Завоевательные войны Бирмы при Байиннауне

 

Завоевав Аву, Байиннаун не стал переносить туда свою сто­лицу. Столица осталась, как и при Табиншветхи, в Пегу. Бай­иннаун продолжал начатую Табиншветхи политику слияния бирманского и монского этноса. Разоренный в 1552 г. город Пегу вновь отстроился. В нем выросли роскошные дворцы Байиннауна и его придворных вельмож. Заботясь о связи столицы с различными районами своей обширной державы, Байиннаун распорядился построить в Бирме целую сеть стратегических дорог. Особое внимание уделялось дороге Таунгу — Ава, кото­рая была восстановлена в первую очередь [115, с. 68]. Байинна­ун планировал расширять свою державу на севере.

В 1556—1559 гг. в ряде последовательных кампаний он под­чинил себе шанские княжества Мохньин, Могаунг, Моне, Мо-мейк, Монг Пай, Сага, Локсок, Хсипо, Яунгхве, Бхамо, Кале. Вторгнувшись в Северо-Восточную Индию, он подчинил себе княжество Манипур. В апреле 1556 г. войска Байиннауна окку­пировали королевство Чиангмай (на севере современного Таи­ланда), создав, таким образом, угрозу одновременно для Лаоса и для Сиама. В 1562 г. Байиннаун вторгся в Юннань, где под­чинил себе область Кошаннье, заселенную таиязычным нацио­нальным меньшинством. Несколько позже его власть признали княжества Хсенви и Кенгтунг, расположенные в пограш иши полосе между Бирмой и Китаем [146, с. 165].

Такое расширение Бирманской империи вызвало серьезное беспокойство у ее соседей. Король Лаоса уже в 1556 г. пытал­ся выбить бирманцев из Чиангмая, но потерпел неудачу. В 1563 г. Сиам и Лаос заключили оборонительный союз прошв Бирмы [13, с. 84]. Отнюдь не гладко проходил и процесс завоевания шанских княжеств. Пока Байиннаун воевал в Чиангмае, восставшие шаны перебили его гарнизон в Моне. Затем соеди­ненное войско Яунгхве, Моне и Локсока двинулось к р. Салуэн и разрушило мосты через нее, чтобы отрезать Байиннауну об­ратную дорогу. Бирманский король подавил это восстание, од­нако со спорадическими вспышками сопротивления шанов ему приходилось бороться вплоть до последних лет своего правле­ния [146, с. 165].

Стремясь закрепить свою власть в шанских областях, Байин­наун начал насаждать гам ортодоксальный буддизм. Как гово­рится в бирманской летописи, «в Онбаунге (Хсипо), Момейке и других шанских странах, когда умирал собва, (князь. — Э. Б), люди, следуя языческому учению, убивали его рабов и дорогих лошадей и слонов, на которых он ездил, и погребали их в могиле вместе с ним. Его Величество запретил этот вред­ный обычай. Более того, видя, что (буддийская. — Э. Б.) рели­гия недостаточно утверждена (там), он построил пагоды в Он­баунге и Момейке и пригласил ученых монахов поселиться там, проповедуя религию. Собва вместе со всеми своими советника­ми и военачальниками слушали проповедь (буддийского. — Э. Б.) закона четыре святых дня в месяц и познали добродетель. Его Величество поместил одну половину (буддийских. — Э. Б.) писаний в Онбаунге, а другую — в Момейке» [146, с. 166].

Одновременно Байиннаун боролся с пережитками анимизма в собственно бирманских областях. Так, он запретил традици­онные жертвоприношения белых животных (буйволов, коз, сви­ней, кур) духу Махигири в Центральной Бирме (черепами этих животных издавна украшали святилища в районах вокруг свя­щенной горы Попа близ Пагана). Совершать жертвоприношения животных было запрещено по всей Бирме даже иностранцам (индуистам) [115, с. 69; 146, с. 166]. Желая поднять авторитет буддийского духовенства, помогавшего в деле централизации страны, Байиннаун демонстративно совершал периодические па­ломничества к наиболее знаменитым пагодам страны — Шведагону (в нынешнем Рангуне), Швезигону (в Нагане) и Шехсандо (в Проме) и щедро одаривал тамошних монахов. В 1557 г. он установил в Швезигоне огромный колокол с надписью на трех языках (бирманском, монском и пали), прославляющей его завоевания и меры по развитию религии [146, с. 166]. До­стигнув 52-летнего возраста, он построил в Шведомо 52 буд­дийских монастыря — по количеству своих лет. Согласно древ­нему бирманскому обычаю, король мог разломать свою коро­ну, чтобы отдать драгоценные камни на украшение купола па­годы, Байиннаун делал это многократно (чаще, чем любой дру­гой бирманский монарх) в пользу как крупных, так и малозна­чительных пагод [146, с. 172].

Стремясь поддержать свою репутацию заботливого опекуна буддийской церкви и на международной арене, Байиннаун в 1555 г. направил богатые дары храму Зуба Будды в Канди (Шри Ланка) и приобрел там землю, на доход с которой долж­ны были постоянно поддерживаться огни в этом самом знаме­нитом храме буддийского мира. Кроме того, по обычаю преж­них монских королей, он срезал волосы у себя и королевы (во­лосы короля считались самой священной частью его персоны, и обряд их стрижки был обставлен сложным ритуалом). Из этих волос он приказал соорудить метелку и отправить в Кан­ди для подметания в храме [146, с. 172].

Когда в 1560 г. португальцы напали на Канди и захватили Зуб Будды, Байиннаун отправил в Гоа посольство с предложе­нием огромного выкупа (8 лакх рупий и любое количество ко­раблей с рисом для снабжения Малакки). Вице-король Гоа ухватился за это предложение, но архиепископ пригрозил ему инквизицией, и сделка не состоялась. В 1561 г. архиепископ Гоа лично на глазах потрясенных бирманских послов истолок Зуб в ступе, сжег порошок, а пепел выбросил в реку. Впрочем, в скором времени Зуб Будды вновь появился на острове и притом, не в одном, а в двух экземплярах — в Канди и Колом­бо (по словам буддийских монахов, Зуб не был истолчен, а проник сквозь дно ступы и, перелетев по воздуху на Шри Лан­ку, зацепился там за цветок лотоса). Король Коломбо первый догадался предложить Зуб (с принцессой в придачу) Байиннауну и получил за это огромные богатства и военную помощь Бирмы. В торжественной обстановке Зуб был помещен в глав­ное религиозное строение, возведенное при Байиннауне — паго­ду Махазеди в Пегу. В заявлении по этому поводу Байиннаун подчеркнул, что впервые в своей истории Бирма стала облада­телем столь драгоценной реликвии. По его мнению, этот факт ставил Бирму на первое место в буддийском мире [146, с. 174].

Поддержка буддийского духовенства была крайне нужна Байиннауну, потому что буддийская религия была единствен­ным связующим фактором в его многоэтнической державе. Буддийские монахи присвоили ему звание Чакравартина — Властелина мира, воплощающего Будду, и это послужило идео­логическим оправданием для всех его последующих войн на Индокитайском полуострове [38, с. 94].

Идеология буддизма хинаяны предоставила также Байиннауну удобный повод для войны против Сиама. Дело в том, что у сиамского короля Маха Чакрапата (1549—1569) в это время было семь белых слонов (Белый слон — священное животное буддийской религии), а у Байиннауна ни одного. Осенью 1563 г. Байиннаун направил в Аютию посольство с пояснением, что ему, как Чакравартину, из этого количества полагается по меньшей мере два слона. По понятиям того времени, согласить­ся с таким требованием означало «потерять лицо». Поэтому, как и предвидел Байиннаун, Маха Чакрапат ответил резким отказом. Так началась вторая бирмано-сиамская война. Одновременно Байиннаун начал военные действия и против лаосско­го короля Сеттатирата, союзника Сиама [13, с. 84—85; 38, с. 92].

Наступление против обеих стран велось с чиангмайского плацдарма. Войска Чиангмая были включены в бирманскую армию. Байиннаун быстро замял основные центры Северного Сиама — города Кампенгпет, Сукотай, Саванкалок, Пичай. Последняя опора сиамского короля на севере страны — Питсанулок также продержалась недолго из-за голода и начавшейся эпидемии. Более того, правитель Питсанулока Маха Таммарача объявил себя вассалом Байиннауна и со своим 70-тысячным войском присоединился к бирманской армии [13, с. 85].

Началась осада столицы Сиама Аютии. Маха Чакрапат пы­тался укрепить свой гарнизон за счет португальских наемников, но Байиннаун, располагая неограниченными средствами, привел в составе своей армии более 1 тыс. португальских мушкетеров и артиллеристов. Ввиду явного неравенства сил Маха Чакрапат решил капитулировать. Пленный сиамский король и вельможи, сторонники сопротивления, были отправлены в Бирму в качест­ве заложников, гарантировавших соблюдение условий мира, который заключил с бирманцами в 1564 г. новый сиамский ко­роль Махин (сын Маха Чакрапата). По этому мирному догово­ру Сиам отказывался от власти над всей северной частью страны с центром в Питсанулоке и сам становился вассалом Бирмы. Сиам обязался платить Бирме ежегодную дань — 30 боевых слонов и 300 катти (ок. 180 кг) серебра. Кроме того, он уступал Бирме право собирать пошлины в Мергуи (главном торговом порте Сиама на Андаманском море) и передавал ей четырех белых слонов. Для присмотра за Махином в Аютии оставался трехтысячный бирманский гарнизон. В Бирму были угнаны тысячи сиамских крестьян [13, с. 85; 146, с. 168].

Менее удачно для Байиннауна проходила кампания в Лао­се. В первых сражениях (при Пак Уй и Мыонг Кем) бирман­ские войска потерпели поражения. Только когда после падения Аютси Байиннаун прибыл в Лаос с новым войском, бирманцам удалось форсировать Меконг и занять лаосскую столицу Вьен-тян. Но большая часть населения во главе с королем Сеттатира-том ушла в джунгли. Началась ожесточенная партизанская война. Войска Байиннауна тщетно гонялись за неуловимым про­тивником. В разгар этой изнурительной кампании в конце 1564 г. Байиннаун получил известие о грозном восстании монов в столице его империи Пегу [38, с. 92—93; 88, с. 38—39; 146, с. 177].

В Пегу в это время было согнано много монских крестьян, а также 20—30 тыс. шанских и сиамских пленных для строи­тельных работ. Байиннаун хотел, чтобы его столица была до­стойна его звания Чакравартина. 1564 год в Бирме был неуро­жайным, страну охватил голод. Особенно плохо приходилось строителям Пегу, жалкий паек которых прикарманивали чиновники. Достаточно было искры, чтобы произошел взрыв. Харак­терно, что во главе восстания 1564—1565 гг. встал не мон, а шанский военнопленный Бинья Чжан [88, с. 46]. Иными слова­ми, это движение переросло рамки узконационального движе­ния монов, это было восстание всех угнетенных империи Байин-науна. Характерно и то, что во главе феодалов, выступивших на подавление восстания, вплоть до возвращения бирманско­го короля из Лаоса, также встал не бирманец, а шан, бывший король Авы Мобье Нарапати, еще в 1552 г. добровольно пере­шедший на сторону Байиннауна [88, с. 38]. Таким образом, раздел между восставшими и карателями проходил не по на­циональной, а по классовой линии.

В первый день восстания Пегу оказалось в руках монских крестьян и шанско-сиамских пленных. Дворцы и храмы, на строительстве которых их так нещадно эксплуатировали, запы­лали. Растерявшиеся придворные едва успели вывезти королев­ский гарем и готовились к эвакуации двора в Таунгу. В этот момент экс-король Мобье Нарапати вызвался поехать на раз­ведку в город с несколькими спутниками. Вернувшись, он ска­зал: «Это же просто невооруженная толпа» [88, с. 46], и, наве­дя порядок в феодальных дружинах, выступил на подавление восстания. Ему удалось вытеснить повстанцев из Пегу, но вос­стание перекинулось на периферию и охватило всю Нижнюю Бирму. Мобье Нарапати нанес еще несколько поражений от­дельным отрядам повстанцев, но погасить растущий пожар вос­стания он не смог [88, с. 38].

Байиннаун, недооценивший размеры бедствия, послал в. Нижнюю Бирму только 800 гвардейцев при 6 слонах, поручив им произвести разведку. Этот отряд был почти целиком истреб­лен повстанцами, кое-кого взяли в плен, а командира казнили. Тогда Байиннаун направил на юг губернатора Сириама Байян-камаина с войском в 50 тыс. человек в сопровождении 600 бое­вых слонов. Бинья Чжан вышел к ним навстречу с главными силами повстанцев и дал бой. Королевские войска в этом сра­жении одержали верх. Бинья Чжан был убит, но это отнюдь не означало конца восстания, повстанцы отступили в дельту Ира­вади [88, с. 39].

Узнав об этом, Байиннаун решил оставить лаосский фронт и в июне 1565 г. прибыл с войском в Пегу. Увидев сожженные повстанцами храмы, монастыри и дворцы столицы, король при­шел в ярость. Он двинул свои войска форсированным маршем в дельту Иравади, и, как подчеркивает бирманская летопись, сам шел пешком впереди своегб войска (поступок неслыханный для монарха, которому подобает воевать только верхом на сло­не) [88, с. 40].

У города Далла Байиннаун настиг повстанцев и разбил их наголову, 7 тыс. человек было взято в плен. Свою победу над восстанием бирманский король решил отметить неслыханной казнью. Всех пленных, вместе с их женами, арестованными позднее, он приказал отвезти в Пегу, поместить там в большие бамбуковые клетки и сжечь живьем. Но в последнюю минуту он отменил свое решение благодаря коллективной просьбе мон­ских, бирманских и шапских монахов и ограничился казнью 70 вождей восстания [88, с. 40; 146, с. 177]. Буддийское духо­венство, видимо, трезво рассудило, что такая неслыханная рас­права может вызвать новые волнения и крестьяне снова станут жечь монастыри.

На несколько лет положение в Бирме стабилизовалось. Сож­женные строения Пегу были восстановлены, в апреле 1568 г. состоялась торжественная церемония открытия вновь отстроен­ного королевского дворца. В ней участвовали четыре пленных короля (Сиама, Чиангмая и два короля Авы). Все эти короли и другие крупные феодалы, содержавшиеся заложниками в Пе­гу, также получили подобающие их рангу жилища. Байиннаун очень заботился, чтобы знать, даже пленная, выглядела импо­зантно в глазах простого народа [88, с. 49].

Вскоре в Пегу в результате большого наплыва людей и но­вого неурожая опять начался голод. Корзина риса стоила 500 медных тикалей [88, с. 50]. На этот раз Байиннаун принял энергичные меры против голода: наказал чиновников, скрываю­щих зерно, и, чтобы добыть рис, даже в Лаос направил 20-ты­сячную армию [88, с. 50—51].

Желая возможно больше разгрузить Пегу, Байиннаун раз­решил сиамскому королю Маха Чакрапату со свитой вернуться в Сиам для «поклонения отчим святыням». Но тот, едва до­стигнув Аютии, сбросил монашескую рясу, которую он носил в Пегу, и снова сел на трон. Так началась третья бирмано-сиамская война [146, с. 169].

В декабре 1568 г. бирманские войска совместно с войсками правителя Питсанулока Маха Таммарачи снова осадили Аютию [115, с. 69]. В следующем месяце умер престарелый Маха Чакрапат и королем вновь стал его сын Махин - бездарный дипло­мат и такой же военачальник. Фактически обороной столицы руководил талантливый генерал Пья Рам. Под его руководст­вом гарнизон Аютии оказал бирманцам упорное сопротивление. Бирманцы построили вокруг Аютии насыпи выше стен города, поставили на них пушки и начали бомбардировку. Штурмы сле­довали один за другим, но сиамцы стойко защищались. Потери при штурмах были так велики, что бирманские солдаты укры­вались за горами тел своих товарищей. Раздраженный Байиннаун казнил десятки своих офицеров за недостаток усердия. Ближайший друг и соратник бирманского короля губернатор Сириама Байянкамаин был казнен за критику бессмысленных штурмов [13, с. 86; 146, с. 169].

Тогда Байиннаун решил прибегнуть к хитрости. Он заявил, что снимет осаду, если Махин выдаст ему генерала Пья Рама. Махин тут же пожертвовал своим полководцем и выдал его бирманцам в цепях. Байиннаун не стал казнить Пья Рама. На­против, он осыпал его милостями и приобрел нового способного генерала [13, с. 86; 88, с. 59].

Положение Аютии ухудшилось, но в этот момент у сиамцев вновь появилась надежда. В мае 1569 г. из-за Меконга появи­лась шедшая на помощь 30-тысячная армия лаосского короля Сеттатирата с 1 тыс. боевых слонов. Армия Сеттатирата раз­громила внезапной атакой под Лопбури высланный ей навстре­чу 40-тысячный бирманский корпус и была уже в нескольких десятках километров от Аютии. Тогда Байиннаун направил к Сеттатирату Пья Рама с подложным письмом якобы от Махи­на. Лаосский король не знал еще, что Пья Рам тепепь служит бирманцам, и попал в устроенную ему засаду. Лаосцы потеря­ли 20 тыс. убитыми и 5 тыс. пленными. Потеряна была и треть слонов. Сеттатират, однако, сумел вывести из окружения при­мерно половину своего войска и ушел в Лаос [88, с. 64].

Аютия больше не могла рассчитывать на помощь. Но и бир­манская армия была сильно истощена и терпела большие ли­шения, особенно после того как начался сезон дождей. Байин­наун тогда снова прибегнул к хитрости. Соблазнив большой на­градой пленного сиамского вельможу Пья Чакри, он убедил его вернуться в Аютию под видом беглеца из плена. К этому вре­мени король Махин казнил последнего умелого полководца — своего брата, принца Си Сиварачу. Пья Чакри получил пост командующего обороной столицы. В ночь на 30 августа 1569 г. он поставил патриотов в местах, недоступных для штурма, а в наиболее уязвимых местах разместил своих приверженцев и впустил бирманцев в Аютию. Город был подвергнут полному разграблению. Если верить сообщению бирманской летописи, каждый солдат из 54 полков, осаждавших Аютию, получил один, а то и два вьюка одежды, расшитой золотом и серебром [88, с. 68].

Незадачливый король Махин, вся его семья, большая часть феодальной верхушки и тысячи рядовых сиамцев были угнаны в ллен. Стены Аютин были снесены. В городе осталось всего 10 тыс. жителей (из 100 тыс.). Предателю Пья Чакри Байинна­ун предложил пост вице-короля Сиама, но тот благоразумно предпочел получить награду где-нибудь подальше от своих со­отечественников. Он был назначен правителем Дагона. На сиамский трон в качестве вассального короля Байинпаун поса­дил правителя Питсанулока Маха Таммарачу, верно служивше­го ему шесть лет. Однако для верности он оставил при своем дворе заложником его сына, малолетнего принца Наресуана [13, с. 86—87; 88, с. 73; 115, с. 69; 146, с. 169-170].

Устроив дела в Аютии, Байиннаун в ноябре 1569 г. двинул­ся походом на Лаос. Сеттатират пытался задержать его на Ме­конге, но бирманцы уничтожили лаосскую речную флотилию.

Военные действия снова персгллн па левый берег Меконга. Бир­манские войска опять заняли Вьентян, но разгромить армию Сеттатирата им не удалось. Она опять ушла в джунгли. Нача­лась утомительная погоня. Болезни и голод косили ряды бир­манской армии. Солдаты питались лесными фруктами, коренья­ми, даже травой. Пол-литровая чашка риса в бирманском ла­гере стоила 50 тикалей. В июне 1570 г. Байиннаун, так и не по­корив Лаос, вернулся в Пегу с сильно сократившимся войском [88, с. 77—81].

Только четыре года спустя, осенью 1574 г. Байиннаун снова вторгся в Лаос, воспользовавшись династической распрей, воз­никшей в стране после смерти Сеттатирата. На этот раз он не стал гоняться за лаосскими отрядами по джунглям, а, сильно укрепив город Маинг-Сан, посадил там свою марионетку — Упахата, младшего брата покойного короля. Затем он разослал повсюду прокламации, призывая население признать королем Упахата. Часть феодалов, которым надоело скрываться в лесу, признала бирманского ставленника. Летом 1575 г. благодаря хитрости был захвачен в плен лаосский король. После этого организованное сопротивление бирманцев прекратилось. Байин­наун обласкал пленного короля и взял его к своему двору в Пе­гу (видимо, он сделал это, чтобы держать в узде Упахата угро­зой возвращения на трон его конкурента) [88, с. 98, 105].

Итак, к середине 70-х годов империя Байиннауна распро­стерлась от границ Вьетнама и Кампучии до Индии. Богатства, награбленные в завоеванных странах, позволили ему обстроить Пегу с неслыханным великолепием, поражавшим европейцев, посещавших двор бирманского монарха. Венецианец Чезаре Фредерик и англичанин Ральф Фитч, видевшие дворцовый комплекс Пегу во всем его великолепии, поражались его разме­рам и богатству. Они писали, что в некоторых частях города крыши были покрыты золотыми листами [146, с. 185]. Чезаре Фредерик, побывавший в Пегу в 1569 г., так описывает церемо­нию королевского приема: «Он сидит на возвышении в боль­шом зале на судейском кресле, и внизу под ним сидят полу­кругом все его бароны. Затем все, кто просит аудиенции, вхо­дят в большой двор перед королем и там садятся на землю в 40 шагах от персоны короля. И среди этих людей нет разли­чия... они все равны. И они сидят, держа в руках свои петиции, которые написаны на длинных листах пальмы... Кроме этих пе­тиций они держат в руках подарок, соответствующий серьез­ности рассматриваемого дела. Затем подходят секретари, бе­рут эти петиции и читают их перед королем. И если король считает нужным оказать им эту милость или справедливость, о которой они просят, он приказывает взять подарки из их рук. А если он считает, что их просьбы несправедливы и незаконны, он велит им удалиться, не приняв от них подарков. Его сила не в морской мощи, а на суше и в людях, владениях, золоте и серебре; он далеко превосходит державу Великого Турка по бо­гатству и могуществу» (цит. [по 146, 175—176]).

Как сообщает бирманская летопись, Байиннаун созвал мо­нахов и чиновников из всех подчиненных ему владений и пору­чил им составить единый свод законов. Они взяли за основу «Дхамматат» Вареру и составили законодательные сборники «Дхамматаджо» и «Косаунгчок». Решения суда Байиннауна были собраны в специальном сборнике «Хантавади Хсинбью-мьяшин» [146, с. 171]. Байиннаун пытался также стандартизи­ровать меры веса по всей державе. Бирма при нем вела ожив­ленную торговлю с Индией и всеми странами Юго-Восточной Азии. Рис и драгоценности при нем свободно вывозились из страны (в отличие от порядка, установившегося в XVII в.). За­морскую торговлю в Пегу регулировали восемь деловых по­средников, назначаемых королем. За свой труд они получали 2% с оборота. Европейские купцы в своих отчетах отмечали их деловитость и честность. Следующими по значению после Пегу торговыми портами были Сириам, Далла и Мартабан. Бассейн по гидрографическим причинам потерял свою прежнюю значи­мость. Король с торговой целью обменивался посольствами с Бенгалом и даже направил своих послов ко двору Великих мо­голов (1579 г.) [146, с. 174—175].

Личная власть Байиннауна была весьма велика, однако централизация страны при нем не достигла еще того уровня, какой она приобрела в XVII в. в Бирме, Сиаме и других стра­нах Юго-Восточной Азии. Называя себя «царем царей», Байин­наун непосредственно управлял только Пегу и другими монски-ми областями, которые он превратил в свой домен. Остальные области своей державы — Аву, Пром, Таунгу, Чиангмай и др. Байиннаун роздал в управление своим родственникам (у него было 97 детей) в ранге вассальных королей или князей. Он гордился тем, что «ему подчинены 24 коронованные головы» (включая шанских князей). Каждые из 20 ворог Пегу были на­званы по имени вассала, который их построил [146, с. 171].

Основной социальной силой, на которую он опирался, кро­ме буддийской церкви, была верхушка армии. С наиболее спо­собными военачальниками, независимо от их национальной принадлежности, он устанавливал личную связь особого ро­да — тхветхаук, пакт крови, побратимство, обряд, восходящий к эпохе военной демократии [146, с. 178]. Он, конечно, мог каз­нить любого своего побратима, но сам факт формально равных отношений между королем и подданным указывает на относи­тельную неразвитость феодальной монархии XVI в. как по от­ношению к периоду Паганской империи, так и по отношению к периоду XVII—XVIII вв.

Последние годы правления Байиннауна ознаменовались но­вой вспышкой войн. В 1579 г. он вновь направил свои войска в Лаос на подавление восстания, вспыхнувшего там против короля-марионетки Упахата. В 1580 г. бирманские войска вторглись в Аракан. В эту войну на стороне Аракана вмешалась Порту­галия. Осенью 1580 г. португальцы напали на бирманский флот у берегов Аракана, но не достигли большого успеха. Война в Аракане тянулась до ноября 1581 г., когда она была прервана известием о смерти Байиннауна [88, с. 118—122].

Глава 3

⇐ Предыдущая22232425262728293031Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: