Глава VI. Трапеза и застольный этикет

Трапеза является центральным эпизодом не только ритуала приема гостя, но и множества других ритуалов и праздников. Совместное принятие пиши, помимо утилитарной, имеет целый ряд иных функций; оно скрепляет социальные связи, представляя собой «магический консолидирующий акт», «в высшей степени актуальную», «богоугодную» форму социальной связи. 1 Как и в случае с гостеприимством, мы постараемся рассмотреть трапезу как целостное образование, выявить ее семантику и наи более общие принципы организации.

ОЧАГ И СТОЛ

Обстановка застолья существенно различается в разных культурах. У большинства народов Азии принято сидеть во время еды на полу, застелив его коврами, циновками или подложив матрасы для сидения, а на них — подушки или небольшие тюфяки, чтобы опираться спиной и локтями. Пищу кладут при этом на разостланную на полу скатерть, кусок выделанной кожи или невысокий круглый переносной столик. В культурах, ориентированных на циновку или ковер, горизонталь, определяющая обычное положение тела во время трапезы, расположена ниже, чем в европейской культуре. Например, у арабов «позы для сидения, которые в европейской этикетной норме воспринимаются как отказ от этикета или свидетельство самого низкого социального статуса («поза нищего»), совершенно свободны... от этих ассоциаций». 2 Положение непосредственно на полу или на земле, с одной стороны, и использование стула и высокого стола — с другой — предполагают не только соответствующие позы, но и соответствующую стилистику поведения и даже определенный образ жизни. Любопытно, что в Китай высокие
133

стулья проникли из Европы еще во II — III вв. н. э., причем сначала стул служил, по-видимому, только для лиц, пользовавшихся особым почетом. Впоследствии стул и высокий стол получили довольно широкое распространение, что привело к «своего рода разделению между жизнью сидя и жизнью на корточках, прямо на земле. Последняя была обычной, первая же официальной: пре стол государя, кресло мандарина, скамья и стулья в школах». 3 Есть за высоким столом у ряда народов Азии — привилегия царских особ.

Столь привычный для нас высокий стол, несмотря на простоту его конструкции (доска, положенная на ножки или на козлы), появился в результате длительного развития; его прообразом могла быть небольшая, низко укре пленная доска, которой пользовались при еде, или низкий столик для различных нужд, позднее — и для продуктов питания. У восточных и западных славян вкушение пищи за высоким столом воспринималось как черта правильного, христианского поведения. Соответственно в целом ряде обрядов, имеющих языческое происхождение, полагалось есть на земле, на полу, на могиле, превращенной в своего рода стол, и т. д. «Легенда Христиана» — чешский средневековый памятник конца X —первой половины XI в. — повествует о том, что князьям, оставшимся язычниками, не позволялось сидеть за одним столом с князьями, кото рые уже приняли христианство, и приходилось занимать места на полу. 4 Любопытную параллель представляет одна из инвектив против морисков в «Антиалькоране» (1532 г.) Переса де Чинчона: «Мы, христиане, усаживаемся на доброй высоте, а не на земле, как животные». 5

Во многих традициях сакральным центром жилища являлся очаг. Характерно замечание Фазиля Искандера: «К одному никак не могли привыкнуть чегемцы, это к тому, что в городских домах нет очажного огня. Без живого огня дом казался чегемцу нежилым, вроде канцелярии. Беседовать в таком доме было трудно, потому что непонятно, куда смотреть. Чегемец привык, разговаривая, смотреть на огонь, или по крайней мере, если приходилось смотреть на собеседника, огонь можно было чувствовать растопыренными пальцами рук». 6

По поверьям, известным у самых разных народов, в домашнем огне обитают духи предков, наблюдая за поведением членов семьи. В огонь бросали кусочки пищи, отливали часть питья — так осуществлялось ритуальное
134

кормление самого огня или живущих в нем духов. Первоначально оно было ежедневным и сопровождало любую трапезу, позднее специализировалось и закрепилось исключительно за поминальными обрядами.

Во многих традициях благополучие семьи связывалось с выполнением запретов и предписаний по отношению к домашнему огню: запрещалось плевать в огонь, бросать в него мусор, переступать через него, копаться в нем палкой и т. д. У белорусов и украинцев запрет сквернословить в доме мотивировался тем, что «печь в хате». 7

Переносный столик, как и очаг, мог служить местом жертвоприношения и пользовался особым почетом. Напри мер, у адыгов «запрещалось поворачиваться к столу спиной или боком... Даже в тех случаях, когда сотра пезники поднимались, чтобы выпить стоя или приветствовать вошедшего, один из них (самый старший) оставался на месте, отдавая дань уважения столу... Старше всех на пиру стол, за ним в иерархическом ряду следует старший за столом». 8

У русских, украинцев и белорусов ритуальные функции очага как бы перераспределились между печью и столом, причем печь притянула к себе в основном поверья и обрядовые действия, имеющие языческие корни, а стол — верования христианского характера. Само противопоставление «печь — красный угол явилось своего рода воплощением русского двоеверия в структуре жилища». 9

Для символического осмысления стола в народной традиции определяющим стало его уподобление церковному престолу. Формулы «стол — это престол» или «стол — это престол Божий» известны практически на всей восточнославянской территории. Широко распространены и предписания типа: «Стол — то же, что в алтаре престол, а потому и сидеть за столом, и вести себя нужно так, как в церкви». 10 При этом нужно учесть, что сам церковный престол представляет собой исторически стол, алтарь, на котором совершается жертвоприношение, принявшее в христианстве облик эвхаристии. Согласно религиозным представлениям, престол знаменует собой также небесный престол, трон Бога, на котором «таинственно присутствует сам Господь-вседержитель»." Вся эта сложная символика была в какой-то мере перенесена в крестьян ский быт. Например, не разрешалось помещать на стол посторонние предметы, «бо то Micro самого Бога». 12 Как

уже упоминалось в предыдущей главе, у восточных и западных славян на столе постоянно находился хлеб. Это как бы превращало стол в церковный престол (ср. поговорку: «Хлеб на стол, так и стол престол, а хлеба ни куска — и стол доска» 13). В то же время с постоянным пребыванием хлеба на столе связываются достаток, благополучие дома: «Если не будешь сносить со стола на ночь хлеб и сметать крошки, то богатство в доме не убудет». 14

Не разрешалось и стучать по столу, ибо стол — это ладонь Бога или Богоматери, протянутая людям: «...матерь Божия руку протянула по столу, ладонь на стол приложила. Подала она ладонь с хлебом и солью, сказала, шо ешьте, по столу не бейте». 15

Символика стола у восточных славян сложным образом соотнесена с идеей пути — одной из основополагающих идей всей человеческой культуры. Стол как сакральный центр жилища является и начальной, и конечной точкой любого пути и сам в свернутом виде как бы содержит его идею. Характерны белорусские обычаи: «Отправляющийся в дорогу... целует домашний стол: если предстоит дальний путь, он целует средину стола, близкий — один или оба угла его, приходящиеся на избу. То же целование стола делается и по возвращении с пути». 16

Само вкушение пищи и особенно спиртного предстает как своего рода «езда в незнаемое». К этим представлениям, кстати, восходит довольно распространенная черта поведения, когда выпивающие изображают езду по желез ной дороге (ср. присказки при питье типа: «ну, поехали!»; «ту-ту!» и т. д.). Образ «стола, длиною, может, с дорогу от Конотопа до Батурина», который увидел в пекле гоголевский персонаж («Пропавшая грамота»), не является лишь плодом писательского воображения.

РАССАЖИВАНИЕ ВО ВРЕМЯ ЕДЫ

Размещение во время трапезы во многих культурах связано с членением внутреннего пространства жилища на части, наделенные различным символическим значением: более почетную и менее почетную, мужскую и жен скую, правую и левую. При этом наиболее престижным у многих народов считалось место напротив входа (в тюркских языках оно обозначалось словом «тёр»). Например,

у южных алтайцев «хозяин сидел почти напротив входа в юрту в переднем углу (тёр), на границе мужской и женской стороны, у „изголовья" огня... лицом к двери. Справа от него, на мужской стороне, рассаживались мужчины, слева, на женской стороне, — женщины. Хозяйка юрты сидела в переднем почетном углу, тоже у „изголовья" огня, рядом с хозяином, возглавляя женскую часть собравшихся. Присутствующие рассаживались на земляном полу юрты на подстилках... образуя круг. Мужчины сидели, поджав под себя обе ноги, а женщины — только одну ногу, вторую поставив... Как мужчины, так и женщины рассаживались строго по рангу. Наиболее почетные лица и почтенные старики и старухи сидели ближе к хозяину и хозяйке, а менее почетные и молодежь — ближе к двери, замыкая круг». 17

В большинстве традиционных культур мужчины и женщины ели раздельно. Отчасти это объясняется древ ними представлениями о соотнесении еды и полового акта (см. выше главу о поцелуе). Широкое распространение имеет идея о том, что «пищевое общение мужчин и женщин несовместимо с половым общением: с кем вместе едят, на тех не женятся, на ком женятся, с теми вместе не едят». 18 Понятно в связи с этим, что наиболее строго табуируется совместная трапеза мужа и жены, как и потенциальных брачных партнеров. Совместная же еда жениха и невесты в свадебном обряде, известная во многих традициях, знаменует собой их вступление в интимную связь. Эротическая символика еды отчетливо прослеживается в русской традиции. Во время свадьбы в Пинежском уезде Архангельской губернии молодым подносили кашу, которую невеста ела, накрывшись платком, «как бы стыдясь есть на виду»: «Потешно, что в каше, подаваемой, в чашке молодым, делается на средине ложкою некоторое углубление, полное налитого масла; вот из него-то берет кашу молодой, сам ест и молодой подносит». 19 По поверь ям, есть вместе один кусок хлеба разрешается только мужу с женой или другим близким людям; если женщина» доест хлеб за мужчиной, то он будет за ней бегать, а если мужчина за женщиной — то наоборот. 20

Порядок рассаживания вокруг очага или стола выявлял субординацию сотрапезников и задавал «сценарий», угощения. В более широком плане рассаживание — наглядная модель половозрастной и социальной стратифи кации коллектива, причем «верх» и правая сторона, как
137
правило, означают более высокую престижность, а «низ» и левая сторона — более низкую.

У восточных славян наиболее почетным считалось место во главе стола, в красном углу под иконами. Там обычно сидел мужчина, глава семьи. «Если в семье нет отца, его место занимает старший женатый сын, если же он еще не женат, то главенство принадлежит матери». 21 Женщины, как правило пожилые, могли занимать почетные места за столом и во время определенных обрядов: кума на крестинах, крестная мать одного из молодых на свадьбе. Следили, чтобы хозяин сидел не в самом углу под иконами, а немного отодвинувшись, как бы оставляя место для Бога, по пословице — «на куте сядзит альбо поп, альбо дурак». 22

По-видимому, изначально красный угол вообще предназначался исключительно для мужчин, а женщины стали допускаться туда сравнительно поздно. До сих пор можно услышать объяснение, что женщины не садятся в красном углу, так как они «нечистые», т. е. у них бывает менструация. 23

По сторонам от хозяина садились старшие мужчины, за ними — младшие, на самом нижнем конце стола — женщины; те из них, кому не хватало места за столом, ели «в посудах» на лавке или возле печи. «Женщин потчуют и приветствуют всегда после мужчин; от лучших кушаний, которые готовятся в меньшем количестве, им достаются одни остатки после мужчин, и они ими довольствуются, не вменяя себе этого в обиду». 24 Известен и другой способ рассаживания: с одной стороны — по старшинству мужчины, с другой, напротив них, — женщины.

В XVI — XVII вв. в русских городах женщины подавали кушанья на стол, а сами ели позднее. 25 По существу на Руси существовало такое же разделение дома на мужскую и женскую половины, какое характерно для Востока. По сообщению П. Петрея (1610-е годы), «женам не дозволяют мужья и обедать с собой: сами обедают или одни, или с гостями, а жены их особенно в своих покоях, с горничными, и никто из мужчин не может входить туда, кроме мальчиков, назначенных для их прислуги», В конце XVII в. такие порядки еще соблюдались в знатных семьях.27

Эти восточные черты поведения в столицах подверглись существенным изменениям под влиянием петровских
138

преобразований, но еще долго сохранялись в провинции, а в деревенской жизни дают себя знать и до сих пор.

СЕМАНТИКА ПИЩИ

Существует теснейшая связь, параллелизм между обыденной трапезой и жертвоприношением. В своей наиболее простой и исконной форме жертвоприношение — это кормление сверхъестественных сил. Пищу отдают природным стихиям (бросают в огонь или в воду, закапывают в землю), священным животным, жрецу или человеку, воплощающему божество, относят к идолу. Позднее формируется представление о том, что божество принимает в дар не саму пищу, а ее нематериальную сущность, своеобразную эссенцию, нечто вроде пара или запаха; саму же священную пищу, которой касалось божество, могут есть после него только жрецы, старики и другие лица, пользующиеся почетом. С помощью жертвоприношения стремятся уже не просто ублаготворить божество, а выразить чувство своего почтения к нему, причем особенно ценится теперь такой дар, который был дорог самому человеку. 28 Так идея кормления сменяется идеей само отречения, идея «жратвы» — идеей «жертвы» (эти слова, как известно, связаны этимологически).

В большинстве культур существует почтительное, религиозное отношение к пище. Охотники наделяют сакральными функциями тушу убитого зверя, скотоводы — мясо домашнего животного, а земледельцы — основные сельскохозяйственные продукты. Угощение мясом у охотников и скотоводов и наделение хлебом и рисом у земледельцев приобретает ритуализованный характер, причем мифологическое значение той или иной пищи сложным образом соотносится с ее социальной престижностью и гастрономическими качествами.

У многих народов, занимающихся скотоводством, существует строго установленная связь между статусом участников застолья и определенными частями подаваемой к столу мясной пищи или птицы. Например, горцы Кавказа, казахи, тувинцы, монголы и калмыки считают почетной частью голову, которая у русских подавалась на стол только в ритуальных ситуациях, в частности на свадьбе. Голова животного имеет не менее существенные мифо-ритуальные функции, чем голова человека (см. выше
139

о семантике поклона). В охотничьих культурах Сибири широко распространено представление о том, что голова дикого животного, птицы или крупной рыбы является вместилищем их душ. 30 У адыгов и других народов Кавказа во время жертвоприношения голова животного '(обычно козла или барана, а по большим праздникам — быка) посвящалась божеству, ее насаживали на шест неподалеку от алтаря. 31 В мифологической перспективе человек или животное, приносимые в жертву, воплощают в себе космос и служат материалом для его создания. Следы этих представлений сохранил русский духовный стих о «Голубиной книге»:

Скажу ли я вам своею памятью... От чего зачался наш белой свет, От чего зачался солнцо праведно, От чего зачался светел месяц, От чего зачалася заря утрення, От чего зачалася и вечерняя, От чего зачалися часты звезды. А и белой свет — от лица Божья, Солнце праведно — от чела его, Светел месяц — от темичка, Темная ночь — от затылечка, Заря утрення и вечерняя — от бровей Божьих,, Часты звезды — от кудрей Божьих! 32

Архаические истоки имеют и некоторые другие правила «обращения с мясной пищей. У многих народов, занимающихся охотой и скотоводством, тушу животного не рубили, а расчленяли по суставам. Ломать кости не разрешалось и во время еды. Обычай сохранять и складывать вместе кости съедаемого животного связан с древними представлениями о том, что оно возрождается или в виде приплода, или каким-либо иным способом, но для этого нужно, чтобы были целы все кости. 33

По абхазским легендам, «животный мир в лесу принадлежит глухому и немому богу Ажэеипшаа. У него три дочери и много пастухов-слуг... Ажэеипшаа с дочерьми ¦и все слуги-пастухи питаются мясом диких животных. После еды кости завертывают в шкуру убитого животного (если потеряна хоть одна кость, ее заменяют палочкой). Затем по этой шкуре бьют кнутом или палкой. Животное оживает, и его угоняют в лес. Под пулей охотников падают только съеденные и оживленные животные (только такие животные считаются пригодными для охоты)». 34 В связи с этим охотники обращаются к Ажэеип-
140

шаа с просьбой: «Не предлагай мне, Ажэеипшаа, то, что ты не ел и не брал, а то, что ты брал и съел, не пожалей для меня». 35

Мусульманские народы приравнивали пищу к Корану; клятва на ней считалась такой же'прочной, как и клятва, данная на Коране. Не разрешалось наступать на пищу, переступать через нее, выливать или выбрасывать. 36

У славян, как и у многих других народов, занимающихся земледелием, наиболее сакральным продуктом счи тался хлеб. Он как бы вмещал в себя счастье и благополучие дома. Выражение «Божий дар» (о хлебе) известно всем восточно- и западнославянским народам и, по-видимому, восходит к праславянской эпохе. 37 Не менее архаичным является, очевидно, представление о том, что Бог наделяет хлебом человека, причем вместе с «долей» — куском хлеба — человек получает и свою «долю», вместе с «частью» хлеба — и свое «счастье». 38

Эти представления во многом определили конкретные правила обращения с хлебом во время еды. Не разрешается, чтобы один человек доедал хлеб за другим — заберешь его счастье, 39 силу. 40 Нельзя есть за спиной другого человека — тоже съешь его силу. 41 Нельзя во время еды давать хлеб со стола собакам — постигнет бедность. 42 Нельзя оставлять кусок хлеба на столе, иначе будешь худеть — «он тебя есть будет» 43 или станет гоняться за тобой на том свете. 44

Если упадет хлебная крошка, нужно поднять ее, поцеловать и съесть или бросить в огонь. Это поверье известно всем славянским народам. 45 Если крошки валятся изо рта — нехорошая примета, к скорой смерти едока. 46 У славянских народов сакрализация хлеба получила санкцию христианства, однако она имеет более архаические истоки и известна у самых разных земледельческих народов. Например, мусульмане Средней Азии относились к хлебу как к священному продукту и следили за тем, чтобы хлебные крошки не падали на пол. «Если во время еды изо рта выпадает случайно крошка или зерно, то их следует немедленно же вновь положить в рот и съесть, — это, по мнению туземцев, приносит много счастья. Раз бросать крошки значило бы обнаружить свою гордость и самонадеянность». 47

Христианская символика эвхаристии, отождествления хлеба с телом Господним, легко сочеталась с древнем языческим обожествлением хлеба. В Белоруссии, если
141

упадет крошка хлеба, ее поднимают, целуют и произносят: «Выбачай (т. е. «извини». — А. Б., А. Т.), Божинька!», обращяясь именно к хлебу. 48

Способ деления хлеба связан с характером его выпечки: пресный хлеб удобнее ломать, а квашеный — резать. Мусульмане Средней Азии ломали хлеб на куски перед едой, будь то лепешка или весовой хлеб русского приготовления. Делалось это непременно обеими руками, и честь преломить хлеб для гостей принадлежала хозяину угощения, который исполнял это дело, не торопясь и аккуратно раскладывая куски хлеба на скатерти. 49 Ножом хлеб не резали, от целой лепешки не откусывали — все это считалось неприличным. 50

Во многих культурах преломление хлеба — ритуальный жест скрепления клятвы, договора. Например, у таджиков во время сватовства кто-нибудь из присутствующих преломлял хлеб, и после этого отступать от данного обещания было неудобно. 01 По свидетельству Дж. Флетчера (1588 г.), у русских в конце бракосочетания «отец жениха подносит ломоть хлеба священнику, который тут же отдает его отцу и другим родственникам невесты, заклиная его перед Богом и образами, чтобы он выдал приданое в целости и сполна в назначенный день и чтобы все родственники хранили друг к другу неизменную любовь. Тут они разламывают хлеб на куски и едят его в изъявление истинного и чистосердечного согласия на исполнение этой обязанности и в знак того, что будут с тех пор как бы крохами одного хлеба и участниками одного стола». 52

У русских трапеза традиционно начиналась с хлеба и им же кончалась. До сих пор в России едят хлеб параллельно с остальными блюдами в течение всей трапезы, что не принято ни на Западе, ни в Прибалтике.

В середине XVII в. большие и знаменитые монастыри имели обыкновение присылать царю огромный черный ржаной хлеб как благословение, часть от хлеба отцов духовных. «Причина, почему они дарят этот черный хлеб, та, что он у них в большой чести и что от употребления его в пищу получается благословение. Поэтому первое, что кладут на стол за трапезой царя, есть этот хлеб. Также большинство их подарков своим вельможам состоит из это го хлеба; они говорят, что этот их хлеб издревле и что прежде они не знали пшеницы». 53 В начале угощения за царским столом стольники подносили «царю большие продолговатые хлебы, которые он рассылал для
142

раздачи всем присутствовавшим: сначала патриархам, которые при этом кланялись ему, потом всем вельможам, из коих каждый вставал с своего места и кланялся ему издали... Таков у них обычай за столом. Смысл его такой: „Всякого, кто ест этот хлеб и изменит мне, оставит Бог". Первое, что все вкусили, был этот хлеб с икрой». 54 Сходным образом на частных обедах в Москве гостям передавал хлеб перед обедом хозяин дома. 55

Вторым по сакральности продуктом после хлеба у русских была соль. Характерно, что выражение «хлеб-соль» стало обобщенным названием угощения. Как писал Я. Рейтенфельс, если русские «кого застанут за едою, то они кричат ему священные слова: „хлеб да соль", каковым благочестивым изречением отгоняются, по их убеждению, злые духи. Так же выносят крестьяне хлеб и соль царю по пути его следования, когда он отправляется в деревню, как знак гостеприимства. К этому же обряду они прибегают при переселении своем в новый дом». По сообщению А. Поссевино, слова «хлеб да соль» произносят в конце трапезы как знак ее окончания. «Московиты также считают, что этими словами отвращается всякое зло». 5 ' Приглашение на «хлеб-соль» являлось формулой приглашения на пир. 58 Пришедшего в дом за каким-нибудь делом старались непременно попотчевать хлебом-солью, причем отказаться считалось чрезвычайно неприличным: «От хлеба-соли и царь не отказывается». 59 В «Домострое» рекомендовалось: «Да еще недруга напоити и накормити хлебом да солью, ино вместо вражды дружба». 60 Соответственно «самый большой упрек, который можно сделать неблагодарному, — это сказать: ты забыл мой хлеб да соль». 61

Соль тоже требовала бережного обращения. В прошлом, по-видимому, хозяин сам солил общую еду. Можно было также отсыпать себе немного соли на скатерть, но ни в коем случае не обмакивать хлеб в солонку, так как «только Июда в солоницу хлеб макал». 62 Это поверье восходит к известному евангельскому эпизоду и его иконографическим версиям (Матфей, XXVI, 23; Марк, XIV, 20; Иоанн, XIII, 21—27). Соблюдаемое поныне правило — не брать соль из солонки руками — в народной традиции тоже связывалось с образом Иуды: «Кто берет соль из солонки пальцами, а не ножом или „цавьем" ложки, того смело можно считать тайным врагом
143

дома, „юдашом околелым"». 63 По легенде, от Пасхи до Вознесения Иисус Христос ходит по земле, и он посещает только те дома, в которых соль отсыпают на стол, потому что Христос якобы никогда не обмакивал хлеб в солонку. 64

Еще большее значение придавалось соли на Востоке. Мусульмане Средней Азии начинали и кончали еду непременно солью, как русские — хлебом. Формуле благодарности «спасибо за хлеб-соль» у них соответствовала благодарность просто «за соль». Считалось, что соль, съеденная в чужом доме, обязывает человека к особой признательности. 65 Обычай русского царя рассылать гостям не только хлеб, но и соль, засвидетельствованный С. Герберштейном, возможно, имеет восточное происхождение: «Таким хлебом государь выражает свою милость кому-нибудь, а солью — любовь». 66

У многих народов с помощью соли устанавливались дружеские отношения: в Древнем Риме ее подносили гостям в знак дружбы, в Эфиопии друзья при встрече давали полизать друг другу кусочек соли, который носили с собой, в ряде стран Востока «правом соли» называли гостеприимство и т. д. Соответственно противоположное действие — рассыпание соли — получило и противоположное значение: у греков, римлян и арабов опрокинуть солонку значило разорвать дружбу. 67 Отсюда же, по-видимому, широко распространенная до сих пор примета: просыпать соль — к ссоре. Во избежание ссоры, по русским поверьям, нужно бросить соль или сплюнуть через левое плечо, чтобы отогнать нечистую силу, а также сказать: «Это „левым", пущай они подерутся, а с нами Христос!». 68 Передавая за столом соль другому человеку, следовало рассмеяться, чтобы с ним не поссориться. Смех здесь тоже — оберег от нечистой силы.

Хлеб и соль используются вместе не только в ситуации застолья, но и во множестве различных обрядов: хлеб несет пожелание богатства и благополучия, а соль защищает от враждебных сил и влияний.

ТРАПЕЗА КАК ОБЩЕНИЕ И РИТУАЛ

В верованиях и фольклоре славянских народов Бог устойчиво предстает как податель, распределитель счастья и доли, которые материализуются прежде всего в хлебе. 70 Само слово бог этимологически «связано с достаточно древней производной лексикой, обнаруживающей исходное
144

значение 'богатство' — *bogatb, *ubogb... а через ее посредство — с индоевропейской лексикой, означающей 'доля', 'делить', 'получать долю'». 71 В соответствии с представлением о Боге как «раздаятеле благ» трапеза организуется таким образом, чтобы представить пищу, подаваемую стряпухой, как дары, исходящие от Бога (ср. украинское: «Де страва, там и Бог»' 2). Раздачей пищи распоряжается хозяин — он режет хлеб, делит мясо, солит еду; роль же стряпухи при этом сводится на нет.

Застолье представляет собой своеобразную паузу в течение обыденной жизни. Молчание или приличные разговоры за столом воспринимались именно как признак благочестивого, набожного поведения. «Когда я ем, я глух и нем» — в переводе на язык традиционных представлений это означает, что во время еды человек как бы умирает для этого мира. Характерно, что статичность и безмолвие — признаки не только застолья, но и мира мертвых.

Качество пищи — не столько гастрономическая, сколько религиозно-этическая категория. Ни в коем случае не позволялось ругать еду. «Аще ли хто хулит мяса ядущая и питье пьющая в Закон Божий...да будет проклят», — гласит древнерусский памятник «Ог апостольских запове дей» (рукопись XIV — XV вв.). 73 Вкусовые качества пищи, согласно «Домострою», зависят не только от мастерства стряпухи, но и от поведения участников трапезы. Если едят с благоговением и в молчании или ведя духовную беседу, то еда и питье бывают в сладость, а если похулят их, то они словно превращаются в отбросы. Нужно хвалить дар Божий и есть с благодарностью, тогда Бог пошлет благоухание и превратит горечь в сладость. 74

В традиционном быту за еду благодарили Бога, а не хозяйку, как это принято ныне. Если же гость обращает слова благодарности хозяевам, то те как бы переадресуют его к божественному подателю пищи. Типичный диалог: «Спасыби за хлиб, за силь, за кашу и за милость вашу!». — «Ни за що! Богу дякуйте! Спасыби и вам за ласку». 75 По словам одной пожилой женщины, «сталом заведуе сам Господь». После еды нужно говорить: «Благодару Госпаду Богу / За хлеб и за соль, / За тваю миластыньку, / Што ты мне послал на стол». 76

В конечном счете трапеза предстает как своеобразный обмен с Богом: за пищу, которая исходит от Господа, сотрапезники воздают ему благодарность и выражают свое почтение. Хозяин дома, занимающий место во главе стола,

под иконами, распоряжается застольем как бы от имени Бога, который «незримо наблюдает за поведением трапезующих и отношением к дарам». 77

Все это, однако, лишь одна сторона традиционных представлений о трапезе, ибо наряду с добрыми силами в ней принимают участие и злые. Согласно верованию, широко представленному и в фольклоре, и в письменной традиции, при еде присутствуют добрые и злые духи — ангелы и черти. Праведное, христианское поведение вызывает благословение ангелов; греховное, языческое — прогоняет их от стола, радует чертей и побуждает их вмешаться в трапезу. В этой ситуации ритуализация еды становится необходимой и неизбежной, она призвана противостоять хаосу, вмешательству демонических сил. Имен но такими, исполненными опасности и своеобразного драматизма, видели трапезы русских иностранцы, посещавшие Московию в XVI — XVII вв. По наблюдениям П. Петрея, русские «привыкли часто креститься и не возь мут в рот никакого кушанья и напитка, не перекрестившись сперва, думая, что тогда кушанье и питье благословлены и охранены от всякой ворожбы». 78 Иностранцев особенно удивляло то, что русские осеняли знаком креста не пищу, а самих себя. 79

Близким присутствием нечистой силы объясняются многие правила народного застольного этикета. Нельзя стучать ложками, от этого «лукавый радуется» 80 и скликаются на обед «злыдни» (антропоморфные существа, воплощающие собой бедность и несчастье, или сами бедность и несчастье как абстрактные понятия). 81 Запрет стучать по столу ложками, ножом или пальцами широко распространен у народов Европы со сходными мотивировками: это якобы привлекает ведьм, дьявола или нужду. Сохранился он, хотя и утратив мотивировку, и поныне.

Современный хороший тон не позволяет оставлять ложку так, чтобы она опиралась ручкой на стол, а другим концом на тарелку. Это правило известно и в народном этикете, причем с выразительной мотивировкой: положке, как по мосту, в миску может проникнуть нечистая сила. На Украине «не кладут ложкы так, щоб держално лежало на столи, а другый кинець на пругу мыскы, щоб злыдни не лазылы в мыску». 83 Та же трапеза, которая пред ставлялась ее участникам чуть ли не жертвоприношением и общением с Богом, могла восприниматься иностранцами диаметрально противоположным образом. В первую оче-
146

редь им бросались в глаза специфические черты сервировки и поведения участников застолья.

Следует отметить, что и в Европе сервировка стола сравнительно недавно приобрела современный облик. Употребление ложек и обыкновение подавать ножи стало всеобщим только в XVI в. До появления индивидуальных тарелок брали пальцами куски с общего блюда, довольствуясь деревянной дощечкой или ломтем хлеба, на который клали свою порцию мяса. Индивидуальная вилка получила распространение тоже не ранее XVI — XVII вв., причем ее употребление осуждалось церковными проповедниками как «дьявольская роскошь: разве Господь даровал бы нам пальцы, ежели бы желал, чтобы мы пользовались сим орудием».

Однако в XVII в. иностранцы уже осуждали русских за то, что еще сто-двести лет назад было характерным и для них. При дворе московских государей тарелки, ложки и ножи подавались только самым почетным особам, преимущественно западноевропейским послам. Готовые блюда приносили на стол уже искрошенными и нарезанными и ели их в основном руками; ложки приносили только с горячим, которое обычно подавалось в середине обеда после холодных и жареных блюд. 85 Как правило, два гостя ели из одного блюда, причем для младшего из них представляло большую честь есть вместе с хозяином или старшим гостем. Известен случай, когда рязанский епископ подал челобитную на ростовского архиепископа, который за государевым столом не позволил ему есть с ним из одного блюда. Автор челобитной отмечал, что при прежнем государе он едал с одного блюда и с новгородским архиепископом. 86

Особое внимание иностранцев привлекали те детали, которым сами русские не придавали особого значения. «За столом они, — писал Я. Рейтенфельс, — следуя обычаю своих предков и нисколько не заботясь о том, что выходит за пределы пристойности, хватают пищу с блюда пальцами, опираясь на локти... засыпают среди обеда, между едою». 8 Запреты на телесные выделения получили распространение только в XVIII в., а до этого трапеза имела весьма колоритный характер. 88 Особенно шокировали иностранцев соревнования пердунов, 89 которые кое-где (например, в Полесье) устраивались и в начале XX в. А. Олеарий отмечал также, что так как русские «едят много чесноку и луку, то непривычному довольно трудно приходится в их присутствии». 90
147

Здесь перед нами выразительный пример того, как один и тот же поведенческий текст читается совершенно по-разному, по существу как два разных текста — с внешней и с внутренней точек зрения.

ПОТРЕБЛЕНИЕ СПИРТНЫХ НАПИТКОВ

Способы питья спиртных напитков оказываются чрезвычайно устойчивыми и могут сохраняться даже в тех случаях, когда народ в силу изменившихся природно-хозяйственных условий переходит к другому напитку. Интересно в этом отношении исследование Л. П. Потапова, который показал, что один и тот же способ питья, отражающий древнюю практику уравнительного распределения спиртного, бытовал при дворе узбекского хана в XVII в. и у узбеков и южных алтайцев в начале XX в., хотя в первом случае пили кумыс, во втором — бузу из проса, а в третьем — араку (молочную водку). 91

Обычай пить «за здоровье» на Руси отмечен уже «Повестью временных лет». Княгиня Ольга, желая отомстить древлянам за смерть мужа, устроила тризну на его могиле. «Посем седоша древляне пити, и повеле Ольга отроком своим служити пред ними... И яко упишася деревляне, повеле отроком своим пити на ня, а сама отъиде кроме, и повеле дружине своей сечи деревляны». 92 Выра жение «пити на ня» переводят как «пить за их честь», но, учитывая контекст, можно думать, что оно здесь связано и с погребальной обрядностью и значит в переносном смысле также «пить за смерть или на смерть» древлян. 93 С. М. Соловьев не исключал даже, что в Древней Руси существовал «обычай пить в погибель кому-нибудь, как пить за здравие». 94

Древнерусское выражение «пити (на кого)», по-видимому, описывало такую процедуру, когда один человек отпивал из чаши и передавал ее другому (ср. белорусское присловье: «Пью на цябэ повным кубком, добрым здаровьем, што мыслю сабе, то и табэ»). 95 «Повесть временных лет» сохранила рассказ о том, как был отравлен князь Ростислав: «Единою же пьющю Ростиславу с дружиною своею, рече котопан: „Княже! Хочю на тя пити". Оному же рекшю: „Пий". Он же испив половину, а половину дасть князю пити, дотиснувся палцем в чашю, бе бо имея под ногтем растворенье смертное, и вдасть князю, урек смерть до дне семаго». 96
148

У многих народов полагалось, чтобы хозяин первым попробовал пищу и питье, приготовленные для гостей: этим показывали, что угощение не отравлено и с ним не насылается порча. Отсюда — сохранившийся доныне обычай, чтобы тот, кто разливает вино, сначала отлил немного в свою рюмку. По сведениям с Украины, если бы хозяин предложил гостю выпить первую чарку, то рис ковал бы услышать в ответ: «Може ти яко'1 отрути при готовив, шо не хочеш попробувать». 97

По украинским поверьям, чтобы навести порчу на человека, нужно, выпив всю водку из стакана, в последний момент незаметно выпустить в него немного водки изо рта, потом снова долить стакан и передать другому человеку. 98 Если кто-нибудь поступал столь негигиенично, то он рисковал подвергнуться обвинению в колдовстве. Известен и способ противостоять порче: для этого стоит только под дно чарки подставить мизинец, когда пьешь от «ворога», и тогда вся сила чар пропадет."

Обычай пить спиртные напитки вкруговую, известный у многих народов, по-видимому, имеет архаические истоки. Наиболее простой и прозрачный в семантическом отношении случай наблюдал Л. Я. Штернберг у нивхов. «Если вы поднесете хозяину юрты рюмку водки, он никогда не позволит себе выпить ее один, сам он только пригубит, а далее уже она переходит ко всем обитател

⇐ Предыдущая234567891011

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: