Физическое воспитание патрицианских семей, оставаясь домашним, теряет армейскую завершенность и превращается в праздное занятие скучающих любителей. Лицом римского спорта становится арена Колизея.

Последнее, на чем требует акцентировать внимание логика нашего исследования — это понятие культуры. «Начнем с того, что сам термин «культура» латинского происхождения и первоначально означал возделывание почвы, ее «культивирование», то есть изменение в природном объекте под воздействием человека, его деятельности в отличие от тех изменений, которые вызваны естественными причинами» [см. Фролов И.Т.и др., 1989, С.524].

Конечно, в дальнейшем под культурой стали понимать практически все созданное человеком, все относящееся к миру «второй» искусственно созданной природы. Тогда получается, что с одинаковым основанием можно говорить и о культуре физического воспитания и о культуре спорта. Но учитывая первоначально узкий античный смысл термина «культура», его следует относить к системам физической подготовки, как к области физического возделывания, культивирования, формирования человеческой личности. Поэтому впервые употребленный в 90-х годах XIX века в англоязычных странах и попавший в российскую печать где-то в начале XX века термин «физическая культура» уже тогда имел туманную, не очень точную, но в принципе исторически верную трактовку. «Под физической культурой тогда понимали деятельность человека и общества, направленную на физическое воспитание, образование и укрепление здоровья» [см. Столбов В.В. и др., 2001, С.3 ]. Единственное и главное, что в данном определении опущено, так это ориентация на военную деятельность.

Итак, подведем итог. Физическое воспитание свободных граждан было тесно связано с воинской подготовкой и в Древней Греции, и в Древнем Риме до тех пор, пока первая сохраняла независимость, а второй не создал наемную армию. Физическое воспитание и обучение было ярко выраженной воинской педагогикой на подготовительном (юность) и основным (зрелость) этапах формирования молодого свободного воина государственного ополчения. Воинская педагогика была лишена условности, ограниченности, специфичности спортивного зрелища (теперь нам ясно, что оборот «спортивное зрелище» так же тафтологичен, как и масло масленое). Ей была чужда состязательность, составляющая природу спорта, как производную от религиозно-обрядовой деятельности, поскольку воинская физическая культура (формирование, творение, культивирование, взращивание свободного воина — ополченца) имела дело не с ритуально-обрядовой условностью арены, а с реальностью войны [см. Хейзинга Й. в переводе Сильвестрова Д., 2007, С.18-53 ].

Таким образом, физическая культура возникает как результат воинской, а спортивная культура - как результат религиозной педагогики, постепенно приобретающей светский характер, но не теряющей и явных сущностных характеристик, свойственных религиозно-магической массовой ритуально-обрядовой практике. Религиозно-коммерческий, социально-политический характер греческих и римских состязаний и развлечений прекрасно согласуется с природой современного спорта и Олимпийских игр. Поэтому приходится лишь удивляться просветительскому идеализму Пьера де Кубертена, категорически возражавшего против проведения Игр во время прохождения буржуазных ярмарок, против их коммерциализации и лишения мусического начала. [ ].

В свете сказанного выше приходится по существу оспаривать точку зрения несомненно выдающегося исследователя современного спорта М.Я.Сарафа, считающего, что «современный спорт возникает несколько иначе, чем античный. Его возникновение связано с развитием буржуазной городской культуры, и его истоки лежат не в потребностях физического совершенствования и не в традиционных формах праздников, а преимущественно в новых возможностях досужного развлечения. Если атлетам древности покровительствовали боги, и сами атлеты приближались к богам своим совершенством, то спорт нового времени рожден, скорее, скукой и азартом» [см. Сараф М.Я., 1996, С.25]. Чтобы не видеть явной преемственности и подобия между античной агонистикой, спортом, с одной стороны, и современным олимпийским движением, спортом — с другой, нужно находиться в плену историко-спортивного мифотворчества, его паганизации и идеализации. Таким образом, на наш взгляд, Сараф прав в видении современного спорта, но несколько заблуждается насчет его античной истории.

И, наконец, историко-религиозный подход к оценке спорта и олимпийского движения помогает прояснить многие непонятные для известных психологов, практикующих в спорте высших достижений феномены психической жизни великих спортсменов наших дней, лишенных древней религиозной обрядности, ритуальности античных состязаний и поэтому бессознательно восполняющих эту пустоту магией и мистикой [см. Загайнов, Р.М. 2005, С.4-16].

Известный историк, этнограф Дж.Дж.Фрэзер был исключительно научен, когда писал, что вообще «новые законы редко бывают сплошным новаторством, а почти всегда опираются на существующий обычай или на общественное мнение...В каждом законе имеется элемент прошлого. Если бы мы задались целью проследить этот элемент до его первоначального источника, то это привело бы нас к первобытной стадии человеческой эволюции» [см. Фрэзер Дж.Дж., 1989, С.413-414].

В истории человечества в целом, в истории физической культуры и спорта в частности, воплощена диалектика преемственности и разрывности — двух тенденций исторического процесса. Так давайте не будем игнорировать первое и абсолютизировать второе. Иначе, наш теоретический анализ будет лишен главного — своей глубины и историчности. Использование же принципа историзма дает четкое и ясное понимание того факта, что, по крайней мере, в культуре Античности физическое воспитание (физическая культура свободных граждан) и спорт, имея принципиально разные источники происхождения и не совмещающиеся общественные функции, никак не могут рассматриваться в качестве дополняющих и углубляющих друг друга частей одного целого. Хотя они в принципе и не исключают друг друга, способны к сосуществованию.

Как мы уже убедились, несмотря на явные, религиозные традиции в Древней Греции и Риме, их физическое воспитание имело весьма сходные естественные, реалистические черты и, прежде всего, военную ориентацию, а греческие агоны и римский спорт значительно приблизились друг к другу, в свою очередь, будучи областью, связанной не с военной подготовкой, а с религиозно-культовой зрелищно-развлекательной практикой.

Имеем ли мы на сегодняшний день столь же четкую картину? Или смысловые акценты в современной физической культуре, олимпийском движении и спорте сместились? Если да, то насколько радикально? Когда и чем вызвано подобное смещение?

В авиации существует термин «точка возврата (невозврата)», означающий то расстояние удаления от аэродрома, на котором самолет еще может вернуться на остатках горючего. Если же данное расстояние превышается, то возвращение самолета домой без промежуточной дозаправки становится невозможным.

Очевидно, нечто похожее имеет место и в социокультурных процессах: вроде бы устойчивые, четко направленные тенденции развития, исторические векторы после какой-то узловой точки-развилки (бифуркации) могут сместиться и даже поменять свои динамические характеристики (направленность, темпы, форму, содержание).

Попробуем выделить узловые бифуркационные точки невозврата, существенно, на наш взгляд, исказившие античные зародыши (да нет, не зародыши, а вполне развитые, зрелые, системно сложившиеся явления) того, что мы называем основными компонентами, направлениями сферы физической культуры и спорта.

Крайне интересны также основные причины данных бифуркационных искажений. Предполагается, что они носят вполне объективный историко-материалистический характер и могут быть зафиксированы с помощью исследования диалектических отношений между категориями возможности, случайности, необходимости, действительности.

Первая точка исторической бифуркации и, соответственно, основная причина первоначального искажения указанных социокультурных традиций Античности — это, конечно же, распространение христианства, порвавшего со всеми языческими обычаями и традициями (если только христианская церковь со временем не считала нужным адаптировать их к себе, интерпретируя уже по-своему). По отношению к греко-римской агонистической традиции (напомним, что римские императоры предпринимали попытки приобщения римских граждан к Олимпийским играм, хотя и неудачные) христианская нетерпимость проявилась в политике императоров Феодосия I и Феодосия II, которая привела сперва к запрету олимпийских празднеств (394 год н.э.), а затем и к разрушению всех агонистических святилищ (и не только их).

Христианами-варварами (готами, лангобардами, вандалами, гуннами) была разрушена, в том числе, греко-римская спортивная культура, лицом которой, как уже говорилось, выступал Колизей, другие арены гладиаторских боев и иных зрелищных представлений или массовых развлечений римлян-язычников.

Однако тьма суеверий и невежества, на многие века поглотившая Европу, не смогла полностью предать забвению традиции физического воспитания и спорта. И хотя контролирующая практически все сферы общественной жизни католическая церковь «проповедовала аскетизм, греховность заботы о теле, называя тело «прибежищем дьявола», призывала заботиться только о спасении души и подготовке к загробной жизни» [см. Столбов В.В. и др., С.37], но и она была не всесильна. Церковь вынуждена была считаться с потребностями рыцарства в воинской физической культуре, а также с потребностями народа в массовых развлечениях и забавах телесного характера. А какие еще могут быть забавы у народа, лишенного образования и просвещения? Само собой разумеется, что в народный праздник весьма интенсивно просачивались языческие физкультурно-спортивные традиции, усилившиеся в процессе развития средневековой городской культуры.

Такие культурные артефакты, не вязавшиеся с официальной христианской идеологией, доставляли власти и церкви значительные неудобства в деле социального управления. Достаточно привести пару примеров.

Стихийно ориентированная на силовое и вооруженное сопротивление беспределу бродящего рыцарства и произволу владетельных феодалов, поддерживаемых католической церковью, празднично-самооборонческая народная традиция единоборств не гребне религиозной Реформации активно проявлялась, например, в элементах физического воспитания таборитов, долго и успешно противостоявших рыцарским отрядам в период Гуситских войн позднего средневековья.

Неоднократно подвергалась осуждению, гонению, запрету игра в суль (аналог и предтеча современного футбола), по-своему сплачивающая родовые и территориальные социальные группы населения разных средневековых городов [см. Михалевский В.И., 2010].

Что касается физического воспитания рыцарского сословия, то оно интенсивно христианизировалось, насыщалось христианскими религиозно-мировоззренческими принципами. По всей видимости, именно по причине клерикализации приобрело спортивную состязательность и новые формы. Рыцарский турнир (а позднее дуэль) явился чем-то средним между боевыми действиями и условным спортивным соревнованием, но прежде всего он рассматривался и служил формой божьего суда. Спортивная религиозность проникла в физическое воспитание.

Таким образом, разрушение рабовладельческого античного общества и переход европейского населения к феодализму стал первой бифуркационной точкой, первым витком истории, ознаменовавшим собой действие диалектического закона отрицания отрицания в сфере физической культуры и спорта. Физическая культура (воспитание) приобрела сущностные элементы спорта, а спорт, соответственно, получил возможность проникнуть в основу физической культуры.

Подобные бифуркационные процессы происходили и на Востоке, правда, со смещением во времени на пару веков. Монополия воинской физической культуры касты кшатриев и сословия самураев постепенно подтачивалась, кстати, во многом благодаря деятельности оппозиционных к официальной власти религиозных объединений и центров даосского или буддийского толка (например, Шаолиня). С одной стороны, в воинскую подготовку все сильнее проникает элемент состязательности и условности. С другой стороны, активно формируется народная празднично-самооборонческая традиция единоборства [см. Передельский А.А., 2008]. Именно развитие последней привело к созданию широко известных сегодня восточных единоборств, которые с некоторой натяжкой (в силу их переходного, адаптированного, модифицированного характера) можно назвать также и боевыми или воинскими искусствами. Здесь опять же действует принцип исторической подмены, так как истинно воинские, боевые искусства военных сословий до нашего времени не дошли. Они канули в Лету вместе с практиковавшими их социальными группами, кастами, классами феодального общества.

Второй бифуркационной точкой и, соответственно, вторым витком спирали исторического развития, стали буржуазные научно-производственные и социальные революции. Именно они оформили второе историческое отрицание в сфере физической культуры и спорта. И снова, уже в который раз, дело не обходится без существенной роли религии. Ведь явление паганизации (насыщение христианской культуры античными образами, ценностями, мыслями) и движение гуманизма, получившие широкую поддержку и распространение в эпоху Возрождения и в Новое время, в значительной степени обязаны этим либеральной политике и инициативе папства, римской курии, конклава кардиналов [см. Соколов В.В., 1984; Кормазева И.Б., Передельский А.А., 2010].

По мере наступления эры капиталистических отношений у разных классов и социальных групп намечается разное отношение к физкультурно-спортивной сфере. Это дает возможность современным исследователям говорить уже не об одной, а о трех социально-классовых базах развития физической культуры и спорта: аристократической, буржуазной, пролетарской. Причем, под аристократией следует понимать не только землевладельческую, но и финансово-олигархическую аристократию и социальную группу (группы) военно-промышленного комплекса. А под буржуазией - не только мелких собственников, но и выражающих их интересы и ценностные ориентации представителей образовательно-просветительских, интеллектуальных, разночинно-интеллигентских кругов [см. Сараф М.Я., 1996, С.25-48; Столбов В.В. и др., 2001, С.49-53].

В лучшую сторону изменила свое отношение к физическому воспитанию и церковь, причем, не только реформаторская (выражающая интересы буржуазного сословия), но и традиционная католическая, нуждавшаяся в силовой подготовке своих защитников и приверженцев, сильных не только верой, но и способных противостоять религиозным противникам в религиозных войнах.

Казалось бы, каждый класс или мощная, устойчивая социальная группа имеет свой мотив для развития физкультурно-спортивной сферы:

· аристократия выступает партией войны и, соответственно, нуждается в воинской подготовке;

· буржуазия представляется партией труда и ратует за подготовку народа к трудовой деятельности;

· пролетариат выступает партией самого себя и декларирует необходимость закаливания, укрепления здоровья, рекреации трудового человека (или человека вообще, человека с большой буквы) для самого человека, находя в этом высший гуманизм;

· церковь также довольно откровенно заявляет о своих религиозных нуждах и целях, упирая на свою службу Богу, а следовательно, и социальной справедливости;

· многочисленное крестьянство вообще ни о чем не заявляет, но продолжает стихийно и довольно дико, в основном по праздникам культивировать свои традиционные формы физической и спортивной направленности (имеются в виду разного рода массовые единоборства и игрища) [см. Мандзяк А.С., 2005].

Именно указанная, на первый взгляд, очевидная обособленность, своеобразность каждого социально-классового подхода всячески подчеркивается и в трудах известных педагогов-классиков, и в современных учебниках. Эта же видимая многофакторность, тенденциозность вызывала и продолжает вызывать горячие споры между учеными и чиновниками о целях и задачах, форме и содержании современного российского Государственного спортивного стандарта и Государственного образовательного стандарта по физической культуре.

Вот так, за частностями мы упускаем главное: борьбу за власть и прежде всего за власть государственную. Даже признавая наличие в истории классовых и религиозных войн, при исследовании сферы физической культуры и спорта мы почему-то упорно исходим из представлений о социальной солидарности, базируемых на функционализме, как на аксиоме. Вслед за Йоханом Хейзингой мы желаем видеть в спорте некий сюрреалистичный мир, разновидность карнавальной культуры, тихую заводь, далекую от социальных потрясений и битв. Возникает закономерный вопрос о том, до какой степени социальные противоречия должны обостриться в самой физкультурно-спортивной сфере, чтобы мы, наконец, стали рассматривать ее не обособленно от остального общества, а именно как одну из социальных сфер, тесно связанную с другими сферами и во многом зависимую от них?

Разные социально-классовые подходы, идеолого-теоретические доктрины и точки зрения на физическую культуру и спорт следует сравнивать не синхронно, а диахронно, на тот момент, когда выражающие эти позиции социальные силы приходят к власти или даже еще вступают в активную фазу борьбы за нее и сталкиваются с внешними и внутренними врагами. С любой получившей власть группы и группировки тут же слетает личина пассивного благодушия и абстрактного гуманизма.

Для проверки истинности сказанного обратимся к литературным и историческим источникам и фактам. Не претендуя на оригинальность, подчеркнем определенные акценты, сделанные педагогами и философами в классических произведениях описываемого исторического периода. Английский философ Джон Локк в труде «Некоторые мысли о воспитании» (1693) указывал, что воспитание настоящего джентльмена должно включать в себя разнообразные физические упражнения (в частности, фехтование, верховую езду, морское дело), формирование дисциплины и ответственности, развитие силы воли, подчинение жесткому режиму закаливания и другие направления деятельности, необходимые для превращения британцев в хороших солдат. Французский философ-просветитель, один из видных идеологов буржуазной революции Жан Жак Руссо в педагогическом трактате «Эмиль, или о воспитании» (1762), излагая свои взгляды на воспитание мужчин, упоминает естественную гимнастику, закаливание, и наряду с этим уповает на использование соревновательного метода (как мы помним, присущего скорее не физическому воспитанию, а религиозно-спортивной деятельности). Швейцарец Иоганн Генрих Песталоцци в своих педагогических трактатах в основном пишет о демократизации, гармонизации и оптимизации воспитания, о связи физического воспитания с трудом и бытом, но не забывает он и о необходимости подготовки молодежи к военной деятельности. В работе «Элементарная гимнастика» (1807) Песталоцци систематизировал элементарные и сложные физические упражнения, создав так называемую «суставную гимнастику» и включив в нее помимо ряда действительно суставно-мышечных упражнений также игры и виды деятельности, свойственные спорту: легкую атлетику, верховую езду, танцы. Тем самым, Песталоцци, в свою очередь, продемонстрировал эклектические представления о физической культуре и спорте, привносящие в его суставную гимнастику искусственный, надуманный характер.

Тенденция смешения физической культуры и спорта, проявившаяся в работах Руссо и Песталоцци, была свойственна не только этим великим просветителям. То же смешение продемонстрировали преподаватели гимнастики в школах-филантропинах Герхард Фит и Иоганн Гутс-Мутс. В книгах последнего гимнастические, атлетические упражнения перемежались с общественными играми, плаванием, причем, проводимыми на соревновательной основе. Не напоминает ли этот конгломерат современный российский образовательный Госстандарт по физической культуре? По набору дисциплин разница лишь в лыжных гонках.

Француз Жорж Демени, как и русский Петр Францевич Лесгафт, в трудах «Научные основы физического воспитания» (1903), «Физическое воспитание юношества» (1917), анализируя и критикуя различные гимнастические системы, останавливается на «естественных обще- развивающих упражнениях», включающих еще и элементы единоборства. Следует отметить, что в его работах смешения спортивной деятельности и физического воспитания отчетливо не наблюдается, как не наблюдается и явной военной ориентации физических упражнений. Нет этих черт и в разработках великих философов Герберта Спенсера и Фридриха Ницше, оставивших развернутые заметки по проблемам рационализации системы воспитания.

Таким образом, мы зафиксировали уже не одну, а две философско-просветительские тенденции развития сферы физической культуры и спорта: со смешением (подменой) и без смешения этих основных составных частей сферы. Но была еще и третья, наиболее влиятельная политическая тенденция. Она усиливалась по мере расширения колониальной экспансии, военной агрессии капиталистических держав, неизбежно сопровождавшихся (по крайней мере, на первых порах) ростом национального энтузиазма и физкультурно-спортивного движения. На гребне указанной третьей тенденции создавались и совершенствовались национальные гимнастические системы, ориентировавшиеся прежде всего на военную подготовку молодежи и включавшие многие виды упражнений, которые впоследствии приобрели статус видов спорта (атлетические, борцовские, конькобежные, лыжные гоночные, собственно гимнастические, фехтовальные, стрелковые, конные и другие). В этом отношении показательны следующие гимнастические системы:

- турнерская (немецкая гимнастика и одноименное социальное движение за объединение Германии, одним из основателей которых был Фридрих Ян, пропагандировавший деятельность турнерских организаций в книге «Немецкая народность» (1810));

- шведская, основанная Пером Лингом в 1813 году;

- французская, созданная Франциско Аморосом, открывшим в начале XIX века государственную военно-гимнастическую школу по подготовке офицеров-преподавателей гимнастики;

- чешская «сокольская», основанная Мирославом Тыршем в 60-е годы XIX века на гребне национально-освободительной борьбы чехов против австро-венгерского владычества.

Итак, краткий анализ трех основных тенденций развития физической культуры (воспитания) в Новое время и далее, вплоть до начала XX века показывает, что переплетение усилившейся военной ориентации с привнесенными в область физического воспитания элементами, духом и видами спортивной деятельности создает благоприятные условия для развития военного физического воспитания на базе спортивно-прикладной подготовки.

Тем временем, параллельно, создаются и совершенствуются спортивно-игровые системы. «Эти системы создавались наряду с гимнастическими во многих странах мира. Однако, они формировались на других организационных и методических принципах. Их основу составляли упражнения, содержащие элементы соревнования и направленные на достижение лучших результатов» [см. Столбов В.В.и др., 2001, С.60]. Как мы убедились при анализе тенденций развития физической культуры, в ней также присутствовали подобные характерные черты, хотя и не в такой большой степени. Иначе говоря, столь жесткого противопоставления гимнастических и спортивно-игровых систем фактически не наблюдалось. Разница между ними все больше нивелировалась и к концу XIX века носила, скорее, количественный, нежели качественный характер. Данное заключение подтверждается и анализом практики эволюции самих спортивно-игровых систем, все больше рассматривавшихся в качестве важного механизма, метода военной физической подготовки. Приведем несколько аргументов, проясняющих суть вопроса.

Можно ли считать случайностью более раннее, чем в других странах, возникновение спорта именно в Англии, в государстве - лидере научно-технического прогресса и интенсивного развития капиталистического промышленного производства, в государстве, в силу этого, активно проводившем политику колониальной экспансии с целью получения рынков дешевого сырья и рабочей силы? Конечно, деятельность одного из родоначальников европейского спорта Томаса Арнольда по созданию игровой системы в городе Регби можно рассматривать как педагогический эксперимент. Но нельзя не заметить функционального своеобразия и целевой ориентации этой системы, совершенно явно отвечавших правительственному военно-промышленному заказу того времени. За данное предположение свидетельствуют:

- состав отобранных Арнольдом видов спортивной деятельности (регби, футбол, бокс, гребля, плавание), развивающих индивидуальную инициативу и командную слаженность;

- быстрое широкое распространение системы Арнольда в других английских колледжах, университетах, учебных заведениях военного профиля, невозможное без активной поддержки правительства.

Обратимся к другому факту. Конечно, можно убедить себя в том, что введение физического воспитания в учебных заведениях США и интенсивное создание там же спортивно-игровых клубов явились результатом развития педагогической мысли, например, результатом знакомства с концепцией Песталоцци. Но разве не более научным было бы утверждение о правительственном военном заказе на подготовку солдат для войны промышленного Севера и рабовладельческого Юга, для борьбы с коренным населением Америки и для службы в мобильных экспедиционных корпусах? Иначе получается, что физическое воспитание и спорт в США (как и в других странах) развивались как бы сами по себе, вне политики и экономики, лишь под влиянием эволюции педагогических идей и общественных настроений.

Третьим аргументом, уже не вызывающим, на наш взгляд, никаких сомнений в военной направленности физкультурно-спортивного движения в Англии и других странах на рубеже XIX-XX веков являются основанные генералом Бадэном Пауэллом отряды скаутов, то есть активно занимавшиеся физической культурой и спортом молодежные группы, организованные по типу военных подразделений. Скаутское движение настолько полно соответствовало производственно-экономическому и социально-политическому запросу эпохи, что быстро нашло активных приверженцев и солидную поддержку в ряде стран Запада и Востока, а также в России.

Говоря о России, а точнее о Российской Империи, трудно не заметить ведущую роль в развитии физической культуры и спорта не образовательно-просветительских структур, организаций, министерств и ведомств, а именно военных властей. Об этом факте в своих работах пишет Ю.Н.Мягков [см. Мягков Ю.Н., 2003-2009]. Мягков, ссылаясь на тезис Р.А.Геворкяна, изучавшего процесс развития физического воспитания в средней школе в 1880-1917 годах, также отмечает незаинтересованность Министерства просвещения в разрешении проблемы роста низкого уровня физического развития учащихся в России [см. Геворкян Р.А., 1975, С.12].

Мягков прямо указывает, что:

- во-первых, военные цели и задачи не только сами служили решающим фактором в становлении физической культуры и спорта в России на рубеже XIX и XX веков, но и ориентировали в данном направлении деятельность соответствующих государственных институтов;

- во вторых, наиболее значительной и успешной в этом смысле стала деятельность Военного министерства, заложившего основы российского «военного спорта».

И, наконец, нельзя не обратить внимание на одну крайне интересную закономерность: проникновение в область физического воспитания спортивной деятельности с ее систематизирующими принципами (соревновательности, борьбы за условную победу и условный лучший результат – рекорд, установления жестких правил, судейского регламента, призового фонда) – обязательно сопровождается значительным усилением религиозного элемента. Данное явление вполне объяснимо, если связать в единое целое капиталистический дух конкуренции и предпринимательства, соревновательность спорта и европейскую религиозную Реформацию, о чем писал известный немецкий философ, социолог, историк Макс Вебер в своей труде «Протестантская этика и дух капитализма» (1904-1905). Исходя из «типологии социального действия» Вебера, можно предположить, что в спорте сочетаются и целерациональные, и ценностно-рациональные, и аффективные, и традиционные действия. В альянсе капитализма и протестантизма спорт играл и продолжает играть роль одного из цементирующих начал, соответствуя природе и того, и другого.

Вот разумное, но, по всей видимости, еще не окончательное и не до конца исчерпывающее объяснение феномену опережающего развития спорта в передовых странах капиталистического способа производства и религиозной Реформации: Великобритании и США.

Спортизированное физическое воспитание XIX-XX веков пошло «рука об руку» с религиозным воспитанием. Моральные качества, на которых делал упор Томас Арнольд, на поверку оказываются примером религиозной морали частнособственнического общества. Бадэн Пауэлл при организации военных скаутских лагерей значительную роль отводил религиозному воспитанию. О христианских молодежно-спортивных организациях США второй половины XIX века и говорить нечего: в их христианской воспитательной триаде «дух, ум, тело» за «дух» религиозная мораль отвечала полностью, а за «ум» и «тело» частично, но существенно».

Итак, подведем некоторые итоги!

Первое. То существенное различие между реально ориентированным на воинскую подготовку физическим воспитанием и религиозной агонистически-спортивной культурой, которое имелось в Античном мире к настоящему моменту практически полностью утрачено. Рубеж (точка) невозврата в данном процессе был необратимо пройден благодаря сперва средневековым, феодализирующим античное общество изменениям, а затем – возникновению буржуазного общества и установлению господства капиталистического способа производства.

Второе. Христианизация и капитализация европейского мира способствовали не только новой волне подъема системного физического воспитания и спортивного движения, но и значительному смешению этих видов социальной практической деятельности. Спорт, перестав быть только массовым религиозным и политическим празднеством, приобрел образовательные черты, взял на себя функцию воспитания и социализации молодежи. В том числе, именно спорт стал рассматриваться в качестве основы воинской физической подготовки, чего принципиально не практиковалось ни в Древней Греции, ни в Древнем Риме.

Со своей стороны, физическая культура все больше и больше насыщается спортивными элементами, приобретает дух соревновательности, соответственно, соревновательную и внешнюю мотивацию (ориентацию на призовой результат и связанные с его достижением общественное признание, поклонение, славу). Эти виды мотивации несколько отодвигают с первого плана внутреннюю мотивацию (ориентацию на подготовку и воспитание хорошего воина, защитника рода).

Вместе со спортом в области физической культуры усиливается религиозность, создавая условия для противопоставления научному мировоззрению со стороны мировоззрения мистического, веры в сверхъестественное. Иллюзорно-компенсаторная функция, свойственная религии распространяется и в спортизированной физической культуре, создавая (как и в спорте) иллюзорный, псевдореальный мир, где реальные оценки, задачи, достижения заменяются условными, определяемыми условно-игровой или, другими словами, спортивно-игровой ситуацией.

Третье. На основании всего сказанного логично предположить, что получаемые в процессе такого спортизированного физического воспитания умения и навыки, как и качества, способности, формируемые непосредственно спортивной деятельностью, могут оказаться, мягко говоря, не совсем достаточными при не условно, а, безусловно, экстремальной ситуации боевого (а не физкультурно-спортивного) противодействия. Под таким углом зрения можно усомниться в том, что плотная ориентация военного воспитания и физической подготовки на сферу спорта и спортизированной физической культуры является существенно продуктивной, а, тем более, достаточной.

Следовательно, спортизация физического воспитания в целом, и военного физического воспитания, в частности, несмотря на закономерный, историко-объективный характер данного процесса может оказаться не столь перспективным направлением повышения реальной боеспособности современной армии, как это представляется сегодня.

⇐ Предыдущая123456Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: