Софисты и Сократ

Парадоксальная мысль Гераклита и Парменида, а также апории Зенона вызвали движение таких «знатоков мудрости», которые, подоб­но древним рапсодам, разъезжали по Древней Греции и обещали за определенную плату сделать любого человека способным к рассужде­нию относительно красоты, блага и истины. Сама софистика, как она трактуется в традиционной истории философии, определяется в терми­нах релятивизма, субъективизма и даже скептицизма. Софистика еще характеризуется как публичное осуществление образования, т. е. как «пайдейа». Основной состав фрагментов, которые относятся к софис­там, заимствован из Платона. Однако то, что относится к софистам, имеет, скорее, характер риторики и аргументации, нежели постижения бытия как природы и как истины. Софисты способствовали созданию и развитию риторики как искусства речи. Они создавали технику оратор­ских выступлений и риторических рассуждений, призванных убеждать и что-либо обосновывать, а не познавать. Софистический идеал обра­зования оказался внутренне присущим полисной жизни греков. Афористика гераклитовских изречений и аргументация с помощью апорий Зенона — вот что послужило основой для риторики и ораторского ис­кусства, которое себя оформило в софистическом движении. Знамени­тый софист Кратил называл себя сторонником Гераклита. Именно ему принадлежат следующие изречения: «Все течет и изменяется»; «В одну и ту же реку нельзя войти дважды». Эти изречения традиционная исто­рико-философская мысль приписывает Гераклиту. Другой знаменитый софист Протагор говорил, что «человек есть мера всех вещей». Это положение не является выражением субъективизма и релятивизма. Оно говорит лишь о том, что человек в своей сказывающей сущности соизмерим со всем сущим и в силу этого способен соответствовать всем вещам.

Софистика, присвоив себе знание мудрости, утверждала, что нет ничего ни истинного, ни ложного в своей сути, коль скоро все зависит от наших положений и установлений. Основой всякой мудрости долж­на стать практическая целесообразность. Практического же успеха и выгоды следует добиваться любыми средствами. Красноречие, ритори­ка, ораторское искусство — таково, согласно софистике, назначение мысли. В такого рода задании постижение бытия-как-природы уже не имеет никакого смысла. Горгий из Леонтины, которого называли «отцом риторики», иначе говоря, «новой мудрости», выдвигал и доказывал следующие положения, направленные против понимания бытия как jusiV'a.

1)Ничего нет, т. е. ничего нет из того, что существует только в силу своей природы. Аргументация такова: если бы нечто было, то оно было бы либо возникшим, либо не возникшим: возникшим оно быть не может «ни из сущего», поскольку оно уже есть, «ни из не-сущего», ибо из ничего не может ничего быть (тезисы Мелисса); не возникшее может быть только беспредельным (apeiron), а беспредельное не может находиться ни в самом себе, ни в другом; а все то, что нигде не находится, согласно аргументу Зенона о месте, суть ничто.

2)Если бы даже нечто и было, то оно было бы непознаваемо. Аргументация такова: если то, что есть, мыслимо, тогда то, чего нет, должно быть немыслимым. Но мыслимы Сцилла и Харибда; значит и сущее не мыслимо.

3)Даже если бы нечто было познаваемо, его невозможно было бы высказать в слове и разъяснить другому. Аргументация следующая: невозможно словесное общение, так как вещи не есть слова, и никто не вкладывает в слова один и тот же смысл; знание невозможно вне чувственного восприятия, которое непередаваемо в слове и т. д.

Феномен Сократа неотделим от софистического движения. Если софисты сами себя называют знатоками мудрости и тем не менее ут­верждают, что слова и вещи никаким образом друг с другом не согласуемы (Кратил); если они говорят, что все существует не по своей при­роде, а только в силу человеческих положений и именований, призван­ных убеждать в истинности своей речи кого угодно, то именно в этом контексте становится понятным феномен Сократа с его вопросно-ответной диалектикой и его изречение: «Я знаю, что я ничего не знаю». Коль скоро Сократ выясняет в полемике с софистами, с их ис­кусными рассуждениями о чем угодно, что есть доблесть и благо, что есть знание и истина, то такого рода вопросами о «чтойности» всего сущего он преодолевает софистическую мудрость и тем самым откры­вает путь философии как метафизическому мышлению, т. е. философии Платона и Аристотеля.

Софистика вырождалась в красноречие, поэтому вся мудрость становилась просто ораторским искусством, а Сократ постоянно стре­мился дойти до положительной истины. Вот почему Аристотель ква­лифицировал мышление Сократа как поиск общих определений на ос­нове рассмотрения отдельных и преходящих вещей. Вопросно-ответный характер поиска истины, присущий Сократу, приводил к тому, что его собеседники постоянно оказывались в недоумении. Сократ выяснял «чтойность» всего сущего. Он спрашивал, что есть красота, что есть добро, что есть истина и т. п. Именно выяснение «чтойности» всего сущего и возможного способствовало возникновению метафизи­ки Платона и Аристотеля. По этой причине до сих пор говорят о «досократиках», а затем о философии Платона и Аристотеля.

Философская мысль Платона изначально есть отклик на трагиче­скую смерть Сократа. Афиняне осудили «мудрейшего из эллинов». Они приговорили к смерти человека, высказывавшего ту мысль, что бытие есть высшее благо, а мудрость заключается в стремлении к по­стижению бытия как блага. Риторика софистов взывала к аргумента­ции, к формулированию дефиниций, к самой способности рассуждения и суждения. И как раз этого Сократ требовал от своих собеседников. Но в отличие от них он понимал, что риторический дискурс не может исчерпать глубину, присущую философской мысли. На площадях, рынках, в портиках и частных домах Сократ доводил до сознания каж­дого собеседника, что необходимо прежде всего познать свое незнание на пути к той мудрости, которая раскрывает одну единственную исти­ну: бытие есть высшее благо, которому причастно все сущее. Судьба Сократа была решена таким обращением к судьям: «Вас, мужи афин­ские, я уважаю и люблю, но слушаться буду бога больше, чем вас, и пока есть во мне дыхание и силы, не перестану философствовать и вас увещевать обычными своими речами» (Платон. Апология Сократа, 29d). Публичная жизнь Сократа оказалась несовместимой с божест­венной истиной и подлинным назначением человека. Платон был по­трясен гибелью Сократа. Он покинул Афины и длительное время пу­тешествовал. Горе преодолевалось великим духовным заданием: не может быть праведным тот мир, который за истину осуждает на смерть, за ту истину, согласно которой идея, а не природа чувственно преходящих вещей, есть бытие. В смерти Сократа вопрос об условно­сти всего чувственно воспринимаемого получил для Платона следую­щее общее решение: наличный порядок вещей несовместим с бытием как благом. Вот почему жизнь философа есть непрерывное умирание для чувственно телесного мира ради преображения в умопостигаемом бытии.