 |
Инженер Кербер
|
|
|
|
В комендатуру входит старик. Он худ и длинен, как Дон-Кихот Ламанчский. Поношенный костюм висит на нем, словно на вешалке. В руках чемодан, когда-то дорогая, но теперь донельзя потрепанная, мятая, выцветшая фетровая шляпа. Щеки ввалились. Из-под густых седых бровей смотрят суровые холодные глаза.
Отвесив сдержанный поклон, он рассказывает о своем горе.
Его квартира разрушена. Ночевал в сарае, на дворе. Сейчас лишен и этой возможности: хозяин повесил замок и запретил пользоваться сараем. А ночевать на улице нельзя — приказ советской комендатуры... Он просит комнату. Нет, хотя бы угол. Только крышу и стены. И стол — какой угодно — для работы. [195]
— Вы обращались к районному бургомистру? —спрашивает Травников.
Да, конечно, он обращался к бургомистру, но бургомистр отказал, предложил подождать. А время не ждет. Только поэтому решился побеспокоить господина генерала... Может быть, его просьба не по адресу?
— Нет, почему же... Скажите, господин...
— Кербер. Иосиф Кербер.
— Скажите, господин Кербер: у вас семья?
Нет, он один. Жена убита в первый же день боев в Вене. Дети уже давно разлетелись в разные стороны. Все его имущество — вот это, — и он с грустной улыбкой показывает на свою шляпу. И чудом уцелевший чемодан с рукописями. Так что вполне достаточен угол. И стол, если можно.
— Чемодан с рукописями? Вы над чем-то работаете?
Да, он инженер-электрик. Уж много лет назад начал исследование... Тут Кербер называет тему своей работы, но это длинное название так переполнено специальными техническими терминами, что Травников затрудняется разобраться в них.
— Где вы служили, господин Кербер? — интересуется генерал.
— Когда?
— Ну, хотя бы в последние годы?
|
|
|
— Нигде.
— Почему?
Разве это имеет отношение к его просьбе? Имеет? Ну, что ж... До аншлюса работал в научной лаборатории крупной австро-германской электротехнической компании. В 1938 году был уволен: недостаточно почтительно отозвался о Гитлере. Когда фашисты стали хозяевами Австрии, ни о какой штатной работе, конечно, не могло быть и речи: у них цепкая память, у наци. Хорошо еще, что не угодил в концлагерь.
— Считаю долгом добавить, — с вызовом говорит Кербер, — что я вообще далек от политики. И отнюдь не поклонник коммунизма. Отнюдь... Я говорю это, чтобы была полная ясность в вопросе, который вас интересует, господин генерал.
— Простите, но как же вы жили в эти годы? — словно [196] не слыша ни тона, ни существа реплики посетителя, сочувственно спрашивает генерал.
Вначале были кое-какие сбережения. Потом жена разрисовывала дамские платки, головки детских пупсиков, вышивала. Когда было очень тяжело, инженер Кербер чинил электрические счетчики, менял старую проводку в квартирах, ставил выключатели. Но это случалось редко: в последние годы он занимался только основной работой — своим исследованием.
— И когда же вы предполагаете закончить?
— Если будет угол и стол — через год. Может быть, раньше.
— Но для того, чтобы работать, надо есть, господин Кербер.
— Мне повезло, — с горькой усмешкой говорит инженер. — Вена сейчас больше, чем когда-либо, нуждается в мелких монтерских поделках. К тому же теперь я одинок.
— Да, положение ваше не из легких... Я напишу вам записку, — и генерал берет свой блокнот. — Вы в каком районе жили? В двадцать первом? Ну так вот, я напишу вашему районному бургомистру. Надеюсь... нет, я даже уверен, что вы получите комнату. И стол... И кровать, — продолжая писать, перечисляет генерал. — Скажите, господин Кербер, — запечатывая записку в конверт, говорит Травников, — не кажется ли вам, что сейчас Вене нужны от вас не мелкие монтерские поделки, а что-то более существенное. Ну, скажем, помощь в пуске электростанции. Или эта работа далека от вашей специальности?
|
|
|
— Молодым инженером я монтировал генераторы этой станции.
— Вот и прекрасно. Тем более, что сейчас нет наци с их цепкой памятью.
— Но есть коммунисты, — резко бросает Кербер. — А я вам уже говорил, господин генерал, что я...
— В данном случае это не имеет значения, — спокойно перебивает Травников. — К тому же вы будете восстанавливать станцию не для нас, коммунистов, а для Вены, для венцев, для самого себя, наконец.
— Это непременное предварительное условие для получения жилья? — колюче спрашивает инженер.
— Нисколько, — и генерал протягивает Керберу конверт. — Возьмите. Когда устроитесь в вашей комнате, подумайте... [197] Да, кстати. Вам, очевидно, нужны для вашего исследования какие-то технические записки, литература, допуск к закрытым фондам библиотеки. Подумайте и над этим. Если потребуется моя помощь — милости прошу. Это независимо, конечно, от вашего решения об электростанции. Потолкуем и, может быть, сообща что-нибудь придумаем. Желаю успеха в вашей работе, господин Кербер. Надеюсь, мы с вами еще увидимся.
Держа в руке конверт, Кербер растерянно смотрит на генерала. Потом молча кланяется и, сутулясь, медленно идет к двери. У порога на мгновение останавливается, словно хочет вернуться, но раздумывает и выходит из кабинета.
— Еж. Настоящий еж, — задумчиво говорит генерал. — И в то же время замороженный какой-то. Будем надеяться — поработает с людьми и оттает. А ну-ка соедини меня быстренько с бургомистром двадцать первого района, — приказывает Травников своему переводчику. — Боюсь, как бы этот чиновник снова не напортачил.
|
|
|
