 |
Глава V. Элитизм и демократия
|
|
|
|
Выше мы видели, сколь разнообразны варианты и способы обоснования элитизма. Однако между ними существует и фундаментальное сходство: все они едины в том, что без элиты не может быть нормального функционирования общества, что она имеет право на привилегированное положение, более того, она должна бдительно охранять свои привилегии от "посягательств" со стороны народных масс. При этом неизбежно возникает вопрос, как согласовать такие утверждения с концепцией демократии? Элитисты не могут уйти от этого достаточно скользкого для них вопроса. Часть из них выступает с традиционной для элитистов критикой демократии справа, обосновывая необходимость для общества сильной, независимой власти, которая только и может обеспечить квалифицированное управление обществом, без оглядки на дезинформированную, эгоистичную и близорукую массу, часто обосновывая власть авторитарной элиты. Однако большинство западных политологов стремится совместить принципы элитаризма с принципами демократии, приспособить демократические теории к элитарной структуре власти де-факто, создавая всякого рода паллиативные и компромиссные концепции типа "полиархической демократии" или "демократического элитаризма".
Элитаризм как альтернатива демократии. С момента своего возникновения (и даже раньше, если иметь в виду предшественников) элитаризм как политическая и культурологическая концепция направлял острие своей критики против демократии и социализма. Причем, как признает известный американский политолог К.Фридрих, в теориях Карлейля, Ницше, Парето, Моски содержится немало "феодальных пережитков". Близкую мысль высказывает Т.Боттомор, указывая, что теории элиты представляют собой "попытки оживить старые идеи социальной иерархии и создать препятствия на пути развития демократии"*. Явные противоречия между элитаризмом и теориями демократии обнаруживаются в том, что, во-первых, элитаризм исходит из неравенства людей, тогда как демократическая теория прокламирует их равенство, пусть хотя бы только политическое
|
|
|
(как пишет американский политолог У.Стэмпс, "Демократией называется такая система, которая обеспечивает политическое равенство граждан, но она не гарантирует социального и экономического равенства"*); во-вторых основа элитаризма - полноправие правящего меньшинства, в то время юридический принцип демократии - признание воли народа в качестве источника власти (Парето указывал, что "болтовня о демократии - это плутократическая демагогия элиты манипуляторов"**. Для Михельса "ни одна система управления не совместима с постулатами демократии"***.
"Правительство народа - для народа, управляемое народом", - так великий американский демократ А.Линкольн мыслил демократическую политическую систему. Но для элитаристов эта мысль оказывается неприемлемой или лишь частично приемлемой. Собственно, элитаристы охотно цитируют слова Линкольна, но часто снисходительно замечают при этом, что "старый Линкольн был слишком наивен" (во всяком случае, в двух заключительных словах своего высказывания). Он де не учел, что, во-первых, "технически невозможно" осуществить правление народа, особенно в крупной стране, и потому он должен предоставить полномочия, необходимые для политического управления, элите; во-вторых, основа элитаризма - утверждение, что народ некомпетентен в политике, "не информирован и дезинформирован", и если бы действительно управлял, неизбежно "навредил бы самому себе. Его интересы гораздо лучше обеспечит "мудрая" и "подготовленная" элита. Элитаристы оспаривают формулу Линкольна либо в мягкой форме, утверждая, что "его слова нельзя понимать буквально", либо в резкой, заявляя, что поскольку правительство народа, с их точки зрения, неосуществимо на практике, сам этот лозунг есть лишь "идеологический камуфляж" правления элиты. Демократия, по мнению элитаристов, в лучшем случае может быть формой правления элиты, которая одобряется и поддерживается народом. Американский политолог Э.Хэкер пишет: "Народ правит, говорим мы об американской системе правления, но в буквальном смысле такое утверждение является абсурдным... Люди при голосовании лишь делают выбор из ограниченного числа альтернатив, которые им предлагаются"****. В том же духе высказывается бельгийский политолог
|
|
|
В.И.Ганехоф ван дер Меерш, утверждая, что конституционная форма народного суверенитета "основана на фикции, будто правители всегда выражают волю управляемых"*.
Да, по конституциям демократических стран верховная власть принадлежит народу. Однако ни для кого не секрет, что политическая действительность даже западных демократических стран весьма далека от этого норматива. Американский социолог Э.Тоффлер отмечает понимание рядовым американцем того факта, что важные для его жизни решения принимаются помимо его, что он не только не может повлиять на эти решения, но и узнает о них лишь из газет, радио или телевизионных программ. Иначе говоря, он - пассивный объект социально-политического управления, но отнюдь не его субъект. Современные политические системы отнюдь не способствуют действительному участию большинства населения в принятии жизненно важных для него решений, чаще выступая как механизм отчуждения народа от политической власти.
Элитаристы, особенно консервативного толка, отмечает К.Росситер, сам являющийся одним из влиятельных теоретиков американского консерватизма, скептически относятся к идее народного правления. Т.Дай признает, что элитистская модель политсистемы рисует массы как апатичные, пассивные; он утверждает даже, что ни один (!) серьезный ученый сегодня не может утверждать, что массы делают политику"**.
|
|
|
Элитисты считают, что многие положения классической теории демократии безнадежно устарели и не подтверждаются современными эмпирическими исследованиями. Так, эмпирические исследования Б.Берельсона говорят о том, что в западных демократиях граждане не проявляют достаточного интереса к политике, и их знания в этой области весьма поверхностны и ограничены. Если в соответствии с классической теорией демократии активное участие народа в политике - не только гарантия учета интересов широких народных масс в государственных решениях, но и средство реализации творческих потенций, способностей личностей, то с точки зрения элитаристов участие масс в политике сводится лишь к участию выборов, когда массы лишь избирают конкретных лиц, а не формируют политику, то есть их участие лишь
легитимизирует власть конкретной элиты. Как писал Моска, правда состоит в том, что избранники сами себя избирают через избирателей... и командуют ими"* (аргумент, на который сторонники элитного плюрализма отвечают указанием на то, что существует борьба внутри элит, которые обращаются за поддержкой к избирателям, тем самым вовлекая их в решение политических проблем"**.
Прежде всего объектом атак элитаристов являются эгалитаристские концепции. И тут у них древние традиции. Еще Платон считал, что в демократии осуществляется "власть худших", которых большинство. Американский политолог Дж.Гилдер призывает восстановить веру "в подлинные тайны неравенства"***. Дежурным доказательством "естественности" элитизма является именно ссылка на неравенство людей, из чего якобы с неизбежностью вытекает элитизм. Но, как справедливо писал П.А.Сорокин, равенство (как и неравенство) можно мыслить по разному, например, как "абсолютное равенство одного индивида другому во всех отношениях", и тогда нельзя быть умным, ибо есть глупые, красивым, ибо есть безобразные****. Отбросив это примитив-ное, осмеянное П.Сорокиным равенство, будем говорить о равенстве политических прав, равенстве всех перед законом, наконец, о равенстве, как писал Сорокин, "в смысле пропорциональности социальных благ заслугам индивида" (впрочем, в последнем случае равные права опять-таки оборачиваются неравенством де-факто; о связанной с этим явлением проблемой меритократии речь пойдет ниже). Ясно, что элитизм нельзя однозначно выводить из факта неравенства, нетождественности одного индивида другому. Именно в условиях высокой социальной мобильности, которые создает демократия, и возможен приход на выборные руководящие посты наиболее способных, талантливых людей, тогда как в "закрытых" политических системах к власти приходят представители узкого верхушечного слоя, оказываются невостребоованными таланты "простонародья", и именно власть аристократии и плутократии порождает, пользуясь словами Платона, "власть худших".
|
|
|
Думается, что демократия хороша именно тем, что в меньшей степени, чем иные политические системы, зависима от недостатков правителей. Обществу следует уповать не на
мудрых правителей (хотя бы потому, что в этом случае мы все будем жертвами случая, и рано или поздно на место мудрого правителя или правителей придут люди с противоположными качествами), а на систему, минимизирующую влияние на общество дурного правителя. К. Поппер писал в этой связи: "Мне кажется, что правители редко поднимались над средним уровнем как в нравственном, так и в интеллектуальном отношении, и часто даже не достигали его. И я думаю, что в политике было бы разумно руководствоваться принципом: "готовься к худшему, стараясь достичь лучшего". По-моему, было бы безумием основывать все наши политические действия на слабой надежде, что мы сможем найти превосходных или хотя бы компетентных правителей"*.
Многие либеральные политологи критикуют элитаризм как недемократическое мировоззрение. Примером такой критики может служить книга Д.Шпитца "Модели антидемократического мышления". Называя элитарные концепции угрозой для демократии, он разделяет их на аристократические (от Платона до Р.Грэма) и авторитарные (получившие наиболее законченное выражение в фашизме). Отвергая и те, и другие, Шпитц утверждает, что "основывается на вере в демократию и убеждении, что свобода - достояние каждого человека, а не только прерогатива избранных"**.
Что касается критики демократии с позиций элитаризма, то в ней присутствуют два главных мотива: во-первых, утверждение о невозможности демократии, во-вторых, о нежелательности демократии, даже если бы она была возможной.
Как уже отмечалось, для элитаризма характерны утверждения, что демократии в смысле народоправия неосуществима, что мышление народных масс "упрощенно", "стереотипно", что народ нуждается в опеке со стороны "высокоодаренных личностей" (разумеется, из господствующего класса). Английский социолог М.Гинсберг считает, что демократия обнаружила свою неэффективность, что внутри нее заложены тенденции к образованию олигархии: "некомпетентность масс", неистребимое "стремление поклоняться лидерам" - все это создает элиту в любом, даже наиболее демократическом обществе. Массы подвержены "магии слов", они всегда - жертвы машины внушения, нахо-
|
|
|
дящейся в руках элиты. Система представительного правления бессильна: она призвана представлять всех и во всем, но не представляет никого и ни в чем. Западногерманский элитист И.Кноль утверждает, что демократия ведет к выдвижению посредственностей, к эрозии политического руководства; фашизм он критикует не за требования безоговорочного подчинения масс элите, но за теорию и практику "элиты крови", основывавшейся на "расовой чистоте", отмечая, что принципы отбора элиты должны быть иными.
Указывая, что общественная жизнь ныне исключительно сложна, элитаристы утверждают, что массы в силу совей "неподготовленности" не должны брать на себя функции руководства обществом. Демократия, считает французский социолог Р.Жилуэн, покоится на ложной идее, что политика - легкая вещь, доступная массам. Элитарист Н.Ротенштрайх противопоставляет "ложной идее правления большинства" власть, "базирующуюся на принципах", носителем которой является элита. "Демократия большинства" игнорирует качественные различия между людьми, о которых писал еще Платон, подменяя их "теорией качественного равенства индивидуумов". Ротенштрайх разбивает эту теорию следующим аргументом: "Если разум одинаков у всех людей, это должно вести их к одинаковым действиям, основанным на одинаковости их интеллектуальных интересов". С какой легкостью автор рассуждает об "одинаковых действиях" людей в социально дифференцированном обществе. Он заранее принимает посылку, что будет ли человек членом элиты или окажется на нижних этажах социальной пирамиды - целиком зависит от его способностей. Ему как-то не приходит в голову, что не интеллектуальные способности человека, а его социальная принадлежность в большей мере определяет его положение в обществе, расчищая ему путь в элиту или, наоборот, ставит препоны на этом пути. Ротенштрайх считает, что нельзя допускать, чтобы народные массы управляли государством. "Большинство не может решать политических вопросов, ибо не имеет о них полного знания". Посему власть должна быть вручена людям, которые "действительно понимают", что необходимо в интересах общего благосостояния.
Элитисты много рассуждают на темы об "иррациональности" масс, о мифах, которые те воспринимают как истины, об их неподготовленности к управлению обществом. Но позволительно спросить, кто повинен в этом. Элитисты обычно ссылаются на инстинкты, якобы управляющие поведением масс, на "неуравновешенность" массовой психологии. Но может быть, с большим основанием можно сказать, что действительным виновником оказывается пропагандистская машина, средства массовой информации, собственниками или подлинными хозяевами которой опять-таки являются элиты. Выше уже говорилось о характерной программе увековечивания духовной отсталости масс, с которой выступил американский элитист Г.Меджид, предлагающий дозировать политическую информацию (для масс - тщательно адаптированная, "просеянная" информация, для элиты - глубокое и полное знание о социально-политических проблемах, включая знание "политической кухни").
Элитисты пишут об "устарелости", "дряхлости" демократии, не обеспечивающей эффективного управления общественной жизнью, ибо она ущемляет права элиты, уравнивая ее с массами, о том, что при этой форме правления приходится жертвовать разумом, носителем которого является, разумеется, элита, в пользу "животных инстинктов" толпы. Более того, они доказывают, что демократии в точном смысле и не существовало никогда в истории, а была лишь более или менее искусная маскировка власти элиты. Критикуя демократию, элитизм доказывает, что, с одной стороны, она - не более, чем миф, а, с другой, что такого рода иллюзии порождают, по выражению Моски, "худший тип политической организации - анонимную диктатуру тех, кто победил на выборах и говорит от имени народа"*. Моска утверждал, что лозунги, начертанные ХХ веком на своих знаменах - правление большинства и политическое равенство - неосуществимы, что они - уровень политической демагогии. Такова позиция элитистов, а точнее, наиболее последовательных элитистов по отношению к демократии.
Члены элиты составляют ничтожное меньшинство общества, но они навязывают ему свои решения, и государственный механизм оказывается лишь машиной, реализующей эти решения. Почему же они столь могущественны? В
чем их сила? Вряд ли нужно всерьез спорить с мнением тех элитистов, которые объясняют все это тем, что члены элиты - наиболее умные, достойные представители человечества. И дело не только в том, что это - неприкрытая апологетика власть имущих. Отметим, что эмпирические исследования элит даже в демократических странах не подтверждают наличия у них выдающихся качеств, в том числе интеллектуальных. Но если мнение указанных элитаристов в этом вопросе малообоснованны, прислушаемся к тем объяснениям интересующих нас явлений, которое дают сторонники классового подхода. Возможности элит играть определяющую роль в проведении государственной политики они связывают с тем, что эти элиты выражают, в значительной мере формируют, а также воплощают в жизнь волю господствующего в их странах класса, владеющего средствами производства, политическим аппаратом для подавления эксплуатируемых масс, класса, идеология которого является господствующей идеологией в обществе. Причем интересы этого класса пришли в противоречие с интересами народных масс: коренной интерес ничтожного меньшинства общества, которое узурпировало всеобщие человеческие функции, включая управление политикой, экономикой, культурой, заключается в увековечивании социальных отношений, которые обеспечивает этому меньшинству привилегированное положение.
Кто же принимает важнейшие государственные решения, которые порой означают для трудящихся потерю работы и невозможность прокормить семью, а подчас касаются и самой его жизни, ибо он может быть мобилизован для участия в войне, которую не начинал и не хотел, цели которой он не понимает или отвергает? Кто же вершит дела от его имени? Те, кто занимают высшие государственные посты - президент, министры? Или же невидимое и несменяемое действительное правительство, богатейшие из богатых, оставаясь в тени, является действительным режиссером политической игры в странах, называющих себя демократическими? А может быть, элита толстосумов делит власть с политической элитой, с верхушкой военщины, владельцами средств массовой информации, образуя как бы систему элит, слой "сильных мира сего"? Тогда являются ли эти конкурирующими или же они мирно сосуществуют, и их взаимодей-
ствие между собой не более чем своего рода разделение труда в рамках господствующего класса? Наконец, какова роль выборов в странах с демократическими режимами? Делают ли они народные массы субъектом политики, или же они, не меняя классового характера власти, влияют на то, какая из группировок господствующего класса вырвется вперед и получит наибольшие выгоды? Либо имеет место тенденция к тому, что государство во все большей мере становится не орудием подавления одним классом другого, но инструментом баланса сил, компромисса в отношениях между классами, их взаимной "притирки", учета интересов (пусть в разной мере) всех про-тивоборствующих или, лучше сказать, взаимодействующих сил? Все эти вопросы усиленно обсуждаются современными элитологами, причем точка зрения радикальных элитистов отнюдь не является превалирующей, скорее наоборот, в ней идет настойчивый поиск компромисса между элитизмом и демократией, точек соприкосновения между ними.
"Демократический элитизм". Атаки радикальных элитистов на демократию в наше время вряд ли могут рассчитывать на популярность. Гораздо распространеннее другая интерпретация отношения между идеологией и практикой элитизма и демократии. В последние десятилетия стало возможным писать об "историческом примирении" элитизма с демократией. При этом понятие демократии трактуется весьма вольно ("предельно широко", как пишут сторонники этой интерпретации). Теоретики элитизма, как признает канадский политолог Дж.Портер, допускают для демократических систем широкий спектр форм правления, чуть ли не до олигархических, и апатию народных масс. Характеризуя подобные тенденции в американской политологии, Р.Баркли пишет: "В США наблюдаются в настоящее время попытки совместить основные положения теории элиты с традиционно поддерживаемыми концепциями демократии. Обычно в этих случаях демократические концепции истолковываются таким образом, чтобы выхолостить из них упоминание о политическом равенстве людей"*. Это - попытки "модернизировать" концепции демократии в соответствии с реалиями индустриального и особенно постиндустриального общества.
Если первоначально элитаризм был откровенно враждебен демократии (мы видели это на примере трудов предшественников современного элитаризма от Платона до Ницше, основных работах Моски и Парето), то начиная с 30-х годов ряд политологов попытался совместить его с признанием ценностей демократических институтов. Сам Моска под конец жизни начал пересматривать свои взгляды на буржуазную демократию в сторону принятия некоторых ее принципов. Он видел в этом не отказ от элитарных установок, но их модификацию. Моска приходит к "парадоксальному" для себя выводу о том, что демократические методы могут быть использованы для увеличения силы и стабильности правящего класса98, что в демократиях "ряды правящего класса более открыты" и уже поэтому последний более легитимен в глазах масс. Буржуазная демократия оказывается удобным инструментом маскировки всевластия господствующего класса и улучшения механизма реализации этой власти.
Позднее возникает концепция "демократического элитизма", которая не отрицает теорию народного суверенитета, что лишает ее первоначального содержания; это не правление народа, но власть демократической элиты, которая правит "на благо всего общества". Конечно, подобные концепции не лишены элементов демагогии. Впрочем, такого рода демагогия присуща в той или иной форме всем идеологам эксплуататорских классов. И рабовладельческая аристократия, воспевавшаяся Платоном, и технократы, герои Веблена, и даже фашистские диктаторы претендовали на то, что осчастливливают народ, и порой даже верили в это, становясь жертвами собственной демагогии.
Теоретики современного "демократического элитизма" П.Бахрах пишет о том, что для того, чтобы объединить концепцию Моски-Парето с "современной демократической теорией", потребовалась ее радикальная ревизия, которая и была осуществлена Дж.Шумпетером и К.Маннгеймом в 30-х - 40-х годах (оба они эмигрировали из Германии, первый - в США, второй - в Англию). Шумпетер предлагает модернизировать понятие демократии, не отождествляя его с народоправием. Он согласен с Моской в том, что "идеи XVIII века - воля народа, общее благо" - не более чем мифы, используемые в пропаганде; "абсурдно" верить, что народ компетентно
судит о политике. Поэтому вместо трактовки демократии как "правления народа" он предлагает, на его взгляд, "более реалистичную", выражаемую формулой "правительство, одобряемое народом". Шумпетер - сторонник "умеренной" демократии, в которой "страта элиты" была бы, с одной стороны, не слишком исключительной, с другой, не слишком доступной для "аутсайдеров" и в то же время достаточно сильной, чтобы быть способной "ассимилировать индивидов из низших страт, которые вырываются вперед"*. Его определение демократии, ставшее весьма распространенным, предполагает элитарную структуру общества и возможность для масс делать выбор их конкурирующих элит.
Считавшиеся антиподами теории элиты и концепции демократии (в понимании ее упомянутыми политологами) находят точки соприкосновения. Правящая элита признается необходимой для любого общества, в том числе и демократического; отличительная черта последнего - конкуренция элит за позиции власти, а также более открытый их характер. Концепция демократии как политической системы, в условиях которой партии конкурируют в борьбе за голоса избирателей, предполагает, что массы могут в определенной степени влиять на политику, выбирая между конкурирующими элитами (хотя и признается, что у масс фактически слишком мало средств, могущих помешать элитам, в руках которых сосредоточены основные средства политического контроля, отказаться от демократических норм и перейти к методам подавления в случае угрозы их интересам). Шумпетер и квалифицирует демократию как "институт для достижения политических решений, когда к властным позициям приходят посредством конкурентной борьбы за голоса людей". В этой "рыночной" концепции демократии различные элиты выносят "на продажу" свои программы, а массы "покупателей" принимают или отвергают их на выборах.
Близкую позицию занял и К.Маннгейм. В своих ранних работах он связывал элитаризм с авторитаризмом и антидемократизмом. Однако с течением времени его позиция меняется, и он ищет способы соединения элитаризма с демократией и приходит к следующему выводу: "Действительное формирование политики находится в руках элиты, но это еще не значит, что общество недемократично. Ибо для демокра-
тии достаточно, чтобы граждане, хотя они и не имеют возможности прямого участия в управлении, по крайней мере иногда выражали свои чувства, одобряя или не одобряя ту или иную элиту во время выборов". Маннгейм также пишет о принципиальной совместимости элитаризма с принципом "равных возможностей" при условии формирования элиты в соответствии с заслугами людей (позднее эта идея получит развитие в концепции меритократии М.Янга, Д.Белла, К.Боулдинга, развивших идеи о том, что если в основу формы правления положен принцип индивидуальной заслуги, в элиту войдут наиболее достойные, компетентные, талантливые люди).
"Не является ли противоречием говорить об элитах в демократическом обществе? - задает вопрос Маннгейм. - Не снимает ли демократия вообще отношение элита - масса? Мы не можем отрицать, что тенденция к уравниванию, к уничтожению страты элиты существует; но одно дело признавать существование тенденции, другое дело признать, что она должна идти до конца. Во всех демократиях, которые мы знаем, возможно различить лидеров от ведомых. Значит ли это, что демократии являются неподлинными?... Не должны ли мы предположить, что существует демократический оптимум отношения элита -масса? Оптимум не обязательно будет максимумом; если демократия предполагает антиэлитарную тенденцию, это не значит, что мы должны идти до конца к утопическому уравниванию лидеров и ведомых. Мы принимаем, что демократия характеризуется не отсутствием страты элиты, но скорее способом ее рекрутирования, новым самосознанием элиты"*.
В США либеральный вариант элитаризма развивался школой Г.Лассуэлла. В концепции Лассуэлла "демократия отличается от олигархии не отсутствием элиты, которая продолжает оказывать наибольшее влияние на общественную жизнь, а ее открытым, представительным, ответственным характером"**. Он утверждал, что элита современного западного, особенно американского общества в отличие от предшествовавших типов элит обладает знанием и умением управлять и поэтому более подходит для руководства современным сложным и дифференцированным общественным организмам, чем закрытая аристократическая каста. Таким
образом, в трактовке демократии отбрасывается "утопический" принцип равенство, молчаливо признается, что демократическое участие всех людей в политической жизни общества неосуществимо. Понятие "демократия" применяется к политической системе, где лишь элитные группы активно участвуют в управлении обществом, причем элита современного западного общества объявляется лучшей из элит на том основании, что она якобы открыта для всех наиболее способных к управлению людей (хотя эта открытость весьма ограниченная, как показывают эмпирические социологические исследования; в лучшем случае можно сказать, что дверь в элиту лишь несколько приоткрыта).
Что касается до изображения американской элиты как лучшей из существующих и существовавших, это достаточно традиционно для американской социологии. Сошлемся на патриарха американской социологии и социальной психологии Э.Росса, который писал: "В нашем обществе не короли, не принцы, не дворяне, а банкиры, короли торговли, железнодорожные магнаты, капиталисты, политические деятели, издатели, писатели, артисты занимают высшие посты, переняв эстафету у первых... Общество представляет собой не многоэтажную пагоду, состоящую из замкнутых каст, но пирамиду, суживающуюся кверху и предполагающую иерархию позиций, к которым карабкаются отдельные личности"*. Открытость американской элиты, высокая мобильность в нее оспаривается такими видными американскими социологами, как Р.Миллс, У.Домхофф и др.
Вопрос о соотношении элитизма и демократии неоднократно поднимался на всемирных социологических и политологических форумах, в частности, на IV Международном социологическом Конгрессе. Один из теоретиков Итальянской социалистической партии Н.Боббио, он же известный политолог и социолог, выступивший на этом конгрессе с докладом "Теория понимания политического класса в традициях демократических авторов Италии", утверждал, что последователи Моски П.Гобетти и Г.Дорсо сумели совместить элитаризм с демократией. Дорсо провел различие между собственно правящим классом (с его политической и интеллектуальной элитой) и политическим классом, определяемый как руководящий комитет и технический инструмент первого. Затем
проводится дальнейшее различение между политическим классом, находящимся у власти, и оппозицией. Каждый политический класс имеет тенденцию расколоться на управляющий и оппозиционный. Когда этот естественный процесс приобретает контрастный характер, мы имеем дело с диктатурой. Когда же, наоборот, классы могут править в порядке устойчивой и регулярной очередности, мы имеем дело с демократией. Теория политического класса и теория демократии оказываются, таким образом, примиренными, поскольку демократия уже не отождествляется с верховной властью народа (!), но скорее является системой, имеющей более подвижные и открытые элиты. Теория элиты, вместо того, чтобы быть антидемократической, становится основой нового, более реалистического понимания демократии". Мы не будем полемизировать с трактовкой Боббио о сущности классов и классовых различий, упрекать его в смешении понятий "класс" и "политическая партия". Разумеется, у власти могут находиться различные группировки правящего класса, например, капиталистов, различные партии, но буржуазное правительство выражает совокупный интерес этого класса. Приведенная пространная цитата интересна тем, что наглядно показывает, как некоторые современные политологи трактуют сущность демократии, чтобы примирить ее с постулатами элитаризма.
Н.Боббио пропагандировал также взгляды последователя Парето Ф.Бурцио, который, как и его учитель, считал, что любая творческая, прежде всего политическая, деятельность должна осуществляться меньшинством, обновляемым за счет наиболее способных представителей масс. "Равные возможности", которыми якобы обладают члены "индустриального общества", позволяют "лучшим элементам из низших классов" подниматься в высшие, что обеспечивает подвижность, мобильность элиты и позволяет ей выполнять должным образом стоящие перед ней задачи. Разделяя эти позиции, Боббио в заключение своего доклада с заявил: "Теория политического класса в процессе своего развития перешла из рук врагов демократии в руки ее друзей".
Думается, однако, что торжество Боббио несколько преждевременно. Конвергенция элитарных и демократических теорий носит во многом формальный характер, причем
она основывается н базе элитаризма, основана на растворении демократических ценностей в ценностях элитарных. Даже признанный авторитет в концепции демократического элитизма американский политолог П.Бахрах вынужден признать, и тут он полностью прав, что "в нормативном смысле существует фундаментальное различие между демократическими и элитарными теориями"*.
Напрашивается вывод о том, что попытки совместить эти теории ведут к принесению в жертву во имя данной конвергенции некоторых фундаментальных принципов классической теории демократии, прежде всего, принципа народоправия, связанного с самой этимологией этого термина. Однако сам Бахрах думает иначе. Он считает взаимодействие элитарных и демократических теорий "блестящей иллюстрацией гегелевской диалектики: первоначально аристократические теории власти критикуются теоретиками демократии Ж.Ж.Руссо, Т.Джефферсоном и др., в дальнейшем теории демократии подвергаются критике со стороны элитаристов (Моски, Парето), "истиной" же оказывается синтез элитарных и демократических теорий, то есть "демократический элитаризм". Противоречие между элитой и демократией снимается демократическим элитаризмом, созданным американскими (Г.Лассуэллом, а также европейскими - Р.Ароном во Франции, Дж.Пламентацом в Англии, Дж.Сартори в Италии) социологами, которые показали, что "господство политических элит ни в коем случае не подрывает демократический процесс"**, ибо множественность элит, конкурирующих между собой, и отличает демократию (следует заметить, однако, что теория элитного плюрализма и демократический элитаризм не тождественны, во многом полемизируют друг с другом).
Прежде всего отметим, что вряд ли можно считать Бахраха сильным диалектиком. Его конструкция представляет собой типичный образчик консервативной интерпретации гегелевской триады как "примирения противоположностей". Реальная эволюция указанных теорий иная. На первом этапе - традиционные для идеологов эксплуататорских классов (прежде всего, рабовладельцев, феодалов) теории аристократического правления. Далее - критика их теоретиками нарождавшейся буржуазии, отстаивавших идеи народного
суверенитета в борьбе против идеологов феодализма и абсолютизма. И, наконец, буржуазия, пришедшая к власти, в лице своих идеологов критически переосмысливает свое отношение к идее народовластия, выявляя ее слабости, и вновь обращается к идеям элитаризма, но это уже не возврат к Платону и Ницше, но элитаризм, учитывающий популярность демократических идей, сохраняющий демократическую риторику (примером чему служит сам "демократический элитизм"). Вот как описывает свою позицию сам П.Бахрах: "Вплоть до совсем недавнего времени теории демократии и элитаризма рассматривались как несовпадающие и противоречащие друг другу. В то время как в чистом виде их считали противоречащими друг другу, в современной политической мысли существует, я полагаю, сильная, если не доминирующая тенденция включать основные элитарные принципы в теорию демократии. В результате появляется новая теория, которую я бы назвал демократическим элитизмом"*. Книга, из которой приведена данная цитата, и называется "Теория демократического элитизма". В другой книге П.Бахрах пишет, что "проблема места политических элит в демократическом обществе является критически важной"**.
"Демократический элитизм отвергает как "наивную" идею народовластия, ссылаясь на то, что важнейшие политические, экономические, социальные, военные решения принимаются в западных странах, которые принято считать демократическими, незначительным меньшинством. "Классическая демократическая теория, без сомнения, все еще приятна для демократического менталитета, - пишет Бахрах. - Но в какой мере дона действительна для массовых демократических обществ?"***. Теории элитного плюрализма и демократического элитизма значительно ослабляют нормативно-ценностной аспект демократической теории, сводя демократию к методу принятия политических решений, переносят внимание с проблемы народа как субъекта политики на свойства политсистемы, среди которых доминирует атрибут политической конкуренции, дающий возможность избирателю выбрать одну из конкурирующих элитных групп. Американские историки политической науки обычно не делают различий между теориями элитного плюрализма и демократического элитизма, хотя эти различия существуют, и они связаны в
конечном счете с расхождением идейных позиций их сторонников, тяготеющих к либеральному (теории элитного плюрализма) или консервативному (неоэлитизм и демократический элитизм) полюсам идейно-политического спектра. Именно последние выдвинули тезис о том, что элиты не только несут особую ответственность за сохранение демократии, но и защищают демократические ценности, сдерживая якобы присущие массам антидемократические устремления.
В отличие от демократи<
|
|
|
