Изнасилование и наказание Бейсс Лейк 16 глава

Другие отверженные поговаривают, что «Рабы» так никогда и не пришли в себя после потери Смэки Джека, своего легендарного президента, который всегда показывал такой высший класс, что даже Ангелы снимали перед ним шляпу. Истории о похождениях Смэки Джека до сих пор передаются из уст в уста, стоит только всему клану собраться вместе. Впервые я услышал о нем от добродушного и веселого Ангела из Сакраменто по имени Делберт:

«Старый, этот Джек был совсем запредельный. Бывало, он пускался во все тяжкие на три или четыре дня под колесами и здорово надравшись. Он таскал с собой ржавые клещи, и мы всегда заставали его с какими-то странными блядями. Старый, он валил их на землю и начинал выдергивать им зубы своими чертовыми клещами. Я сидел с ним как-то в одной забегаловке, и официантка отказалась принести нам кофе. Джек взобрался прямо на стойку и вырвал клещами у нее три передних зуба. Он творил такие вещи, от которых хотелось блевать. Однажды в баре он выдернул зуб сам себе. Люди не могли в это поверить. Большинство просто разбежались, когда увидели, что он сделал все на полном серьезе. Когда Джек, наконец, вырвал зуб, то бросил его небрежно на стойку и спросил, может ли это считаться платой за выпивку. Он сплевывал кровь на пол, но бармен и слова вымолвить не мог, он просто был в шоке».

Трехлетнее буйное правление Смэки Джека подошло к концу в 1964 году. Похоже, лишь некоторые из «отверженных» знали, что с ним стряслось. «Я слышал, что он в натуре накрылся, – сказал один. – Он искушал судьбу сильнее, чем любой из чуваков». «Отверженные» мотоциклисты с неохотой серьезно говорят о своих бывших корешах, которые плохо кончили. Смэки Джек, с его склонностью к любительскому врачеванию зубов, был не таким типом, чтобы выйти в отставку тихо и мирно. Неважно, что с ним случилось, может быть, он попал в тюрьму, может быть, он был убит или его заставили скрыться втихаря, – он существовал в легенде outlaws в образе бесшабашного, непредсказуемого монстра, который всегда добивался своего. Его потеря стала деморализующим ударом для «Рабов Сатаны», чью силу духа и без того подорвало постоянное давление со стороны полицейских. К концу 1964-го клуб оказался на грани распада.

«Рабов», наряду с несколькими отделениями Ангелов Ада, спас от вымирания доклад Линча и та дурная слава, которая преследовала их всюду после обнародования судейского документа. Это придало им некоторые силы, но полностью воспользоваться полученными преимуществами они не могли – мешали постоянные драки между членами клуба. Баргер был одним из первых, кто это осознал, а до других клубов это доходило едва ли быстрее, чем до жирафа. Их долгая борьба за равные права неожиданно оказалась бесполезной. Благодаря прорыву к паблисити у Ангелов появился такой престиж, что у других клубов не было выбора – им оставалось лишь примазаться к победителям или кануть в Небытие. На процесс консолидации ушла большая часть 1965-го, и к моменту пробега в Бейсс Лейк были сделаны только первые шаги. Примерно из дюжины с небольшим из функционирующих клубов outlaws в штате лишь «Жулье» и «Рабы» чувствовали себя более или менее уверенно, что щегольнуть на озере Бейсс своей силой. По отдельности каждое отделение Ангелов может распрощаться со своим превосходством, но, когда они собираются все вместе, никогда не возникает вопросов, кто же здесь правит бал.

Принимая все вышесказанное во внимание, «Рабы» несколько нервничали, появившись на пробеге со своими женщинами, имевшими особенность очаровывать легкой как дымка белокурой миловидностью – дьявольское искушение для любого Ангела Ада, спьяну пытающегося сообразить, как и почему ему не удается добиться справедливости в распределении сексуальных удовольствий.

К одиннадцати часам и ежу было ясно, что всех девушек в лагере уже не клеили, а просто брали. Повсюду в кустарнике раздавались хихиканье, стоны и хруст ломающихся веток, но около сотни «отверженных», остававшихся вокруг костра, культурно делали вид, что ничего не слышат. Многие решили спустить излишек накопившейся энергии в традиционных играх в войнушку. На каком-то из прошлых пробегов они сформировали два секретных воинских общества: «Вигвам» и «U-boat 13"* (U-boat – немецкая подводная лодка – прим.перев). В любой момент, как только звучал заранее обговоренный сигнал, толпа субмарины налетала на какого-нибудь несчастного партизана из „Вигвама“, погребая его под грудой тел. Другие „Вигвамщики“ должны были спешить товарищу на выручку, присоединяясь к куча-мала. Это выглядело как борьба за бесхозный мяч между „Чикагскими Медведями“ и „Мясниками из Грин-Бэй“, за тем лишь исключением, что у Бейсс Лейк в куче барахталось от пятидесяти до шестидесяти человеческих тел. Помню, как я увидел Пыха, весившего около 225 фунтов… Он рванул, как заправский спринтер на 20 ярдов, нырнув головой в орущую на все голоса груду, держа в каждой руке по банке с пивом. Удивительно, но никаких травм, ранений или переломов во время „войнушек“ почему-то не случалось. „Отверженные“ – далеко не накаченные спортсмены, в том смысле, что никто из них на почте почтальоном не служил и тяжеленных сумок не таскал. Но почти все они не теряют хорошую форму, хотя не работают над этим специально: сам образ жизни освобождает их от необходимости тренироваться. Любая работа, за которую им платят, означает приличную физическую нагрузку, если же они не работают, то заправляются гамбургерами, пончиками и всем чем угодно, что только удается выклянчить. Многие распухли от пива, но такая отечность не имеет ничего общего со стильным ожирением тех, кто проводит время за письменным столом, покуривая план. Немногие толстые Ангелы сложением своим больше напоминают пивные бочки, нежели пластиковые баллоны с водой.

Есть и те, кто заявляет, будто «отверженным» еда вообще не нужна, потому что они подзаряжаются энергией от таблеток или капсул стимуляторов типа амфетамина. Но это несколько заумно и притянуто за уши. Замена одного на другое не работает – и это скажет тебе любой, кто когда-либо их пробовал. Подобные наркотики стимулируют латентную энергию, но они бесполезны и слабы, если тебя и так прет выше крыши. Если перебрать на пустой желудок, может приключиться своего рода нервный ступор, сопровождаемый повышенной утомляемостью, депрессией, ознобами и активным потоотделением. Ангелы свободно шуруют на черном рынке, и, если бы любые колеса и в самом деле работали как заменитель пищи, они использовали бы их тоннами, потому что это значительно упростило бы им жизнь. На самом деле они едят и кормятся везде, где только подворачивается такая возможность. Для них готовят подружки, официантки дают им в кредит в грязных закусочных, и, кроме того, всегда есть женатые персонажи, чьи жены не отказываются накормить пятерых или шестерых братков в любое время суток. Согласно кодексу чести, ни один Ангел не может кинуть другого. Голодного outlaw всегда накормит один из тех, у кого есть еда… а если голяк повсюду, команда фуражиров взломает супермаркет и украдет все, что только сможет унести. Мало кто из служащих магазина рискнет остановить опасных хулиганов, рванувших к выходу с двумя упаковками ветчины и тремя квартами молока.

«Отверженные» не оправдываются, когда речь идет о краже еды, даже если это и задевает их гордость. Они пытаются внушить себе, что так поступать не следует, но, уж когда им приспичит, они не трусят. Пока один из них сгребает ветчину или бифштексы, другой устраивает скандал, чтобы отвлечь на себя внимание продавцов. Третий набивает рюкзак банками и овощами на другом конце магазина… и одновременно они скипают через разные выходы. Ничего сложного. Все, что требуется в таком случае – наглость, устрашающая внешность и грубое пренебрежение ко всему, о чем только могут подумать соседи. Что касается полиции, то к тому времени, когда она примчится на место преступления, еда уже будет приготовлена за двадцать кварталов от слегка распотрошенного супермаркета.

«Отверженные» не столь разговорчивы, когда речь заходит о силе и слабости мира, в котором они существуют, но инстинкты прекрасно компенсируют их косноязычие. Из собственного опыта они знают, что за совершение одних преступлений наказание следует в обязательном порядке, а за совершение других – нет. Ангел Ада, решивший позвонить в другой город из телефона-автомата, например, заплатит за первые три минуты, подтвердит сигнал оператора, когда оплаченное время разговора будет заканчиваться, и будет говорить столько, сколько захочет. Когда он, наконец, повесит трубку, оператор скажет ему, сколько монет надо положить в черный ящик… но вместо того чтобы заплатить, Ангел заржет, грязно выругается в трубку и отчалит. В отличие от нормального работяги-американца, выходца из среднего класса, у мотоциклиста-outlaw нет никаких имущественных прав и капиталовложений в Системе, представителем которой является голос телефонного оператора. Полностью понятие ценностей этой Системы к нему неприменимы. Ему просто на них насрать, а еще он понимает, что телефонная компания поймать его не в силах. Так что он положит трубку, обматерит оператора и спокойно уберется восвояси, чтобы где-нибудь на радостях выпасть в осадок.

 

Глава 16

 

 

«Психопат, как ребенок, не может отложить на потом всю прелесть получения удовольствия; и эта особенность – одна из основных, универсальных черт характера психопата. Он не в состоянии ждать сексуального удовлетворения, когда достижению согласия между партнерами должна предшествовать охота на зверя, и лишь потом его убийство: психопат должен насиловать. Он не способен ждать постепенного роста своего престижа в обществе: эгоистические амбиции заставляют его прорываться на страницы газет с помощью дерзких представлений и выходок. Красной нитью в истории любого психопата проходит господство этого механизма получения немедленного удовлетворения. Этим объясняется не только его поведение, но также и жестокость всех его поступков» (Роберт Линднер, Бунтарь без Причины).

 

 

#

На пробеге удалбливаются все. По мере того как время шло к полуночи, лагерь Уиллоу Кав все больше походил на дурдом. Люди с затуманенным взором забредали в озеро и усаживались прямо в воду. Остальные падали на землю около мотоциклов или выкрикивали бессмысленные ругательства в адрес друзей, которых они уже не узнавали. Чтобы не пропасть в этом броуновском движении вокруг костра, я неторопливо пошел к своей машине, которую пламя уже практически не освещало, и присоединился к компании «Цыганского Жулья». Они все еще скромно жались в сторонке, предоставляя Ангелам возможность самим заправлять всем шоу.

Судя по настроению, Хатч, их оратор, был не прочь пофилософствовать, и ему очень хотелось толкнуть речь. Просто о том, в чем смысл всей этой чертовщины, устроенной вокруг мотоциклетных банд… Он не утверждал, что знает всю подоплеку поднятой шумихи, но буквально умирал от желания копнуть поглубже и пошире.

«На самом деле мы не так уж плохи, – сказал он. – Но и хорошими нас никак нельзя назвать. Черт, я даже не знаю. Иногда мне нравится эта тусовка, а иногда – нет. Но газеты по-настоящему выводят меня из себя. Мне наплевать, если они называют нас подонками, и все в таком роде, но знаешь что? Даже когда мы учиняем какую-нибудь настоящую хуйню, они все равно это перевирают. Читаю я этот бред, и сам себя не узнаю. Дьявол, да нам, наверное, следует надрать тебе задницу только за то, что ты – репортер».

Остальные рассмеялись, но до меня вдруг дошло, что это же замечание позже может вызвать совершенно другую реакцию, когда выпитое окончательно ударит им в голову. Но до сих пор сохранялось ощущение, что, если бы «отверженные» действительно не желали видеть представителей прессы, они бы выпиздили меня из лагеря гораздо раньше. Незадолго до наступления темноты Тайни завернул двух кинооператоров, утверждавших, что они из C.B.S. Вскоре после этого он предупредил меня, чтобы я засунул свой магнитофон куда подальше. Тайни пообещал бросить мое орудие труда в огонь, если только увидит, что я нажимаю на свои любимые кнопочки. За исключением особых или заранее обговоренных случаев, большинство Ангелов с подозрением относятся к тому, что их фотографируют или записывают на магнитофон. Обычный разговор с человеком, у которого в руках записная книжка, тоже им не по душе. Сделанные журналистами магнитофонные записи и киносъемки считаются особо опасными, потому что невозможно потом отрицать зафиксированное на пленке. Такое отношение сохраняется и в мирных ситуациях, когда нет и тени напрягов: случайно попавший на тусовку фотограф может заснять человека на месте еще не совершенного преступления. Ангел, арестованный в Окленде по подозрению в непредумышленном убийстве, может всегда найти свидетеля, который клятвенно подтвердит, что обвиняемый той ночью находился в Сан-Франциско. Но он пропал, если в какой-нибудь газете есть его фото, на котором он разговаривает с жертвой за десять минут до начала драки, закончившейся смертью собеседника. Магнитофонные записи также могут оказаться изобличающими, особенно если один из «отверженных» будет совершенно взвинчен под действием алкоголя или наркотиков и начнет хвастаться тем, что сенатор Мерфи называет «надругательством над общественными приличиями». Однажды именно так и произошло.

Как-то раз Баргер взял у репортера пленку трехчасового интервью и тщательно ее прослушал, стирая все, что, по его мнению, могло быть использовано против Ангелов. Тогда он и распорядился, чтобы никто не давал интервью без его ведома.

«Жулье», тем не менее, проигнорировало заявление Баргера, и в то время они были озабочены поисками любого умеющего хорошо слушать журналиста, который помог бы им повыше подняться по лестнице клубной иерархии. Хатч – приятный малый, ростом 6,2 фута, с густыми светлыми волосами. При виде его лица любая студия Артура Мюррея тут же бросилась бы подписывать с ним контракт. Время от времени он работает чернорабочим, но лишь для того чтобы иметь возможность потом получать пособие по безработице согласно системе, известной среди outlaws как «Клуб 52-26». В свои двадцать семь он особенно не утруждает себя изучением рынка труда, работая только в случае крайней необходимости. Когда я навестил его несколько недель спустя после пробега в квартире его родителей, в процветающем жилом квартале Сан-Франциско, он высказывался об «отверженных» довольно объективно, но почему-то с некоторой ленцой. И такое отношение плохо вязалось с его стремлением добиться более детального и более положительного освещения деятельности клуба прессой. Тогда я лишь смутно осознавал это, но через некоторое время врубился, что, если бы «отверженным» когда-либо пришлось последовательно выбирать между негативным паблисити, построенном на субъективизме масс-медиа, или отсутствием паблисити как такового, они, не раздумывая, выбрали бы первое.

К нашему разговору с Хатчем присоединился и другой член «Цыганского Жулья». Он представился как Бруно, или Харпо (harpoon – на сленге означает шприц для подкожных иньекций – прим.перев.), или кем-то в этом роде, и протянул мне одну из своих визиток. Многие «отверженные» носят с собой бизнес-карточки, и дизайн некоторых из них весьма детально продуман. Френчи из Фриско таскает с собой блестящие черные визитки с серебряными буквами. Идея обзавестись карточками родилась, когда Ангелы из Фриско, стеная по поводу их гнилого имиджа, решили завоевать симпатии публики, оказывая помощь любому попавшему в беду автомобилисту, который только попадался им на пути, а потом оставляли ему визитку, на одной стороне которой было написано: «Вам помог член Ангелов Ада, Фриско», а на другой – «Когда мы поступаем правильно, никто и не вспоминает об этом. Когда мы поступаем неправильно, все помнят об этом». Это было, конечно, не столь классно, как, например, оставить на память серебряную пулю или какую-нибудь хромированную хреновину от мотоцикла, но они чувствовали, что лучше так, чем вообще никак. В течение нескольких лет у Ангелов Фриско любимым делом было демонстрировать свои познания в механике любому автомобилисту, у которого возникали проблемы. Но это было еще до того, как завертелась рулетка раскрутки паблисити. Сейчас такое самаритянское поведение было бы слишком рискованно.

Представьте себе реакцию положительного и важного коммивояжера средних лет, путешествующего со своей супругой и двумя детьми в семейном «мустанге» по какому-то отдаленному отрезку хайвея 101. Что-то залязгало в моторе, и он съехал на обочину и вылез посмотреть, в чем, собственно, дело. Неожиданно он слышит рев приближающихся мотоциклов. Около десятка Ангелов Ада останавливаются, слезают с мотоциклов и идут по направлению к нему. Быстро соображая, что к чему, он выдергивает oil dipstick из своего двигателя и начинает материть приближающихся громил. Его жена, объятая ужасом, опрометью выскакивает из машины и бежит к ближайшему кукурузному полю, скользя между зелеными сочными стеблями, словно ящерица. Дети наложили в штаны, мужика как следует отметелили, а через несколько мгновений подъезжает машина дорожного патруля. «Отверженных» заметают под залог в три тысячи долларов в совокупности за избиение и попытку изнасилования. Неделю спустя все выясняется, все обвинения сняты, а мужик извиняется… но каждый Ангел стал беднее на триста долларов, и эти «карточки вежливости» в следующей раз будут оставлены дома. «Отверженные» все еще носят визитки, но только не те, которые они оставляли пострадавшим на хайвеях. На большинстве визиток изображаются только клубные эмблемы, имя или погоняло члена клуба и знак «1%» если нужно. Ни у кого на карточках нет ни адресов, ни телефонных номеров. Их иногда пишут на оборотной стороне, но и адреса, и телефоны меняются так часто, что их можно считать недействительными. На большинстве оказавшихся у меня карточек значились три или четыре телефонных номера, но почти все они были отключены за неуплату.

Почему-то у меня не осталось визитки Бруно (или Харпо), но я запомнил его, потому что он спер у меня целую банку пива. Я не мог поверить в это, так как он из кожи вон лез, дабы удостовериться, что у меня сложилось самое правильное впечатление о «Цыганском Жулье». То и дело мы ставили свое пиво на багажник машины, на который облокачивались. Непосредственно перед его уходом я открыл новую банку, поставил ее на багажник и увидел, как Бруно-Харпо ловко подменил ее своей, уже пустой. Когда я намекнул об этом Хатчу, тот пожал плечами и сказал: «Это, скорее всего, просто привычка, один из тех трюков, которому ты научился, пьянствуя в баре, будучи уже на мели».

Подобные привычки широко распространены в среде outlaws. «Отверженные» могут быть очень дружелюбны по отношению к чужакам, но не все они считают, что дружба равнозначна взаимному доверию. Кто-то будет красть бессознательно, в силу врожденной дурной привычки или из-за крайней нужды, тогда как остальные будут делать все возможное, чтобы оградить наивного чужака от слишком нечистых на руку братков. Вороватых райдеров никто не жалеет, но никто их и не осуждает, за ними только бдительно следят.*

*За год относительно спокойных отношений с Ангелами у меня украли только две вещи: доклад Линча и тяжелый, классического вида итальянский нож с выкидным лезвием. Он всегда лежал на моем камине, и я вскрывал им свою корреспонденцию.

Один Ангел, очутившись впервые в доме незнакомого ему человека, отправился принять ванну. Там он порылся в аптечке, нашел пузырек с оранжевыми таблетками, похожими на декседрин, и моментально их проглотил. Позже, когда Ангел почувствовал себя хреново, он робко спросил хозяина о таблетках – дескать, не ошибся ли он, те ли это колеса. Оказалось, что он принял немыслимую дозу кортизона – лекарства, которым успешно лечат артрит, но, которое вызывает довольно странные побочные явления. Кроме того, точно реакция организма на кортизон не установлена. Хозяин съеденных таблеток отнюдь не обрадовался такому повороту дела и заявил Ангелу, что, скорее всего, кожа его покроется здоровенными фурункулами и кровоточащими нарывами, и агония Ангела будет длиться несколько недель.

Услышав это, outlaw в панике ретировался и залег в очередную подвернувшуюся койку. Фурункулы так никогда и не появились, но он говорил, что примерно десять дней чувствовал себя больным, слабым и «совершенно никаким». Когда Ангел пришел в себя, он заявил, что из случившегося с ним сделал соответствующие выводы: теперь он может совершенно не волноваться относительно тех таблеток, которыми он закидывается, потому что его организм вынесет любую проглоченную им дрянь.

Итак, мою банку пива нагло стырили, и мне пришлось тащиться через всю поляну за другой. К тому времени всем в лагере, кто

еще держался на ногах и тусовался вокруг костра, открылась страшная и горькая правда: гора пива почти полностью испарилась. Приказала долго жить. Не пройдет и часа, как байкеры, не позаботившиеся заблаговременно о заначках и тайниках, начнут мучиться нестерпимой жаждой. И вот тут-то могут возникнуть всякого рода неприятности… Вот почему Ангелы, успевшие кое-что заныкать и запрятать в укромных местах, громче всех кричали, что пришло время послать гонцов за пивом. Иначе им пришлось бы либо делиться своим припрятанным богатством, либо драться. Некоторые были слишком обкурены и обдолбаны, чтобы их волновала судьба пива, но костяк примерно из пятидесяти пьяниц, намеревавшихся колобродить всю ночь, организовал рабочий процесс сбора денег. Вообще-то жизнь в лагере была уже дезорганизована. Баргер затерялся где-то среди деревьев, и последняя надежда была на тех, кто еще толкался возле огня.

Тот факт, что все магазины в Бейсс Лейк были закрыты, не имел никакого значения. Тайни сказал, что у него есть «друг», который держит лавку вниз по хайвею. Он откроет магазин в любой час ночи, если кто-то подойдет к черному ходу и постучит в окно его спальни. Я внимательно слушал, потому что уже понял, кому придется отправляться за живительным продуктом. Полиция не позволила бы никому из Ангелов покинуть лагерь, а из всех не-Ангелов здесь были только я и один молодой парень, который забрел сюда раньше и никак не мог сообразить, как же теперь выбраться отсюда и добраться до дома. Пока он не заявил во всеуслышание, что не имеет к пробегу никакого отношения, все еще думали, что он чей-то друг, но на поверку вышло, что парень оказался «зайцем». Никто особо и не трепыхался, чтобы помочь ему выбраться из лагеря, но мальчик настаивал, что ему надо обязательно встретиться с какими-то друзьями, искавшими его на хайвее. Буквально на секунду он оказался рядом с Тайни у костра, и контраст был крышесносящим. Аккуратно подстриженный, чистенький паренек лет шестнадцати, в белой майке и спецовке, вдыхающий горный воздух в компании огромного порочного волосатого изгоя, познавшего все мыслимые и немыслимые виды разврата и носящего на своей куртке нашивку: «Дорога в рай для меня закрыта, ибо я уже отмотал свой срок в аду». Стоя рядом, они выглядели, словно фигуры на некой зловещей картине, словно портрет человекообразного животного, противостоящего самому себе в Судный день… как если бы из яйца с двойным желтком вылупились и цыпленок, и антилопа гну.

Тайни мог бы стать хорошим репортером или агентом какого-нибудь актера. Он очень контактен, он всегда в курсе всего происходящего, и к нему стекается отовсюду самая свежая и самая секретная информация. Он – закоренелый, неисправимый говорун по телефону. Связаться с другим городом по телефону – для него плевое дело. В Окленде у него есть несколько телефонов-автоматов, в будках которых он принимает важные звонки из Бостона, Провиденса, Нью-Йорка, Филадельфии и бог его знает еще откуда. Он действует, как настоящий рецидивист, всегда трезво оценивая свои поступки, взвешивая все шансы и возможности. Если он сидит в баре, то обязательно лицом к двери. Пока остальные Ангелы пьют и несут всякую околесицу, Тайни размышляет о встречах, которые почему-либо сорвались, об акциях, о которых ему почему-то не сообщили, о тех пока неизвестных последствиях каких-либо действий, которые придется расхлебывать в любую секунду. Он – шести с половиной футов ростом, и его вес колеблется от 250 до 270 фунтов, находясь в прямой зависимости от состояния его психики на данный момент. А его психика и ум настолько подвижны, что Тайни, пожалуй, не только один из наиболее опасных Ангелов, но и самый большой юморист среди них. Другие быстро распаляются и лезут в драку, но не причиняют и половины того вреда, который может причинить Тайни. Он калечит людей, и, когда окончательно теряет над собой контроль, его огромное тело превращается в смертоносное оружие. Трудно сказать, какая роль ему была бы отведена в Великом Обществе.

…Пока парни скидывались на пиво, между деревьями замаячил свет фар приближающейся тачки. После десяти часов подъехало еще несколько байков, но это был первый автомобиль, и его появление вызвало переполох и привлекло всеобщее внимание. Сенсация оказалась Гнусным Филом, бывшим президентом отделения во Фриско, объяснившим, что он спрятал на хайвее пятнадцатилетнюю девочку и нужно помочь провести ее через полицейский кордон.

Это определило дальнейший ход событий. Было решено осуществить всю операцию за один раз. Мы с Филом должны отправиться за пивом, попытаться по пути вывезти прибившегося к байкерам парня и подбросить Пита и Пыха до того места в лесу, где они найдут спрятанную девушку. Вообще-то вид у Гнусного Фила был такой, что язык просто не поворачивался назвать его «гнусным». Он был одет в широкие брюки, белую рубашку и голубой кашемировый свитер. Ему, по его собственным словам, пришлось здорово поднапрячься, чтобы пробраться в лагерь: копы ни за что не хотели верить, что он – из Ангелов. Скорее он смахивал больше на копа на отдыхе или, может быть, на мускулистого вышибалу из какого-нибудь клуба на Бульваре Сансет. Его машина, новый белый «шевроле импала», тоже довольно диковато смотрелась в таком месте, как и его прикид.

Примерно в пятидесяти ярдах до хайвея Фил показал, где пряталась девушка. Двое Ангелов вышли и углубились в лес, чтобы забрать ее. Мы поехали дальше по тропе до полицейского заграждения. Здесь стояло три машины, и тусовалось по меньшей мере десять копов, со светловолосым капитаном дорожного патруля во главе. Наш заяц сидел на заднем сиденье, и как только копы начали спрашивать нас, за каким собственно хреном мы сюда пожаловали, подъехала еще одна тачка, и мальчик закричал: «Это они! Они!». Я замахал рукой и загудел, машина остановилась, мальчик выскочил наружу, и через несколько секунд его и след простыл. Полиция сообразила, что она прохлопала что-то, непосредственно касающееся ее обязанностей.

 

– Говоришь, этот паренек все это время был там? – спросил один. – Его не избили? Что там вообще происходит?

– Да ничего, – сказал я. – Скучно там. Поезжайте и посмотрите сами. Вот удивитесь-то!

Капитан, мусоливший мои фальшивые журналистские удостоверения, заявил, что уехать мы не можем. За этим заявлением последовал долгий спор о свободе прессы, о правах гражданина США на покупку пива в любое время суток. Был затронут вопрос и о том, что, если нас завернут, Ангелы сами навострят лыжи за любимым напитком.

– И где вы собираетесь его купить? – спросил капитан. – Все точки закрыты.

– Мы отъедем так далеко, как только сможем, – ответил я. – Времени навалом.

Они тихонько и быстро посовещались между собой, и разрешили нам проехать. Конечно же, они думали, что нам придется промчаться шестьдесят миль по направлению к Мадере, и поискать там открытый бар. Как только мы тронулись, один из копов улыбнулся и произнес: «Счастливого пути, ребята!».

Через десять минут мы вроде бы припарковались рядом с продовольственным магазином, который вроде бы принадлежал другу Тайни, хотя в это верилось с трудом. Эта точка находилась гораздо дальше, чем он нам говорил, и выглядела гораздо больше, чем он нам ее описывал. Поэтому я несколько засомневался в правильности своего решения и подумал – а не отъехать ли мне чуть назад. И стучаться в темные окна тоже как-то расхотелось. Но, как говорят, попытка не пытка, и я все-таки постучал, готовясь рвануть за угол при первом же щелчке ружейного затвора. Никто не отвечал, и я постучал снова. В любую секунду я был готов услышать пронзительный, истерический вопль женщины: «Генри! Они уже здесь! О Господи, они пришли за нами! Стреляй, Генри! Стреляй!» И даже если Генри не вышибет мне мозги, он, разумеется, вызовет полицию, и нас заметут за попытку взлома и ограбления пивного магазина под покровом ночной темноты.

Наконец я услышал внутри какой-то шорох, и вот кого-то словно пробило на крик:

– Кто там?!

– Друг Тайни, – быстро ответил я. – Мы за пивом.

Зажегся свет, и в окне появилась дружелюбная физиономия. Вышел мужик в купальном халате и открыл магазин. Было непохоже, чтобы он злился.

– О да, старый добрый Тайни, – проговорил он. – Вот кто мастер оторваться, точно?

Я не мог с ним не согласиться, и отдал 35 баксов, собранные Ангелами у костра. Фил добавил еще пятерку, и мы уехали с восемью ящиками. Этот человек настолько уважал Тайни, что запросил только по 1,25$ за упаковку из шести банок вместо 1,50$, которые мы заплатили в другом месте. Когда мы опять подъехали к заграждению, капитан посветил фонариком в машину, и, увидев пиво, буквально охуел от удивления. Мы обернулись меньше чем за полчаса.

– Где вы пиво откопали? – спросил он.

– Там, дальше по дороге, – уклончиво ответил я.

Коп угрюмо покачал головой и дал знак пропустить нас в лагерь. Он прекрасно понимал, что мы провернули классную аферу, но до конца так и не просек, что же, собственно, произошло. Мне даже стало его немного жаль. Он стоял всю ночь на хайвее, поклявшись защищать граждан Бейсс Лейк, и те же люди, которых, безусловно, могут ограбить, – если Ангелы Ада вдруг взбесятся и моча ударит им в голову, – помогают этому хулиганью достать выпивку!

⇐ Предыдущая11121314151617181920Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: