Передача от 26 апреля

Мы продолжаем читать наставления святого Иоанна Кассиана Римлянина из второго тома «Добротолюбия». Напомню, мы в прошлый раз остановились на 206-м абзаце, в котором Иоанн Кассиан говорит о том, что является знаком услышания молитвы, что, естественно, для каждого молящегося человека является очень важным. Частично напомню этот абзац:

Какой знак услышания молитвы? – Когда во время молитвы не смущает нас никакое сомнение, и ничто надежды нашего прошения не низлагает нечаянием, если в самом излиянии молитвы чувствуем, что мы получили то, чего просили, то да не сомневаемся, что молитвы действительно услышаны. Ибо настолько молящийся удостоится услышан быть и получить просимое, насколько будет верить, что Бог на него взирает и может исполнить его прошение…

По мысли, по свидетельству Иоанна Кассиана, молитва услышана тогда, когда наше же собственное сердце свидетельствует нам, что все будет хорошо. То есть молитва достигает полноты зрелости, и внутри самой молитвы получается внутренняя убежденность, не поддерживаемая ничем, совершенно как бы удостоверенность (потому что она коренится в свидетельстве Самого Бога) в том, что мы, несомненно, услышаны. Не будем услышаны, а уже услышаны. И вот эта удостоверенность, это внутреннее ощущение и есть искомое состояние. Оно свидетельствует человеку о том, что он услышан. И после этого человек понимает, что больше ему не надо этого просить. Его молитва вроде только услышана, он еще не получил того, о чем просил, но его сердце уже начинает Бога благодарить. И вот этот переход молитвы в благодарственное состояние (даже, я бы сказал, перетекание молитвы в благодарение) яснее ясного свидетельствует о том, что человек услышан и что, несомненно, будет то, о чем он просил.

Если же молитва продолжается, если же нет ощущения услышанности, если, наоборот, человек усиливается и усиливается в молитве, то это значит, что он еще не достиг края, не достиг полноты; наоборот, молитва как бы захватывает все глубже, все больше, все шире его сердце, он втягивает туда всю свою душу, влагает туда всю свою волю, весь свой ум, изнемогая в ощущении того, что, может быть, недостаточно этого; может быть, Бог еще это не принял. Вот сама по себе неоконченность, незавершенность молитвы свидетельствует, внутренне удостоверяет человека молящегося в том, что молитва еще не принята, еще нужно молиться, у молитвы есть незавершенность, человек не перетекает в благодарность, он усиливается быть услышанным. И это усилие быть услышанным свидетельствует, что он еще не услышан.

Конечно, Бог слышит всякого человека, даже если тот просто шепчет в глубинах сердца своего молитву. Но мы говорим здесь о том, что услышанность предполагает, что молитва принята, Бог исполнит ее. И неполнота свидетельствует о том, что молитву еще нужно продолжать, она еще не окончилась. Быть может, она не окончится и сегодня, и завтра, и через какое-то время.

Чтобы молитва была принятой и услышанной в некий свой час, преподобному Серафиму Саровскому пришлось стоять на камне тысячу дней и ночей. Это, конечно, необыкновенная молитва, но бывает и так. Разные состояния просящего и разные состояния молитвы, разный уровень того, что человек, собственно, просит. Надо это принять как должное и не изнемогать, не изнывать, а продолжать усиливать молитву. Однажды мы почувствуем, что она принята, и радости и благодарности нашей не будет конца.

Но все это возможно, разумеется, только в том случае, если сердце дышит Богом, если оно внимает Богу, если оно живет Богом. Если это сердце именно живое, оно ощущает то, о чем говорит здесь Иоанн Кассиан, о чем говорят все аскетические писатели, духовные писатели. Это основная проблема адекватной рецепции написанных ими слов, что они-то исходят из того, что сердце у человека живо, что оно чувствует, ощущает Бога, что поскольку оно живет Богом, постольку и ощущает малейшие колебания этих отношений, как это бывает у живых людей в их отношениях.

Если сердце мертвое, то ничего из того, что здесь описал Иоанн Кассиан, человек не понимает. Он не понимает вообще, о чем идет речь, это абсолютно закрытая для человека тема. Он даже не понимает, о чем здесь говорит Иоанн Кассиан; более того, он не понимает, какой вообще смысл писать какие-то непонятности. Не то что он понимает свое непонимание, он даже этого не понимает, он просто не понимает, о чем идет речь вообще. Это очень печально, ведь если человек сердцем еще не ожил, он сердцем внутренней достоверности не чувствует. Он сердцем не чувствует, когда Бог умаляет Свое присутствие, когда Бог отходит в силу какой-нибудь неправильной мысли, греха, слова, что вызывает покаяние и плач, чтобы Бог вернулся, очищение сердца от этого греха, от этой нелепой мысли, гордого чувства. Если сердце еще не ожило, человек, естественно, желает того же самого – он желает знака, что молитва принята. Он молится, как бы то ни было, все равно что-то называемое молитвой делает; читает он эту молитву или как-то своими словами молится, в данном случае не важно. Но если сердце его еще мертвое и не ожило, то он естественным образом хочет удостовериться, что не напрасно молится, хочет удостовериться, что действительно молитва его принята, что молитва его услышана. И тогда он, поскольку сердце его еще каменное, не живое и не может ничего почувствовать, ищет внешних знаков того, что молитва его услышана. В чем он их ищет, в данном случае совершенно не важно; важно, что он ищет это не в собственном сердце, а во внешних знаках.

Вот это, безусловно, всегда приводит человека к обольщенности, прелести. Он начинает видеть видения, начинают происходить чудеса, у него плачут иконы, улыбаются лики, играют красками небеса, пляшут солнечные лучи, раздваиваются огоньки свечей – что угодно может быть. И он радуется этому знаку и думает, что это и есть знак принятия его молитвы, хотя, с точки зрения святых отцов, все это та или иная степень обольщения.

Конечно, это не та еще прелесть, о которой со страхом и трепетом пишет святитель Игнатий (Брянчанинов), до этой прелести еще далеко. Поэтому я избегаю в данном случае употреблять слово «прелесть», говорю просто о некой обольщенности, человек обольщается, он льстит себе, и до настоящего конца еще долго, Бог его останавливает. Человек принимает эти внешние знаки по неведению, он не знает ничего другого, мертвое у него сердце, не живое, каменное. Он не знает, каким оно должно быть живым. Тем не менее зла он никому не делает, гордиться сильно не гордится. Он не ожил, но, по крайней мере, в меру своих сил он исполняет заповеди, стараясь никому не делать больно, поэтому Господь не позволяет человеку впасть в то состояние, которое называется сурово прелестью. Да, есть некая обольщенность, есть некая восторженность, есть некое мнение о себе, но Бог не попускает этому развиваться, чтобы окончательно не погиб человек. И человек может жить в таких собственных обольщенностях. Но если он не пытается на этом основании учить других, укорять других, превозноситься над другими, а то и еще чего серьезнее, то ничего страшного тем не менее с ним не происходит, Бог его защищает.