Учение об обществе и государстве 3 глава

•₍ умеют (а ведь ясно, что умеют: они заявили, что их 11едав1 ю обрстс! шое искусство состоит в том, чтобы

' делать дурных людей хорошими), то уступим им в

₅. этом: пусть они погубят нам мальчика и сделают его разумным, а также и всех нас. Если же вы, молодые, боитесь, то пусть опасность коснется меня, как это бывает с карийцами; ведь, поскольку я стар, я готов рискнуть и предоставить себя нашему Дионисодо-ру, как колхидской Медее. Пусть он погубит меня и, если хочет, сварит живьем или сделает другое что-

_s либо со мной по желанию, лишь бы только я стал хорошим.

А Ктесипп на это:

— Я и сам готов, Сократ, предоставить себя гос-

тям — пусть, если им это угодно, сдирают с меня шку­ру еще неистовей, лишь бы эта шкура не оказалась у меня потом пустым манком, как шкура Марсия, ц шмолпил.иъдоПродстслыо. хсугя Дионисодор счи-тасг, ч к i н i li i ici'o сержусь, это не так; но я противо­речу, кик мне кажется, его неблаговидным речам, на­правленным против меня. Аты, благородный Диони­содор, не считай противоречие бранью: брань — это нечто совсем иное. А Дионисодор на это:

— Ты строишь свои рассуждения так, как если бы противоречие в самом деле существовало?

— Само собой разумеется, — отвечал Ктесипп, — и даже более того. А ты, Дионисодор, думаешь, что противоречие не существует?

— Но недь ты 11C сумел бы мне показать, — возра­зил тот, — что когда-либо слышал, как один проти­воречит другому.

— Правда твоя, — молвил Ктесипп. — Но вот сей­час я это слышу и показываю тебе Ктесиппа, проти­воречащего Дионисодору.

— Ты можешь отстоять это свое заявление?

— Разумеется, — сказал Ктесипп.

— Так как же? — спросил тот. — Для каждой су­ществующей вещи есть свои слова?

— Конечно.

— Слова ли о том, что каждая вещь существует или же нет?

— О том, что существует.

286 — Если ты пом! шшь, Ктесипп, — сказал тот, — мы только что показали, что никто не говорит о том, чего не существует: никто ведь не может выявить в слове то, что не существует.

— Ну и что же?! — воскликнул Ктесипп. — Разве от этого мы меньше противоречим друг другу — я и ты?

— А если, — возразил тот, — мы оба говорим об одном и том же, то мы противоречим друг другу или, скорее, утверждаем относительно этого одно и то же?

Ктесипп подтвердил, что одно и то же.

— А если бы ни один из нас, — сказал Дионисо-дор, — не говорил об этом деле, разве противоречили бы мы друг другу? Ведь, скорее, никто из нас двоих о нем бы и не вспомнил.

И с этим Ктесипп согласился.

— Ну а когда я веду речь относительно этого де­ла, ты же — иную речь, об ином деле, — противоре­чим ли мы друг другу в этом случае? Или же я гово­рю о некоем деле, а ты о нем не говорить вовсе? А может ли противоречить говорящему тот, кто не го­ворит?

Туг Ктесипп онемел. Я же, подивившись этим сло­вам, спросил:

— Что ты имеешь в виду, Дионисодор? Не в пер­вый раз, i ю от многих и часто слышал я это рассужде­ние и всякий раз удивлялся. Ведь и ученики Протаго-ра всячески пользовались им, и старшее поколение тоже. Мне же оно кажется странным и ниспроверга­ющим как другие рассуждения, так и само себя. Но я полагаю, что лучше всего убедишь меня в его истин­ности именно ты. Значит, ложь произнести нельзя (ведь именно в этом сила данного рассуждения, не так ли?) и говорящий может либо говорить прав­ду, либо молчать?

Дионисодор подтвердил это.

—- Но если невозможно произнести ложь, то, по крайней мере, можно иметь ложное мнение?

— Her, i юпозмож! ю и это, — отвечал он.

— Значит, вообще не существует ложного мне­ния? — спросил я.

— Не существует, — отвечал он.

— И нет ни невежества, ни невежественных лю­дей? Разве невежество — если бы оно существова­ло —- заключалось бы не в том, чтобы иметь ложное мнение о вещах?

— Разумеется, в этом, — сказал он.

— Но его i ic существует, — подсказал ему я.

— Нет, — подтвердил он.

— Ты ведешь эту речь, Дионисодор, ради красно­го словца, из какой-то причуды или в самом деле считаешь, что среди людей нет невежд?

— А ты, — скапал он, — меня опровергни.

— Что же получается, по тпоим словам, что воз­можно опровержение, птонрсми как никому не да-ио лгать?

— Нет, невозможно, - пмспмлсн,'Оптидем.

— Но разнс. йот сейчас, - спросил я,— Дионисо­дор не попробовал, чтобы я его опровергнул?

— Как можно требовать то, чего не существует? Ты разве требуешь?

287 — Да я, Эвтидем, — говорю, — не очень-то с мыслю во всех этих великолепных тонкостях, ведь я тугодум. Быть может, я и нескладно спрошу тебя, но уж ты меня извини. Взгляни: если нельзя ни лгать, ни иметь ложного мнения, ни быть невежественным, то разве мыслимо ошибаться, делая что-то? Ведь при этом тому, кто дсйстнует, невозможно ошибаться н том, что <)i i делает? 1'азие не это вы утверждаете?

— Да, разумеется, - - сггвсчал он.

— Вот это и есть, — сказал я, — неприятный во­прос. Коль скоро мы, действуя, говоря и размышляя, никогда не ошибаемся, то вы-то, ради Зевса, — если все это так — чему явились сюда учить? Разве вы не сказали недавно, что лучше всех из людей преподаете добродетель тем, кто желает учиться?

— Вот ведь, Сократ, — подхватил Дионисодор, — какой ты отсталый человек — сущий Кронос, раз ты сейчас вспоминаешь самые первые наши слова — чуть ли не прошлогодние, с тем же, что мы сейчас говорим, не знаешь, что и делать!

— Да, — отвечал я, — уж очень трудны ваши речи. Оно и понятно: ведь какие мудрецы эти речи держат! Вот и последние твои слова очень трудно истолко­вать: что это значит, Дионисодор, «не знаешь, что и делать»? Видимо, что я не в состоянии опроверг­нуть Эвтидема? Ибо, скажи, какой еще смысл может иметь это твое выражение — «не знаешь, что и делать с этими речами»?

— Но вот с твоими-то речами, — возразил он, — совсем нетрудно что-то сделать. Отвечай же.

— Как, Дионисодор?! — говорю. — Раньше, чем ты сам мне ответил?

— Так ты не станешь отвечать? — спрашивает он.

— Да разве это справедливо?

— Разумеется, справедливо, — ответствовал он.

— На каком же основании? — возразил я. — Вид­но, на том, что ты явился к нам как великий знаток рассуждений и тебе ведомо, когда нужно отвечать, 1 ^а когда нет? И сейчас ты ничегошеньки не отвечаешь, потому что уверсч i — это i ie нужно?

— Болтаешь, возразил ом, — и не заботишься об ответе. Но, достойнейший мой, будь добр, отве­чай, коли уж ты признал меня мудрецом!

— Надо, видно, послушаться: похоже, что это необходимо. Ты ведь здесь верховодишь. Спраши­вай же.

— Считаешь ли ты, что мыслящие существа мыс­лят, имея душу, или они ее лишены?

— Мыслят существа, имеющие душу.

— Ну а знаешь ли ты речь, которая имела бы душу?

— Клянусь Зевсом, нет.

— Почему же ты недавно спрашивал, какой смысл в моем выражении?

288 — Да почему же еще, как не ошибаясь, по сво­ей тупости? А может быть, я не ошибся и верно ска-:t<ui, утверждая, что речи имеют смысл? Так как же — ошибся я или нет? Если я не ошибся, ты не опроверг-i icitii» меня, хоть ты и мудрец, и не сообразишь, что делать с моим словом; если же я ошибся, то и тут ты не прав, поскольку утверждаешь, что ошибаться не­возможно. И это я возражаю вовсе не на то, о чем ты говорил в прошлом году. Но, — продолжал я, — похо­же, Дионисодор и Эвтидем, что наше рассуждение топчется на месте и снова, как и раньше, ниспровер­гает само себя, а ваше искусство бессильно помочь этой беде, хоть оно и поразительно по точности вы­ражений.

Сказал тут Ктесипп:

— Дивны речи ваши, мужи фурийские, или хиос­ские, или по каким другим местам и как еще вы бы ни хотели именоваться! До чего же вам нипочем не­сти такой вздор!

Ноя, убоявшись, что возникнет ссора, снова стал успокаивать Ктесипп;!, сказав:

— Ктесипи, к >ж >рю тебе то же самое, что я гово­рил сейчас Клиник): ты не.'таешь мудрости наших гостей — сколь она удишпс-льна. 11о они не хотятпо-K.ru'ii, нам се нссрьен и околдоньшают пас, подражая 1 Iporcio, египетскому софисту. Мы же давайте уподо­бимся Менслаю и не отпустим этих мужей до тех пор, пока они не обнаружат перед нами серьезную свою суть: думаю, что, когда они заговорят по сущест­ву, они явят нам нечто прекрасное; будем же просить их и убеждать и умолять нам это явить. А я со своей стороны собираюсь снова им объяснить, каким об­разом, согласно моей просьбе, они должны для меня это сделать. 11опытаюсь начать с того, на чем я оста­новился ранее, и пройти это псе, насколько смогу, по порядку, дабы из снисхождения к моему усердию и серьезности нызвать серьезность и с их стороны. Ты же, Клипий, — продолжал я, — напомни мне, на чем мы тогда остановились. Как мне кажется, вот на чем: мы пришли к выводу, что необходимо фило­софствовать. Не так ли?

— Да, — отвечал он.

— Философия же — это приобретение знания; как по-твоему? — спросил я.

— Да, — отвечал он.

— Какое же мы собираемся приобрести знание, если правильно к этому приступить? Не то ли, по­просту говоря, что принесет нам пользу?

— Несомненно, — сказал он.

— Ну а принесло бы нам какую-то пользу уме­нье обнаруживать, обходя землю, большие залежи золота?

— Быть может, — отвечал он.

289 — Но ведь перед этим, — возразил я, — мы установили, что ничего бы не выгадали, даже если бы без хлопот и раскопок у нас в руках оказалось все золото; и если бы мы даже умели превращать в золото скалы, это знание не имело бы для нас никакой цены. Ведь коли бы мы не знали, как ис­пользовать золото, то ясно, что от него не было бы

никакой пользы. Припоминаешь ли? — спросил я.

— Конечно, — отвечал он, — припоминаю.

— Точно так же, видимо, и от любого другого знания не будет никакой пользы — ни от уменья на­живаться, ни от врачебного искусства, ни от какого иного, если кто умеет что-либо делать, пользоваться же сделанным не умеет. Разве не так?

Клиний согласился.

— Даже если бы существовало уменье делать людей бессмертными, но мы не знали бы, как этим бессмертием пользоваться, и от этого не было бы никакой пользы, — если только данный вопрос надо решать на основе того, в чем мы ранее согла­сились.

Все это он подтвердил нам.

— Следовательно, прекрасный мой мальчик, — продолжал я, — мы нуждаемся в таком знании, в ко­тором сочеталось бы уменье что-то делать и уменье пользоваться сделанным.

— Это ясно, — отвечал он.

— Значит, как видно, нам вовсе не нужно стано­виться искусными в изготовлении лир и сноровис­тыми в подобном уменье. Ведь здесь искусство из­готовления и искусство применения существуют порознь, хотя и относятся к одному и тому же пред­мету, ибо искусство изготовления лир и искусство игры на них весьма отличаются друг от друга. Не так ли?

Он согласился.

— Точно так же не нуждаемся мы в искусстве изготовления флейт: ведь и здесь такое же поло­жение.

Он выразил согласие.

— Но, во имя богов, — сказал я, — если мы изучим искусство составления речей, то именно приобрете­ние этого искусства сделает нас счастливыми?

— Я этого не думаю, — отвечал Клиний, схватив

i МОЮ МЫСЛЬ.

— А как ты можешь это обосновать? — спросил я.

— Я знаю некоторых составителей речей, не уме­ющих пользоваться собственными речами, которые

сами они сочинили, подобно тому как изготовители лир не умеют пользоваться лирами. В то же время есть другие люди, умеющие пользоваться тем, что первые приготовили, хотя сами приготовить речи не умеют. Ясно, что и и деле составления речей искусст-по изготовления — это одно, а искусство примене­нии — другое.

290 — Мне кажется, — сказал я, — ты достаточно нсско доказал, что составление речей — это не то искусство, обретя которое человек может стать сча­стливым. А я уж подумал, что здесь-то и явится нам знание, которое мы давно ищем. Ведь мне и сами эти мужи, сочинители речей, кажутся премудрыми, и искусство их — возвышенным и волшебным. Да и неудивительно: оно — как бы часть искусства закли­нании и лишь немного ему уступает. Только искус­ство заклинателей - - это:шюраживание гадюк, та­рантулов, скорпионов и других вредных тварей, а также недугов, а искусство сочинителей речей — это завораживание и заговор судей, народных пред­ставителей и толпы. Или ты думаешь, — спросил я, — иначе?

— Нет, я думаю то же, что ты говоришь, — отве­чал он.

— Так к чему же, — спросил я, — мы еще обра­тимся? К какому искусству?

— Что-то я не соображу, — отвечал он.

— Но, — вставил я, — кажется, я нашел!

— Что же это? — спросил Клиний.

— Мне представляется, — отвечал я, — что искус­ство полководца более чем какое-либо другое, если им овладеть, можег сделать человека счастливым.

— А я так не думаю.

— Почему? — спросил я.

— Да ведь оно напоминает искусство охоты — только на людей.

— Ну и что же? — спросил я.

— Никакое охотничье искусство, — отвечал он, — не идет далее того, чтобы схватить, изловить. А после того как дичь, за которой охотятся, схвачена, зверо­ловы и рыбаки уже не знают, что с нею делать, но пе-

редают свою добычу поварам; а геометры, астроно­мы и мастера счета, которые тоже ведь охотники, ибо не создают сами свои задачи, чертежи и табли­цы, но исследуют существующие, — они (поскольку не знают, как этим пользоваться, а занимаются лишь охотой), если только не совсем лишены разума, пере­дают диалектикам заботу об использовании своих находок.

— Значит, прекраснейший и мудрейший Кли-ний, пот как обстоит дело?

— Конечно. И стратеги, — продолжал он, — та­ким же точно образом, когда захватят какой-либо город или военный лагерь, передают их государст­венным мужам, ибо сами они не умеют воспользо­ваться тем, что захватили, наподобие того как ловцы перепелов передают их тем, кто умеет перепелов от­кармливать. И если нам необходимо искусство, ко­торое, сделав какое-то приобретение, создав что-ли­бо или изловив, само же и умеет этим воспользо­ваться, и такое искусство сделает нас счастливыми, то надо искать какое-то иное искусство, не полко­водческое.

Критон. Что ты говоришь, Сократ? Этот юнец мог произнести такие слова?

Сократ. А ты не веришь этому, Критон?

Критон. Клянусь Зевсом, пет. Я думаю, что, если он такое сказал, он не нуждается в обучении ни у Эв-тидема, ни у кого-либо еще из людей.

Сократ. Но, быть может, во имя Зевса, это молвил Ктесипп, а я просто запамятовал?

291 Критон. Какой там Ктесипп!

Сократ. Но в одном я уверен: ни Эвтидем, ни Дио-нисодор этого не сказали. Однако, милый Критон, быть может, это произнес кто-то более сильный из присутствующих? Ведь я слышал эти слова, в этом я уверен.

Критон. Да, клянусь Зевсом, Сократ, мне кажется, это был кто-то из более сильных, и намного. Но по­сле того какое еще искусство вы рассмотрели? И на­шли вы или не нашли то, ради чего предприняли изыскание?

Сократ. Где же, дорогой мой, найти! Наоборот, мы шшилисъ и очень смешном положении: подобно де-тншклм, гоняющимся за жаворонками, мы всякий раз думали, что уже схватили то или другое из знаний, они же все ускользали из наших рук. Стоит ли тут вда-•аться в подробности? Когда мы дошли до царского искусства и стали исследовать, доставляет ли оно ко­му-либо счастье, то, подобно заблудившимся в лаби­ринте, подумали было, что мы уже у самого выхода; и вдруг, оглянувшись назад, мы оказались как бы сно­ва в самом начале пути, заново испытав нужду в том, с чего начались наши искания.

Критон. Как же это случилось с вами, Сократ?

Сократ. Сейчас скажу. 11оказалось нам, что госу­дарственное и царское искусство — это и есть то, что мы ищем,

Критоп, Ну и чт< > же?

Сократ. Именно этому искусчтиу, подумали мы, и военное дело, и другие искусен»;! uq к доверяют ру­ководить тем, что сами они создают, единственно­му знающему, как всем этим полюона 11,01.11ам показа­лось очевидным, что это именно то, чего мы искали; как раз это искусство, думалось нам, причина правиль­ной деятельности в государстве и именно оно, как го­ворится в ямбах Эсхила, единственное стоит у госу­дарственного кормила, всем управляя и повелевая всем творить одну пользу.

Критон. Но разве не верно показалось вам это,./• Сократ?

Сократ. Ты рассудишь сам, Критон, если соблаго­волишь послушать меня. После того, что было до­стигнуто нами ранее, мы снова принялись за рас­смотрение примерно так: «Ну а царское искусство, руководящее всем, само-то оно что-нибудь для нас производит? Или ничего? Несомненно, — сказали мы друг другу, — производит». Разве ты не был бы то­го же мнения, Критон?

Критон. Конечно, был бы.

Сократ. А что бы ты назвал в качестве его произ­ведения? Ответь, например: если бы я спросил тебя, что производит врачебное искусство, руководящее

всем, чем оно руководит, разве ты не назвал бы здо­ровье?

Критом. Да, разумеется.

292 Сократ. Ну а ваше искусство — земледелие, руководя всем тем, чем оно руководит, что именно производит? Разве ты не скажешь, что оно добывает для нас из земли пищу?

Критон. Да, скажу.

Сократ. Ну а царское искусство, руководя всем, чем оно руководит, что производит? Не приводит ли тебя этот вопрос и некоторое смущение?

Кршпол.№, клянусь Зевсом, Сократ.

Сократ. Точно так же и нас, Критон. Но ведь, на­сколько ты знаешь, если оно — то самое, какое мы ищем, оно должно приносить пользу.

Критон. Несомненно.

Сократ. Не должно ли оно доставлять нам некое благо?

Критон. Непременно, Сократ.

У; Сократ. Благо, которое, как мы согласились с Клинием, должно быть не чем иным, как неким знанием.

Критон. Да, ты это говорил.

Сократ. Но другие дела, которые кто-то мог бы счесть задачей государственного искусства, — их ведь множество: например, делать граждан богаты­ми, свободными и умиротворенными — все это ока­залось ни благом, ни злом. Искусство это должно де­лать нас мудрыми и передавать нам знание, коль скоро оно хочет быть полезным и делать людей сча­стливыми.

Критон. Да, так. И вы тогда на этом и сошлись, как следует из твоего рассказа.

Сократ. Значит, царское искусство делает людей мудрыми и достойными?

Критон. А что этому мешает, Сократ?

Сократ. Но всех ли и во всем делает оно достой­ными? И может ли оно передать всякое знание — и сапожничье, и плотничье, и любое другое?

Критон. Нет, Сократ, этого я не думаю.

Сократ. Ну а какое же знание может оно пере-

И какую мы ипплечем из этого знания пользу? Ilifll» ими iip должно быть творцом ни одного из тех Дед, что иг плохи И НС хороши, И не должно переда-iUfi» миммно ншн'О знания, кроме себя самого. Тки динаМ *«определим, что это за знание и какую мм mi и пн бы ипнлечь и:1 него пользу. Может, если TfOr утдно, Критом, скажем, что это то знание, с помощью которого мы сделаем других достойны­ми ЛИ)ДЬМИ?

KpnnioH.)\&, несомненно.

Сомкни, А в чем они будут у нас достойными и по-лезными' Ныть может, они сделают такими других? А тс, другие, еще других? Л в каком именно отноше­нии они достойные люди, это нам никак не стано-ЙИТСМ hi HI.IM, потому что машинные нами дела мы nriif urn и государственному искусству, но все, что мм ГНй WIM, иесьмй напоминает пословицу «Ко­ринф — сын;1еяси», и нам tin та недостает стольких же слон и даже гораздо большего их числа, для того чтобы узнать, какое именно знание сделает нас сча­стливыми.

Критон. Да, клянусь Зевсом, Сократ, в ужасном < жазались вы тупике!

293 Сократ. Вот я и сам, Критон, когда попал в это трудное положение, на все лады стал молить обоих наших гостей, словно они Диоскуры, призывая их спасти нас — меня и мальчика — от этой лавины слов и, отнесясь к этому с полной ответственностью, со-вершенно серьезно нам показать, что это за наука, изучая которую мы бы достойно прожили оставшую­ся часть жизни.

Критон. Ну и как? Пожелал вам это показать Эв-тидем?

Сократ. Как же иначе! И повел он, мой друг, весь­ма высокомерно такую речь:

— Должен ли я научить тебя, Сократ, знанию, от­носительно коего вы давно недоумеваете, или же по­казать, что ты им уже обладаешь?

— Блаженный ты человек! — отвечал я — И это в твоих силах?

— Несомненно, — подтвердил он.

Античность

— Покажи же, во имя Зевса, — попросил я, — что я им уже обладаю: ведь это гораздо легче для меня, чем учиться в преклонном возрасте.

— Отвечай же мне, — сказал он, — есть ли что-нибудь, что ты знаешь?

— Конечно, — отвечал я, — я знаю многие вещи, но малозначительные.

— Этого достаточно, — говорит он. — А считаешь ли ты возмож! 1ым, чтобы какое-либо существо не бы­ло тем, что оно есть?

— Пет, клянусь Зевсом!

— Ну -л ты ведь, — молнил он, — что-то знаешь?

— Да, — подтвердил я еще раз.

— Значит, коль скоро ты знаешь, ты человек зна­ющий?

— Да, знающий то, что я знаю.

— Это не имеет значения: коль скоро ты человек знающий, разве ты не должен в силу необходимости знать всё?

— Нет, клянусь Зевсом, — отвечал я, — ведь мно­гого я не знаю.

— Но если ты чего-то не знаешь, ты будешь чело-пеком незнающим.

— Не знающим лишь то, что мне неизвестно, — отвечал я.

— I h > не делает ли это тебя менее знающим? А не-даино ты сказал, что ты знающий. И таким образом •нл, как таконой, од| ювремс! то и существуешь и не су­ществуешь в одном и том же отношении.

— Что ж, Эвтидем, — возразил я, — ты, как говорит­ся, за словом в карман не лезешь. Но как же это помо­жет мне найти то знание, которое мы ищем? Быть мо­жет, я найду его в том смысле, что невозможно быть и i ie быть одним и тем же, и если я знаю что-либо од-i ю, то тем самым я знаю всё ведь не могу же я быть од­новременно и знающим и незнающим, — а коль скоро я знаю всё, значит, я обладаю и тем самым знанием? Вот, значит, что ты утверждаешь, и в этом-то и состоит твоя мудрость?

— Ты сам себя уличил, Сократ, — отвечал он.

— А с тобой, Эвтидем, — спросил я, — разве не слу-

иного? Я-то ведь все стерпел '(упммиым другом моим Дио-пм ишмущался. Скажи мне: t что одно из сущего

1Щ, * i >411 н* Оымалп, — отвечал Лит ш-

i иммгс • янду!¹ — спросил я. — Быть мо-то нв знаете? ' i Hi так! — отозвался он. '|§чит, им вс£ знаете, коль скоро знаете

отвечал он, — И ты также, если знаешь

'НО, mi шшьвсй.

ни ' воскликнул я. — О каком чуде > и и i • *н великое возвещаешь благо! Так»и л* м # зшют, либо ничего? то Пгдм iH'ito (можно, чтобы одно они 1НИЛМ, а /ц •) i да нгт и однонременж > Пыли бы знаю­щими и нешнйющими.

— Пу а все-Taioi? пересмрс >сил я.

— Все, — отвечал он, — знают псе, если они зна­ют что-либо одно.

— Но ради богов, Дионисодор, — взмолился я, — Теперь-то мне ясно, что вы говорите серьезно (еле-еле удилось мне от вас этого добиться!); итак, вы в са­мом деле знаете всё — и плотничье ремесло, и са­пожничье?

— Конечно, — отвечал он.

— И накладывать швы из жил вы умеете?

— И тачать сапоги, клянусь Ме-всом, — отвечал он.

— Ну а так i if вещи - например, сосчитать, сколь­ко ЭВСЭД в небе или песка на д| ie морском?

— Разумеется, — подтвердил он. — Или ты дума­ешь, что мы в итом иг признаемся?

'iyr Ктссипп не иыдержал.

Ради Mem:i, Дионисодор, — сказал он, — дайте мне такое доказательство этих слов, чтобы я пове­рил в их истинность.

— Какое же мне дать доказательство? — возразил Дионисодор.

— А вот: знаешь ли ты, сколько зубов у Эвтидема, а Эвтидем — сколько их у тебя?

— Не довольно ли тебе знать, — отвечал Диони-содор, — что нам известно решительно всё?

— Нет, не довольно; скажите нам лишь это одно и докажите, что вы говорите правду. И если каждый из вас скажет, сколько у другого зубов, и после того, как мы сосчитаем, вы окажетесь знатоками, мы пове­рим вам и во всем остальном.

Почувствован насмешку, они не уступили в этом Ктесиппу, ограничившись утверждением, что знают все вещи, о которых он спрашивал их в отдельности. А Ктесипп кончил тем, что совершенно откровенно стал спрашивать их обо всем на свете, вплоть до ве­щей уж совсем непристойных, — знают ли они их; те же два храбреца шли напролом, утверждая, что зна­ют, — ни дать ни взять кабаны, прущие прямо на нож, так что я и сам, Критон, побуждаемый недове­рием, в конце концов спросил, умеет ли Дионисодор плясать.

А ОН:

— Ну конечно, умею, — говорит.

— Но уж само собой, — возразил я, — ты не мо­жешь кувыркаться на остриях мечей и вертеться ко­лесом — в твоем-то возрасте! Ведь не столь далеко зашел ты в сноси премудрости.

— 11ст ничего, — (ггвечал он, — чего бы мы неумели.

— 11о, — спросил я, — вы только теперь всё знае­те или вам всегда всё было известно?

— Всегда, — отвечал он.

— И когда детьми были, и даже новорожденны­ми, вы тоже всё знали?

Оба в один голос подтвердили это., <. — Но нам это кажется невероятным.

А Эвтидем в ответ:

^;' 295 — Тебе это кажется невероятным, Сократ? •'••— Всё, за исключением того, что вы, на мой взгляд, мудрецы.

— Но если ты пожелаешь мне отвечать, — сказал он, — я покажу, что и тебе свойственно признаваться во всех этих чудесах.

иу такое доказательство. •р, ты же докажешь, что я»4tr ли яа нею мою жизнь

Он,

И

i, i он, — ты таешь чго-ли-

М1ШЧ1Ю

мцим ты иилиешься благодаря тому, чем и, или но какой-то другой причине? Щ1Н тому, чем я познаю. Ведь, полагаю, •»нду душу!* Или же нет? иг i тыднп, Сократ? Ни вопрос ты отве-

hi при ui ii я, — но как же мне посту-111.1'йк, кик I'M мне велишь. Когда я не Инин ч на or MtllR хочешь, ты все же велишь мнр' i,, hi перепрашивая тебя? '

—» Дм медь что-то т м уснаипаешь, — сказал он, — ив того, ч 111 я говорю?

— Да, конечно, — отвечал я.

— Так ни то и отвечай, что ты усвоил.

— Как же так? — возразил я. — Если ты, спраши-ййя, имеешь и виду одно, я же восприму это по-друго-му и соответствующим образом стану тебе отвечать, тебя удовлетворит такой несуразный ответ?

— Меня то да, — сказал он, — тебя же, я думаю, ^

ИСТ.

— Так не г тану же я,.Чет свидетель, отвечать, — я, — пока нсснточпснти не пойму.

— Ты никогда не отвечаешь, хоть и прекрасно все понимаешь, потому что ты болтун и донельзя от­сталый человек!

М я понял, что он зол па меня за то, что я расчле­няю выражения, в то время как он хотел поймать ме-пн в словесные силки. Тут я вспомнил о Конне: он нсдь тоже сердится на меня всякий раз, как я ему не уступаю, и перестает заботиться обо мне, словно я какой-то тупица. Атак как я задумал поступить в обу­чение и к Эвтидему, то порешил, что необходимо

liiramiiiiiKiiiiiiiiiiiifc.

ему уступить, дабы он не отказал мне, сочтя меня бестолковым учеником. Итак, я сказал:

— Пусть будет по-твоему, Эвтидем, если ты того хочешь. Ты ведь во всех отношениях умеешь рассуж­дать лучше, чем я, человек простой и неискусный. Спрашивай же сначала.

— Отвечай же, — начал он, — сызнова: познаешь ли ты чем-либо то, что ты познаешь, или нет?

— Разумеется, познаю, — отвечал я, — а именно душою.

296 — Ты опять, — сказал он, — предвосхищаешь вопрос! Я исдь не спрашиваю тебя, чем именно ты познаешь, а лишь познаешь ли чем-то.

— Снова, — говорю, — по неотесанности я отве­тил больше должного. Но прости мне это: теперь-то уж я отвечу просто, что познаю чем-то то, что я по­знаю.

— А всегда ли, — спросил он, — ты познаешь од­ним и тем же или то одним, то другим?

— Всегда, — говорю, — когда я познаю, то одним и тем же.

— Да перестанешь ли ты вставлять лишнее?! — вскричал он.

— По как бы нас не подвело это «всегда».

— Кепи это и поднсдет кого-либо, — сказал он, — то не нас, а только тебя! Но отвечай: всегда ли ты по­знаешь одним и тем же?

— Всегда, — отвечал я, — если уж нужно исклю­чить это «когда».

— Значит, ты всегда познаешь одним и тем же. А познавая всегда, ты одно познаешь тем, чем позна­ешь, а другое — другим или все познаешь одним и тем же?

— Одним и тем же, — отвечал я, — познаю в це­лом все то, что я познаю.

— Вот-вот! — воскликнул он. — Опять такая же вставка!

— Ну, хорошо, — отозвался я, — я исключу «то, что я познаю*

— Да не исключай ты ничего, — сказал он, — ведь я ничего от тебя не требую! Но отвечай мне: можешь ли

»*! 11 • i f в целом», если не познаешь всего?

— лы дивом! — возразил я. А

= Ini'i н lifer-nth штавлнт!» все, что хочешь: НЗДЫМНрн ' н н,мгознапш.исс.

— Ни i «и 11»н< >рю, если «то, что я познаю» не ИММТ MHMiu и 11 шачении, значит, я знаю псе.

— Итак, ты признал, кроме того, что всегда позна-»и"- одним и тем же то, что ты познаешь, — когда бы in и и познавал и что бы тебе ни было угодно: ведь ты • >.i чйсилеи, что всегда познаешь и вместе с тем — всё. «плчмт, нпю, что и будучи ребенком ты все знал, и при рождении, и при зачатии, а также и раньше, чем гм Н". < i. и H.I '»*г, рииыпг возникновения неба и зем-мн 1 1 мл i i црлом, коль скоро ты всегда знал. И, 1ин — И'" ' никнул он, — ты всегда будешь

⇐ Предыдущая14151617181920212223Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: