Философские основания современного спорта: проблема абстрактного и конкретного гуманизма.

Становление проблемы абстрактного и конкретного гуманизма в современной философии науки и социологии связано с решением ряда других проблем, на первый взгляд, никакого отношения к гуманизму не имеющих.

Известные авторитеты, можно сказать, столпы западной социологической мысли в поисках научного, логико-математического обоснования социально-гуманитарных теорий формулировали проблему выделения некоего атомарного социального факта, единицы анализа по-разному. Но при всей видимой разнице их подходов, вполне возможно условно выделить две основные точки зрения на указанный предмет исследования.

Первая позиция основывается на попытках обнаружения в общественной жизни объективно существующих, независимых от сознания и волевого произвола образований, формирований, объектов. Такими объектами якобы служат социальные институты, объективированные показатели типа социальной справедливости, комфортности, солидарности, легитимности.

Вторая точка зрения исходит из того факта, что все в обществе так или иначе создано человеческой деятельностью, трудом, психофизическими усилиями конкретных людей. Свои социальные роли, функции эти люди отправляют, выполняют под влиянием собственных психических установок, детерминант, просеивая и оценивая социальные установки и отношения через соотнесение с личными потребностями и интересами, потребностями и интересами семьи, ближайшего родного социального окружения.

Понятно, что в зависимости от сделанного акцента либо на саму деятельность и личностно-семейное существование человека, либо на объективированные, институциональные результаты, формы общественно-производственной практики, проблема гуманизма уже в своем зародыше приобретает различную установку на свое решение. Уже изначально предполагается рассматривать гуманизм либо в конкретной, либо в абстрактной форме.

Науки о спорте в рассматриваемом проблемном контексте не являются исключением. Они также могут представлять гуманизм в спорте двойственно: как абстрактный и как конкретный. Учитывая множественность и разнородность общей методологии, в частности, для решения данного вопроса, а также учитывая многообразие отличающихся друг от друга видов спорта, дисциплин и направлений физической культуры, можно предположить сложность и многогранность спортивно-педагогической интерпретации проблемы абстрактного и конкретного гуманизма.

Итак, вопрос о гуманизме в сфере физической культуры и спорта далеко не так прост, как могло бы показаться неискушенному, постороннему к физкультурно-спортивной деятельности человеку. Для его решения, прежде всего, следует определиться с соотношением самих понятий физическая культура и спорт. В современной отечественной научной литературе по данной проблеме обращают на себя внимание следующие подходы.

1. Физическая культура и спорт рассматриваются в качестве однотипных образований, различающихся только степенью совершенства, завершенности игровой деятельности. В спорте (в отличие от физической культуры) уже сформулированы правила, до мелочей отработан ритуал, отлажены вид и форма спортивной площадки, экипировки и оборудования. В физической культуре все это может присутствовать, но лишь в случайной или зачаточной, неразвитой форме [см. французская энциклопедия Вебера; «Манифест о спорте», 1971; Хейзинга Й, 1938].

2. Физическая культура и спорт суть принципиально разные, качественно несводимые друг к другу образования. Главным отличием между ними выступает наличие (или, наоборот, отсутствие) соревновательной деятельности, игровой формы соперничества и так далее [см. Столяров В. И., 2006, 2010; Визитей Н. Н., 1986].

3. Спорт – это не просто завершенная система физической культуры, отличающаяся оформлением соревновательной деятельности. Спорт есть институциализированная форма массовой коллективной и индивидуальной двигательной активности, это культура двигательного действия, получившая свое институциональное оформление, государственно-политическое признание, опеку, финансирование и, соответственно, государственно-политическое значение и контроль как неизбежное следствие политизации [см. Передельский А. А., 2008, 2009].

Частным случаем подобного подхода выступает точка зрения на спорт как на политизированную физическую культуру.

Очевидно, рациональное зерно присутствует в каждой из перечисленных позиций. Кроме того, их трудно противопоставлять друг другу, потому что они сформированы на различных теоретических основаниях, посылках, аргументах. Проще взять данные позиции в сумме, во взаимодополняющем синтезе. Тогда можно получить некий изоморфный, инвариантный результат. Таким инвариантным по отношению к любой из перечисленных позиций фактом является публичность, официальность спорта. Даже массовый спорт на самой первоначальной ступени (на уровне начальной подготовки) уже означает установленную и утвержденную программность, плановые тренировки, оценку и отслеживание результатов, официальность соревнований. В спорте с самого начала акцент делается на результате, причем, не на любом, а на программном, социально приемлемом и востребованном, официально утвержденном и подтвержденном соответствующими документами (грамотами, дипломами, сертификатами, наградными листами, прочее).

Спорт публичен и легитимен. Он всегда отличается массовостью (на начальных этапах – массовостью спортсменов-участников, на этапе высшего мастерства – массовостью болельщиков). А там, где собирается массовый контингент, где объединяются миллионы людей, там обязательно примешивается политика, интерес государственной власти. Поэтому спорт – это всегда политика, каких бы точек зрения по вопросу соотношения спорта и политики не придерживались господа ученые. Кстати, отказ от признания политической составляющей спорта, учитывая публичность последнего, а, следовательно, его неизбежно политическую природу, также является своеобразным, косвенным показателем политики. Избавить спорт от политической подоплеки можно лишь одним способом – избавившись от самого спорта. И дело здесь вовсе не в здоровье нации, не в престиже государства на чемпионатах Мира и Европы, на Олимпийских играх, даже не в колоссальных экономических выгодах и прибылях, которые сопровождают спорт высших достижений. Просто, предпочтительно видеть, понимать сущность спорта, а не плестись в хвосте у политических лозунгов (кстати, свидетельствующих о неослабевающем интересе к спорту со стороны государственной власти и структур, делающих на спорте деньги и карьеру).

Исходя их вышесказанного, не приходится удивляться абстрактности большинства спортивных гуманистических лозунгов. Ведь они – для миллионов, а не для единиц; для человечества, а не для конкретного человека; для социального типа, а не для индивидуальности.

Принципиально иначе в современном обществе воспринимается физическая культура. Она изначально предполагает не абстрактный, а совершенно конкретный ориентир – ориентир на конкретного человека. Физическая культура выступает одной из сторон, направлений социализации и социальной реабилитации личности в плане восстановления и совершенствования ее двигательных психофизических кондиций. Человек рассматривается уже не как средство, проводник, агент достижения результатов в некоей деятельности. Результатом выступает сам человек, его психофизическая и интеллектуально-духовная «самость», возросшие способности, позволяющие успешно заниматься и совершенствоваться в любой деятельности. В своем дальнейшем карьерном росте человек снова будет включаться в сферу публичности. Но на уровне физической культуры это новое включение еще не произошло. Интерес состоит в индивидуально-конкретном саморазвитии, причем, самосовершенствовании достаточно комплексном, чтобы не испытывать ограничений в вариантах профессионального выбора.

Итак, будем считать, что некая, пока еще довольно расплывчатая концепция абстрактного и конкретного гуманизма в спорте гипотетически намечена.

Анализ историко-философского развития гуманистических идей трех эпохальных для современного человечества социокультурных периодов дает все необходимые посылки, чтобы взглянуть на гуманистическую философию научно-теоретически. С одной стороны, вроде бы все ясно. Гуманизм-это весьма влиятельное философско-просветительское течение, имеющее этическое мировоззренческое ядро, состоящее из трех основных и взаимодополняющих принципов, гласящих, что:

- человек выступает высшей социальной ценностью, а следовательно и главной целью общественного развития;

- благо человека является основным и потому приоритетным критерием, мерой оценки всех социальных явлений, процессов;

- гуманным, гуманистичным признается лишь то, что культивирует, развивает в человеке человечность [см. Столяров В. И. 2006, С. 13].

С другой стороны, уже в самом распространенном определении человека как существа разумного и общественного заложена проблема противопоставления конкретного и абстрактного понимания разума и общественности. Столяров в том же материале, раскрывая содержание идей, идеалов и ценностей гуманизма, приводит слова польского философа и социолога З. Кравчика, отмечавшего неопределенность и многозначность греческого понятия «homo» и латинских терминов «humanus», «humanitas» и «humaniona», которые могли касаться конкретного человеческого индивида, а могли иметь в виду и человечество, род человеческий [Кравчик, 1996, С. 5].

Поэтому присоединяясь к тезису Столярова о необходимости разъяснять и уточнять термин «гуманизм» конкретно-исторически и контекстуально [см. Столяров В. И. 2006, С. 12], мы бы еще добавили к этому необходимость оценки степени абстрактности или конкретности в понимании указанного понятия.

Связано это с тем обстоятельством, что, как показывает анализ историко-философской эволюции гуманистических идей, само рассматриваемое течение далеко не монолитно. Мало того, что оно представлено либеральным и радикальным крылом, апологетами различных социальных сил и групп. Оно еще имеет несколько четко выделенных, хотя и взаимосвязанных аспектов: онтологический, гносеологический, аксиологический, этический, эстетический, методологический. Начавшись с онтологии и гносеологии, гуманизм следует далее по двум направлениям развития: абстрактно-иллюзорному и деятельностно-конкретному. Эти направления, их ценностные ряды постоянно вступают в противоречия друг с другом, противоречия, которые вновь и вновь разрешаются в пользу абстрактного гуманизма, выступающего отражением и выражением интересов социальных и политических институтов власти. Однако эти противоречия воссоздаются, обостряются со столь же завидной регулярностью по мере нарастания требований изменяющейся общественной практики. И прежде всего данная регенерация характерна для таких сфер общественной жизни, которые традиционно связываются с гуманизацией, с проявлением и развитием телесного и духовного потенциала человечества, например, для спорта и искусства.

И художественная деятельность, и спортивная деятельность прямо вытекают из своего целевого назначения служить выражением и средством сохранения биосоматического, психофизического и интеллектуально-духовного здоровья и красоты человека. Но учитывая опосредованность этих сфер от производственно-экономической практики сферами социально-политических отношений, они постоянно вынуждены приспосабливать конкретность своих форм к абстрактности общих установок и принципов общественной жизни, то есть вынуждены одновременно нести в себе ростки индивидуального и стандарты типичного. Отсюда множественность подходов к трактовке концепции искусства [см. Передельский А. А., 2008, С. 73-75]. Отсюда явление двойных стандартов в оценке связи спорта и здоровья [см. Столяров В. И., 2006, С. 57-59].

И первое, и второе допускает возможность как аксиологического, так и методолого-методического анализа.

Определенная трудность методолого-методического анализа в спортивной деятельности состоит в том, что любой развитый метод обязательно должен подразумевать наличие развитой теории, практическим воплощением которой метод, собственно, и является. Ведь методология – это теория в действии так же, как рефлексивное отражение, анализ и системное изложение метода, в принципе, уже является теорией. Ну, в крайнем случае, теоретическим построением, концепцией, концептуальной конструкцией.

Итак, развитый метод должен подразумевать наличие соответствующей теории. Должен, но, увы, к сожалению, далеко не всегда подразумевает. Реально, теория если и создается, то с большим опозданием и как бы задним числом, постфактум. Обычно же теоретическое оформление выступает результатом вербальной рефлексии людей, имеющих научно-теоретическую подготовку, но слабо связанных с практикой. Практики, на своем опыте видя слабость или оторванность теории от метода организации и ведения практической деятельности, не ждут панацеи от всех бед от теории. Как правило, они вообще в нее не верят. И одной из существенных причин такого недоверия к теоретическому знанию служит слишком общий, абстрактный характер последнего.

Именно по вышеуказанным причинам специалисты – практики в области спорта, особенно спорта высших достижений плохо воспринимают аксиологические, аксиоматические или гипотетико-дедуктивные теории, а стараются ограничиться лишь теориями описательными, выступающими обобщенным и систематизированным результатом индуктивного вывода и процедуры интерпретации наблюдаемых, измеряемых, подвергаемых экспериментальному контролю и моделированию эмпирических фактов.

При этом забывается или просто не осознается, что общая теория и методология все равно проникают на эмпирический уровень, но как бы «в снятом виде», в виде общей парадигмы (ядра общенаучных и общекультурных представлений), в виде социально-философских оснований научной картины мира, общего кодекса научной и научно-практической деятельности.

Для обоснования сказанного рассмотрим действительный порядок возникновения и развития того или иного вида спорта. Первоначально, в большинстве известных случаев, новая спортивная дисциплина (пока еще не вид спорта) возникала на базе некой национальной культурной традиции двигательной активности народа или аристократии. В определенный момент очередного всплеска национального самосознания или политической экспансии созревает идея, либо подхватывается уже имеющееся движение, связанные со спортизацией указанной двигательной культурной традиции, как правило, выросшей из направления производственно-практической мирной или военной деятельности народа, нации, авторитарного сословия, социальной группы, касты, прочее.

Далее еще довольно аморфное, не очень определенное, но уже в некотором роде системное, а главное – перспективное образование в области двигательного действия, начинает усиленно доводиться до кондиции группой энтузиастов, специалистов, политиков, пиарщиков, выполняющих социальный заказ. Так, понемногу под давлением идеи и социального заказа из двигательной традиции оформляется дисциплина, потенциально способная стать видом спорта. Тот, кто хоть раз наблюдал как работает государственная комиссия, присваивающая статус, наименование вида спорта, понимает насколько мало шансов пробиться в спорт у какой-либо системы, вида двигательного действия, которые не имеют еще зрелого или не очень зрелого, но верхнего (правительственного) социального заказа.

Существует и часто практикуется испытанная процедура поддавливания, группового лоббирования, подталкивания правительства к созданию, принятию нового вида спорта со стороны международного сообщества, организаций, иностранных государств. Эта процедура заключается в проведении международного шоу-турне с целью не столько завоевать признание, сколько показать экономическую состоятельность нового течения в спорте.

Но не последнюю роль в процессе спортивной эволюции спортогенеза (термин в указанном смысле введен и обоснован А. А. Передельским [Передельский А. А., 2008]), играет гуманизм. Возникает гуманизм вполне конкретно, в контексте решения проблемы обоснованного уменьшения степени риска от участия в довольно экстремальной и еще до конца не отформатированной деятельности. Гуманизм первой части спортогенеза (перехода от культурной традиционной двигательной дисциплины к статусу, форме и содержанию вида спорта [см. Передельский А. А., 2008, С. 70-71] частично компенсирует тот факт, что эксперимент, в общем то, проводится на живых людях, что само по себе не очень гуманно и законно, с точки зрения международных конвенций. Здесь гуманизм еще носит (как уже отмечалось) вполне конкретный характер, поскольку слишком высокий процент травматизма или даже возможности летального исхода может сразу перевесить в глазах общественности еще эфемерные экономические и политические выгоды от введения нового вида спорта. Здесь решающее слово еще не за государством, а за гражданским обществом. Общество просто не пойдет на явную авантюру в массовом порядке. Само не пойдет. Если не поведет государство. А государство поведет в том случае, если его выгода уже будет доказана. Но к этому времени уже должно быть официально признано, что новое направление в спорте гуманно и заслуживает дальнейшего признания в качестве вида спорта. Когда и этот этап достигнут, решение принято, статус получен, тогда многие неприятности можно списать и реально списывают не на спорт, а на некомпетентность и разгильдяйство чиновников, тренеров, самих спортсменов. На данном этапе конкретный человек, его здоровье и судьба в единичном личностном варианте уже никого (или почти никого) не интересуют. Спортсмен – это не обманутый человек, а подготовленная и, на первый взгляд, свободно, добровольно выбравшая повышенный риск часть системы, системы, о которой объявлено и известно, что она вообще-то гуманна. Так осуществляется незаметное превращение гуманизма конкретного в гуманизм абстрактный.

А на каком же этапе рассмотренного процесса или части процесса спортогенеза, создается теория, появляется научно-теоретическое оформление нового вида спорта. Как правило, пока что ни на каком. В этом еще нет необходимости. Необходимость в теории и, соответственно, в методике возникает в двух случаях:

- когда срочно нужны победы, причем победы «на потоке», а не в единичном варианте;

- и когда накапливающийся негатив (например, завышенная норма травматизма) вызывает широкий резонанс и начинает попахивать серьезным скандалом. И то лишь в том случае, если найдется группа предприимчивых и сильных людей, способная этот вопрос на основе конкретных прецедентов поднять.

В последнем случае конкретный гуманизм возмущается против абстрактного. Результатом таких скандалов обычно бывает лишь всплеск теоретической и методолого-методической активности, активности главным образом направленной на защиту или верификацию абстрактного гуманизма данного вида спорта. Но в философии науки давно доказано, что одной верификации еще недостаточно, мало, нужна фальсификация (опровержение, отрицание).

Казалось бы, область спортивной подготовки, обучения и воспитания совершенно конкретных людей не оставляет нам повода для сомнений на счет гуманистичности педагогической практики. И это было бы так, если бы здесь тоже не сталкивались начала всеобщего и единичного, типового и уникального, поточного и штучного.

Рассмотрим общеевропейскую модель возрастной педагогики, например, в тхэквондо ВТФ (Всемирная федерация тхэквондо, развивает олимпийскую версию данного единоборческого вида). В соответствии с указанной моделью отправным пунктом и методологическим критерием организации учебного процесса в тхэквондо ВТФ является возрастная психология, на основе которой и разрабатываются соответствующие педагогические методики. Учет психофизиологического и интеллектуального развития детей, подростков, юношей и девушек в различные периоды их взросления и созревания требует жестко дифференцированного, дозированного и обоснованного применения различных принятых в тренировке по тхэквондо средств и методов, степени и вида предлагаемой нагрузки. Например, детям 7-8 лет, у которых еще не окончательно созрел, развился двигательный анализатор, нет устойчивой мотивации и стабильного, долговременного внимания – концентрации, бесполезно давать сложные технические и тактические задания. Они все равно не в состоянии с такими заданиями справиться, что однозначно негативно сказывается на их психике, физическом здоровье. Неудачи подтачивают веру в свои силы, отнимают даже ту минимальную мотивацию, которая у маленьких детей базируется на любви к взрослому, на ожидании чуда, сказки.

Зато в данной возрастной категории прекрасный комплексный результат обеспечивают игровые задания, подспудно, незаметно развивающие детей, подготавливающие их к успешному перенесению более скучных, интенсивных, сложных нагрузочных моментов.

Даже, в 9-10 лет целесообразно обучать технике, но еще рано для массированного знакомства с тактикой единоборства, зато в 12-13 лет тактика усваивается легко, без особых усилий и насилия психики.

В переходный период полового созревания крайне вредны и чреваты угрозой срыва постоянные средне- и высокоинтенсивные нагрузки, а в 15-16 лет как раз начинается благоприятный период для наращивания интенсивности и длительности физических, скоростных и скоростно-силовых нагрузок.

Наконец, приблизительно до этого же возраста (15-16 лет) психофизиология не рекомендует участвовать в соревнованиях выше клубного уровня, ведь они всегда связаны со сверхусилием, сверхнапряжением. И не только в спорте высших достижений, поскольку у каждого человека в разном возрасте своя планка возможностей, свой объем сил, багаж техники и так далее. Поэтому, на каждом чемпионате, первенстве, турнире, кубке юные спортсмены выкладываются не меньше, чем их взрослые и заслуженные товарищи. А победе над противником всегда предшествует победа (даже множество побед) над своими слабостями, недомоганием, трусостью, неуверенностью.

Итак, в принципе, все ясно с возрастной дифференциацией методологии и методики, но остается еще открытым вопрос знания и умения практикующего тренера и условий, в которых он вынужден работать.

Неграмотный тренер, к тому же неверно, но сильно мотивированный вышестоящим руководством, приносит вред при любых сколь угодно научных и прогрессивных методиках. Он их просто не применяет. Можно ли считать такой случай исключением? К сожалению, нет. Это обычная, хотя и недобросовестная спортивная тренировочная практика.

Наши отечественные лидеры спорта часто задаются целью выяснить, почему ДЮСШ и СДЮШОР не приносят ожидаемого от них результата, не обеспечивают поступления резерва в спорт высших достижений. Ответ прост – действующая практика отечественного детско-юношеского спорта в своих конкретных проявлениях довольно часто антигуманна. Спортсмены (даже при условии сохранения здоровья) часто изнашивают психику и теряют мотивацию дельнейшего спортивного достижения. Отсев превышает все допустимые границы. Достаточно сравнить порядок цифр и задуматься над тем, какие средства выделяются на содержание спортшкол по подготовке олимпийского резерва, сколько процентов юниоров реально приходят в большой спорт, какой процент выпускников профильных вузов работают по своей прямой специальности. А цифры, мягко говоря, неутешительные. Здесь не место для обсуждения статистики, но констатация факта уже выступает достаточным основанием для утверждения о низком коэффициенте полезного действия спортшкол. И немаловажную негативную роль в таком невысоком КПД играет недостаток конкретного педагогического гуманизма, вернее, его периодическое и довольно частое отсутствие.

Было бы неверно говорить, что спортшколы не нужны в принципе из-за недостаточного акцента в их работе, как и в работе спортивных федераций районов, регионов и России, на конкретно-гуманистическую составляющую. Целью данного исследования является привлечение внимания научной и спортивной общественности к рассматриваемой проблеме. Первое – понять причину, второе – найти варианты решения вопроса. Нет адекватного понимания – не будет и верного решения. А истина в данной проблеме не лежит на поверхности, не сразу проявляется, а требует серьезного обобщающего анализа. Никто не утверждает, что дети не любят своих тренеров, а те не отвечают им взаимностью. Никто не призывает отменить «работающие» лозунги типа: «В детях наше будущее!», «О спорт – ты мир!», «Спорт – это жизнь, наркотики – это смерть!» и т. д.

Пусть абстрактный гуманизм играет роль ширмы, тумана, за которым трудно разглядеть действительное положение вещей. Трудно, но можно и даже необходимо разобраться с указанной проблемой в общем и целом, иначе при правильной посылке мы получим неверный результат. Чтобы такого не произошло и нужна четкая и развернутая постановка проблемы абстрактного и конкретного гуманизма как актуальной научно-практической проблемы.

Еще серьезнее и острее проблема недостатка фактической приверженности конкретному гуманизму стоит в соревновательной деятельности, деятельности по определению экстраординарной, часто опасно экстремальной, требующей предельного напряжения всех сил и способностей. Спортивное состязание есть соперничество специально подготовленных для этого людей, поэтому любой дефект, недоработка в подготовке, незавершенность тренировочного периода может повлечь за собой серьезную травму или увечье, не говоря уже о психологическом аспекте недостаточно подготовленного выступления. Соответственно, соревновательная деятельность выступает самой сжатой по времени и, одновременно, самой интенсивной по нагрузке, результирующей фазой общего процесса учебно-тренировочной работы, представляющей собой некий цикл или циклы.

О принципе цикличности спортивной подготовки говорится и пишется достаточно много и в целом, и в частностях. Наша задача акцентировать внимание не на должном, не на том, что цикличность в обязательном порядке должна сопровождать любой тренировочный процесс, а как раз на частых нарушениях данного принципа.

Принцип цикличности является одним из наиболее характерных и всеобщих положений, конкретизирующих, раскрывающих гуманистическую природу спорта. Причем, цикличность вряд ли следует относить к гуманизму в чистом виде, так как не в меньшей, а, возможно, даже в большей степени цикличность выступает проявлением разумного эгоизма, тренерской рачительности, расчетливости, бережливости, одним словом, прагматичности. Ведь гораздо выгоднее рационально подготавливать, растить и использовать кадровый резерв, потенциал, чем просто так, не за грош, «гробить» перспективных спортсменов, используя их в качестве одноразового шприца.

Но в реальной практике спортивной работы даже этот спорный гуманный ли, меркантильный ли принцип в полной мере не используется.

Возьмем среднегодовое количество обязательных состязаний, в которых обычно участвует один и тот же спортсмен. По идее, соревнование - это апофеоз и контрольный этап единого тренировочного процесса. К нему ведет целая пирамида общих и специальных учебно-тренировочных занятий, решающих самые различные задачи. Следовательно, прежде чем выступать, необходимо изучить, освоить (не только осознать, но и превратить в часть нейрофизиологической программы) некую составляющую, объем, раздел учебного технико-тактического материала. Это неизбежно требует времени, и времени немалого. Иначе в соревнованиях нет никакого смысла. И все разговоры на предмет необходимости наработки «своего опыта боев», «чувства трассы», «куража», несомненно, имеющие определенное значение при других обстоятельствах, в данном конкретном случае представляются лишь не очень умными и хитрыми отговорками. Обоснованная частота и режим должны быть и в тренировках, и в соревновательной практике.

Частые соревнования не просто бесполезны. Они однозначно вредны и для результата, и для психофизического здоровья спортсменов, и для перспективы их роста. Тогда как объяснить среднегодовое превышение обоснованного тренировочным процессом и психофизиологией количества соревнований в несколько раз? Чем угодно, только не задачами непосредственного роста спортивных результатов. Как правило, превышение соревновательного объема объясняется совершенно внешними к спорту политическими и экономическими амбициями и авантюрными интересами не очень компетентных руководителей, тщеславных тренеров, жадных до денег агентов.

Причем же здесь гуманизм? Конкретный – не причем, а абстрактный как всегда присутствует. Любое соревнование всегда обосновывается интересами и пользой самих выступающих. Снова и снова работает абстрактный лозунг «Все во имя человека, все на благо человека». В ответ очень хочется процитировать концовку соответствующего моменту расхожего анекдота: «Мы этого человека даже видели!».

Итак, перед нами еще один характерный пример подмены конкретного гуманизма в спорте гуманизмом абстрактным, оказывающимся на деле антигуманизмом. В чем же дело? Может быть действительно в некомпетентности тренерского состава, в непрофессиональности работы ряда деятелей спорта?

 

Спорт и теория отчуждения

Теория отчуждения - это философская проблема, которую в наши дни чуть ли не официально, как бы в рамках широкой дискуссии и большинством голосов отечественного научно-философского сообщества принято считать или псевдопроблемной философской конструкцией, не находящей в современных условиях своего подтверждения. От такого, прямо скажем, конформистского решения теория отчуждения не утратила своей актуальности и не прекратила своего существования. Наоборот, она стала еще более злободневной в связи с набирающими в нашей стране масштаб и силу процессами отчуждения в экономической, политической, культурной и других сферах общественной жизни.

В чём суть данной теории?

Одним из основателей теории отчуждения был ярчайший представитель классической немецкой философии Георг Вильгельм Фридрих Гегель. В созданной им философской конструкции Абсолютная идея в целях развёрнутого самопознания отчуждает от себя своё инобытие, творит во вне себя материальный мир, который развиваясь, в конце концов, в человеческом разуме и социальных институтах воплощает её замысел. Абсолютная идея познаёт сама себя в современных материальных воплощениях. В субъективном и объективном духе она узнает себя как дух абсолютный.

Людвиг Фейербах, подвергая критике человеческую теорию отчуждения в религиозной сфере, выступил с концепцией антропологического материализма. Он заявил, что теологическая религия (религия Бога) должна быть заменена антропологической религией (религией Человека), поскольку Бог есть продукт отчуждения от человека его же сущности, отнятый от него, противопоставленной ему и вынесенной в идее, образе бога на небеса. Бог как отчужденная человечность противопоставляется конкретным людям, существам якобы жалкими и ничтожными, низменность которых подчёркивается величием божественного совершенства. Фейербах видел в религии Человека неотчуждённую форму религиозности. Не напоминает ли нам эта концепция взгляды Пьера де Кубертена?

Дальнейшее развитие теории отчуждения в критической и позитивной формах было осуществлено К. Марксом (по отношению к экономической сфере) и Ф. Энгельсом (применительно к социально-политической сфере общественной жизни). Ими было доказано и показано, что экономически отчуждение появилось в процессе становления частной собственности, нашедшей свою наиболее завершённую и совершенную денежную форму в капитале. Процесс политического отчуждения закономерно привёл к разложению общинно-родового строя и завершился образованием государств, противоположных всему остальному «гражданскому обществу». Взяв на себя, а по существу присвоив главные властные полномочия во всех сферах общественной жизни, государство как бы стало воплощать собой образ отчужденного Человечества, лишь формально сохранившего свою политическую суверенность.

В историческом процессе отчуждение происходило в форме институциализации, путём создания социальных институтов, выступающих от лица социума, но, по сути дела, противопоставленных ему, защищающих не общественные, а уже свои собственные институциональные интересы, заключающиеся в обеспечении благополучия и развития собственно институтов. Речь идет об институтах частной собственности, государства, церкви, прочее.

Одним из таких институтов, продуктов социального отчуждения неминуемо (по мере усиления и выделения в самостоятельную сферу социальной жизни) должен был стать и, по-видимому, уже стал спорт.

Спорт в форме отчужденного от конкретных людей и их конкретного блага социального института должен служить средством эффективной пропаганды абстрактных идеалов свободы, равенства, братства, справедливости, то есть механизмом стабилизации современного общества. На самом же деле, в глубине этих абстракций и иллюзорно-компенсаторного образа современного спорта скрывается экономический и политический интерес самого социального института спорта как распределенной и, на первый взгляд, обезличенной власти. В выполнении такого предназначения спорту должны существенно помочь религиозное происхождение и сохранившиеся элементы религиозной природы.

Нужно признать, что все это не просто идеологическая уловка. Спорт действительно генетически и фактически предрасположен к указанной социальной роли. Причем, на социальном и индивидуальном уровнях. Достаточно, например, ознакомиться с работами крупных спортивных психологов, чтобы понять, что большинство типичных неврозов великих спортсменов проистекают от недостаточной неотчужденной религиозности современного спорта, которую они вынуждены восполнять стихийно, дико, мистически.

Спортивный психолог Р.М.Загайнов в числе наиболее характерных особенностей, определяющих «уникальность» личности спортсмена-чемпиона выделяет:

– непобедимость как результат боязни поражения;

– абсолютную и постоянную концентрацию, достигаемую ценой самоизоляции, одиночества, отшельничества, закрытости для людей и общества;

– раздвоенность личности и исполнение искусственной, имиджевой роли;

– веру в магию, высшие силы, темное воздействие, требующую формирования личных «ритуалов» психологического настроя;

– абсолютную уверенность и веру в Бога как средство обретения покоя и уверенности в себе [ ].

Возникает закономерный вопрос о том, как же отмеченная историками, психологами, подтвержденная западной социологией религиозность социальной природы спорта вяжется со спортивной наукой? Ведь наука и религия, как нас долгие годы учили, суть не только различные, но и противостоящие друг другу типы мировоззрения. Ответ довольно прост. Во-первых, спорт как сфера жизнедеятельности и социальной практики интересует, одновременно, и науку, и религию. Одно не исключает другого. Во-вторых, историческое противостояние науки и религии — момент достаточно дискуссионный. В своей абсолютной категоричности такое метафизическое утверждение относится, скорее, к области социальной мифологии.

В описках аргументов обратимся к истории философии науки.

Перечисляя специфические черты науки как области знания, В.С.Степин отмечает:

– ориентацию на предметное и объективное исследование действительности;

– преобладание рационально-логических форм аргументации;

– обращение к существующей реальности;

– упор не на созерцание, а на практическую деятельность.

Все эти и другие черты вместе позволяют науке функционировать в качестве исследовательской программы, сочетающей в себе эмпирический уровень, теоретический уровень и общие основания (прежде всего, философские основания) научного мировоззрения [ ]. Вот как раз философские осн

⇐ Предыдущая123456Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: