 |
Друзья из Флорисдорфа. Свободный художник
|
|
|
|
Друзья из Флорисдорфа
В просторном светлом кабинете коменданта тесновато: пришла делегация флорисдорфских рабочих.
Тесной группой стоят они в кабинете, жмутся к двери, не решаются подойти к столу.
— Входите, товарищи, входите, — радушно приглашает комендант. — Присаживайтесь. В ногах правды нет.
Переглянувшись, нерешительно садятся на краешки стульев.
Первым начинает обувши мастер Хрумель, мужчина лет шестидесяти: крепко сбитая коренастая фигура, резкие черты лица, глубокие морщины, большие натруженные руки.
Хрумель волнуется. Нужные слова не сразу приходят к нему. Он говорит отрывисто, с вынужденными паузами, но в речи его, в интонациях, большое чувство, подкупающая искренность.
— Мы — рабочие из Флорисдорфа. Пришли по своему желанию. И по воле тех, кто остался там, во Флорисдорфе. Они послали нас и сказали: «Идите и передайте, что наши рабочие сердца с вами, советские товарищи. [188] Скажите, что мы, австрийские рабочие, — ваши должники до гробовой доски. Вы пролили кровь за наше освобождение, и нет такой благодарности, которая была бы равна вашим жертвам, вашему героизму, вашему подвигу».
Старый Хрумель на мгновение останавливается. Авдеев переводит его слова, а он внимательно следит за ним, словно хочет удостовериться, правильно ли этот молодой лейтенант передает его мысль.
— Да, наши сердца с вами. Давно с вами, — продолжает старик. — Еще с тех пор, как услышали мы о вашей революции, великой революции семнадцатого года... Хорошие вы люди, настоящие. И сердце у вас горячее, отзывчивое. Спасибо вам за все это от рабочих Австрии, — и старый Хрумель склоняется в низком поклоне.
Генерал взволнован. Он быстро подходит к мастеру и крепко жмет его большую сильную руку.
|
|
|
— Позвольте, друзья, от всего сердца поблагодарить вас за теплые слова, обращенные к нашему народу. Прошу передать всем рабочим, всем простым людям Флорисдорфа наши самые дружеские чувства к ним... А теперь давайте посидим и поговорим: не слишком часто у меня такие дорогие гости.
Генерал садится рядом с рабочими. Гости удобно рассаживаются, нет недавнего напряжения в лицах, и, перебивая друг друга, они рассказывают о революционных боях. Подчас они увлекаются, забывают, что генерал, может быть, плохо понимает по-немецки, и Авдееву приходится останавливать их, чтобы успеть перевести.
Начинают издалека — с 1917 года, когда эхо Октябрьской революции грозно прокатывается по всей Австрии.
Австрийские рабочие поднимаются на борьбу. Через год вспыхивает революция. Кое-где образованы Советы рабочих и солдатских депутатов. В Вене солдатские демонстрации, уличные столкновения рабочих с полицией.
Под давлением революционной волны Австрия провозглашена республикой. Во главе правительства становится социал-демократ Реннер. Он переходит на сторону буржуазии и с помощью социал-демократических лидеров подавляет революционное движение. [189]
Но рабочие не сдаются. Летом 1927 года в ответ на полицейскую провокацию Вену захлестывает многотысячная демонстрация трудящихся. Полиция открывает огонь. Льется кровь.
И опять поднимаются рабочие Вены. Это уже зимой 1934 года, когда правительство Дольфуса, тесно связанное с итальянским фашизмом, начинает вооруженный поход против рабочих Вены. На этот раз бок о бок с коммунистами сражаются с полицией шуцбундовцы — члены боевой организации австрийских социал-демократов. И снова поражение, казни, аресты, ссылки. И снова кровь на венских улицах.
Потом пришли фашисты.
— Да, это была черная ночь, — подхватывает старый литейщик Цуккер. — Страшная черная ночь — убийства, насилия, издевательства... Не будем ее вспоминать. Кончилась она. Руки по работе истосковались, по настоящей работе... Наши заводы разбиты: фашисты постарались. Но мы подумали, потолковали и решили: кое-что можно пустить в ход. С вашей помощью, конечно. Поговорили с бургомистром Кернером. И вот теперь пришли к вам. Нам будет позволено восстановить кое-какие цехи, господин комендант?
|
|
|
— Еще бы, конечно, будет позволено!
И вот уже на столе разложены чертежи. Над ними склонились рабочие вместе с генералом. Идет разговор о моторах, фильтрах, трансмиссиях, фрезах. Подчас даже вспыхивает быстрый горячий спор.
Генерал не ахти как разбирается в этих терминах. Да и переводчик как будто не слишком силен в технике. Но генерал старается понять, как велики восстановительные работы. К тому же не хочется торопить посетителей: такие люди нужны ему, как воздух...
— Очень рад был побеседовать с вами, — прощается с рабочими генерал. — Очень рад. Завтра приедет к вам мой инженер и выяснит все на месте. Со своей стороны обещаю помочь, чем могу.
Свободный художник
Ушли рабочие, и на пороге крупный мужчина лет за сорок. Одутловатые, до синевы выбритые щеки. Под глазами, подернутыми красноватой паутинкой, склеротические мешки. Взлохмаченные волосы. Яркий галстук бабочкой. [190] На пальце массивное золотое кольцо. На нем то ли какой-то замысловатый герб, то ли старинная печать.
Посетитель непринужденно подходит к столу, многозначительно называет свою фамилию и несколько мгновений ждет, какое впечатление произведет она на генерала.
Фамилия ничего не говорит коменданту, и он молча предлагает посетителю кресло.
— Я свободный художник, — удобно усевшись, начинает посетитель. — Владею разными жанрами: пейзаж, портретная живопись, художественное оформление. Имею солидные рекомендации, но, думаю, нет смысла их предъявлять — мое имя достаточно известно венцам... Я не утомляю вашего внимания? — очевидно заметив что-то в лице генерала, учтиво осведомляется художник.
Нет, генерал не утомлен, но он хотел бы перейти к конкретной цели визита: в приемной еще много посетителей и всех их надо принять сегодня.
— В таком случае буду краток. Не угодно ли вам, господин генерал, использовать мои возможности? Может быть, оформление стендов? Или панно? Или — да позволено мне предложить — ваш портрет? Скажем, на фоне победного боя. Или здесь, в кабинете. Убежден, он доставит вам удовольствие. Убежден.
|
|
|
Генерал слушает медленный голос Авдеева, и ему становится противен этот субъект. Почему-то кажется, что всего лишь несколько месяцев назад он вот так же являлся к фашистскому коменданту, нацепив этот яркий галстук бабочкой и с этим же нелепым кольцом. И так же назойливо предлагал написать портрет «господина генерала на фоне победного боя». Может быть, поэтому он и называет себя «свободным художником» — свободным от принципов, чести, совести.
Между бровями появляется резкая складка, но генерал медленно поднимается и спокойно, хотя в голосе его слышатся металлические нотки, говорит:
— Мы будем иметь вас в виду. Прошу оставить адрес у адъютанта. Когда появится необходимость, известим.
|
|
|
