Погребальная архитектура мавзолея Цинь Шихуанди.

 

В погребальных комплексах древности воспроизводились представления о загробном мире, для моделирования которых использовались как элементы конструкции и обряда, так и сопроводительный инвентарь. В состав последнего могли входить специальные ритуальные предметы, реальные бытовые вещи, а также их копии. Поэтому богатые захоронения и крупные могильники, оставленные определённой этнической общностью, позволяют реконструировать многие важные аспекты её материальной и духовной культуры. Поскольку погребения — один из видов археологических памятников, создававшихся специально, в соответствии с чёткими правилами, то именно они часто являются и наиболее репрезентативным видом источников по истории данного общества.

 

Для воссоздания историко-культурного контекста, в котором складывались основные характеристики мавзолея Цинь Шихуанди, мы осуществили обзор погребальных памятников предшествующего периода. Также в качестве особого раздела представлено исследование архитектурно-строительного облика циньского погребального комплекса и определено его место в общем развитии архитектуры Древнего Китая.

 

§1. Циньские погребения додинастической эпохи. ^

 

Одним из самых известных погребальных памятников, открытых за последние 50 лет в пределах всей мировой археологии, несомненно, является мавзолей Цинь Шихуанди. Можно предположить, что в его формировании воплотились многие характеристики предшествующего периода (до образования империи), которые складывались на протяжении нескольких столетий, когда Цинь соперничало с другими Сражающимися царствами и сформировало собственную субкультуру.

 

В настоящее время раскопано несколько крупных могильников Додинастического периода, общим количеством более 900 погребений, включая и царские захоронения. Большей частью они сосредоточены в районе Гуаньчжуна и Лундуна (по современному административному делению соответствуют территории современных про-

(37/38)

винций Шэньси и восточной части Ганьсу); отдельные могилы найдены на территории провинций Шаньси и Хэнань, что связывается с продвижением циньской армии на восток. Следует назвать могильники Даэрпо возле г. Сяньяна, Кэшэнчжуан в уезде Чанъань, Бацитунь и Гаочжуан в уезде Фэнсян, Дяньцзы в уезде Лунсянь, а также гробницы циньских правителей в Юнчэн, уезд Фэнсян и в Чжиян, уезд Линьтун (все — в пров. Шэньси); и некоторые другие памятники. Их датировка охватывает период с конца Чуньцю до династии Цинь включительно. Кроме того, будут учитываться материалы могильника Маоцзяпин в уезде Тяньшуй (пров. Ганьсу), который датируется концом Западного Чжоу.

 

На основании обзора материалов из наиболее крупных могильников удалось выделить доминирующие черты погребального обряда. В ориентации погребений абсолютно преобладает линия запад — восток, причём в основном головой на запад. Это отличает циньские погребения от других чжоуских, в которых преобладала ориентация головой на север, зафиксированная как черта ритуала в «Ли цзи». В положении костяков в могиле наблюдаются заметные различия, однако доминируют одиночные погребения в скорченной позе, которые занимают от 70,3% и вплоть до 93,71% [Китайская археология..., 2004. С. 326-327]. При этом китайские исследователи не производят дальнейшего разделения (на спине, на правом или левом боку), очевидно, не считая его существенным. Руки сложены на груди или животе, ноги согнуты под острым углом (менее 40°), вплоть до того, что кости голени и бедра смыкаются; таким образом воспроизводилась поза человека, сидящего на корточках (она же — «поза спящего» или «поза эмбриона»).

 

В качестве этнографических параллелей Е Сяоянь [1982. С. 66] указывает на погребальные обряды у тибето-бирманских народов дулун и наси, проживающих на территории пров. Юньнань: первые считали, что смерть — это долгий сон, от которого не просыпаются, поэтому придавали покойнику позу спящего; вторые считали, что такова поза человека перед рождением и, соответственно, фиксировали её с помощью верёвок, перед тем, как предать тело огню. Тибето-бирманские по языку лоба, также как и тибетоязычные мэньба, проживающие в разных районах на юге Тибета, придавали покойнику «позу эмбриона» и хоронили (часто в подбоях) головой на запад. Считалось, что это поможет покойному следовать за солнцем,

(38/39)

от смерти на западе — к новому возрождению [Дай Чуньян, 1992. С. 753].

 

Чжао Хуачэн [1987. С. 5] приводит материалы обследования этнической группы «белоконных» тибетцев (байма цзан), проживающих в северо-западной части пров. Сычуань (уезд Пинъу). При захоронении они связывали покойников в скорченном положении и помещали в могилу лицом на запад. Там же приводится описание обычаев средневековых тибетцев (туфаней), которые сгибали покойникам ноги калачиком и хоронили сидя, обложив камнями и землёй. Появление тибетцев на юге связывают с движением племён ди-цян из района Ганьсу-Цинхайского плато. Это прослеживается и по материалам летописей: в «Мин ши» описаны байма фань («белоконные туфани»), а в «Ши цзи», «Хоу Хань шу» и «Вэй шу» упоминаются байма ди и байма цян (см.: [Дай Чуньян, 1992. С. 754, 756]).

 

Следует отметить, что в самом раннем циньском могильнике Маоцзяпин в восточной части пров. Ганьсу все погребения — скорченные, с ориентацией на запад. Скорченные погребения отмечены в культурах позднего неолита — раннего металла этого региона: баньшань, мачан и цицзя. Представлены они также и в культурах бронзового века синьдянь (могильники Кэтаочжуан, Ляньхуатай) и сыва (могильник Шуйцзючжань), непосредственно предшествующих и сосуществующих с культурой додинастического периода Цинь. Лян Юнь проследил определённую корреляцию между различными типами помещения покойного в могилу и его статусом. Вытянутое трупоположение с прямыми конечностями представлены, как правило, в захоронениях более высокого ранга (отмечаются по инвентарю и конструкции могилы), скорченное — в большинстве массовых погребений. Особенно убедительно эта характеристика прослеживается в рамках одной гробницы, например, М2 в Дабаоц-зыщань, где «хозяин могилы» (циньский гун) и его ближние (родственники или чиновники) лежат с прямыми ногами, а принесённые в жертву слуги — с согнутыми [Лян Юнь, 2008. С. 59-60]. Такое соотношение могло быть связано не только с социальной, но и этнической принадлежностью покойных: не исключено, что элита пришла с востока, тогда как большинство циньцев сформировалось на основе местного населения со значительным цянским компонентом или влиянием.

(39/40)

 

По устройству могильной ямы выделяются два основных типа, имеющих хронологическое значение. На раннем этапе полностью преобладали прямоугольные ямы с вертикальными или несколько наклонными стенками; начиная со среднего периода Чжаньго (конец IV в. до н.э.) широко распространяются погребения с подбоем, как правило, вырытым в западной стенке могильного колодца [Тэн, 1992. С. 298]. Массовое внедрение нового элемента в погребальный обряд, возможно, объясняется внешним влиянием, хотя другие составляющие большим изменениям не подвергались.

 

На высоте примерно 1 м от дна могилы часто делался уступ: либо вырезанный в материке, либо специально возведенный из утрамбованной земли, — который плотно охватывал со всех сторон стенки саркофага. На уступах размещались человеческие жертвоприношения (иногда в деревянных ящиках), жертвенные животные (собаки, овцы) и часть сопроводительного инвентаря. Для этих целей в стенках могил также могли выкапываться ниши. Для раннего этапа известно несколько могил с яокэном — небольшой ямой в центре могилы, где чаще всего помещалась принесённая в жертву собака. Особенность эта известна ещё в период Шан-Инь (см.: [Кучера, 1977. С. 172]) и свидетельствует о заметной архаичности циньского погребального обряда.

 

Покойников хоронили в дощатых гробах, которые помещали в один или, редко, два саркофага («внешних гроба»). Сверху их закрывали циновками и перекрывали досками, уложенными на края уступа. Конструкция могла быть и более сложной — как в могиле М17396 в Даэрпо, где в камере выявили вертикально установленные брёвна-столбы с поперечными балками, крытыми досками. Фактически под землёй было построено жилище с использованием каркасно-столбовой конструкции, подобно тому, как сооружались все здания в ту эпоху. На наш взгляд, подобное сооружение вряд ли можно назвать упрощённым вариантом сплошного саркофага (ср.: [Чжан Хайюнь, Сунь Тешань, 2006]); это несколько иной тип погребального обряда, хотя и воплощающий ту же базовую идею создания «дома» для умершего. Данный тип относится к локальным циньским особенностям, поскольку выделен только на кладбищах периода Чуньцю — первая половина Чжаньго в районе Гуаньчжуна. В период среднего Чжаньго (IV в. до н.э.) его постепенно заменяет конструкция с подбоем.

(40/41)

 

Важную составную часть элитных погребений составляют так называемые чэ-ма кэны (ямы с колесницами и лошадьми). Традиция их использования восходит ещё к иньскому времени и особенно активно реализуется в периоды Западного Чжоу и Чуньцю. Они сопровождают в качестве жертвенных ям наиболее значимые погребения и содержат одну или несколько (до 12) колесниц с лошадьми (по две или по четыре в одной упряжке, которых забивали до захоронения) и, часто, с колесничим. Любопытная деталь — в одной из относительно поздних могил в Бацитунь, датированных начальным периодом Чжаньго, найдены две керамические модели повозок (колёс для них), запряжённых быками. По остаткам деревянных деталей этих моделей было установлено, что использовалась оглобельная запряжка; это самое раннее свидетельство подобной конструкции в Китае, которая широко распространяется только в эпоху Хань [У Чжэньфэн, Шан Чжижу, 1980. С. 73-75]. В Цинь, как свидетельствуют находки из мавзолея Первого императора, продолжали абсолютно преобладать колесницы с дышловой запряжкой.

 

Наибольшей пышностью, естественно, отмечены погребения правителей. Целое скопление таких могил обнаружено в окрестностях дер. Наньчжихуй (уезд Фэнсян, пров. Шэньси), где по данным летописей располагалась циньская столица Юнчэн периода Чуньцю и начала Чжаньго. Комплекс был окружён системой рвов, погребения концентрировались в южной части, а основные жертвенные ямы — в восточной части [Хань Вэй, 1983а. С. 30-32]. Всего в ходе двух сезонов в рамках обширного погребального парка выявлено 43 большие могилы, из которых не менее 13 принадлежат правителям- гунам. Комплекс был также оборудован дренажными системами, выложенными камнем [Хань Вэй, Цзяо Наньфэн, Тянь Яци и др.. 1987].

 

Захоронения гунов выделяются как своими размерами, так и конструкцией. К основной камере присоединялись (с одной или двух сторон) могильные коридоры-дромосы, а также дополнительные помещения для сопогребений и размещения инвентаря. Для аристократических погребений характерно наличие бронзовых ритуальных сосудов (с тенденцией к миниатюризации) и оружия, которые сочетаются с многочисленными керамическими предметами. Использование богато украшенной керамики, копирующей бронзовые сосуды, является одной из особенностей циньских ком-

(41/42)

плексов. В рядовые погребения обычно клали бытовую керамику, которая на поздних этапах появляется и в элитных могилах. В качестве специфической для Цинь формы выделяются триподы ли с заострёнными ножками «в виде заступа», аналогии которым можно найти в культуре цицзя.

 

В наборе бронзовых сосудов прослеживается система общечжоуского ритуала ле-дин (выставленных в ряд триподов- дин). Суть её состоит в корреляции количества сосудов дин (служивших для принесения в жертву мясной пищи) и гуй (для зерна). Количество дин, размеры которых постепенно уменьшались, было нечётным (от девяти для могилы владетельного князя и до одного для могил простых воинов-«дружинников»), а количество гуй — чётным и, как правило, на один сосуд меньшим, чем дин (см.: [Археология династий..., 1979. С. 203-204; Крюков, 1984. С. 29]). В сочетании с бронзовыми сосудами могли использоваться и их керамические копии. Подтверждается свидетельство Ли Сюэциня о том, что «керамика и бронза из циньских могил богата индивидуальными характеристиками. Бронзы наследуют западночжоускому стилю, но затем развиваются в собственном направлении» [Li Xueqin, 1985. P. 223].

 

В оружейном наборе представлены все виды: клевцы, наконечники копий, топоры-кельты, бронзовые бляхи для доспехов и щитов (умбоны), наконечники стрел. Найденные кинжалы некоторыми учеными выделяются в особую группу «кинжалов циньского типа», датированных периодом Чуньцю и началом Чжаньго [Чжан Тяньэнь, 1995]. Их общие характеристики включают языковидный клинок, с небольшим подпрямоугольным перекрестьем и выделенным навершием, поверхность которых заполнена орнаментом; в некоторых случаях (например, у экземпляра из Таньцзяцунь) в нём отчетливо проглядывают парные головки грифов. Поэтому мы не склонны полностью согласиться с Кан Ин Уком, который обращает внимание только на орнамент «культуры Центральной равнины» и отделяет эти кинжалы от ордосских бронз [Кан, 1999]. С учётом того, что помимо циньских могильников эти кинжалы находят в основном в северных районах, примыкающих к степному поясу, мы считаем, что кинжалы этого типа изготовлялись циньцами под влиянием традиций кочевников (жунов или ди).

 

Заслуживает внимания использование погребальных фигур. Их найдено сравнительно немного, для додинастического периода из-

(42/43)

вестно около 20 штук — небольшого размера (не выше 25 см), изготовленные из разных материалов: камня, дерева, глины (необожжённой). Хотя изображения довольно простые, но на многих уже проработаны черты лица, показаны отдельные детали одежды. По роскошной отделке халата можно выделить несколько фигур сановников, есть также изображения колесничих, остальных можно условно определить как прислугу [Ху Линьгуй, 1987]. Данный факт знаменует важный поворот в ритуале: признание самой возможности замены при погребении реальных жертв их изображениями.

 

Проведённый краткий обзор особенностей циньских погребений (обряда и инвентаря) позволил выделить ряд специфических черт, которые позволяют говорить о выделении субкультуры государства Цинь в рамках общей чжоуской традиции. К ним относится ориентация погребённого (головой на запад), скорченная поза, широкое распространение подбоев, выделенные погребальные парки для захоронения правителей, подземная архитектура, сохранение обряда человеческих жертвоприношений и сопогребений параллельно с началом использования вотивной погребальной пластики, керамические копии бронзовых ритуальных сосудов, особые формы триподов- ли, кинжалы циньского типа. Многие из этих черт получают дальнейшее развитие в монументальной конструкции мавзолея Цинь Шихуанди.

 

В то же время некоторые из перечисленных особенностей имеют этнокультурное значение. В китайской историографии велась оживлённая дискуссия о происхождении циньцев. Некоторые учёные, ссылаясь на данные письменных источников, отстаивали восточное происхождение циньцев, тогда как другие обращали внимание на сведения, указывавшие на их тесную связь с западными жунами (см.: [Чжао Хуачэн, 1987. С. 1-2]). В «Исторических записках» Сыма Цяня подробно излагается история общения (как мирного, так и вооружённого) Цинь с жунами, в том числе их многочисленные брачные связи; по данным известного историка Цзянь Боцзаня, раннее население Цинь даже называлось «циньскими жунами» [Сыма Цянь, 1975. С. 17 и др.; С. 290 (коммент.)]. Археологические открытия также указывают на западные истоки Цинь, что не исключает прихода части элиты из восточных царств.

 

Циньская культура формировалась на пересечении многих традиций, среди которых значительное место занимали позднеиньская

(43/44)

и предчжоуская культуры [Ван Сюэли, Лян Юнь, 2003]; однако нельзя отрицать и существенного влияния жунских традиций. Различные племена жунов (цянов), которые принято определять как прототибетские (с возможной примесью других племён), проживали на территории провинций Ганьсу и Цинхай, создав целый ряд культур палеометалла (мацзяяо, мачан, баньшань, цицзя, каяо, сыба, синьдянь, сыва) [Се Дуаньцзюй, 2002]; однако в конце периода Западного Чжоу они практически исчезают. Частично носители этих культур были вытеснены на территорию Тибетского плато, где приняли участие в создании тибетского этноса. Некоторая их часть, как свидетельствуют письменные источники, продолжала жить в верховьях Хуанхэ, сохраняя свои обычаи (см.: [Крюков, Переломов, Софронов, Чебоксаров, 1983. С. 75-76]), хотя на археологическом материале их культура пока не фиксируется. Однако можно предположить, что значительная часть жунов вошла в состав циньцев, передав им часть своих культурных характеристик. Любопытный символ такого влияния можно усмотреть в бронзовой подвеске, найденной при раскопках чэ-ма кэна в Бацитунь [У Чжэньфэн, Шан Чжижу, 1980. С. 77, 84]. На этом предмете одной стороны изображена голова человека, а с другой стороны — голова барана, таким образом, он представляет собой воплощённый в бронзе иероглиф «цян», представляющий собой соединение двух иероглифов: человек и баран. Подвеска была найдена в погребении колесничего, которые в циньском обществе относились к аристократии, что свидетельствует о присутствии жунского (цянского) компонента в составе элиты государства Цинь. Дальнейшие исследования позволят уточнить степень этого влияния.

 

Особого внимания заслуживают элитные погребения, раскопанные в районе Сичуй. Данный топоним относится не к современным административным названиям, а заимствован из исторической географии. Именно так в древних летописях обозначался район, заселённый племенами западных жунов, который контролировали предки циньского правящего дома из рода Ин ещё в конце правления династии Шан (XI в. до н.э.). Затем они служили западночжоуским ванам. В поздний период Западного Чжоу один из них получил титул Чжуан-гуна и, разгромив жунов, основал первую столицу княжества Цинь в местности под названием Сицюаньцю (Западный холм собак). Под собаками могли подразумеваться «собаки- жуны»

(44/45)

(цюаньжун), одно из жунских племён, с которыми постоянно конфликтовали древние китайцы в эпоху Чжоу.

 

Локализации первоначального центра жизнедеятельности циньцев помогла надпись на бронзовом сосуде «Цинь-гун гуй», найденном ещё в 1919 г. в уезде Тяньшуй восточной части пров. Ганьсу. В 1923 г. выдающийся специалист по эпиграфике Ван Говэй перевёл и интерпретировал эту надпись, на основе которой он впервые показал, что первоначально название Сичуй просто обозначало «западные рубежи», а затем стало указывать на территорию вокруг Сицюаньцю, При династии Хань там был образован уезд Сисянь, который находился примерно в 60 км к юго-западу от современного уездного центра Тяньшуй, в бассейне небольшой реки Сиханьшуй (см.: [Район циньских гробниц..., 2004, предисл. Ли Сюэциня. С. 2]). Именно там впоследствии и были найдены богатейшие памятники раннего периода существования княжества Цинь.

 

В 1994 г. возле гор Дабаоцзышань на правом (северном) берегу р. Сиханьшуй, на территории современного уезда Лисянь пров. Ганьсу местные археологи раскопали группу захоронений («погребальный парк») периода конца Западного Чжоу — начала Чуньцю (VIII в. до н.э.), а в 1998 и 2000 г. в Юаньдиншань на другом берегу реки исследовали аристократический могильник первой половины периода Чуньцю (середина VIII — середина VII вв. до н.э.).

 

В целях дальнейшего изучения полученных материалов мы, вслед за китайскими археологами, объединили все находки в рамках одного района Сичуй, которому, на наш взгляд, можно придать статус особого археологического микрорайона (AMP). При этом мы исходили из базового определения данной категории как комплекса различных археологических памятников, включающего историко-культурное и географическое содержание [Бобров, 1994. С. 17]. Такой подход даёт возможность не только соединить в единую линию развития собственно циньские памятники, но и привлечь к рассмотрению находки других культурных традиций и периодов, обнаруженные в верховьях р. Сиханьшуй и, тем самым, определить факторы, оказавшие воздействие на формирование культуры государства Цинь.

 

В Дабаоцзышань раскопаны две большие могилы, один относящийся к ним чэ-ма кэн и девять малых и средних могил. Выявлены остатки межи из утрамбованной земли, ограничивавшей «погре-

(45/46)

бальный парк», а также возведённая тем же способом платформа, возле которой нашли кровельную черепицу и концевые черепичные диски. Очевидно, на этом месте находились надмогильные сооружения, связанные с уходом за могилами и проведением поминальных церемоний. К «парку» примыкало большое кладбище в составе более 200 средних и малых могил — к сожалению, полностью разграбленных. Беспримерное по наглости и масштабу ограбление древних могил произошло в 1990-е гг., после чего многие циньские бронзы «всплыли» в музейных и частных собраниях на Западе. В частности, сосуд «Цинь-гун ху» из большой могилы М3 был обнаружен благодаря поддержке западных специалистов в Нью-Йорке и при издании памятника китайским археологам пришлось довольствоваться описанием и фотографиями этой находки.

 

Большая могила М3 — вытянутой прямоугольной формы, длина 115 м, ширина 8,2-8,3 м, дромосы с двух сторон (западный — наклонный, восточный — ступенчатый) непосредственно примыкают к погребальной камере (глубина 16,5 м). Внутри найдено восемь скелетов сопогребённых, обломки лакового гроба, фрагменты бронзовых изделий, бусины. Практически весь погребальный инвентарь был похищен современными «бугровщиками».

 

Большая могила М2, расположенная ниже по склону, имеет в плане крестообразную форму: к погребальной камере размерами в верхней части 12,1×11,7 м (и глубиной 15,1 м) с двух сторон примыкают дромосы, наклонный на западе и ступенчатый на востоке. Могила несколько меньше пострадала от грабителей либо располагала более богатым инвентарём, поэтому в ней удалось выявить 19 скелетов сопогребённых, остатки деревянного саркофага и лакового гроба с накладками из золотой фольги, лаковый сундук, обломки бронзового оружия, пять каменных литофонов (цинов).

 

В чэ-ма кэне, также разрушенном, первоначально, вероятно, находилось 12 колесниц. Наиболее богатыми оказались находки в небольших могилах, не замеченных современными «расхитителями гробниц». Там обнаружили ритуальные бронзовые сосуды, их керамические копии, бытовую керамику, нефритовые украшения [Дай Чуньян, 2000].

 

В 2006 г. в 20 м к юго-востоку от М2 раскопали жертвенную яму с музыкальными инструментами: три сравнительно крупных бронзовых колокола бо, восемь колоколов юн и 10 (два набора по

(46/47)

пять) каменных литофонов цин. Все они изменяются в размерах от больших к маленьким, в таком порядке были подвешены с помощью фигурных крючков на опоре, которая не сохранилась. В надписи на одном из колоколов говорится о том, что набор изготовлен по приказу «циньского наследника». Вокруг найдены захоронения одного взрослого человека и нескольких детей — скорченные, головой на север (очевидно, ориентация на могилу М2). Возможно, это могилы музыканта и его учеников, состоявших при «ритм-секции» дворцового оркестра. Они ублажали правителя музыкой при жизни и должны были служить ему и после смерти [Вэй Чжэн, Ван Хуй, 2008].

 

Несмотря на огромный ущерб от грабежей, собранные материалы (с учётом сведений, полученных из зарубежных музеев) дают возможность для ряда важных наблюдений. Из золотых украшений наиболее интересны большие пластины фольги в форме хищной птицы. Одна пара фигурок тигров, вырезанных из дерева и обернутых золотой фольгой, обнаружилась в Париже, другая — в японском музее Михо. Кошачий хищник изображён с вытянутым телом, повёрнутой назад головой, поджатыми лапами, когти на которых показаны в виде кружочка.

 

Значительная коллекция ритуальных бронзовых сосудов из циньских могил была выкуплена в Гонконге и передана в Шанхайский музей. В надписях на многих из них (также как на сосудах, обнаруженных во Франции и США) упоминается «циньский гун». Треножники для мяса дин и сосуды для зерна гуй явно входили в систему «ле-дин», о которой говорилось выше, когда представители знати в соответствии со своим титулом использовали для жертвоприношения нечётное количество дин и чётное (меньшее на один) количество гуй. Причём каждый последующий сосуд должен быть несколько меньше предыдущего, что и наблюдается в составе находок. Для обладателя титула гун полагалось использовать соответственно набор из семи дин и шести гуй. В Японии выявлен набор бронзовых колоколов, также с надписью «циньский гун», а дополнявший его набор каменных цинов преступники потеряли (или бросили), поскольку их нашли прямо в грабительском лазе.

 

На основании анализа всех материалов и сопоставления с письменными источниками большинство китайских исследователей сейчас считает, что в могиле М3 был погребён Сян-гун, а в М2 —

(47/48)

Вэнь-гун, соответственно второй и третий правители княжества Цинь, получившие титул. Другой вариант: Вэнь-гун и Сянь-гун, — считается менее вероятным [Ван Хуй, 1998; ср.: Чэнь Пин, 1998]. К тому же в первом случае даты смерти двух правителей разделяет промежуток, равный примерно полувеку, что прослеживается в изменениях погребальной конструкции и инвентаря.

 

Напротив «погребального парка», через реку, на расстоянии 3 км расположено кладбище циньской аристократии. Археологи вскрыли четыре могилы и один чэ-ма кэн (с пятью колесницами и 16 скелетами лошадей). Поскольку в конце 1990-х гг. власти в спешном порядке приняли меры по защите культурного достояния, то удалось уменьшить потери от грабителей. В результате была получена достаточно представительная коллекция инвентаря, в ряде случаев также дополненная сведениями из зарубежных источников. Богатый набор ритуальных бронзовых сосудов указывает на принадлежность к высшей аристократии, по меньшей мере в двух могилах прослежена система ле-дин, соответствующая высокому рангу погребённых (не меньше бо или даже хоу).

 

Внимание привлекает бронзовый сосуд на колёсиках, украшенный многочисленными скульптурными изображениями, который Чжу Чжунси определил как модель погребальной колесницы и, соответственно, вместилище души покойного [Район циньских гробниц..., 2004. С. 26-27]. Подобные находки уникальны; они встречаются на памятниках эпохи Чуньцю (например, в цзиньской могиле в Вэньси, на городище Яньчэн) и пронизаны сложной космологической символикой (подробнее см.: [Евсюков, Комиссаров, 1984]). Высокая насыщенность зооморфными украшениями является особенностью данной коллекции. Сочетание в едином сюжете различных животных, а также некоторые детали оформления наводят на мысль о скифо-сибирском искусстве «звериного стиля». Его могли транслировать в Цинь жунские племена, которые вступали в контакты с кочевниками на территории Монголии и Ордоса [Коновалов, 1999. С. 109]. Однако сюжетная линия подверглась существенной переработке, животные не борются, а поддерживают друг друга, за счёт чего создаются комбинированные ручки и ножки сосудов.

 

Особого внимания заслуживают кинжалы: один полностью бронзовый, относится к так называемым кинжалам циньского типа, также как и каменная реплика (см.: [Кан, 1999]). Четыре других

(48/49)

кинжала биметаллические, в трёх случаях цельнолитая бронзовая рукоять, украшенная бирюзой, сочеталась с утраченным железным клинком, в одном случае обломок железного клинка сохранился вставленным в золотое перекрестье от, очевидно, деревянной рукояти, к которому также принадлежало золотое навершие. Они относятся к числу наиболее ранних свидетельств использования металлургического железа на территории Китая (раньше — только биметаллический кинжал из Шанцуньлина, датированный концом Западного Чжоу).

 

В завершении обратимся к находкам, сделанным на других памятниках Сичуй. Теоретическим основанием для привлечения этих материалов служит концепция AMP, предполагающая наличие исторических взаимосвязей в пределах выделенной географической общности.

 

Во-первых, найдено немало чжоуских бронзовых сосудов, колоколов и предметов вооружения, датированных эпохой Восточного Чжоу, вплоть до позднего Чжаньго (III в. до н.э.). Данные находки объясняются тем, что хотя в начале Чуньцю политический и экономический центр государства Цинь переместился на восток, в район современного г. Сианя, но в Сичуй сохранились родовые храмы и кладбища многих аристократических родов, включая правящий род Ин. Поэтому циньские князья (а затем и цари) на протяжении всего периода существования государства назначали туда на службу представителей высшей знати, которым и принадлежали найденные бронзы.

 

Во-вторых, выявлено, как минимум, два бронзовых предмета династии Шан: треножник «Яфу синь дин» и танговая секира. Поскольку сами шанцы в тот район специально не проникали, то вещи, скорее всего, связаны со службой предков циньцев шанскому вану, как об этом свидетельствуют летописи. То же можно сказать и по поводу находок раннечжоуских бронз.

 

В-третьих, следует выделить втульчатую секиру и клевец с широким треугольным бойком (типа чо), которые относятся к культурной традиции Ба-Шу. Связи этих государственных образований (на территории пров. Сычуань) с раннечжоускими уделами в XI-X вв. до н.э. прослеживаются на многих памятниках Северо-Западного Китая. В данном случае такая связь могла быть не прямой, а опосредованной через один из этих уделов — например, Юй, памятники

(49/50)

которого (Жуцзячжуан, Чжуюаньгоу в западной части пров. Шэньси) демонстрируют наибольшее влияние со стороны сычуаньских государств [Китайская археология..., 2004. С. 119-125].

 

И, в-четвёртых, особого внимания заслуживают массовые находки керамики культуры сыва. Данную культуру, вместе с рядом других, связывают с жунскими (цянскими) племенами [Се Дуаньцзюй, 2002. С. 227-237], возможно, с цюаньжунами. По ряду культурных признаков носители культур синьдянь и сыва тесно связаны с ранними чжоусцами [Шуй Тао, 2001. С. 134-137]. Однако наиболее интенсивные контакты у жунов и наследовавших им прототибетских племён цянов, как об этом свидетельствуют и письменные источники, были именно с циньцами. Так, по сведениям летописи «Хань шу», цянский вождь Уи Юаньцзянь в середине V в. до н.э. потерпел поражение от царства Цинь и некоторое время находился там в плену на положении раба (см.: [Хуан Фэньшэн, 1989. С. 4-6]). Не случайно, как уже упоминалось выше, у некоторых «гвардейцев» в составе терракотовой армии мавзолея Цинь Шихуанди выделены антропологические черты («американоидность»), которые связывают их с жунскими культурами (мацзяяо, цицзя, сыва), с одной стороны, и с современным населением Восточного Тибета (Кама), с другой [Крюков, Софронов, Чебоксаров, 1978. С. 129-130].

 

Некоторые находки на территории AMP Сичуй (антропоморфная керамическая бутыль в виде полуобнажённой женщины, сосуд крашенной керамики с резким изломом плечиков, бронзовая статуэтка мужчины в «античном стиле») пока не получили надлежащего объяснения. Надеемся, они займут своё место в общей характеристике циньской культуры в ближайшем будущем.

 

§2. Погребальная архитектура мавзолея Цинь Шихуанди. * ^

[ сноска: * Параграф написан совместно с Ю.А. Азаренко.]

 

Особенности погребальной архитектуры мавзолея следует рассматривать в контексте общего развития архитектурного искусства Китая, в котором циньский этап занимает важное место. С возникновением построек дворцового типа, которое китайские специалисты относят к правлению легендарной династии Ся (XXI-XVI вв. до н.э., по традиционной хронологии), были заложены основные принципы их планировки. В эпоху Шан-Инь (XVI-XI вв. до н.э.)

(50/51)

происходил синтез строительных традиций севера и юга страны. В период со второй половины XI по первую треть VIII в. до н.э. при правлении династии Чжоу применяли уже вполне сформировавшуюся систему деления построек в соответствии со статусом их обитателей, планировка получила идеологическое обоснование и стала более строгой, возросло число типов строений. К периоду Чуньцю (VIII-V вв. до н.э.) и Чжаньго (V-III вв. до н.э.) развитие экономики и культуры привело к формированию сети дорожного сообщения и появлению множества поселений городского типа.

 

С образованием империи Цинь (221-207 гг. до н.э.), объединившей огромную территорию прежде самостоятельных царств и осуществившей реформы по унификации мер и стандартов в самых разных областях, наступил период расцвета строительного дела, включивший в себя, помимо Цинь, династии Хань (202 г. до н.э. — 220 г. н.э.), Вэй (220-265) и Цзинь (265-316).

 

В период первого объединения страны повсеместно распространились главные принципы строительства, в начальном виде сформировавшиеся уже при династиях Шан и Чжоу: ансамблево-дворовый тип застройки, симметричная планировка, деревянная стоечно-балочная конструкция, основные конструкционные части отдельных строений, крыши больших объёмов. Резьба и роспись, регулярная планировка отражали идеологические представления и статусные моменты, что получило развитие в последующие эпохи.

 

В столице Цинь возводились копии уничтоженных дворцов покорённых княжеств. По свидетельству Сыма Цяня, «каждый раз, когда Цинь сокрушало власть какого-либо из владетельных князей, [циньский ван приказывал] зарисовать устройство его дворца и строить [подобный же] дворец на возвышенности к северу от Сяньяна, так, чтобы дворец этот был обращён к югу — к реке Вэй. [Поэтому] от Юнмэня на восток вплоть до рек Цзиншуй и Вэйшуй [всюду высились] дворцы и дома, соединённые переходами поверху и понизу и огороженными дорогами. [Он] заполнил дворцы красавицами, наполнил палаты колоколами и барабанами, захваченными у князей» [Сыма Цянь, 1975. С. 65]. Но и этого Цинь Шихуанди казалось мало.

 

В 212 г. до н.э. он начал строительство близ современного г. Сианя огромного дворца Эпан (Эфан); а также погребального комплекса, который должен был стать моделью природного и соци-

(51/52)

ального Космоса. Он же увековечил своё имя сооружением Великой Китайской стены на основе разрозненных оборонительных укреплений на севере. Согласно «Историческим запискам», дворец Эпан имел небывалые размеры, простирался более чем на 150 км, был окружён сторожевыми башнями и заключал в себе огромный искусственный пруд. Со столицей дворец связывала особая императорская дорога, повторявшая очертаниями форму созвездия Гэдао (близ Полярной звезды). В источниках сообщается, что когда повстанцы подожгли Эпан, то пожар, затухая и разгораясь вновь, продолжался в течение трёх месяцев. Его остатками является прямоугольная платформа из утрамбованной земли свыше 1 км в длину (по оси запад-восток) и около 500 м в ширину, достигающая высоты в 7-8 м.

 

Важным источником по истории архитектурно-строительного дела является особый тип памятников — погребальные комплексы. Усыпальница самого Цинь Шихуанди поражала воображение современников грандиозностью и великолепием. В этом император превзошёл всех других правителей древности, включая египетских фараонов. По мнению американского историка Дерка Бодде, здесь сказались также особенности психики императора, его гигантомания и патологический страх смерти [Bodde, 1938. Р. 119-120]. Такое строительство стало возможным благодаря объединению страны, в результате которого в распоряжении центральной власти оказались огромные материальные и людские ресурсы. Строительство началось ещё в 246 г. до н.э., до создания централизованного государства, и велось до 2-го года правления Эр Шихуанди, почти 40 лет. В «Исторических записках» («Ш

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: