марафона; потом в многолюдных Афинах в дом крепкозданный царя Эрехтея вошла» (Od. VII, 78–81). Это заставляет помещать Схерию где‑ то восточнее Аттики и неподалеку от нее, в Восточном Средиземноморье (что в целом соответствует местоположению Феры, расположенной в 180 км к юго‑ востоку от Аттики). Весьма показательно, что Одиссей, обращаясь к Навсикае, сравнивает ее с юнной пальмой, которую он видел на Делосе у алтаря Аполлона (Od. VI, 162–168), – видимо, Делос, священный остров Киклад, ей был хорошо известен. Наконец, чрезвычайно важно свидетельство, где Алкиной говорит Одиссею, что завтра он будет доставлен куда ни пожелает:
|
|
|
В землю отцов иль в иную какую желанную землю,
Сколь бы она ни лежала далеко, хотя бы в Эвбею,
Дале которой уж нет ничего, по сказанью отважных
Наших пловцов, с златовласым туда Радамантом ходивших, –
Тития, сына Земли, посетил он и, сколь ни далек был
Путь по глубокому морю, его без труда совершили…
(Od. VII, 319–325)
Радамант, рожденный на Крите от Зевса и Европы и давший критянам законы, тесно связан с Критом. Если при поездке в Эвбею ему понадобилось участие (или помощь) корабельщиков Схерии, значит, она мыслилась расположенной на пути от Крита к Эвбее, что полностью соответствует местоположению Каллисты‑ Феры. На пути от Крита на север Фера является первым островом, и расстояние от гавани Акротири на Фере до Эвбеи вдвое превышает расстояние между Критом и Акротири. Так что путь в Эвбею был действительно «далек» и пролегал через Киклады.
Соотнесенность Схерии с критским Радамантом имеет особенное значение. Именно она дает «хронологическую привязку» (при всей условности мифологического времени): для героев «Одиссеи» Радамант уже давно в мире ином. Старец Протей предсказывает Менелаю: «Ты за пределы земли, на поля Елисейские будешь послан богами – туда, где живет Радамант златовласый (где пробегают светло беспечальные дни человека…)» (Od. IV, 563–565). Миноса, брата Радаманта, Одиссей встречает в Аиде, где он судит души умерших. Да и Эрехтей, упоминаемый в связи с прибытием Афины со Схерии, тоже герой архаичный, старше Эгея. Весьма архаичен и великан Титий, по «Одиссее», сын Геи (Od. XI, 576), к которому едет Радамант с феаками; по другому варианту, он сын Зевса и Элары, родившей его под землей, куда ее скрыл Зевс от гнева Геры (Apollod. I, 4, 1); по второму варианту, Радамант и Титий – братья по отцу. Одиссей видит мучения давно погибшего Тития в Аиде. Таким образом, поездка корабельщиков Схерии с Радамантом отнесена к древним временам, к поколениям, отчасти даже более ранним, чем поколение Тезея и Геракла. Видимо, она мыслилась произошедшей еще при Навсифое, в молодые годы Алкиноя. Кроме привязки к весьма древнему пласту эгейской (частично – доэллинской) мифологии, легенда о поездке феаков с Радамантом через Киклады на Эвбею является отголоском лидирующего положения Крита в Эгейской цивилизации первой половины II тыс. до н. э., прекрасно подтверждаемого всем комплексом обнаруженных в Акротири реалий, говорящих о сильном влиянии Крита на разные стороны жизни акротириотов. Некоторые исследователи даже рассматривают Акротири как северный форпост Минойской цивилизации в конце XVIII–XVII вв. до н. э.
|
|
|
Показательно, что в «Одиссее» радостно живущие феаки соотнесены со справедливым, удостоенным посмертного блаженства Радамантом, а не с суровым Миносом, отправленном в Аид на тяжелую работу судьи. Это вполне согласуется с той атмосферой радости, полноты и гармонии жизни, которая присутствует в изображениях на сосудах, во фресках и во всем стиле бытия жителей Акротири.
Тесная связь острова феаков с Эвбеей подтверждается и сообщением Аполлония Родосского (IV 539–541, 1123–1131) о том, что титанида Макрида, кормилица Диониса, преследуемая Герой, бежала с Эвбеи на остров феаков, где царствовал Навсифой (куда позднее прибыл и Геракл, дабы на священном острове очиститься от преступления – убийства своих детей).
Далее – сверхкраткое резюме некоторых моих наблюдений. Полностью разделяю мнение Сп. Маринатоса (поддержанное Ю. В. Андреевым) о том, что на знаменитой фреске из «западного дома» («дом адмирала») с изображением семи больших кораблей город, куда прибывает флот, – соответствует Акротири, а город отплытия – некому поселению в Ливии (Marinatos S. 1974: ff.; 1976: 41 ff.; Андреев 2002: 204 – ср. другое мнение: Marinatos N. 1985: 41). Более того, я полагаю, что страна Гиперия («Запредельная»), откуда феаки, ведомые Навсифоем, переселились на Схерию, также расположена на северном побережье Ливии (Африки). Феаки покинули Гиперию из‑ за соседства с буйными циклопами, а циклопы, по «Одиссее», живут неподалеку от лотофагов, помещаемых на побережье Ливии. По Геродоту, на побережье Ливии (Африки) обитали вполне реальные лотофаги (Herod. IV, 177), так что и циклопы, и прародина феакийцев должны располагаться там же, по соседству.
На фресках Акротири широко представлены «африканские» мотивы: весьма «реалистичные» изображения обезьян, африканских антилоп, головы явного негроида, папируса, кошачьих хищников (львицы и гепарда? ) на заднем плане фрески из «западного дома». И на сосудах, и на фресках представлены изображения ласточек. Четыре из пяти видов этой птицы, гнездящихся в Европе, зимуют в Африке, так что ласточки как бы связывали жителей Акротири с Ливией, т. е., если доверять отождествлению Феры с землей феаков, – с их «прародиной». Своеобразный и уникальный «культ ласточек» объясняется тем, что каждую весну они приносили акротириотам привет из «прародины».
|
|
|
О происхождении острова Фера рассказывается у Аполлония: один из аргонавтов – Евфим – бросил в море комок земли, данный ему в Ливии богом Тритоном; комок разросся и превратился в остров Каллисту («Прекраснейшая»), позднее названный Ферой, по имени одного из потомков Евфима (Ap. Rhod. IV. 1755–58, 1762–64), выведшего колонию на Каллисту не позднее рубежа IX–VIII вв. до н. э. В VII в. до н. э. ферийцы, по приказанию Пифии, действительно основали город Кирену на побережье Ливии. Уже Пиндар (V в. до н. э. ) подробно излагает этот же миф, и, более того, у него определенно указывается, что не только комок земли был получен аргонавтами в Ливии, но что, в свою очередь, и город Фера на возникшем из него острове станет «матерью больших городов» в Ливии (Pi. Pyth. IV, 13–56). Разница лишь в том, что ком земли, из которого возникла Фера, по Пиндару, не был брошен, а преждевременно упал в воду (Pi. Pyth. IV. 34–40). То, что Фера ранее называлась Каллистой, знает как Пиндар (Pyth. IV. 258), так и Геродот (Herod. IV, 147).
Таким образом, и легенда феаков, и мотивы искусства Акротири, и легенды о возникновении Феры и ее реальная история – все говорит об особой связи с Африкой и в пользу тождества Схерии феаков с Каллистой (Ферой) времен существования Акротири.
Не вдаваясь в детали, отметим главное впечатление Одиссея от пребывания в городе феаков, поразительно совпадающее с выводом Ю. В. Андреева (лучшего российского исследователя проблематики Акротири) из проанализированных им особенностей социальной жизни, быта и искусства «акротириотов» (Андреев 2002: 179–192; 203–204).
Одиссей: «Я же скажу, что великая нашему сердцу утеха видеть, как целой страной обладает веселье; как всюду сладко пируют в домах, песнопевцам внимая» (Od. X, 5–7). Ничего подобного Одиссей не говорит ни об одном из посещенных им мест.
Ю. В. Андреев: «Все эти детали быта акротириотов создают впечатление почти из ряда вон выходящего благополучия и процветания. В чисто бытовом, да, вероятно, также и в имущественном плане < …> не было сколько‑ нибудь резкого разрыва между обитателями „патрицианских особняков“ и „простонародьем“» (Андреев 2002: 184). Свидетельство Ю. В. Андреева, знатока культуры Минойского Крита, Микенской Греции и Киклад об «из ряда вон выходящем благополучии и процветании» акротириотов стоит многого.
Действительно, город феаков и Акротири на фреске объединяет и наличие широкой корабельной гавани и городской стены (и это не «общее место»: у города в «пункте отбытия» флота, изображенного на фреске, нет ни того ни другого; в «Одиссее» также, кроме Схерии, подобное почти нигде не отмечено), огромная роль флота, сцены встречи всем народом прибывающих кораблей, отсутствие резкой социальной расчлененности, высокое общественно‑ обрядовое положение и даже обожествление женщин, культ повелителя моря (Посейдона), небывалая развитость искусства, спорта (особенно кулачного боя), ткачества и т. д. Все это – темы для отдельных исследований, продолжающих исследования Сп. Маринатоса, Н. Маринатос, С. Думаса, Ю. В. Андреева и других. Миф о счастливой земле мореплавателей феаков оказывается глубоко укорененным в реальности.
Коснусь лишь искусства. «Поражает техническое и художественное совершенство санторинских фресок. В большинстве своем они ничуть не уступают лучшим образцам минойской настенной живописи, открытым на Крите < …>, а в некоторых случаях < …> даже и превосходят их» (Андреев 2002: 183–184). Фрески – это вершина искусства Акротири. Такой же вершиной в искусстве музыки и эпической поэзии у феаков является образ слепого аэда Демодока. Уже многократно отмечалось сходство этой эпической фигуры с образом самого Гомера, каким он представлялся в эллинской традиции.
Катастрофа, обрушившаяся на Схерию (большая гора, закрывающая город), как будто должна была погубить всех, включая Демодока. Одна‑ ко, если отождествить Схерию с Каллистой‑ Ферой, то после раскопок Сп. Маринатоса ясно, что жители Акротири успели покинуть город, увезя на своих кораблях даже домашних животных. Есть опасения, что их флот мог погибнуть в результате цунами. Но чтобы избегнуть гибели, они должны были достигнуть одного из двух ближайших островов, одним из коих является Иос. Одноименный город на Иосе – один из городов, претендующих на звание родины Гомера. Но то, что именно здесь произошла смерть Гомера, – это безальтернативное мнение античной традиции, на острове до сих пор показывают его условную могилу. Смерть Гомера на ближайшем к Фере острове перекликается с локализацией жизни его двойника Демодока на острове феаков, тождественном, в чем я убеж‑ ден, острову Каллиста‑ Фера. Имя Демодок означает «принятый народом» (т. е. «любимый народом»), а дважды за его именем следует эпитет, собственно повторяющий и раскрывающий смысл его имени – «многочтимый в народе» (Od. VIII, 472; XIII, 628). Одиссей говорит ему: «Выше всех смертных людей я тебя, Демодок, поставляю < …>. Все ты поешь по порядку, что было с ахейцами в Трое» (Od. VIII, 487, 489). Совпадение с образом Гомера – полное. Существует предположение, что «Одиссея», в отличие от «Илиады», создана не самим Гомером, а неким его учеником и последователем. Похоже, что этот ученик и запечатлел в образе Демодока своего великого предшественника, поместив его в самое прекрасное место из упоминаемых в поэме – в «земной рай» на Схерии. Несомненно, он знал, что Схерия расположена рядом с Иосом, местом гибели Гомера.
Не исключено, что Схерия – это название, данное самими феаками и плохо этимологизируемое из древнегреческого, а греки уже в XVII в. до н. э., до катастрофы, присвоили ему редчайшее название Каллиста – «Прекраснейшая». Шлемы из кабаньих клыков у воинов Акротири, изображенные на фреске в «доме адмирала», аналогичны таким же шлемам из шахтовых гробниц Микен, ныне датируемых XVII–XVI вв. до н. э. и принадлежащих уже грекоязычному населению Пелопоннеса. Наличие в Акротири импортной микенской керамики также говорит о налаженных связях с греками Пелопоннеса. Поскольку акротириоты использовали критское линейное письмо А, сами они, возможно, были родственны по языку одному из этносов, населявших Крит.
Полагаю, что реальное существование в конце XVIII–XVII в. до н. э. города на острове Схерия (Каллиста? ), населенном феаками, отличавшимися особой гармоничностью и радостностью бытия, а также его катастрофическая гибель ок. 1628 г. до н. э. позднее преобразились в эпическое предание, которое затем, сливаясь с образами эгейской мифологии, превратилось в миф о «золотом веке», сохранившемся на одном «отдельно взятом» священном острове. Автор «Одиссеи» отчасти сохранил и передал потомкам это предание и этот миф, а отчасти переработал их в соответствии со своими мифо‑ эпическими представлениями.
В последней главе «Одиссеи» автор вновь возвращается к притягательной для него теме Аида: туда летят души женихов, убитых Одиссеем. Их путь, как и положение Аида, описаны подробно, хоть и не с таким количеством деталей, как при посещении Аида Одиссеем. Так же подробно описаны смерть и посмертье незадачливого Эльпенора, спутника Одиссея (Od. X, 552–561; XI, 51–81), и спасение от жестокого самосуда Одиссея жениха Феоклимена, песнопевца Фемия и глашатая Медонта (Od. XX, 350–372; XXII, 330–380). И лишь Схерия, населенная любимыми богами и родственными им жизнерадостными, добрыми и сострадательными феаками, исчезает из текста «Одиссеи» как бы в никуда, но, несомненно, гибнет, исчезает из мира людей, обреченная на это Судьбой и исполняющими ее предначертания Зевсом и Посейдоном именно за то, что ее жители и владыки (единственные среди всех народов и героев «Одиссеи») светлы и деятельно сострадательны душой и духом, что никак не определяется происхождением Алкиноя и Ареты от злобного Посейдона. Беспредельная доброта, радость бытия, честность и бесстрашие феаков являются в «Одиссее» как «луч света в темном царстве» жестоких, убивающих, лгущих, соблазняющих и предающих богов, народов и героев.
Эта глубокая и трагическая «притча», занимающая центральное место в «Одиссее», находит аналогию, к примеру, в поэзии А. С. Пушкина, где светлый гений музыки гибнет, обреченный Роком (который при этом как бы очарован им и заказывает ему напоследок Реквием), направляющим своего исполнителя Сальери, и так же гибнет бедный Евгений, апостол любви, потрясенный тяжелой поступью Рока в лице Медного Всадника. Знал нечто подобное Пушкин и о себе: «Рок завистливый бедою угрожает снова мне». Но это уже другая тема…
Остров Кирки и изображения на келермесском ритоне, преддверье Аида и древнейшая греческая расписная керамика в Северном Причерноморье [46]
|
|
|
