Маклуэн: культурология и мифология электронного общения

Телевидение - неотъемлемая часть развития науки и техники, когда знание в возрастающей степени становится информацией, используется для практического освоения действительности. Телевидение притягивает внимание исследователей, будучи идеальным объектом эстетического рассмотрения как «искусство» (соединившее в себе собственно искусство и техническую производственную деятельность), вбирающее в себя другие масс-медиа (радио, кино, прессу) и являющееся жизненноважным элементом для различных аудиовизуальных средств. Само телевидение, в свою очередь, все более полно интегрируется информационными технологиями, а телевизор выдвинулся в этой связи на роль домашней электронной студии.

Эстетика телевидения (как часть эстетики масс-медиа вообще) воплощает в себе два принципа. Во-первых, это - мозаичность изображения, представляющего весь мир в качестве набора несвязанных однозначной логической связью сообщений (когда, например, за короткий отрезок времени в программе новостей появляется разномасштабная и разноплановая информация из всевозможных областей жизни). Во-вторых, это резонанс (взаимное усиление) поступающих в сознание телезрителя сообщений, который преодолевает их мозаичную раздробленность, объединяя работой сознания целостное смысловое единство.[clxxxviii] Сложность эстетического рассмотрения телевидения в значительной мере обусловливается тем, что развитый эстетический анализ должен быть направлен на понимание того или иного явления культуры (в том числе и телевидения) в единстве всех его физических, физиологических, психологических и социальных смыслов и свойств.[clxxxix]

Абсолютизация или преувеличение той или иной стороны телевидения и игнорирование действительного многообразия его воздействия на человека и общество могут выражаться не просто в неверных результатах, но и в идеологизаторстве и мифотворчестве. Интересен в этой связи опыт Маршалла Маклуэна, для которого телевизионная практика западного общества нередко выступала в виде нормы для телевидения вообще, что отодвигало на второй план вопрос о ее социально-культурной специфике.

Герберт Маршалл Маклуэн (21 июля 1911 — 31 декабря 1980), канадский философ и культуролог, социолог и литературовед, выступал за объективное исследование телевидения и других средств общения.[cxc] При всех сложностях своего языка он оказал большое влияние за пределами научного и академического мира. В нем увидели, по образному выражению еженедельника «Монд Диманш», «символ революции аудиовизуальных средств, шагающей по Уолл-Стрит».[cxci] Многие считали Маклуэна мифотворцем эпохи информационного общества, и в этой роли его нередко превозносила массовая культура. Неудивительно, что прижизненная пропаганда идей и личности Маклуэна оказалась довольно необычной для ученого.

В шестидесятых годах Маршалл Маклуэн вошел в моду на Западе, прежде всего в США, в качестве интеллектуальной звезды. Его называли «оракулом, чьи революционные идеи вызвали бурю дебатов, распространившуюся повсеместно, от академического мира до кафетериев», «наиболее злободневным теоретиком электронного века». Известный американский публицист Том Вульф предположил в нем «крупнейшего мыслителя со времен Ньютона, Дарвина, Фрейда, Эйнштейна и Павлова».

Популярность Маклуэна во многом оказалась производной от действия механизма рекламы, когда, по словам американских социологов П. Лазарсфельда и Р. Мертона, «выдающегося человека поздравляют с тем, что он является настолько выдающимся, что был избран засвидетельствовать выдающиеся качества рекламируемого продукта»[cxcii] (а «рекламируемым продуктом» в данном случае и оказались в первую очередь информационные технологии и масс-медиа). Сам Маршалл Маклуэн, с характерной для него спонтанностью и парадоксальностью суждений и недоверием к многословным умозрительным построениям, приложил, казалось, немало усилий, чтобы не погрешить против своей рекламной репутации.

Отметим многочисленные интервью Маршалл Маклуэн; быстро разошедшиеся сто тысяч проданных экземпляров его главной книги «Понимание средств общения»; культ в рекламном бизнесе США; дарованные масс-медиа звания «пророка массовой коммуникации» и «гуру средств общения»; термин «маклуэнизм», появившийся во французском языке для обозначения форм культуры, сложившихся под влиянием различных видов общения; включение престижным справочным альманахом (снабженный предисловием Э. Кеннеди) его имени в список людей, наиболее выдающихся за всю историю человечества.[cxciii]

В "копилку" Маклуэна можно добавить популярность среди усвоивших ценности «технэкратического общества» художников, скульпторов, архитекторов, инженеров, предпринимателей, кураторов музеев, школьных и вузовских преподавателей, кинематографистов, телевизионных продюсеров, специалистов по манипуляции общественным мнением, газетных репортеров, поэтов. О своей признательности Маклуэну заявил известный представитель алеаторической (то есть создаваемой и исполняемой из расчета на случайность) музыки Джон Кейдж.[cxciv] Со временем стали замечать, что его идеи «обрели респектабельность и прочно вошли в теоретический арсенал американского общества».[cxcv] После его смерти в 1980 году выходит объемистая публикация с материалами симпозиума «Живой Маклуэн».[cxcvi]

Рекламный ажиотаж вокруг имени Маклуэна в значительной степени объясняет первоначально отрицательную реакцию на его идеи со стороны многих представителей академического мира. Но дело не только в этом ажиотаже.

Маклуэн противопоставлял себя социологии масс-медиа, которую считал устаревшим «специализмом» (узкой специализацией знания, все более утрачивающей связь с исследуемым предметом), что вызывало у обиженных социологов громкие протесты. В ответ его самого обвиняли в узости взглядов, не вдаваясь в подробности, писали, что он «смешон и неприятен», называли его утверждения чепухой, опровергая их по формуле «этого не может быть». Маклуэна объявили солипсистом, полностью отказавшимся от норм этики, сваливающим в одну кучу, как хлам, все ценности человека Запада.

Любая мода, как известно, преходяща. И когда осела пыль от рекламных хлопушек, те же социологи стали все больше обнаруживать, что Маклуэн, по существу, не опровергает, а дополняет их собственные представления о масс-медиа.[cxcvii] Его не только стали называть автором «самой радикальной и самой разработанной теории общения»[44], но и помещать статьи о нем в солидных изданиях как об одном из крупнейших мыслителей XX века.[45] Но, пожалуй, наиболее интересным является не то, что идеи Маклуэна вошли в "теоретический арсенал», а то, что - при всей сложности их понимания - в девяностых годах они как бы родились заново.

Недавно одна из поисковых систем Интернета в ответ на запрос о Маршалле Маклуэне предложила более четырех с половиной тысяч упоминаний о нем. В настоящее время посредством того же Интернета осуществляется около десяти международных проектов, в центре которых находятся представления Маклуэна о формирующей роли средств общения.[cxcviii] Также в Интернете на протяжении ряда лет действует обширная информационная сеть McLuhan List, изо дня в день сводящая воедино исследователей проблем «глобальной деревни».

Бум идей Маклуэна на Западе в связи с информатизацией, идущей там семимильными шагами[cxcix], вряд ли должен удивлять, имея в виду, насколько плодотворно этот человек поработал, исследуя мир электронного общения. Создается впечатление, что Маклуэн действительно писал, имея в виду, главным образом, наступившую «цифровую эпоху».[46]

Глобальное информационное общение стало для миллионов людей повседневной реальностью. Поэтому неудивительно, что идеи Маклуэна о планетарно широком общении как норме повседневной жизни начинают представляться чуть ли не сами собой разумеющимися.

Сам Маршалл Маклуэн успел только подойти к теме выхода в большую жизнь первого компьютерного поколения (говоря его словами, мальчиков и девочек, всосавших все времена и пространства мира с компьютером своей матери). Его рассуждения о революционной роли электронных средств общения оказываются во многом созвучны мировосприятию теперь уже не телевизионного, - как когда-то, - а формирующегося интернетовского поколения (или, как сейчас стали говорить, "поколения, для которого Интернет был всегда").[cc]

В отечественной научной литературе был дан обширный анализ взглядов Маклуэна.[47] Были продемонстрированы те или иные методологические противоречия его концепции исторического развития, допускаемая им неточность в подходе к используемым для обоснования своих утверждений фактам. Более сложной задачей оказался анализ понимания Маклуэном развития средств общения, в том числе масс-медиа, и, пожалуй, прежде всего, телевидения.

Обратив внимание на роль средств коммуникации в формировании сознания независимо от содержания передаваемых при этом сообщений, Маклуэн действительно во многом по-новому поставил проблему влияния телевидения на человека. И выступил он в этой связи теоретиком именно телевидения, в отличие от таких видных западных исследователей культуры массового общения, как Т. Адорно, У. Шрамм, X. Шиллер, в трудах которых телевидение, как правило, не рассматривается самостоятельно. Вероятно, поэтому в советской телевизионной теории и критике имя Маклуэна с конца шестидесятых годов упоминалось чаще, чем какого-либо другого зарубежного исследователя.

Основная идея Маклуэна, впоследствии ставшая афоризмом, - «сообщением, передаваемым средством общения, является само это средство (“the medium is the message”)».[cci] В противовес представлениям, господствующим в американских исследованиях массовой коммуникации, он неустанно отмечал, что телевидение - это, главным образом, не «труба», по которой можно «перегонять все, что угодно»: все, что передается по телевидению, принимает, тем самым, на себя и отражает телевизионные свойства, само становясь телеподобным и телегенным.

Маклуэн иронизирует над журналистами, полагающими, что телевидение - это «робкий гигант», поскольку коммерческое телевидение, держась "золотой середины", уходит от острых политических споров (а ирония - постоянный спутник Маклуэна). Телевидение, по Маклуэну, действительно «робкий гигант», но только потому, что люди, им пользующиеся, не понимают его действительной силы, его роли как «сообщения», настраивающего на себя и перестраивающего разные стороны человеческой жизни. Свою задачу он видит в этой связи в том, чтобы продемонстрировать, что телевидение «тотально подействовало на всю нашу жизнь во всех ее личных, социальных и политических аспектах».[ccii]

Наиболее подробно и последовательно Маршалл Маклуэн изложил свои взгляды в впервые опубликованной в 1964 году книге «Понимание средств общения» («Understanding Media”), когда многие возможности телевидения еще далеко не раскрылись в полной мере. Время показало, что его первопроходческие представления о потенциальной мощи «робкого гиганта» оказались далеко не беспочвенными.

Вряд ли кому придет в голову отрицать, что телевидение влияет на сознание современного человека уже самим фактом своего существования. Известный немецкий социолог Э. Ноэль-Нойман, говоря о телевидении и используя при этом босховскую образность[48], называет его «замаскированным слоном»: действительно, телевидение - это мигающий мириадами глаз гигант, распространившийся по всему свету и проникающий во все дома под видом небольшого безобидного экрана. «Телевидение, - пишет российская исследовательница Р. Копылова, - это посредник, который хочет, образно говоря, спрятаться, стать, насколько возможно, невидимым».[49]

Если не считаться с тем, что телевидение оказывает не только прямое, достаточно очевидное, но и косвенное, опосредованное воздействие, то его использование может привести к неожиданным и нежеланным результатам. И как раз такое, скрытое от обычного взгляда воздействие телевидения больше всего интересовало Маклуэна.

Рассматривая телевидение как «сообщение», Маклуэн выделяет его следующие характеристики:

1) мозаичность двумерного изображения, складывающегося «на глазах» телезрителей из множества точек, конфигураций или совокупностей цветовых пятен, что, в свою очередь, требует от их сознания (независимо от содержания передачи) непрерывной и напряженной работы по структурной организации элементов поступающей телевизионной мозаики;

2) мозаичность телевидения как средства общения: собирая на экране «все времена и пространства сразу», оно сталкивает их в сознании телезрителя, отзываясь там резонансом, «возвещающим всемирное даже в том, что само по себе является тривиальным»[cciii];

3) крупный план как норма в телевизионном изображении (прибор, позволяющий наблюдать, на какие части изображения обращает внимание телезритель, показывает, что глаза детей даже при показе сцен насилия не отрываются от лиц актеров[cciv]);

4) мозаичность формы того, что следует демонстрировать посредством телевизионного экрана, отдает предпочтение сюжетному действию малому и быстротекущему; телевизионное сообщение, появляясь на экране, предполагает быстрое появление следующего кусочка телевизионной мозаики; телевидение ненасытно; в «чистом» виде телевизионная передача не требует предварительной видеозаписи;

5) когда телевидение, привлекая внимание к тому, что уже произошло, вначале сообщает аудитории о конечном результате, то это не может не вызывать у нее определенной реакции; тем самым, оказывается, что реакция здесь предшествует «акции», то есть демонстрации самого действия, приведшего к данному результату.

Телезритель принуждается принимать и усваивать структурно-резонансную мозаичность телевизионного изображения во всех ее объективных измерениях (иначе он этого изображения просто не увидит); в результате она активно влияет на пространственно-временную организацию восприятия. Так, поскольку телепрограмма новостей в сжатом виде дает все (заслуживающие ее внимания) события в мире вместе и сразу, телезрителю бессмысленно «нанизывать» сообщаемые факты на «линейно-перспективную ось», на логически последовательную зависимость (когда причина - это то, что идет в начале, а следствие - то, что в конце). Его сознание должно соотносить их между собою через взаимоотражения, формируя шарообразный «космос» мгновенно возникающих взаимосвязей (при этом активную роль играют жизненный опыт телезрителя, его память и прочие факторы[ccv]).

Вместе с тем, сегодня телевизионная эстетика соответствует, как считает Маклуэн, всему строю будничной жизни - вывод, не только подсказываемый давним интересом автора к массовой культуре как «фольклору XX века», но и побуждающий его видеть симптомы «телевизионности» в искусстве этого столетия. Отсюда ссылки Маклуэна на пуантилиста Сёра и фовиста Руо, картины которых как бы собираются зрителем из отдельных элементов, его упоминания композиторов Стравинского, Шёнберга, Орфа, Бартока, близких ему по умонастроению.

Маклуэн часто ссылается на действующие посредством электричества средства общения, которые, охватывая своими «объятиями» всю планету, изо дня в день собирают человечество в «глобальную деревню»[ccvi]: «при мгновенных скоростях причина и следствие, по крайней мере, одновременны», что снимает вопрос о причинности как о временной последовательности в происходящем.[ccvii] Отсюда - важные выводы.

Во-первых, в мире мгновенных взаимосвязей (а скорость электричества – около 300 тысяч км/сек), где «следствия» могут появляться до своих «причин»[ccviii] (в том числе имея в виду упомянутое выше предшествование "реакции" "акции"), само понятие причинности теряет строго определенный смысл.

Во-вторых, с непосредственно данной сознанию мельтешащей поверхности жизни в «электронный век» (понятие введено Маклуэном еще в начале шестидесятых годов) понятие причинности уводит человека к своим «глубинным» измерениям, направляя его на поиски и выявление своих первооснов (отнюдь не линейно-направленных, а существующих структурно[50]) и, соответственно, не исторически преходящих, а «извечных».[51]

В-третьих, деятельность масс-медиа не только в значительной, но и в решающей мере может перестать для такого человека быть производной от каких-либо «реальных» событий (как это, казалось бы, должно быть на самом деле: например, нет события - нет и репортажа о нем). Будучи частью электронного окружения человеческой жизни, деятельность масс-медиа, говоря языком Маклуэна, становится не только одновременной со своими причинами, но и меняется с ними местами для оказывающегося в ее сфере человека.[ccix]

Речь идет совсем не об относительной самостоятельности масс-медиа как стороны духовного производства общественной жизни, - что само по себе было хорошо известно и до Маклуэна[ccx], - а о том, что масс-медиа эту жизнь (со всеми ее коллизиями) может в сознании человека порождать, действовать как первопричина, наделяющая действительность своими свойствами.[52]

Для Маклуэна принципиально важно, что отсутствие логически упорядоченной последовательности в восприятии телевизионной мозаики, - когда вместо умозрительных схем вы видите мелькающие на телеэкране «картинки», которые поступают в сознание как бы со всех сторон, - уподобляет зрение слуху (мы ведь в каждый данный момент слышим все звуки сразу, со всех сторон, «шарообразно»). В силу того же обстоятельства он обращает внимание на то, что зрение уподобляется при этом тактильному восприятию (мы одновременно ощущаем все, что доступно осязанию, кинетически различая предметы через интервалы).[53]

Но вот, рассматривая телевидение как «сообщение», как силу, деятельно упорядочивающую живой мир, продуктом которой она является, Маклуэн делает, по существу, методологический просчет: следуя укоренившимся стереотипам общественной мысли, он нередко «проскакивает» проблематику социально-культурных форм человеческой деятельности, посредством которых любая технология общения производится, применяется и влияет на сознание. Тогда, с одной стороны, у него оказывается производимая и поставляемая средствами массовой коммуникации мозаичная «икра», а с другой - человек, на которого она напирает и которому остается лишь одно надежное средство самозащиты и самоопределения: упорядочивать ее, сводить воедино и переживать как миф. Выведение Маклуэном на первый план мифа как наиболее органичного способа восприятия мира в условиях «электронного» окружения вело к апологетике мифотворчества.

Может быть, прежде всего следует при этом иметь в виду, что Маклуэн описывает мир современного капитализма как общества товарного фетишизма, где мифы давно уже стали продуктом массового производства и где мифопроизводящие отношения не могут не проникать и в область профессионального производства знаний о человеке и обществе.[ccxi] Уже в силу этого обстоятельства фетишистские иллюзии, порождаемые реальной телевизионной практикой, могут подменять в сознании исследователя функционирование телевидения как такового.

Сама по себе мифология требует понимания неодушевленного в качестве одушевленного, так что весь мир оказывается при этом как бы огромной родовой общиной.[ccxii] Наделяя телевидение демиургическим могуществом, Маклуэн воспроизводит убежденность во «всемогуществе» масс-медиа, которая стихийно складывается у множества людей в их повседневной жизни.

Масс-медиа вездесущи, всезнающи, всемогущи. Это убеждение становится для человека как бы само собой разумеющимся, поскольку он усваивает почти все, что знает о мире, через массовую коммуникацию, устойчиво воспроизводящую усвоенные им стандарты суждения и оценки, что позволяет ему проникаться иллюзией собственной исключительности, просвещенности и проницательности.[ccxiii]

При жизни Маклуэна телевидение действительно стало играть колоссальную роль. А за тридцать лет (с 1954 по 1984 год) время, проводимое в день средней американской семьей у телеэкрана, увеличилось с 4 часов 1 минуты до 7 часов 2 минут (число каналов, в среднем, выросло, соответственно, с 5,3 до 10,2).[ccxiv] В 17 лет «телевизионный стаж» американца составил около года и девяти месяцев, или 15 тысяч часов (в школе за это время он успевал провести 12 тысяч часов).[ccxv] Неудивительно, что задолго до Маклуэна телевидение, как и другие масс-медиа, притягивали к себе внимание американской общественной мысли.

В двадцатых годах в США начинает складываться целостный социологический комплекс исследований массовой коммуникации. Укоренившееся в них представление о всемогуществе масс-медиа[ccxvi] стало оказывать воздействие на исследования, обслуживающие интересы политической и коммерческой конкуренции.

Маклуэн же, обратив внимание на роль средств массовой коммуникации помимо передачи содержания того или иного сообщения, действительно по-новому ставит проблему понимания их воздействия. Он стремится проследить «телевизионность» всей современной культуры, исходя из того, что миф сегодня - наиболее значимый принцип организации массового сознания, что, в свою очередь, предполагает возможность сознательной мифологизации общения посредством телевидения. Но тем самым и сам он оказывается не чужд роли мифотворца. С одной стороны, Маклуэн действительно указывает на роль телевидения в обществе (когда, например, присоединяется к многоголосому хору людей, встревоженных ослаблением у детей тяги к чтению); с другой - он вовлекается в процесс "телекамуфляжа" современной культуры, наделяя телевидение всепроницающим демонизмом.

Маклуэн объясняет влиянием телевидения такие разнородные явления, как абстрактное искусство, деятельность крупных корпораций, изменения на рынке периодики, выразившиеся, в частности, в появлении «тактильных» книг карманного формата[ccxvii] и в стремительном распространении таблоидной прессы. «За десять лет, - пишет он, имея в виду, что массовым телевидение в Америке стало в 1948 году, - вскормленные телевидением новые формы восприятия действительности, а также склонность к проявлению самостоятельности изменили предпочтения американцев в еде, одежде, жилищном строительстве, развлечениях и автомобилях».[ccxviii] Читатель вовлекается в построение мифа о «тотальной телевизионности» современной жизни.

Акцентируемые таким образом представления о роли телевидения помогали Маклуэну выявлять влияние телевидения на сознание, его гипертрофированному восприятию подверженное, влияние, которое отчетливо проявилось в сфере политической пропаганды.[ccxix]

Если сегодня на Западе понятие «телевизионный электорат» (то есть люди, голосующие не за линию той или иной политической партии, а за телевизионный имидж претендента) никого не удивляет, то в начале шестидесятых годов, когда Маклуэн писал свою основную книгу, роль телевидения в формировании общественного мнения была далеко не столь очевидна. С приходом телевидения политическая деятельность в целом, по мысли Маклуэна, изменяет свой характер, превращаясь в повседневное средство «тотального и многосенсорного» управления массовым сознанием (речь у него при этом идет, в основном, о западной, прежде всего американской, практике использования телевидения).[ccxx]

Определенный формализм в изучении общения позволяет Маклуэну объединять явления, принадлежащие к разным социально-культурным сферам. Так, например, он уподобляет телевизионное изображение иконе - с ее «крупным планом», отсутствием линейной перспективы, символической насыщенностью. Такого рода парадоксальные сближения способны дать пищу для размышлений о типологии и соотношении форм культуры, будь то художественный стиль или стиль жизни. Вместе с тем, броские «маклуэнизмы», унифицируя качественно разнородные явления, способны приводить к мистификации в понимании фактов.

Вот небольшой пример. Маклуэн пишет, что в двадцатые-тридцатые годы радио «вызвало к жизни племенные и кровнородственные связи», «приводя к состоянию истерии».[ccxxi] Здесь имеется в виду прежде всего нацистская вакханалия, во многом подстегивавшаяся пропагандой мифических представлений о «героическом тевтонском племенном прошлом». В ее разжигании радио, как известно, действительно сыграло выдающуюся роль. Но Маклуэн, затрагивая этот важный вопрос, ограничивается метафорическими построениями, тем самым «тактильным» воздействием, какое, по его мысли, лежит в основе телевизионного способа восприятия мира.

То же можно сказать и о другой немаловажной проблеме духовной жизни Запада XX века. «Западный образ жизни, веками неукоснительно формировавшийся в процессе разделения и специализации органов чувств, - пишет Маклуэн, - не в силах противостоять радио- и телевизионным волнам, накатывающимся на возвышающийся у нас на глазах великий культ абстрактного Индивида».[ccxxii] В эволюции традиционных ценностей, ставивших на первое место свободное предпринимательство, масс-медиа сыграли, безусловно, выдающуюся роль.[54] Здесь же речь идет, по существу, о социально-культурных метаморфозах индивидуализма, о его приспособлении к параметрам конкурентной борьбы в рамках корпоративных ценностей.[ccxxiii] Маклуэн, однако, только обозначает тему, предоставляя самому читателю в соответствии со своей собственной интуицией и опытом достраивать намеченный им образ.

Неизбежность теоретических концепций маклуэновского типа[ccxxiv] - в том, что массовая коммуникация - это структурно оформившаяся сфера жизни современного общества, которая, будучи его частью, имеет над ним, тем не менее, определенную власть. Массовая коммуникация выступает как возвышающаяся над обществом и государством идеологическая сила, которая повседневно сводит воедино и согласовывает их действия, это та «сводня», которая изо дня в день доказывает, что без ее услуг им не обойтись.

Каждодневное восприятие человеком этой менеджериальной функции массовой коммуникации и должно приводить его к «само собой разумеющемуся» выводу: «Я мыслю с помощью масс-медиа, следовательно, существую». Столь же естественным образом он обнаруживает, что этот принцип одинаково значим для всех, что масс-медиа – это великий уравнитель, что всякий признает в себе человека лишь отражаясь в ее зеркале, а потому она как таковая беспартийна и внеидеологична в самом широком смысле.[55]

Из этих очевидных для массового сознания констатаций, свидетельствующих об огромной роли фетишизации телевидения и других масс-медиа, исходят многие рассуждения о них как о «четвертой (или пятой, электронной) власти». Всех их отличает склонность подменять изучение реального осуществления властных функций в процессе массового духовного производства фетишистскими иллюзиями, неизбежно связанными с реальной практикой массовой коммуникации. В рамках этих рассуждений перед исследователем телевидения возникает, по существу, единственная задача: понять, чем оно является «само по себе», открывая его «демиургические свойства», чтобы потом начать объяснять реальную человеческую жизнь как от них производную.

Неслучайно широкое распространение идей Маклуэна, начавшееся в Америке в шестидесятых годах, совпало с «войной поколений». Как раз к тому времени в большую жизнь вышло первое телевизионное поколение - американские мальчики и девочки, родившиеся с началом массового распространения телевидения и «через рекламу всосавшие все времена и пространства с телевизором своей матери».[ccxxv] Для этого поколения непрерывно обновляющаяся телевизионная мозаика жизни действительно была делом само собой разумеющимся.[ccxxvi]

Маклуэн от этого обстоятельства отталкивается, когда вычисляет начало «войны поколений», которой сопутствовали появление контркультуры, а также антивоенного и экологического движений: «Первая общенациональная телевизионная сеть в США начала свою работу в 1949 году. К концу шестидесятых годов тем, кто родился тогда, исполнилось 19-20 лет. Это было первое телевизионное поколение».[ccxxvii]

В этой молодежи – с воспринятыми ею в качестве естественных схематическими контурами[ccxxviii] самовыражения, изо дня в день практиковавшимися поп-культурой, - Маклуэн увидел адекватное воплощение мира массовой коммуникации, мира, который – уже в силу своей мозаичной природы – оказался противопоставлен сложившемуся до него бюрократическому и интеллектуальному истеблишменту.

В своих теоретических построениях Маклуэн демонстрирует идущее от модернистов Дж. Джойса и Э. Паунда отношение к повседневной, тривиальной жизни сознания как к подлинному воплощению его сокровеннейшей сути. Оформление его исследовательских интересов связано с влиянием философов из Кембриджского университета, практиковавших еще в тридцатых годах своего рода культ обыденного языка, видевших в нем ключ к разгадке многих тайн духовной жизни.

Выявляя эстетико-психологические характеристики массового электронного общения, Маклуэн «примерял» их на себе.[ccxxix] Неслучайно в Маклуэне видят одного из ведущих представителей эстетики постмодернизма, этой современной формы «непрестанного обновления» К. Дебюсси.

Вместе с тем, обращение к схематизму поп-культуры и, соответственно, уподобление его стилю связано с потребностью Маклуэна-педагога понять внутренний мир своих студентов (в формировании которого наряду с рекламой значительное место занимали комиксы, прессу, радио и кино). Не случайно многие критики с возмущением стали называть Маклуэна «поп-философом», «поп-оракулом», «верховным жрецом поп-мышления»[ccxxx], имея в виду его стиль, сбивающий их с толку, отталкивающий своей непривычностью, поскольку воспроизводил он мозаичный структурализм эстетики массовой коммуникации. Фекете, автор разгромной статьи против «маклунатизма» в «Телосе», увидевший в популярном в те годы на Западе представителе Франкфуртской социально-философской школы Герберте Маркузе «поэта революции», упрекает молодежь в том, что, следуя Маклуэну[56], выступающему в плюралистической роли «законодателя, продавца снов, утешителя, бунтаря и гуру», она не замечает его традиционализма и консервативности.[ccxxxi] Но следовать Маклуэну действительно были основания, даже не вдаваясь в теоретические тонкости.

Можно подумать, что будто Маклуэна имел в виду почитаемый им Эдгар По, когда писал: «Одет он так же, как и дети, - так что об этом можно не говорить. Вся разница в том, что трубка у него несколько крупнее и дыма он пускает больше».[ccxxxii]

«Одежда» Маклуэна - выработанный им метафорично-понятийный поп-стиль: отсутствие привычного для читателя изложения, упорядоченного в «линейно-перспективной» последовательности, мозаично-резонансная аргументация с вовлечением фактов из разнообразнейших областей жизни.[ccxxxiii]

Маклуэн как бы подражал рок-музыке, поскольку воспринимал ее как таковую в качестве принципа переживания действительности[57]: незавершенность, недосказанность мысли, побуждающая к «возобновлению пройденного», делаются у него в расчете на то, чтобы в каждом фрагменте текста заставить читателя активно, творчески (сопереживающе и опережающе) относиться к позиции автора. Расчет здесь явно делается на резонанс, на самостоятельное восполнение читателем структурно целостного образца (pattern), задаваемого автором.[58]

Усматривая в телевизионном поколении ведущую культурную силу современного западного общества, Маклуэн, вместе с тем, довольно безрадостно отзывался о его практических достижениях: «Они поскользнулись, но теперь снова встают на ноги, по крайней мере временно. Сейчас ведь вся культура скользит».[ccxxxiv]

Пессимизм устойчиво сопутствует различным периодам его исследований и в оценке влияния телевидения на подрастающие поколения:

1964 г. - «Дитя телевидения – это инвалид, которому не положены привилегии»[ccxxxv];

1967 г. – “Телевидение действует как ЛСД. Мы не должны позволять этого»; «Мы бы очень выиграли, если бы несколько лет прожили без телевидения»; «Было бы очень хорошо, если в Америке не было бы телевидения вообще.»[ccxxxvi];

1977 г. - «Безопасная доза телевидения для детей что-то около нуля»[ccxxxvii]; «Телевизор демобилизует мускулы глаза. Поэтому дитя телевидения не может читать. Это не теория, а факт, который мы смогли обнаружить и продемонстрировать».[ccxxxviii]

Итак, с одной стороны, «телевизионное поколение» - творец настоящего (а настоящее, как любил повторять Маклуэн, - это «будущее будущего»), с другой (что показывается не менее убедительно) - это уже его жертва. Те же «парадоксы» своего алогизма, рассчитанного на творческое соучаствующее восполнение читателем, Маклуэн обнаруживает в рамках своей культурологической концепции в целом.

Задача исследования роли средств общения в человеческой истории действительно представляет большой интерес. Напомним, что К. Маркс видел в книгопечатании одну из необходимых предпосылок развития капитализма, выделяя печатный станок в числе сил, приведших к краху феодального общества.[59] Ф. Энгельс отмечал, что книгопечатание делает в принципе общедоступной предшествующую культуру человечества.[60]

К. Маркс, сопоставляя различные виды общения, рассматривал человеческую культуру в глубокой исторической перспективе: «...возможен ли Ахиллес в эпоху пороха и свинца? Или вообще «Илиада» наряду с печатным станком или тем более с типографской машиной? И разве не исчезают неизбежно сказительство, былинное пение и Муза, а тем самым и необходимые условия эпической поэзии, с появлением печатного слова?».[61] В той же связи Маркс выделяет роль газеты - "богини молвы XIX века".[62]

Около сорока лет Маклуэн исследовал культуру как исторически развивающуюся «совокупность средств общения», формирующих людей уже самим фактом своего существования. Наряду с различными видами масс-медиа он рассматривает в этой связи коммуникативные функции не только устного и письменного слова, но и одежды, жилища, денег, игр, автоматизации, компьютеров. Смена исторических эпох определяется им как переворот в развитии культуры, как смена типов общения. Новое средство общения, будучи «технологическим продолжением» органов человеческого тела, оказывает всестороннее обратное воздействие на человека: радикально меняется «сенсорный баланс» - соотношение органов чувств в восприятии действительности, жизненный стиль, ценности, формы общественной организации.[63]

Так, «эпоха племенного человека» в целом характеризуется, по Маклуэну, стесняющим общение господством устной речи, слиянием слова и дела («имплозией»); чувственное восприятие определяют «сообщающие все сразу» слух и тактильность – и все это вместе взятое определяет «шарообразность» картины мира, недифференцированное соединение человека и общества, мифологическую цельность мышления.

Маклуэн оказывается настолько «зачарован» воздействием артефактов как средств общения, что с поразительным упорством отказывается видеть в историческом развитии многообразие его движущих сил. Так, в книге «Галактика Гутенберга» (1962) он рассматривает изобретенный Гутенбергом в XV веке печатный станок в качестве основного архетипа дальнейшего формирования всей европейской культуры - вплоть до появления действующих с помощью электричества средств связи (телеграфа, телефона и пр.). Распространение книгопечатания привело, по Маклуэну, к торжеству визуального восприятия (когда линейная перспектива стала представляться «естественной»), формированию национальных языков и национальных государств, промышленной революции и разобщающей людей узкой специализации («эксплозии»[64]). В результате создания «Гутенберговой галактики» появился «типографский и индустриальный человек».

Рассматривая всю современную эпоху с этих позиций, Маклуэн и выделяет прежде всего уже не телевидение, а электричество. Именно электричество, мгновенно связывая людей, оказывается главной силой, свергающей господство визуально ориентированного восприятия и выдвигающей на первый план слух и тактильность. С помощью средств телекоммуникации, масс-медиа и компьютеров оно продолжает центральную нервную систему до образования «глобального объятия», упраздняющего пространство и время на нашей планете, где все оказывается взаимосвязано. В результате образуется «глобальная деревня», «абсолютно обеспе<

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: