Ритуал как игра и первый шаг к сатанинской эстетике

 

Говоря об эстетике, я не рассчитываю, конечно, в краткой главе отобразить всю сложность и многогранность данной темы, свою задачу я вижу, прежде всего, в том, чтобы сделать первый шаг в этом направлении, так как до сих пор, насколько мне известно, в сатанизме эта тема не затрагивалась вообще. Поэтому мне хотелось бы обрисовать ту модель эстетического, которая наиболее полно соответствует нашим взглядам, возможно, впоследствии она будет разработана или изменена, что, конечно же, является необходимым, пока же мы выделим исключительно общие контуры и попробуем соотнести их с понятием “игры”, дав при этом соответствующие пояснения.

 

Эстетическое мы определяем как категорию, отражающую то общее, что является принадлежностью безобразного и прекрасного. Иными словами, эстетическое - это то, что делает прекрасное собственно прекрасным, вызывает в человеке соответствующий эмоциональный отклик.

 

Наша модель эстетического дуалистична - это означает, что эстетическое возникает как результат объединения некоторых свойств бытия с одной стороны, и духа биологического объекта с другой, согласно Аристотелю, прекрасное есть результат соотнесения свойств жизни с человеком как мерой красоты. Соответственно, мы вводим такие понятия, как “бытийная составляющая эстетического” и “субъективная составляющая эстетического”, и пробуем подробно их рассмотреть.

 

Личностная граница, объединяющая группу ИЕТ, представляет собой ничто иное, как оформляющее начало, в то время как сама группа может рассматриваться в качестве формы. Данная форма, в свою очередь, есть структурированная часть абсолютной Тьмы, именно она и несёт в себе те свойства, которые выступают в качестве составной части эстетического: “Красота - это бесконечность, выраженная в законченной форме” (Шеллинг). Выражение Шеллинга отлично передаёт общий принцип: абсолютная Тьма, Хаос, выступающий в качестве “бесконечности”, в оформленности приобретает некоторую совокупность специфических свойств, представляющих собой бытийную составляющую эстетического, однако следует учитывать, что форма, группа ИЕТ отнюдь не мыслится нами в качестве законченной, а, напротив, в качестве бесконечно развивающейся и изменчивой.

 

Каковы же те специфические свойства формы, которые имеют для нас значение в данном случае? Этих свойств три: качество, уровень и структура.

 

Под качеством мы понимаем неповторимость каждой отдельно взятой группы ИЕТ. Мы уже говорили о том, что поскольку абсолют по определению бесконечен, бесконечным будет и число его качеств, каждое из которых в большей или же меньшей степени отличается ото всех других. Соответственно, это придаёт неповторимость каждой оформленной группе ИЕТ, как следствие, полностью тождественные формы невозможны. От того, какие именно качества оформляются личностной границей, и зависит итоговая бытийная составляющая эстетического.

 

Под уровнем мы понимаем степень развития группы ИЕТ, то есть степень охвата абсолютной Тьмы конкретной оформленностью. По существу, речь идёт о количестве вышеупомянутых качеств: чем больше это количество, тем более высокоразвитой, более совершенной может быть названа конкретная группа ИЕТ. Отсюда мы выводим промежуточную формулу “наиболее прекрасно - наиболее совершенное”.

 

Наконец, под структурой мы понимаем всю совокупность внутренних связей тех качеств, которые составляют группу ИЕТ, или, иначе, внутреннее устройство формы. Это внутреннее устройство также определяет бытийную составляющую эстетического.

 

Итак, качество, уровень и структура являются специфическими свойствами формы, в то время как совокупность их образует бытийную составляющую. Однако в чувственно постигаемом плане речь идёт не о самой форме, то есть группе ИЕТ, а всего лишь о том или ином проявлении данной формы. Поэтому бытийная составляющая также воспринимается не сама по себе, а в качестве проявления. Вместе с тем не стоит воспринимать бытийную составляющую эстетического в качестве некоей отдельной сущности: она есть производная сущности, а потому применительно к чувственному восприятию более корректно говорить о “проявлении производной”.

 

Поясню это на простом примере. Представим себе, что мы наблюдаем в кривом зеркале отражение некоего предмета. Предмет обладает размером, цветом и формой, что в совокупности и даёт некоторое представление о его эстетической ценности. Однако мы наблюдаем не сам предмет, а только его искажённое отражение, или, пользуясь нашей терминологией, проявление. Разумеется, мы не можем сказать ничего конкретного ни о структуре, ни об уровне, ни о качествах, хотя бы в силу того, что исходная единица Тьмы (ИЕТ) принципиально недоступна познанию.

 

Теперь перейдём к субъективной составляющей эстетического. Под субъективной составляющей мы понимаем, прежде всего “дух”, то есть, в узком смысле, совокупность жизненности, эмоций, желаний и собственно сознания. Здесь следует отметить, что дух сам по себе - не сущность, а проявление, поэтому фактически, говоря об эстетическом, мы говорим о единении проявлений. В зависимости от конкретных свойств духа бытийная составляющая может быть воспринята самым различным образом: даже в том случае, если она является ярко выраженной, далеко не обязательно человеческий дух адекватно её воспримет.

 

Чувственно-познаваемый мир - это мир не сущностей, а мир проявлений, мерой прекрасного, соответственно, выступает одухотворённый биологический объект, дающий эстетическую оценку воспринимаемому им проявлению бытийной составляющей эстетического.

 

Таким образом, мы дали здесь самое общее представление об эстетическом - в соотношении с принятой нами онтологической моделью. В дальнейшем данное представление может служить базой для более подробных и углублённых исследований этого вопроса, а равно - эталоном, применимым и в практике.

 

Если очень сильно упростить всё вышесказанное, можно вывести конечную формулу, которая будет звучать следующим образом: “прекрасно то, что несёт в себе адекватно воспринимаемый человеком и оформленный на высоком уровне Хаос”. “Возвышенный человек, видя возвышенное, становится свободным, уверенным, широким, спокойным, радостным, но совершенно прекрасное потрясает его своим видом и сшибает с ног: перед ним он отрицает самого себя” (Ницше).

 

На этом мы закончим наше краткое описание модели эстетического, и перейдём к подробному рассмотрению такого понятия, как “Игра”.

 

Эстетика и игра связаны между собой очень тесно: фактически, игра представляет собой ничто иное, как оду из форм эстетического выражения. Как и искусство, игра - это вид непродуктивной деятельности, основное назначение которой состоит в том, чтобы доставлять удовольствие. При этом в том и другом случае удовольствие связано не только с конечным результатом деятельности, но и с самим процессом. Игра - это своего рода творческий процесс, и хотя этот процесс подчинён строго определённым правилам, он всегда свободен, и в нём отсутствует принуждение. Игра по принуждению перестаёт быть игрой, превращаясь в работу или скучную необходимость. Именно поэтому игра - наилучшее поле для практического применения принципа “делай, что хочешь”, и элементы игры следует, безусловно, использовать в ритуальной практике.

 

Ритуал, взятый сам по себе - это процесс, основное назначение которого состоит в изменении как отдельно взятой группы ИЕТ, так и всех этих групп в совокупности. Поэтому можно говорить о том, что все процессы изменения, то есть все без исключения бытийные процессы, представляют собой ничто иное, как ритуал, то есть определённую последовательность изменений в соответствии с существующими законами. Однако, поскольку предметом познания является не группа ИЕТ как таковая, а только проявления этих групп, то есть чувственно-постигаемый мир, понятие ритуала приобретает несколько иное значение.

 

Так, наше воздействие на группы ИЕТ может быть названо опосредованным: общее проявление, определяемое как “личность” в общепринятом смысле этого слова, воздействует опять же на проявления, в том числе и на саму себя, и только в результате данных воздействий группа ИЕТ может быть так или иначе изменена. Поэтому не имеет принципиального значения, каким именно образом личностное проявление окажет это воздействие, проще говоря, форма “обычного” ритуала не важна сама по себе, и представляет своего рода игру. Здесь важно чётко понимать различие между “бытийным” и “обычным” ритуалами. Бытийный ритуал - это определённая, строгая последовательность действий на уровне сущностей, групп ИЕТ, в то время как обычный ритуал есть определённая последовательность действий на уровне чувственно воспринимаемых проявлений.

 

Обычный ритуал - это ни в коем случае не “работа”, необходимая для того, чтобы достичь определённого результата: в данном случае, изменения и развития групп ИЕТ, поскольку это изменение не наблюдается непосредственно, то есть это деятельность без видимого практически полезного результата. “Работа” - это то, что человек обязан делать, а Игра - это то, чего он делать не обязан. Поэтому “делать искусственные цветы или носить воду в решете есть работа, а сбивать кегли или восходить на Монблан - забава” (Твен). Так, игра может способствовать развитию, но само развитие отнюдь не является целью игры, она ценна сама по себе: игра не является физически или же морально вынужденной, без неё можно легко обойтись. Мы вступаем в игру тогда, когда у нас возникает соответствующее желание, в процессе игры мы моделируем соответствующую игровую реальность, в которой действуют те законы, которые могут быть нами же установлены. Сатанинская ритуальная практика - это добровольное создание такого рода реальности, то есть не более чем игра, обладающая, тем не менее, глубоким внутренним содержанием. Тем не менее, когда игра по-настоящему нас захватывает, к ней начинают относиться всерьёз, и иногда игра, как “условная реальность”, подменяет собой действительность. В этом случае ритуал перестаёт быть игрой, и превращается в необходимость, формируя такую последовательность действий, которая, будучи сама порождением человека, постепенно абстрагируется от его личности и начинает им управлять. Правила, которые мы создаём сами, выступают при данной схеме в качестве неких всеобщих законов, которым надо следовать вне зависимости от реальной необходимости.

 

Мне неоднократно приходилось выслушивать вопросы, касающиеся ритуальной практики и звучащие примерно следующим образом: “Сколько свечей должно быть на алтаре?” или “Можно ли мыть ритуальную чашу после её использования?” Ответить на эти вопросы можно очень просто: на алтаре должно быть ровно столько свечей, сколько человек, занимающийся ритуальной практикой, считает необходимым для своей личной игры. Дело не в форме и не в правилах: дело в самом процессе, который призван доставлять удовольствие и давать удовлетворение. В “условно-игровой реальности”, которая создаётся нами, действуют исключительно наши правила: однажды приняв их, мы должны их придерживаться, однако это не означает, что при необходимости правила не могут быть нами изменены.

 

Важно не то, какова ритуальная игра и каковы её правила, важно то, насколько она нам нравится, и какое действие оказывает на нашу личность. Человек в любом случае участвует в бытийном ритуале на уровне взаимодействия и изменения групп ИЕТ, и это ни в коей мере не зависит от того, практикует ли он обычные ритуалы или же нет. Однако воздействие, оказываемое ритуальной игрой на личность, неоценимо: изменяя своё личностное проявление, мы опосредованно изменяем сущность бытия. Личностная группа ИЕТ и её проявление - единое целое, поэтому воздействие на проявление оказывает воздействие и на формирующую его группу ИЕТ.

 

Стоит отметить, что в силу многих причин исторического, культурного и психологического характера сатанинская эстетика и игра обладают определённой спецификой. В этом плане можно говорить о вполне сложившейся “эстетической традиции”, то есть о формировании некоторых критериев, которым должно соответствовать зарождающееся сатанинское искусство. Иными словами, в процессе творчества человек с мировоззрением, близким к нашему, использует некоторый набор стереотипных образов - это касается, в том числе и ритуальной практики, поскольку подлинная ритуальная практика представляет собой ничто иное, как творческий процесс. Мотивы, связанные с Тьмой, образом Сатаны, свободой, силой и т.д. звучат в сатанинском творчестве постоянно. Эти же мотивы перенесены и в ритуальную практику. Так, не имеет значения ни время, ни место проведения ритуала, как не имеет значения и его конкретная форма, но эстетика и игра обуславливают и место, и время, и форму.

 

Соответственно, всё это вызывает определённый эмоциональный отклик, доставляет удовольствие - это и есть то ценное, что несёт в себе ритуал. Однако, поскольку эстетическое содержит в себе субъективную составляющую, ритуал, доставляющий удовольствие одному, может не доставлять его другому. Это, прежде всего, означает, что мы ни в коем случае не можем говорить о единых, общих для всех правилах ритуальной игры, однако в то же время следует учитывать, что по своей структуре и воздействию все игры похожи друг на друга, и потому некоторые общие моменты могут быть выделены.

 

Как я уже говорил, игра создаёт соответствующую реальность, другое дело - какую именно реальность она создаёт. Иными словами, хотя игра и внешне непродуктивна, нельзя утверждать, что она непродуктивна вообще: игра во многом формирует личность человека, и это, естественно, отражается на его образе действий, то есть изменяет реальность. Другое дело, что важно отдавать себе отчёт в том, что есть игра, а что есть действительность: во время ритуала допустимы и определённые правила, и соответствующие действия, и вера в то, что данные действия результативны. Принятие реальности игры происходит каждый раз, когда игра нас искренне увлекает, однако игра и собственно реальность отличны, и смешивать их не стоит, во всяком случае, до тех пор, пока мы не осознаем понятие “игры богов”. Попробую пояснить это на простом примере.

 

Участвуя в ритуалах, мы приобщаемся к общебытийной последовательности действий, осознавая это, мы получаем удовлетворение. Духовное проявление человека стремится компенсировать недостаток внешних воздействий через воображение, и это формирует реальность иного рода, то есть реальность субъективную, являющуюся таковой для того, кто совершает ритуал.

 

Представим себе девушку, которой после совершения ритуала явился Сатана. Согласно правилам принятой этой девушкой ритуальной игры, Сатана действительно должен явиться после совершения соответствующих ритуальных действий. Однако это - не объективная реальность, а реальность принятого девушкой “игрового пространства”, соответственно, мы не можем обвинить её во лжи или отсутствии логики: действительно, в игре пешка, дошедшая до последней клетки, становится ферзём, потому что таковы правила. Если же мы отменим эти правила, то пешка останется пешкой - каковой она в действительности и является.

 

Другое дело, если правила ритуальной игры распространяются на объективную реальность: в этом случае наша девушка не сможет осознать, что за пределами ритуальной комнаты её правила недейственны. Соответственно, она пытается распространить эти правила на объективную действительность, но поскольку действительность существует согласно правилам бытийного ритуала, возникает несоответствие. При таких условиях и появляются основания для фанатизма, то есть абсолютной убеждённости в объективной действенности своей личной игровой реальности.

 

Здесь мы подходим к понятию “игровой веры”: дадим определение, поскольку относительно данного вопроса постоянно возникает непонимание. Игровая вера - это вера в действенность принятых правил ритуальной игры при осознании того, что данные правила не распространяются на объективную действительность.

 

Когда мы рассуждаем о “вере в бога” в общепринятом понимании, мы подразумеваем, что объект нашей веры действительно существует и, формируя наше мировоззрение, оказывает некоторое влияние на бытие. С другой стороны, говоря об игровой вере, мы подразумеваем существование объекта веры внутри нашего игрового ритуального пространства, иными словами, ритуал действенен лишь в той степени, в какой он соответствует принятым нами правилам. Это означает, что состояние веры применительно к ритуалу отнюдь не является константой: вера в действенность ритуала эпизодична и возникает тогда, когда мы добровольно принимаем правила ритуальной игры.

 

Поэтому девушка, о которой мы говорили, совершенно права в том, что результатом процесса проведения определённых ритуальных действий является появление Сатаны: вера в реальность определённого момента игры необходима для того, чтобы её игра вообще состоялась.

 

Соответственно, эта девушка оформит свою игровую реальность согласно своим эстетическим представлениям - в той форме, которая продиктована сложившимися стереотипами. Здесь важно отметить, что я не употребляю слово “стереотип” в негативном смысле: психика человека вообще стереотипична и подчинена определённым законам. Игровая вера, таким образом - отражение человеческой психики, наличие её неизбежно даже в том случае, если человек отрицает веру как таковую. Что, однако, отнюдь не отменяет необходимости ясного осознания отличия бытийного ритуала от игрового, то есть объективной реальности от реальности игровой.

 

Как я уже говорил, ритуал обладает эстетической составляющей, задача эстетики в данном случае - генерация определённого эмоционального отклика. Игровые правила, принимаемые нами в ритуальной комнате, допускают как любую картину мира, так и любую практику. Однако игровой ритуал может быть распространён и даже неизбежно распространяется также на область этики, выступающей в качестве одного из регуляторов социальных отношений. Общественные отношения - это тоже своего рода ритуал, то есть, согласно определению, стереотипная последовательность действий, выполняемая в определенных обстоятельствах. Отношения в обществе включают в себя множество ритуалов: мы выполняем определённую последовательность действий при встрече с другом, во время ухаживания за женщиной, во время еды в общественном месте и т.п. В данном случае человек также редко задумывается о том, что данные ритуалы - не более чем игра по принятым правилам “игровой вселенной социума”, и, как и в случае с девушкой, верящей в действенность ритуала вызова Сатаны - ничто иное, как игровой самообман. Опять же, я не употребляю здесь слово “самообман” в негативном смысле: плох тот игрок, который не увлечён искренне и глубоко игровой реальностью. Но всегда, при любых условиях участнику игры следует понимать, что его действия представляют собой не более чем игру, что правила игры - не абсолютны, что в любой момент времени он может прекратить игру, коль скоро её правила перестают его устраивать.

 

К сожалению, так бывает далеко не всегда: чаще всего социальная игра перестаёт быть таковой, приобретает абсолютное ценностное значение и делается своего рода “работой”. Соответственно, человек чувствует себя неспособным изменить правила, точно так же, как священник не может изменить слова литургии, иными словами, ритуальное игровое пространство, в котором вино превращается в кровь Иисуса или Сатана является после прочтения чёрномагической тарабарщины, совмещается в сознании человека с пространством объективной реальности.

 

Между тем любые правила устанавливаются нами, и могут быть изменены нами же в любой момент времени при условии, что кто-либо ещё, кроме нас, согласиться по ним играть, сказанное, конечно же, относится, прежде всего, к общественным отношениям. Так, принятая конкретным обществом конкретная моральная схема представляет собой ничто иное, как свод определённых правил, формирующих определённые ритуальные отношения. Соответственно, сатанист осознанно участвует в этой игре и по этим правилам: оставляя, между тем, за собой возможность отмены данных правил. Игра имеет смысл только тога, когда она доставляет удовольствие, которое можно определить как “пользу”. В этом плане бессмысленны рассуждения насчёт “нужности” и “ненужности” игры: игра самодостаточна, и она может быть отменена лишь тогда, когда перестаёт нас удовлетворять. В этом случае мы начинаем игру иного типа и по другим правилам, мы начинаем игру, характеризуемую как “социальная революция”, которая на самом деле является не “революцией” в полном смысле этого слова, а выражением всё той же человеческой природы, которой свойственна приверженность ритуалу: изменяются только правила, но отнюдь не сам принцип социальной игры.

 

До сих пор не было создано ни одного общества, стоящего вне морали, а, следовательно, и вне игры, тем более важное значение приобретают эстетические принципы, согласующиеся с проводимой игрой. Эстетика, рассматривающая те или иные проявления отношения человека к бытию, неизбежно представляет собой систему соответствующих ценностей, то есть абстрактных величин, порождённых нашим сознанием. Здесь стоит отметить, что далеко не всегда восприятие эстетического сообразуется с тем или иным предметом чувственно постигаемого мира: мы можем говорить о “прекрасном поступке” или же о “красивой смерти”, распространяя понятие эстетического на область моральных оценок. Поэтому следование определённым моральным нормам - это своего рода “эстетическая игра”, в которой мы далеко не всегда хотим участвовать, но которая в любом случае вызывает некоторый эмоциональный отклик.

 

Данный эмоциональный отклик - важнейшая составная часть условий распространения и существования любой религии, образ действий, соответствующий принятой моральной схеме, воспринимается как носитель эстетического. Однако подобное восприятие - не более чем субъективная составляющая эстетического, в своём роде оно “нарушает дуальность”, то есть концентрируется на себе самом, и не может отражать эстетическое “само по себе”. Красота картины, изображающей “Мадонну с младенцем”, и красота действий паучихи, пожирающей самца после спаривания равноценны в том смысле, что в основе этих чувственно воспринимаемых проявлений лежит один и тот же. Соответственно, сатанинская эстетика служит некоторым обращением к первичным символам, при помощи которых мы проецируем свою природу на природу миропорядка. Но данная проекция - это не более чем игра: мы действуем согласно принятой нами системе оценок, которая в принципе может быть любой, являясь частью субъективной составляющей эстетического.

 

Тем не менее, сама система оценок формируется в нашем сознании под воздействием именно бытийного ритуала: наше сознание отражает мир, пусть и заведомо неадекватно. Это означает, что все оценки схожи в общих чертах, поэтому то, что считалось “прекрасным” тысячи лет назад, в другом обществе и при других условиях, может быть также воспринято нами как “прекрасное”, то же касается и поступков, определяемых социумом: существуя в социальной среде, мы иногда без труда можем понять как мотивы, так и красоту действий древних мифологических героев.

 

Определяя эстетическое как результат объединения некоторых свойств бытия с одной стороны, и духа биологического объекта с другой, мы одновременно признаём объективную реальность и действенность свойств бытия наравне с индивидуальными особенностями восприятия личности. Именно эти особенности восприятия, наряду с осознанной необходимостью, и порождают те или иные правила ритуальных игр - психологических, религиозных, экономических и социальных.

 

Я не знаю, насколько удачно мне в этой главе удалось выразить свою мысль, но, тем не менее, я считаю, что эта глава была просто необходима, потому что до сих пор данный вопрос сатанизмом полностью игнорировался. Между тем затронутая мною тема имеет важнейшее значение для развития нашей философии, и потому я, попытавшись на нескольких страницах вкратце осветить вопросы, заведомо нуждающиеся в более подробном изложении, надеялся сделать хотя бы первый небольшой шаг в этом направлении.

Глава XVI

Жречество

 

Приступая к данной главе, я ни в коей степени не стремился создать некое “практическое пособие”, а равно обосновать необходимость той или иной структуры конкретной сатанинской организации. Мне, прежде всего, хотелось чётко обозначить как жреческий статус, так и статус сатаниста вообще - именно с сущностных, а не с прикладных позиций. Также мне пришлось ввести несколько новых понятий, конечно, каждое из них будет далее пояснено мной особо. Однако для начала я считаю необходимым сделать попытку классификации жречества с чисто исторической точки зрения - это необходимо для того, чтобы показать как отличия, так и сходство между нашим подходом к данному вопросу, и подходами, существовавшими ранее.

 

Итак, на протяжении всей истории существовало несколько типов восприятия жречества: естественно, что это восприятие значительно варьировалось, однако это тема для отдельного, большого историко-психологического исследования, а потому мы, не особо углубляясь в подробности, ограничимся заведомо упрощённым обобщением.

 

Первый тип жреца - это жрец-утилитарист. Мышление первобытного человека было по большей части предметным, не способным к сложному абстрагированию. Соответственно, высшее воспринималось, прежде всего, с точки зрения “пользы-вреда”, в свою очередь, это определяло роль и задачи жреца (колдуна, шамана) в первобытных сообществах.

 

Как это выглядело на практике? Интуитивное восприятие высшего примитивным человеком порождало представление о “мире духов” - своеобразном антропоморфном отражении реальных жизненных отношений в обществе того времени. Считалось, что духи активно вмешиваются в жизнь человека, что они могут приносить ему пользу или же вред. К примеру, “добрые” духи посылали охотникам животное, делая охоту удачной, помогали женщинам во время родов и т.п. Соответственно, “злые” духи причиняли человеку различный вред - от холодов и нашествия хищников до болезней.

 

Обычный человек по большому счёту был бессилен бороться с этим и оказывать какое бы то ни было значительное влияние на миру духов: однако жрец воспринимался не как обычный человек, а как человек, способный общаться с духами посредством ритуальной практики и так или иначе на них воздействовать. Собственно, эта идея сохранилась на протяжении многих тысячелетий, существуя в гораздо более поздних культурах и даже сохранившись до наших дней. Например:

 

“Ибо и ныне, когда кто-нибудь из людей земнородных,

Жертвы свои, принося по закону, о милости молит,

То призывает Гекату: большую он честь получает

Очень легко, раз молитва его принята благосклонно.

Шлет и богатство богиня ему: велика ее сила”.

(“Теогония”)

 

Или:

 

“Но испытаем, Атрид, и вопросим жреца, иль пророка,

Или гадателя снов (бывают и сны от Зевеса):

Пусть нам поведают, чем раздражен Аполлон небожитель?

Он за обет несвершенный, за жертву ль стотельчую гневен?

Или от агнцев и избранных коз благовонного тука

Требует бог, чтоб ахеян избавить от пагубной язвы?”

(“Илиада”)

 

Или так:

 

“…люди, пораженные тяжкими болезнями, а также проводящие жизнь в войне и в других опасностях, приносят или дают обет принести человеческие жертвы, этим у них заведуют друиды” (“Записки о галльской войне”).

 

Мы видим здесь, что цель религиозного ритуала в приведённых отрывках чисто утилитарна: точно так же и современный христианин, молясь в храме, может преследовать цель такого же рода - излечение от болезни, благополучие и т.д. Тем не менее, для нас важно сейчас не это, а то, что в древние времена упомянутая идея привела к появлению типа жреца-утилитариста.

 

Проще говоря, каждый член первобытного сообщества решал конкретные, практические задачи. Мужчина охотился, женщина рожала детей, жрец общался с миром духов. Причём, что важно, это общение опять-таки имело исключительно утилитарную задачу: с духами надо было общаться не просто так и не для достижения неких “метафизических целей”, а для того, чтобы человек выздоровел, охота была удачной, погода хорошей, новорожденный ребёнок не умер бы после родов и т.п. Иными словами, жреца утилитарного типа можно определить как человека, обладающего врождёнными или же приобретёнными способностями к общению с высшим, каковые способности употребляются им для решения чисто практических задач.

 

Здесь стоит сделать одно важное наблюдение. Дело в том, что последующие “высшие” жреческие типы никогда до сих пор не отвергали характерные черты “нижестоящих” типов, но адаптировали эти черты, вкладывая их в новую форму интуитивного восприятия высшего. Именно поэтому в современных, высокоразвитых белосветных религиях мы при желании легко можем обнаружить черты самого примитивного, поистине дикарского шаманизма. Впрочем, сказанное относится и к высокоразвитому язычеству.

 

Так, следующий тип жреца - это жрец-мистик. Одновременно с развитием абстрактного мышления изменялись и формы выражения интуитивного восприятия высшего. Иными словами, на данном этапе “чистый утилитаризм” преобразовывается в утилитаризм “мистический”. Что это означает?

 

Такие абстракции, как “бог”, “душа”, “потусторонний мир” приобретают всё большее значение. Поэтому задачей жреца становится не только забота о конкретных материальных благах, как для отдельного человека, так и для общества, но и “забота об абстракциях”. Акценты жреческой деятельности всё больше смещаются в сторону “мистического”, “духовного”, ритуалы, совершаемые жрецами, проводятся не только для того, чтобы вылечить, например, заболевшего человека или победить врага на войне: они проводятся и ради таких абстракций, как “благо мира”, “поддержка существующего миропорядка”, “утверждение божественного закона”, “благо души после смерти” и т.д. На данном этапе впервые делается предположение, согласно которому человек имеет не только материальные, но и “духовные” (и даже “потусторонние”) интересы, причём забота об этих духовных интересах и является задачей жреца. Например:

 

“О, достойный жертвы, идущий издалека - в тебе

Небо само вершит сполна жертвоприношенье, о, царь.

Трех виталищ хозяин, подобный крылу, достигающему до цели,

Прими возлияния жертвенные, дары людей!”

(“Гимн Агни”)

 

Здесь мы уже не видим просьб - только религиозное чувство и благодарность.

 

Несколько утрируя, можно выразить это следующим образом: в круг задач древнего шамана не входило, к примеру, некое “служение богам”, необходимое “само по себе”, ради неких чисто абстрактных целей, как, например, здесь:

 

“Сделай довольными жаждущих богов, о самый юный!

Зная время жертвоприношения, о, господин, этого времени, принеси здесь жертвы!

Какие есть божественные жрецы, о Агни, с ними вместе

Ты лучше всех добываешь жертвой среди хотаров!

Ты исполняешь службу хотара, а также потара у людей.

Ты молитвенник, даритель богатств, верный закону.

Когда мы будем под возглас: Свага! Совершать жертвенные возлияния,

Пусть бог Агни как достойный почтит богов!

Вот вступили мы на путь самих богов,

Чтобы проводить то, что мы сможем”.

(“Гимн Агни”)

 

Тем более, не входило в круг задач шамана “нравственное просветление душ” членов племени, или что-то подобное. Однако впоследствии именно забота такого рода становится одной из жреческих целей, что и находит своё отражение в религиозных текстах вроде этого:

 

“Речами и делами,

Свершая возлиянья,

И сказанными верно

Правдивыми словами.

Мы почитаем Митру...”

(“Гимн Митре”)

 

Несмотря на то, что на описываемом этапе понятие “пользы” всё равно присутствует (хотя речь уже идёт о “пользе для души”, “пользе для мира” и т.п.) - это именно мистический утилитаризм.

 

Более того. На высоких уровнях развития данной формы интуитивного восприятия высшего мистический утилитаризм начинает доминировать над “обычным” утилитаризмом, что и порождает различные уродливые формы мировосприятия класса “лучше для человека лишиться всего мира, чем потерять свою душу” и как фактическую реализацию этого принципа - аскетизм. Аскет - это, прежде всего, утилитарист, но утилитарист мистический, он стремится к “благу”, “пользе”, “счастью”, “блаженству”, однако всё это относится к абстракции, обозначаемой им в данном случае, как “душа”, причём, как правило, в ущерб материальному. Примеров можно привести множество, возьму первый вспомнившийся:

 

“Господи Иисусе Христе, Сын Бога Живого, Создатель неба и земли и Искупитель вселенной, распятый за нас грешных на древе крестном! В смирении преклоняю теперь колени мои пред Тобою, вознесённым между землёй и небом, и молю Тебя: подай мне, благой Иисус, всю благодать Твою... да получу и я прощение грехов своих....открой мне двери Твоего милосердия... и мой дух прими в час кончины моей,...не презри меня, Спаситель, и обитель Твою сотвори в грешном сердце моём, умертви в нём все грешные желания, да живёт Тобою и для Тебя. По смерти же допусти узреть славу Твою и сподоби меня славить Тебя... (“Молитва честному животворящему кресту господню”)

 

По существу, античный гедонист ничем не отличается от современного последователя белосветных религий, кроме одного - гедонизм белосветника является “загробным”. Однако смысл тот же: “Боже, подай мне то и это, чтобы мне было хорошо”. И задача жреца на данном этапе - ритуально способствовать достижению этой загробно-гедонистической цели. Соответственно, жрецом является человек, обладающий врождёнными или же приобретёнными способностями к общению с высшим, каковые способности употребляются для решения чисто практических задач, а равно для “заботе об абстракциях”, обозначаемых как “духовные блага”.

 

Наконец, третий жреческий тип - это жрец-администратор. Как я уже говорил, данный тип включает в себя черты предыдущих типов. Однако при этом он обладает важнейшей особенностью, отличающей его от других. Поясню подробнее, отнюдь не пускаясь при этом в рассуждения об эффективности жреческой или шаманской практики: хочу напомнить, что мы рассматриваем, прежде всего, идеи послужившие основой для того или иного восприятия жречества.

 

В первобытных сообществах предполагалось, что жрец (шаман, колдун) должен, прежде всего, обладать способностями к общению с высшим. Не имело значения, являлись ли эти способности врождёнными или приобретёнными в результате некоего обряда, в любом случае, они должны были быть. Проще говоря, человека делали шаманом способности, а не просто формальный ритуал посвящения сам по себе.

 

В языческих сообществах, в среде жрецов-мистиков, картина уже меняется: ритуал посвящения делается важнее способностей. Возникают жреческие касты, сословия: иногда жрецы просто-напросто назначаются на свои должности, как самые обыкновенные чиновники. Фактически, любой человек, вне зависимости от своих личных качеств, может стать жрецом при соблюдении некоторых условий: получения посвящения, рождения в жреческой касте или назначения на должность. Этот взгляд основан на интереснейшей и важнейшей для нас идее, а именно, успешность ритуала зависит не столько от совершающего ритуал человека, сколько от божества, с которым человек начинает взаимодействовать. В свою очередь, это порождает принцип “административного жречества”,

⇐ Предыдущая123456789Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: