Родители всегда с нами. Введение образа семьи

С этого дня вопрос об эффективности учебы с «помощником» рассматривался нами постоянно. Дети начали расспрашивать меня о моих родителях, их интересовало, по-прежнему ли они со мной в моем воображении. Я рассказала им, что мой отец уже умер, но я вспоминаю о нем с огромной благодарностью, поскольку он, учитель, как и раньше может помочь мне в сложных ситуациях в школе. У ребят вызывало большой интерес все, что касалось темы «родители и дети», чем я была немало удивлена, поскольку обычно в шестых классах речь давно уже шла о «перерезании» связывающей с родителями пуповины, о сексуальных отношениях, насилии на телеэкране, на улице и в школе, о влюбленностях, наркотиках и тому подобном.

Ребята спрашивали меня, можем ли мы в пятницу на шестом уроке (это был урок немецкого, который я часто делала свободным) еще поговорить о семьях, они чувствовали, что я могла рассказать им больше. А я понимала, что они хотят поговорить о себе. Итак, в пятницу мы сели в круг и стали беседовать. Один мальчик рассказал, что у него скоро появится братик, другой заявил, что он бы этого не хотел, потому что тогда родители перестанут уделять ему столько внимания. Мы говорили о том, становится ли любовь меньше, если в семье много детей, можно ли разделить любовь и даже о том, продолжают ли родители по-прежнему любить старшего ребенка, если теперь они больше заняты новорожденным.

К моему удивлению, во время нашей беседы никто не мешал и никому не было скучно. Скорее в классе ощущалось напряжение и ожидание. Тогда я рассказала ребятам, что иногда я с другими взрослыми играю в семью. Многие, естественно, тут же выразили желание в нее поиграть. Я объяснила, что для этого нужно выбрать «заместителей» для членов семьи и поставить их так, будто это твой отец, твоя мама, братья, сестры и ты сам. Затем я показала им, как это делается, на примере своей собственной родительской семьи. Они уже знали, что у меня есть два брата, что моя мама (была тогда) еще жива, а отец уже умер.

С помощью пяти учеников я расставила свою семью. Разумеется, всем хотелось играть членов семьи. Сначала они были даже немножко разочарованы тем, что на расстановке игра и закончилась.

Когда все пятеро заместителей были расставлены, наступила тишина, и я попросила каждого из них сказать, что они чувствуют. Девочка, которая «замещала» мою мать, сказала, что хотела бы быть ближе к мужу (заместителя своего умершего отца я поставила чуть сзади, и она протянула к нему руку). Мне стало очень грустно. Я давно уже чувствовала, что мама готовится к смерти. Дети сидели беззвучно, хотя, кроме того, что пятерых из них я поставила на определенные места, а девочка, замещавшая мою мать, высказала свои ощущения, ничего больше не произошло. Они чувствовали, что находятся внутри какого-то поля, которое возникло благодаря расстановке, и ощущали мою печаль.

В тот день мы больше не играли, и ребята стали спрашивать, можно ли им тоже расставить свои семьи и как это будет происходить — смогут ли заместители в их расстановках тоже выразить то, что чувствуют. Я посоветовала им сначала как следует подумать, потому что образ семьи — нечто очень интимное, что не всякий может запросто выставить напоказ. Этот ответ их удовлетворил, но лишь ненадолго.

Далее я объяснила ребятам, что семья — это главное, что у нас есть. Это знает каждый, и вряд ли нужно долго размышлять, чтобы прийти к выводу, что все дети любят своих родителей, даже если родители поступают с нами несправедливо, даже если мы их ненавидим. Тут поднялся шум. Одни ребята хотели доказать мне, что слишком ненавидят своих родителей, чтобы снова почувствовать свою с ними связь, потому что те им что-то запрещают, ругают и бьют. Другие же говорили о том, что вечером могут уснуть только, если снова помирятся с родителями.

Когда страсти улеглись, я сказала: «Я знаю, что некоторым из вас приходится нелегко, что иногда родители поступали с вами несправедливо, обижали. И все-таки я по-прежнему считаю, что все мы любим своих родителей и в душе мы сами на себя злимся, когда их ненавидим, плохо о них отзываемся или желаем им зла». Позже некоторые ребята даже написали мне на эту тему маленькие письма, воспоминания о том, как они себя чувствовали, когда злились на своих родителей.

Через неделю дети снова заговорили про образы семьи. Некоторые даже по собственной инициативе начертили схемы или нарисовали картинки, как бы они расставили членов своих семей.

Тут я уже не могла уклониться, и первой мы расставили семью Йозипа.

Мальчик приехал с родителями из Хорватии, его мама ждала ребенка. Этого не рожденного еще ребенка ребята тоже решили включить в расстановку, по их представлению, он должен был сидеть на корточках у ног матери. Йозип отводил заместителей на места очень медленно и осторожно. Я помню это как сейчас. Отец и мать стояли очень близко друг к другу, перед ними стояли оба их ребенка, а еще не рожденный сидел у материнских ног.

Вдруг Йозип погрустнел и сказал: «Тут еще должна быть бабушка, но она, к сожалению, живет в Хорватии». Он выбрал еще одну девочку на роль бабушки и поставил ее рядом с мамой. Заместительница матери тут же сказала, что ей хорошо, когда ее мать так близко. Йозип был очень тронут и обрадован, когда увидел, что у мамы теперь есть поддержка от бабушки, и он с улыбкой взглянул на нерожденного ребенка. Все заместители сказали, что стоят на правильных местах и чувствуют себя хорошо.

В этот раз в классе снова на несколько минут установилась полная тишина, которая захватила даже самых беспокойных моих учеников. Затем я показала ребятам, как выходить из «ролей». Йозип поблагодарил всех, а заместители отряхнулись. Я объяснила детям, что так они возвращаются к собственным чувствам.

После расстановки заместители рассказали, что испытывали совсем другие, непривычные им чувства. Мальчик, который «играл» отца, сказал, что ему очень хотелось бы знать, испытывает ли что-то подобное его отец — в расстановке он чувствовал гордость за Йозипа. Теперь у детей пробудился интерес к разности чувств и, прежде всего, к качеству и разности чувств родителей. Некоторые сказали, что до сих пор вообще не задумывались о том, какие чувства по отношению к ним испытывают их родители, братья и сестры.

Многие выразили желание в следующий раз «сыграть» взрослого или ребенка. Кроме того, у детей возникло множество вопросов: их интересовало, есть ли разница в том, как стоят члены семьи, всегда ли отец и мать стоят вместе и т.д. Это были достаточно сложные вопросы, поскольку у некоторых ребят родители были разведены, жили одни или с новыми партнерами, у некоторых детей отцы погибли на войне и они жили с мамой.

Я сказала им, что никаких правил тут нет, что в каждом из нас таится внутренний образ семьи, который мы можем расставить, что этот образ постоянно меняется и что у каждого ребенка есть свое хорошее место, которое мы можем найти при помощи расстановки. Что же касается умерших или живущих отдельно родителей, то где им стоять, далеко или близко друг от друга, продиктует сердце.

В этом классе больше половины детей были иностранцы: сербы, хорваты, турки и одна девочка из Афганистана. Почти все они потеряли кого-то из членов семьи, и их интерес спонтанно обратился к умершим.

Дети от меня, разумеется, не отставали. Тогда мы условились, пока для них это важно, использовать по пятницам урок немецкого для семейной расстановки. Мы расставляли семьи и обсуждали множество возникавших в этой связи вопросов.

Те ребята, у которых умер брат или сестра, приносили с собой фотографии, и в расстановке мы вместе вспоминали умершего ребенка. При этом дети сами изобретали ритуалы и фразы, которые они говорили умершим. Как-то раз одна девочка встала на колени перед заместителем своего умершего братика, которого я попросила сесть на пол между заместителями родителей. Она сказала: «Дорогой Фреди, мне так жаль, что ты умер. Мне так тебя не хватает. Я хотела бы с тобой играть», и заплакала. По собственной инициативе девочка скользнула к заместителю брата и обняла его. Потом быстро вернулась назад, похоже, она несколько растерялась из-за своего порыва. Тут заплакали оба заместителя родителей. Они стояли и украдкой вытирали слезы.

Чем больше семей мы расставляли, тем внимательней дети следили за своими ощущениями, а заместители признавали, что, ничего не зная об этой семье, они испытывали чувства ее членов, и при печальных обстоятельствах, как в случае с умершим ребенком, не могли удержаться от слез.

Они не могли себе этого объяснить, и я сказала, что тоже не могу это объяснить, но знаю, что так бывает всегда. «Между людьми существует особое сознание, которое их связывает, — сказала я, — то есть межсознание. Оно есть всегда, мы воспринимаем многое в близких нам людях, но не можем об этом говорить». Еще я сказала, что у каждой семьи есть свое собственное поле и что внутри этого поля каждый знает о чувствах другого. Детей, конечно, интересовало, относится ли это только к семьям или между одноклассниками это тоже действует. Я пообещала им поэкспериментировать на эту тему, что мы и делали в течение следующих недель.