J. Моральные наставления. О достижении душевного покоя 10 глава

Аристотель Soph. el. 1165- Софистика есть муд­рость кажущаяся, а не подлинная, и софист — это че­ловек, умеющий наживать деньги от кажущейся, не подлинной мудрости.

ПРОТАГОР

Протагор (ок. 480 — ок. 410 до н. э.), как и Демо­крит, происходил из г. Абдер. Разъезжая по Греции в качестве «учителя мудрости», неоднократно бывал в Афинах. Здесь в 411 г. Протагор был обвинен в ате­изме, а его книга «О богах» публично сожжена. Изве­стны названия и других его книг: «Истина», «О су­щем», «Великое слово», «Противоречия» и другие, но из всех их до нас дошли лишь незначительные фраг-

менты. a«u^:,au/

Согласно Протагору, у каждого человека своя ис­тина, ее критерием является восприятие здорового и нормального человека.

Протагор (у Секста adv. math. VII60). Человек есть мера всех вещей: существующих, что они су­ществуют, и несуществующих, что они не сущест­вуют.

Секст Pyrrh. hypot. I 216—219 Протагор... ме­рой называет критерий, вещами же — дела (то, что делается); таким образом, он утверждает, что че­ловек есть критерий всех дел: существующих, что они существуют, несуществующих, что они не су­ществуют. И вследствие этого он принимает толь­ко то, что является каждому [отдельному человеку], и таким образом вводит [принцип] относитель­ности...

[Протагор] говорит, что материя текуча и при те­чении ее беспрерывно происходят прибавления вза­мен убавления ее и ощущения перестраиваются и из­меняются в зависимости от возрастов и прочих теле­сных условий. Он говорит также, что причины всего того, что является, лежат в материи, так что материя, поскольку псе зависит от нее самой, может быть всем, что только является всем [нам]. Люди же в различное время воспринимают по-разному, в зависимости от различий своих состояний. Л именно тот, кто живет по природе, воспринимает то из заключающегося в материи, что [может явиться] живущим по приро­де, живущий же противоестественно — то, что мо­жет являться живущим противоестественно. И со­вершенно то же самое учение дается и в отношении возрастов, и относительно сна или бодрствования, и о каждом виде состояния [человека]. Итак, согласно его учению, критерием существующего является че­ловек. Ибо все, что представляется людям, то и суще­ствует... Итак, мы видим: и [в своем учении] о текучес­ти материи, и [в учении] о том, что причины всех яв­лений лежат в материи, он держится догматических взглядов.

Секст adv. math. VII60. [Протагор] говорил, что все

продукты воображения и все мнения истинны и что истина принадлежит к тому, что относительно, вслед­ствие того, что все явившееся или представившееся кому-нибудь существует непосредственно в отноше­нии к нему.

Платон Cratyl. 385 Е. [Протагор говорил], что мера всех вещей есть человек, то есть какими вещи явля­ются мне, таковы они и суть для меня, а какими они являются тебе, таковы они для тебя.

Протагор (у Платона Theaet. 166D—167B). В са­мом деле, я утверждаю, что истина такова, как я ее описал; а именно [что] каждый из нас есть мера су­ществующего и несуществующего. И действитель­но, бесконечно один [человек] от другого отлича­ется этим самым, так как для одного существует и является одно, для другого другое. Но я далек от того, чтобы не признавать мудрость и мудрого че­ловека. Напротив, именно того я и называю муд­рым, кто, если с кем-нибудь и:) нас случится кажу­щееся и действительное зло, сумеет превратить его в кажущееся и действительное добро. А я думаю, что [человека], имевшего в дурном, [поврежденном], со­стоянии души соответствующие этому самому [со­стоянию] мнения, то есть дурные мнения, [вернув­шееся к нему] хорошее состояние сделало имею­щим иные таковые, [то есть хорошие, мнения]. Последние представления некоторые по незнанию называют истинными, я же признаю лишь одни мнения лучшими, чем другие, но отнюдь не более истинными.

Диоген Лазртский 1X51 [Протагор] первый ска­зал, что о всякой вещи есть два мнения, противопо­ложных друг другу... И [еще он говорил], что все ис­тинно.

Аристотель Rhet. II24. Это есть «делать слабейшую речь сильнейшей». И поэтому справедливо вызывает негодование у людей объявление Протагора. Ибо [его дело] есть ложь и не истина, но кажущееся правдопо­добие, и [ему нет места] ни в одном искусстве, кроме как в риторике и эристике.

Протагор (уЕвсевия Praep. evang. XIV3,7)- О богах я

не могу знать ни того, что они существуют, ни того, что их нет, ни того, каковы они по виду. Ибо многое препятствует знать [это]: и неясность [вопроса], и крат­кость человеческой жизни.

ГОРГИЙ

Горгий (ок. 483—375 до н. э.) из сицилийского го­рода Леонтипы был учеником Эмиедокла. Прибыв в 427 г. в Афины как глава леонтинского посольства, Горгий поразил афинян своим красноречием. Он умел говорить без подготовки на любую тему и «за», и «против». Горгий — автор трактата «О несуществу­ющем, или О природе», из которого сохранились небольшие отрывки.

Исократ 10,3- В самом деле, разве кто-нибудь мог бы превзойти Горгия, дерзнувшего говорить, что ни­что из существующего не существует?

Исократ 15268. Горгий же [учил, что] совершен­но нет никакого бытия.

Аристотель Rhet. Ill 18. Горгий правильно гово­рил, что серьезность противников следует убивать шуткой, шутку же — серьезностью.

Секст adv. math. VII65- Из той же самой группы [фи­лософов] Горгий Леонтинский предводительствовал отрядом отрицавших критерий [истины] на основа­нии иных соображений, чем какие были у Протагора и его последователей. А именно в сочинении, носящем заглавие «О несуществующем, или О природе», он уста­навливает три главных положения, непосредственно следующих одно за другим. Одно [положение] — имен­но первое — [гласит], что ничто не существует; вто­рое — что если что-либо и существует, то оно непозна­ваемо для человека; третье — что если оно и познавае­мо, то все же по крайней мере оно непередаваемо и необъяснимо для ближнего.

ПРОДИК

О Продике (2-я половина V в. до н. э.) известно не­много. В диалоге Платона «Протагор» Сократ сравни­вает Продика с Танталом, называет его мудрость из­древле божественной, а его самого премудрым. Одна­ко похвала Сократом Продика иронична. В другом диалоге Платона «Кратил» Сократ высмеивает корыс­толюбие этого софиста, который за 50 драхм препо­давал иначе, чем за одну (за эту цену и слушал Проди­ка бедный Сократ).

Продик занимался проблемами языка. Прежде чем философствовать, надо научиться правильно употреблять слова. Поэтому, разрабатывая синони­мику, он уточнял значение слов, различал оттенки в синонимах. I iomhmo этого, 1 1родик, как и Прота­гор, занимался проблемой происхождения и сущ­ности религии, за что получил прозвище «безбож­ник».

UnamoHEutbid 277 Е. Сперва, как говорит Продик, следует изучить [учение] о правильности имен.

Цицерон de nat. deor.I37, 1 18. Продик... сказал, что те предметы, которые были полезны для жизни лю­дей, были занесены в число богов.

Секст adv. Math. IX 18. Продик же Кеосский гово­рит: «Солнце, луну, реки, источники и вообще все, что полезно для нашей жизни, древние признали богами вследствие получаемой от них пользы, по­добно тому как египтяне обоготворили Нил»; по этой-то причине хлеб был признан Деметрой, ви­но — Дионисом, вода — Посейдоном, огонь — Гефе­стом и вообще каждая из употреблявшихся на поль­зу людям вещей была подобным образом обоготво­рена.

Фемистий Or. 30. Продик всякое священнодейст­вие у человека, и мистерии, и таинства ставит в связь с благами земледелия, считая, что отсюда появилось у людей и самое представление о богах, и всяческое благочестие.

6 Античность

1.ОХ

ФРАЗИМАХ

О Фразимахе (2-я половина V в. до н. э.) известно еще меньше, чем о Продике. Утверждают, что он был выходцем из Халкедона. Судя по сохранившимся упоминаниям, он весьма глубоко вдавался в диалек­тику общественной жизни.

Платон РоШ.1338 С — 344 А. Так слушай, сказал он, [Фразимах]: справедливым я называю не что иное, k;ik полезное сильнейшему... Всякая власть да­ет:);и<(>1 ил, сообразные с ее пользою... Дав же законы, полезные для себя, она объявляет их справедливы­ми для подданных и нарушителя этих законов нака­зы нает как беззаконника и противника правде... Во всех городах справедливое одно и то же: это — польза постановленной власти... Овчары или воло­пасы заботятся о благе овец либо быков, кормят их и ходят за ними, имея в виду... благо господ и свое собственное... те же мысли в отношении к подчи­ненным у самих правителей обществ... как бы отсю­да извлечь свою пользу... Справедливость и справед­ливое... есть благо чужое, то есть польза человека сильнейшего и правителя, а, собственно, для пови­нующегося и служащего это — вред. Человек спра­ведливый везде выигрывает менее, нежели неспра-всдлииый... Лете же всего узнаешь это, когда дойдешь до несправедливости совершеннейшей, которая обидчика делает самым счастливым, а обижаемых и не желающих обижать — самыми несчастными. Такова тирания.

(Пер. В. Н. Карпова)

гиппий

Гиппий из Элиды (2-я половина V в. до н. э) оп­ровергал всеобщую значимость государственных

I

законов, считая их насилием над отдельным чело­веком. Общезначимые законы, например почита­ние родителей, он считал установленными от бо­гов. Гиппию приписывали занятия математикой, астрономией, музыкой, грамматикой и другими на­уками.

Платон Prof. 33 7 С. Закон... будучи тираном лю-дей, часто действует насильственно, против при­роды.

АНТИФОНТ

-1 Антифонт (2-я половина V в. до н. э.) — один из первых профессиональных учителей философии и ораторского искусства. Основная идея Анти­фонта — противопоставление действительно су­ществующего и существующего во мнении людей. В сочинении «Истина» Антифонт излагал астро­номические и метеорологические взгляды (уче­ние о происхождении мира из вихря) и, развивая идеи элейской школы, утверждал, что «все есть единое». Антифонт отрицал объективное сущест­вование единичных вещей и времени. Этику Ан­тифонт понимал как «искусство быть беспечаль­ным». Антифонт признавал равенство всех людей по природе: «От природы мы все и во всем устроены одинаково — и варвары и эллины», «все мы ды­шим через нос и рот и едим руками». Природу Ан­тифонт ставил выше закона и противопоставлял ее государственной власти и общественным уста­новлениям.

Аэций 122,6. [Антифонт]: время есть наша мысль или мера, а не сущность.

Oxyrb. Pap. XI № 1364- (1) Справедливость [за­ключается в том, чтобы] не нарушать законы госу­дарства, в котором состоишь гражданином. Так, че-

* 163

ловек будет извлекать для себя наиболыпе пользы из применения справедливости, если он в присутст­вии свидетелей станет соблюдать законы, высоко их чтя, оставаясь же наедине, без свидетелей, [будет следовать] законам природы. Ибо предписания за­конов произвольны, [искусственны], [веления же] природы необходимы. И [сверх того], предписания законов суть результат соглашения [договора лю­дей], а не возникшие сами собой [порождения при­роды); веления же природы суть самовозникшие (врожденные начала), а не продукт соглашения [лю­дей между собой]. (2) Итак, тот, кто нарушает зако­ны, если это остается тайным от (остальных] участ­ников соглашения, свободен от позора и наказания; если же [его противозаконный поступок] открывает­ся, то его постигает позор и кара. Но если кто-ни­будь попытается насильственно нарушить что-ни­будь из коренящихся в самой природе [требований], идя против [естественной возможности], то, если это и остается скрытым от всех людей, бедствие [от этого для него самого] будет ничуть не меньшим и нисколько не большим, чем в том случае, если это псе увидят. Ибо (в этом случае] вред причиняется не вследствие мнения [людей], но поистине. Вообще же рассмотрение этих [вопросов] приводит к выво­ду, что многие (предписания, признаваемые] спра­ведливыми по закону, враждебны природе [челове­ка]... (4) Что же касается полезных [вещей], то те из них, которые установлены [в качестве полезных] за­конами, суть оковы [для человеческой] природы, те же, которые определены природой, приносят [чело­веку] свободу... (5) [В поступках, противоречащих природе], заключается [причина] того, что люди страдают больше, когда можно было бы меньше страдать, и испытывают меньше удовольствий, ког­да можно было бы больше наслаждаться, и [чувству­ют себя] несчастными, когда можно не быть тако­выми.

Fr. В. (1) Тех, которые происходят от знатных ро­дителей, (2) мы уважаем и чтим, тех же, которые не из знатного дома, мы не уважаем и не почитаем.

В этом мы поступаем по отношению друг к другу как варвары, потому что по природе мы все во всех от­ношениях равны, притом [одинаково] и варвары, и эллины. [Здесь] уместно обратить внимание на то, что у всех людей нужды от природы одинаковы... И в самом деле, мы все [одинаково] дышим воздухом — через рот и нос и едим мы все [одинаково] — при по­мощи рук.

risked

СОКРАТ

Сократ (ок. 470—399 Д<> н. э.) — древнегреческий философ, один из основателей диалектики как ме­тода отыскания истины путем постановки наводя­щих вопросов. Он вел жизнь философа — жил непри­тязательно, но имел досуг. Был плохим семьянином, не заботился ни о жене, ни о трех своих сыновьях, родившихся у него поздно. Все свое время посвящал философским беседам и спорам. Излагал свое уче­ние устно. Главные источники сведений о Сокра­те — произведения его учеников Ксенофонта и Пла­тона.

Сократ был приговорен к смертной казни по офи­циальному обвинению за «введение.новых божеств и за развращение молодежи в новом духе» и должен был выпить «государственный яд» — цикуту (Conium imciilatum, болиголов пятнистый).

liro жизнь и его учение произвели глубочайшее впечатление на современников, о чем лучше всего свидетельствует то обстоятельство, что почти все по-слеаристотелевские школы греков: стоики, эпику­рейцы и даже скептики — рисовали портреты мудре­ца или счастливого человека с Сократа, и они имели на то право, ибо сам Сократ признавал себя счастли­вейшим человеком (Ксеноф. Восп., Г/, 8).

Из двух главных источников знаний о жизни и фи­лософии Сократа — «Воспоминания» Ксенофонта и «Диалоги» Платона — первый имеет то несомнен­ное преимущество, что он изображает действитель­ного, а не идеализированного Сократа. Ксенофонт старается передать подлинные слова своего учителя, и образ, нарисованный Ксенофонтом, делает вполне

понятной ту высокую оценку, которую Сократ обрел во всех последующих поколениях людей.

Учение Сократа внешне походит на учение софи­стов, и он нередко прибегал к приемам софистики. Так, например, для того, чтобы принизить Эвтидема, гордящегося своим образованием, Сократ сбивает молодого человека с толку и показывает ему, что он ничего не знает, и, только когда Эвтидем стал после­дователем Сократа, когда Сократ нашел в нем стрем­ление к совершенствованию, тогда Сократ перестал мучить его вопросами и начал сообщать ему поло­жительное учение. Учению Протагора об относи­тельности нашего познания Сократ противопоста­вил учение о правильном разуме. Истина, говорит Ксенофонт (Восп., IV, 6—7), обнаруживалась тем пу­тем, что Сократ возводил речь к самому принципу, и это возведение он производил с безусловной про­стотой, исходя из общеизвестных положений, в ко­торых он старался указать неясности и противоре­чия, требующие примирения в более высоком об­щем начале.

Вера в разум как критерий истины и лжи приводи­ла Сократа к принятию общепризнанных положе­ний, согласных с разумом. Разум для Сократа не выра­жался в индивидуальной мысли, годной для опреде­ленного человека, но, будучи общим для всех людей, он должен был приводить к признанию общегодной истины. Общегодность не есть еще истинность, но общегодностью можно было воспользоваться для опровержения софистики, которая строила свои вы­воды на том, что рассматривала разум как индивиду­альную способность.

Сократ мог бы найти в своем учении основание, чтобы придать своему положению о том, что истина заключается в правильно определенных понятиях, иное, более глубокое обоснование, но у Ксенофонта мы этой попытки не находим. В этическом учении, напротив, это основание обнаруживается весьма яр­ко. Он не учит ничему, чего бы он не нашел в созна­нии греков, в греческой жизни: он постоянно повто­ряет, что к счастью ведет только один путь, а именно

добродетель, что все добродетели в существе тожде­ственны, что они суть лишь формы одной основной правды, как все пороки проистекают из одного ис­точника — лжи. Для того чтобы достигнуть этой еди­ной добродетели, нужно найти ее прежде всего в са­мом себе, — отсюда первое требование: познай само­го себя; когда это достигнуто, тогда легко внести правду и во все отношения к другим людям. Найти правду можно только размышлением, постоянным анализом своих поступков и суждений, и это размы­шление показывает, что добро и красота тождествен­ны (Ксспоф. Восп., III, 8). Но то, что прекрасно и хоро­шо, в то же самое время и полезно. Если все доброде­тели коренятся в знании, то истинная сущность мужества, умеренности и справедливости состоит в знании (Ксеноф. Восп., IV, У), без знания же природ­ные дарования делают человека только более неспра­ведливым и способным делать зло. Но если сущность добродетели заключается в знании, то этим опреде­ляется и путь приобретения добродетели. Сократ весьма ценил природные, прирожденные качества, как, например, благородное происхождение, но они без науки и постоянной работы бесплодны (Ксеноф. Восп., II, 6, и III, 9). Люди по природе различны и раз­лично одарены, но наука может усилить и исправить природ! ibic данные. Это справедливо не только отно­сительно отдельного лица, но и относительно госу­дарства и народа.

В учении Сократа о единстве добродетели, о тож-•дестве ее со знанием и, следовательно, о возможно­сти приобретения ее, — никто не зол добровольно, а лишь по неведению, учит Сократ, — нет еще опре­деления добродетели по существу, здесь мы имеем дело лишь с формальной стороной. В понимании содержания добра Сократ не отступает от того, что общегреческое сознание признавало добром; так, он учит, что справедливое есть то, что положено за­коном, и добро — то, что признается государством таковым. Уважение к законам родины Сократ дово­дил до того, что ни в чем не хотел их нарушать: на­пример, не хотел избавиться от несправедливого

приговора и бежать из темницы, ссылаясь на то, что он уже в утробе матери был афинянином. Естест­венно, что такое учение, в котором выражались луч­шие стороны греческого самосознания, учение, строго проведенное в жизни («Я стараюсь на деле, а не на словах только быть справедливым», — гово­рил Сократ. Ксеноф. Восп., IV, 4), должно было про­изводить глубокое впечатление. Сократ советует за­ниматься наукой только настолько, насколько это необходимо для жизни: так, необходимо приобрес­ти некоторые сведения по счету, по геометрии и ас­трономии, но углубляться в изучение астрономии не следует, как потому, что боги не хотят, чтобы про­никали в то, что ими скрыто от взоров людей (Ксеноф. Восп., IV, 7), так и потому, чтобы не впасть в безумие, занимаясь столь трудными вопросами, как это слу­чилось с Анаксагором. Наиболее важной, царствен­ной наукой он считал умение управлять собой и людьми, а ее можно достичь размышлением и само­познанием. Но он ни во что не ставил людскую муд­рость и людские дела по сравнению с указаниями, идущими от Бога. Поэтому демона Сократа отнюдь нельзя понимать как метафорическое обозначение совести, или в таком случае придется самой совести придать метафорическое значение: несомненно, что демон Сократа, удерживавший его от различ­ных действий, для него есть голос самого Божества, непосредственно открывающийся в совести фило­софа.

Вот учение Сократа, как оно представлено Ксено-фонтом, и мы охотно поверим этому автору, утверж­дающему, что никто никогда не видел Сократа дела­ющим или говорящим что-либо вредное для нравст­венности или религии. Дух должен господствовать в человеке — таков смысл его учения.

Ниже приводятся выдержки из работ, в той или иной мере посвященных Сократу — человеку и фи­лософу: «О жизни, учениях и изречениях знамени­тых философов» Диогена Лаэртского (в переводе М. Л. Гаспарова), «Воспоминаний о Сократе» Ксено-фонта (в переводе Г. А. Янчевецкого, с некоторыми

изменениями), «Диалогов» Платона (в переводе С. Я. Шейпман-Топштейн) и «Политики» Аристотеля (в переводе С. А. Жебелева).

ДИОГЕН ЛАЭРТСКИЙ О СОКРАТЕ

(II, 18 --47) Сократ, сын скульптора Софрониска и поминальной бабки Феиарсты (по словам Платона в «Тсэтетс»), афинянин, из дема Алопеки. Думали, что oi i помогает писать Еврипиду, поэтому Мнесилох го­ворит так

«Фригийцы» — имя драме Еврипидовой, Сократовыми фигами откормленной.

И в другом месте

^<; Гвоздем Сократа Еврипид сколоченный, Каллий пишет в «Пленниках»:

— Скажи, с какой ты стати так заважничал.'?

— Причина есть; Сократ — ее название¹.

И Аристофан в «Облаках»:

— Для Еврипида пишет он трагедии,

В которых столько болтовни и мудрости.

По сведениям некоторых, он был слушателем Ана­ксагора, а по сведениям Александра в «Преемствах» — также и Дамона. После осуждения Анаксагора он слу­шал Архелая-физика и даже (по словам Аристоксена) был его наложником. Дурид уверяет, что он также был рабом и работал по камню: одетые Хариты на Акро­поле, по мнению некоторых, принадлежат ему. Отто­го и Тимон говорит в «Силл ах»: •* -

Но отклонился от них камнедел и законоположник, Всей чарователъ Эллады, искуснейший в доводах тонких, С полуаттической солью всех риторов перешутивший.

В самом деле, он был силен в риторике (так пишет Идоменей), а Тридцать тиранов даже запретили ему обучать словесному искусству (так пишет Ксенофонт); и Аристофан насмехается в комедии, будто он слабую речь делает сильной. Фаворин в «Разнообразном пове­ствовании» говорит, будто Сократ со своим учеником Эсхином первыми занялись преподаванием риторики; о том же пишет Идоменей в книге «О сократиках».

Он первым стал рассуждать об образе жизни и первым из философов был казнен по суду. Аристок-сен, сын Спинфара, уверяет, что он даже наживался на перекупках; вкладывал деньги, собирал прибыль, тра­тил ее и начинал сначала.

Освободил его из мастерской и дал ему образова­ние Критон, привлеченный его душевной красотой (так пишет Деметрий Византийский). Поняв, что фи­лософия физическая нам безразлична, он стал рас­суждать о нравственной философии по рынкам и ма­стерским, исследуя, по его словам,

Что у тебя и худого и доброго в доме случилось.

Так как в спорах он был сильнее, то нередко его колотили и таскали за волосы, а еще того чаще осмеи­вали и поносили; но он принимал все это, не проти­вясь. Однажды, даже получив пинок, он и это стерпел, а когда кто-то подивился, он ответил: «Если бы меня лягнул осел, разве стал бы я подавать на него в суд?» Все это сообщает Деметрий Византийский.

В противоположность большинству философов он не стремился в чужие края — разве что если нужно было идти в поход. Все время он жил в Афинах и с ув­лечением спорил с кем попало не для того, чтобы пе­реубедить их, а для того, чтобы доискаться до истины. Говорят, Еврипид дал ему сочинение Гераклита и спросил его мнение; он ответил: «Что я понял — прекрасно; чего не понял, наверное, тоже; только,

право, для такой книги нужно быть делосским ны­ряльщиком».

Он занимался телесными упражнениями и отли­чался добрым здоровьем. Во всяком случае, он участ­вовал в походе под Амфиполь, а в битве при Делии спас жизнь Ксенофонту, подхватив его, когда тот упал с коня. Среди повального бегства афинян он отступал, не смешиваясь с ними, и спокойно оборачивался, го­товый отразить любое нападение. Воевал он и при По-тидсе (поход был морской, потому что пеший путь за­крыла война); это там, говорят, он простоял, не ше­вельнувшись, целую ночь, и это там он получил награду за доблесть, но уступил ее Алкивиаду — с Ал-кивиадом он находился даже в любовных отношени­ях, говорит Аристипп в IV книге «О роскоши древних». В молодости он с Архелаем ездил на Самос (так пишет Ион Хиосский), был и в Дельфах (так пишет Аристо­тель), а также на Истме (так пишет Фаворин в I книге «Записок»).

Он отличался твердостью убеждений и привер­женностью к демократии. Это видно из того, что он ослушался Крития с товарищами, когда они велели привести к ним на казнь Леонта Саламинского, бога­того человека; он один голосовал за оправдание де­сяти стратегов; а имея возможность бежать из тюрь­мы, он этого не сделал и друзей своих, плакавших о нем, упрекал, обращая к ним в темнице лучшие свои речи.

Он отличался также достоинством и независимос­тью. Однажды Алкивиад (по словам Памфилы в VII кни­ге «Записок») предложил ему большой участок земли, чтобы выстроить дом; Сократ ответил: «Если бы мне нужны были сандалии, а ты предложил бы мне для них целую бычью кожу, разве не смешон бы я стал с таким подарком?» Часто он говаривал, глядя на множество рыночных товаров: «Сколько же есть вещей, без кото­рых можно жить!» И никогда не уставал напоминать такие ямбы:

И серебрян пурпурная мантия

На сцене Шрогии, а в жизни ни к чему.

К Архелаю Македонскому, к Скопасу Краннонскому, к Еврилоху Ларисейскому он относился с презрением, не принял от них подарков и не поехал к ним. И он дер­жался настолько здорового образа жизни, что, когда Афины охватила чума, он один остался невредим

По словам Аристотеля, женат он был дважды: пер­вый раз — на Ксантиппе, от которой у него был сын Лампрокл, и во второй раз — на Мирто, дочери Арис­тида Справедливого, которую он взял без приданого и имел от нее сыновей Софрониска и Менексена. Дру­гие говорят, что Мирто была его первой женой, а неко­торые (в том числе Сатир и Иероним Родосский) — что он был женат на обеих фазу; по их словам, афиня­не, желая возместить убыль населения, постановили, чтобы каждый гражданин мог жениться на одной жен­щине, а иметь детей также и < ут другой, — так поступил и Сократ.

Он умел не обращать внимания на насмешников. Своим простым житьем он гордился, платы ни с кого не спрашивал. Он говорил, что лучше всего ешь тогда, когда не думаешь о закуске, и лучше всего пьешь, ког­да не ждешь другого питья: чем меньше человеку нуж­но, тем ближе он к богам. Это можно заключить и по стихам комедиографов, которые сами не замечают, как их насмешки оборачиваются ему в похвалу. Так, Аристофан пишет:

'•fy Человек! Пожелал ты достигнуть у нас озарения,.>

мудрости высшей, — О, как счастлив, как славен ты станешь тогда среди

эллинов всех и афинян, Если памятлив будешь, прилежен умом, если есть в

тебе сила терпенья, И, не зная усталости, знанья в себя ты вбирать

будешь, стоя и лежа, Холодая, не будешь стонать и дрожать, голодая,

еды не попросишь,

От попоек уйдешь, от обжорства бежишь, не пойдешь по пути безрассудства...

(Аристофан. Облака 411 —41 б, пер. А Пиотровского с небольшими изменениями)

•*и":'• И Амипсий выводит его на сцену в грубом плаще ^такими словами:

>, _ Bomtimbi, о Сократ, меж немногих мужей самый

лучший и самый пустейший!

Ты отменно силен! Но скажи, но открой: как добыть С тебе плащ поприличней? — По кожевничьей злобе на плечи мои я надел это

горькое горе.: — Ах, какой человек! Голодает, чуть жив, но

• ''• польстить ни за что не захочет!

>-'i Тот же гордый и возвышенный дух его показан

•И*У Аристофана в следующих словах:

.,•-*!*

*ч*, Ты же тем нам приятен, что бродишь босой, озираясь:•.* направо, налево, Что тебе нипочем никакая беда, — лишь на нас ты ' ' #- глядишь, обожая.

(Аристофан. Облака 363— 364, пер^ А Пиотровского).

Впрочем, иногда, применительно к обстоятельст­вам, он одевался и в лучшее платье — например, в Пла-тоновом «Пире» по дороге к Агафону.

Он одинаково умел как убедить, так и разубедить своего собеседника. Так, рассуждая с Теэтетом о науке, он, по словам Платона, оставил собеседника божест­венно одухотворенным; а рассуждая о благочестии с Евтифроном, подавшим на отца в суд за убийство гос­тя, он отговорил его от этого замысла; также и Лисия обратил он к самой высокой нравственности. Дело в том, что он умел извлекать доводы из происходящего. Он помирил с матерью сына своего Лампрокла, рас­сердившегося на нее (как о том пишет Ксенофонт); когда Главкон, брат Платона, задумал заняться государ­ственными делами, Сократ разубедил его, показав его

• неопытность (как пишет Ксенофонт), а Хармида, имев­шего к этому природную склонность, он, наоборот, ободрил. Даже стратегу Ификрату он придал духу, по­казав ему, как боевые петухи цирюльника Мидия нале-

тают на боевых петухов Каллия. Главконид говорил, что городу надо бы содержать Сократа [как украше­ние], словно фазана или павлина.

Он говорил, что это удивительно: всякий человек без труда скажет, сколько у него овец, но не всякий сможет назвать, скольких он имеет друзей, — настоль­ко они не в цене. Посмотрев, как Евклид навострился в словопрениях, он сказал ему: «С софистами, Евклид, ты сумеешь обойтись, а вот с людьми — навряд ли». В подобном пустословии он не видел никакой пользы, что подтверждает и Платон в «Эвтидеме». Хармид предлагал ему рабов, чтобы жить их оброком, но он не принял; и даже к красоте Алкивиада, по мнению неко­торых, он остался равнодушным. А досуг он восхвалял как драгоценнейшее достояние (о том пишет и Ксено­фонт в «Пире»).

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: