Латиняне и мусульмане во второй половине XII столетия

Падение Аскалона обеспечило безопасность южной части коро­левства и открыло франкам путь в Египет. Через год Нур-ад-Дин за­хватил Дамаск. Отныне по всей восточной границе, от Антиохии до Акабы, франкам противостоял один и тот же враг. Гильом Тирский не заблуждался насчет важности этого события, которое, по его сло­вам, было «роковым для христиан, поскольку человека, не имеюще­го власти, сменил серьезный противник»¹⁵⁵. За несколько лет геопо­литическая ситуация на Ближнем Востоке совершенно изменилась.

В 1146 г. всеобщее внимание было обращено на Алеппо, Эдессу и Антиохию. Казалось, история повторяется: словно вновь начался Первый крестовый поход. Людовик VII и Конрад III, — подобно Готфриду Бульонскому и Раймунду Тулузскому пятьюдесятью годами раньше — погрязли в византийских интригах, а затем застряли в го­рах Малой Азии. Но с 1148 г. приоритетным стало направление на Дамаск. Начиная с 1154 г. центр тяжести изменился, и на долгие годы под прицелом оказался Египет. Даже в 1306 г. (к этому времени латинских государств уже не существовало), когда папа спросил у Жака де Моле, великого магистра тамплиеров, и Фулька де Виларе, великого магистра госпитальеров, что, по их мнению, будет достой­ной целью для нового крестового похода, они оба назвали Египет¹⁵⁶.

В 1154 г. Египтом правила династия Фатимидов. Каир был сто­лицей шиитского (исмаилитского) халифа, который для суннитских властей Багдадского халифата был еретиком. Нур-ад-Дин, объеди­нив Сирию, повернулся к Египту. Он преследовал религиознуюцель — искоренить шиитскую ересь, и политическую — объединить, воспользовавшись благоприятным моментом, мусульманский мир, что бы затем покончить с неверными: христианами латинских государств своими просчетами латиняне только ускорили объединение Сирии. Теперь им следовало приложить все силы, чтобы избежать сиро-египетской унии.

В этой ситуации поле для маневра у военных орденов сузилось. Они были выразителями идеи крестового похода и непрерывной войны с неверными. И придерживались в их отношении агрессив­ной политики. Они были всегда под рукой, когда нужно было совер­шить набег или принять участие в битве. Но опыт, приобретенный в Святой земле, военный профессионализм и знание противника научили рыцарей-монахов осторожности. Они понимали: завоева­ния ничего не стоят, если их нельзя удержать. Но королевство Иеру­салимское — если говорить только о нем — могло выставить всего шестьсот рыцарей. Военные ордены могли добавить к ним еще ше­стьсот. С учетом сержантов и всевозможных вспомогательных бой­цов получался прекрасный воинский отряд. Но для обороны его было недостаточно. Ибо, если решение военных задач ограничива­лось только способностью вести эти войска к победе, то пределы по­литических возможностей были очевидны: речь идет о низкой чис­ленности франкского населения, которое никогда не превышало ста пятидесяти тысяч человек. Следовательно, латинским государствам приходилось соизмерять свои цели с теми человеческими ресурса­ми, которыми они располагали на постоянной основе, а не только с военными силами, которые можно было собрать в разовом поряд­ке, например, в результате прибытия новых крестоносцев.

Военные ордены прекрасно это понимали. Латиняне Святой зем­ли, поселенцы, которых тексты того времени называют «пуленами» (насмешливо — «жеребчиками»), — тоже. Но только сошедший с корабля крестоносец из Западной Европы не желал ничего знать: он прибыл, чтобы разделаться с неверными, а не для того, чтобы под­писывать перемирия. Палестинского «пулена», вступавшего в перего­воры с неверными, он тут же рассматривал как капитулянта — если не как предателя. Благоразумие, которое не раз демонстрировали военные ордены, навлекало на них те же самые обвинения, напри­мер, при осаде Дамаска.

Поэтому существует, по крайней мере, три причины, чтобы отка­заться от традиционной схемы, согласно которой военные ордены были естественными союзниками крестоносцев Запада против лати­нян Востока¹⁵⁷.

Во-первых, состав военных орденов никогда не был однород­ным. В каждом из них, без исключения, мы постоянно встречаем как «пуленов», так и крестоносцев. Потери орденов — особенно ордена Храма — в живой силе всегда были велики, и им приходилось по­полнять свои ряды, вызывая в Сирию-Палестину братьев-рыцарей и сержантов из орденских резиденций на Западе. А эти новоприбыв­шие по своему менталитету были простыми крестоносцами. Несмот­ря на дисциплину и преданность ордену, бывшие своего рода сдер­живающими факторами, стали возникать конфликты. В 1168 г. египетская политика Жильбера д'Ассальи, великого магистра госпи­тальеров, привела этот орден к глубокому кризису. Избрание Ридфора — как и в случае с Тремелэ в 1152 г. — на пост магистра ордена Храма не было признано всеми братьями.

Во-вторых, конфликты вспыхивали и между двумя военными орденами. В другой главе мы увидим, какое значение следует прида­вать их взаимоотношениям. Пока же напомню только, что они были соперниками, а не врагами.

В-третьих, после смерти короля Амори в 1174 г. династические проблемы, малолетство королей и регентство подорвали авторитет королевской власти и привели к глубоким разногласиям в правящем классе государства — разногласиям, которые отнюдь не сводились к противостоянию «пуленов» и крестоносцев.

Отличительная черта политической и военной жизни латинских государств во второй половине XII в. — растущая активность воен­ных орденов. Возможно, она превышала то, чего хотели они сами, и, во всяком случае, она выходила за рамки их призвания. Но друго­го выхода не было¹⁵⁸.