Б Психическое • развитие 2 страница

Базовая тревога явно обусловливается неспособностью младенца самостоятельно удовлетворить свои физиологи-

ческие потребности. Первый страх — бессловесный страх перед последующими травматическими состояниями. В нем коренится представление о том, что собственные инстинктивные потребности могут представлять опасность (основа всех психоневрозов).

Отсюда не следует, что эго враждебно инстинктивным побуждениям с самого начала или всегда испытывает страх перед слишком сильными влечениями. С тех пор, как эго научается управлять своими побуждениями и активно их удовлетворять, вроде бы нет нужды продуцировать такого рода тревогу, и нормальные взрослые действительно не боятся своих побуждений. Некоторые невротики опасаются собственного возбуждения, по крайней мере, сверх некоей его интенсивности, но не в силу первичной тревоги об интенсивности возбуждения (541), а потому что другие виды тревоги вынуждают их блокировать естественное возбуждение, вторично превращая наслаждение в сильное неудовольствие (431, 1522) (с. 700).

Рано или поздно это приводит к страху, что внешние средства удовлетворения окажутся несостоятельными. Имеется в виду «страх утраты любви » или, скорее, утраты помощи и защиты. Страх сильнее, чем мог бы быть, если представлял бы только рациональное суждение о реальной опасности. Раннее самоуважение регулируется снабжением извне, лишение помощи и защиты означает утрату самоуважения. Эго, окруженное любовью, чувствует силу, заброшенное эго ощущает себя слабым и подверженным опасности. Эго, которое любимо, боится оказаться покинутым.

Анимистическое мышление и чувствование осложняют положение дел. Если ребенок фантазирует поглотить свое окружение и встречает резкий отпор, он строит фантазии о съедении своими родителями. Таково происхождение тревожных фантазий о физической деструкции. Наиболее важны фантазии этой группы, вызывающие кастрационную тревогу, которая временами становится ведущим мотивом защитной активности эго (1417).

Способы, которыми нормальное эго учится преодолевать свои ранние и еще не прирученные тревоги, очень характерны. Всякий раз, когда организм преисполнен возбуждением, происходят попытки разрядки путем активного повторения ситуации, вызвавшей чрезмерное возбуждение. Это имеет место в первых играх маленьких детей (605, 1552),

а также в их сновидениях (722). Между ситуациями первоначального наплыва возбуждения и их повторением в играх существует одно функциональное различие: первоначально организм был пассивен, в случае повторений организм активен и сам определяет время и степень возбуждения. Сначала в игре активно воспроизводятся события, вызвавшие тревогу, чтобы достичь запоздалого управления ситуацией. Впоследствии в игре ребенок не только драматизирует возбудившие его события прошлого, но также заранее проигрывает то, чего он опасается в будущем. Использование страха в качестве сигнала лишь один из примеров целенаправленной антиципации.

Когда ребенок открывает, что теперь способен без страха преодолевать ситуации, прежде сокрушавшие его, он испытывает наслаждение, как бы говоря себе: «Мне не нужно больше тревожится. Детская игра развивается от простых попыток разрядки к способу практического овладения внешним миром. «Функциональное удовольствие* — это, по существу, наслаждение тем обстоятельством, что теперь возможно функционирование без тревоги (984), оно отличается от наслаждения в процессе удовлетворения специфического инстинкта (766, 767, 768). Именно такое наслаждение испытывает ребенок при бесконечном повторении игры или рассказа, который просит пересказывать в точности теми же словами (1457).

Экономически это наслаждение можно объяснить следующим образом. Потребление энергии, связанное с тревожным ожиданием, происходит из-за неуверенности в способности овладеть предполагаемым возбуждением. Расслабляющая разрядка неожиданно прекращает расход энергии, что переживается преуспевшим эго как триумф (436) и доставляет функциональное удовольствие. Обычно наслаждение, происходящее из этого источника, конденсируется с эротическим наслаждением, которое снова доступно благодаря преодолению тревоги. Когда взрослый подбрасывает и ловит ребенка, тот, несомненно, испытывает эротическое наслаждение: с одной стороны, через раздражение рецепторов равновесия (и кожи), с другой стороны, вследствие преодоления страха падения. Если ребенок уверен, что не упадет, он может получать наслаждение при мысли, что его могли бы уронить. Сначала он слегка содрогается, но потом понимает никчемность страха. Наслаждение возможно только при соблюдении опре-

щем с ним взрослом и в том, что высота не слишком велика. Таким образом, со временем происходит реальное обучение в практике. Если опыт показывает беспочвенность страха, ребенок становится более мужественным (423).

И страх и функциональное удовольствие исчезают, когда эго обретает уверенность в себе и не пребывает больше в тревожном ожидании. Взрослые не испытывают особого наслаждения от занятия давно знакомой и автоматизированной деятельностью, которая некогда в детстве вызывала гордость и наслаждение (527, 530).

У невротиков, однако, патогенная защита может увековечить детские страхи. Тревоги сохраняют эффективность и почти целиком блокируют «опасные» действия, но иногда борение с тревогой возобновляется и эго испытывает функциональное удовольствие от преодоления страха посредством повторения пугающей активности (435) (с. 618-619).

Мышление и развитие чувства реальности

Узнавание реальности, а также чувства любви и страха в отношении к ней развиваются до овладения речью. Но именно дар речи инициирует решающее продвижение в оценивании реальности. Слова обеспечивают большую точность коммуникации с объектами и предвидения событий. Антиципирующим действием становится собственно процесс мышления, и окончательно консолидируется сознание (590). Конечно, ранее имеется «бессловесное сознание », которое при регрессивных состояниях вновь преобладает в форме «фантазирующего прелогического мышления» (1426, 1545, 1546, 1547). Оно просто недифференцированный предшественник мышления, в нем еще видны все особенности примитивного эго, такие как пространность представлений, принятие подобий за тождества, уравнивание частей и целостностей, формирование понятий на основе общности моторных реакций. Шилдер показал, что каждая мысль перед формулированием предварительно проходит бессловесную стадию (1363).

Обретение способности говорить и понимать, что определенные звуки используются как символы вещей, а также постепенное укрепление связи речи с мышлением (252, 1452, 1453; ср. 1450) — важнейший этап в формировании эго. Открытию путей продвижения эго от интеграции к дифференциации, от целостных блоков к составным элемен-

там, от пространности к определенным ограничениям способствует изучение феномена афазии.

Связывание идей со словами позволяет трезво мыслить. Эго обретает эффективное средство обхождения с внешним миром и собственным возбуждением. В древних магических верованиях, приравнивающих владение к называнию, содержится рациональное зерно. Стремление таким путем овладеть инстинктивными влечениями, несомненно, обогащает интеллектуальное развитие. Происходит сдвиг от эмоционального фантазирования к реальности, что помогает преодолеть тревогу. Бегство компульсивного типа от любых эмоций в призрачный мир слов и концепций представляет собой патологическое искажение вербализации (с. 385). Высокомерные интеллектуальные интересы, которые проявляются в период полового созревания, тоже служат овладению инстинктивным возбуждением (541).

Дар речи воспринимается как обретение огромной мощи. «Всемогущество мысли » превращается во «всемогущество слова ». Ранняя речь ребенка — это заклинание, принуждающее внешний мир и судьбу делать вещи, заложенные в его словах. Определенные слова сохраняют изначальную магическую силу: например, непристойности (451), клятвы, торжественные воззвания, поэтические опусы.

Собственно мышление представляет собой дальнейшую разработку и дифференциацию простейших суждений о том, что можно заглотать и что лучше выплюнуть, и более поздних суждений, различающих между безвредными и опасными вещами. Кроме того, отсрочиваются реакции, и это отсрочивание осуществляется за счет пробных действий. Движения, необходимые для запланированного действия, производятся в малом масштабе, действие и его последствия как бы «пробуются на вкус». Мышечные действия, сопутствующие мышлению, продемонстрированы экспериментальной психологией (482, 776).

Вообще, рабочий принцип эго состоит в задержке автоматизированных функций ид, что позволяет целенаправленно и организованно их использовать. Подобно «приручению» первичной тревоги, которая постепенно сводится к «тревожному сигналу», эго в процессе мышления приручает две непроизвольные архаические реакции: разрядка напряжения замедляется, склонность к галлюцинаторному исполнению желаний сводится к воображению предполагаемых событий, а впоследствии к представлению этих событий в абстрактных символах.

Как приручение тревоги может оказаться неудачным, и тревожный сигнал тогда приводит к рецидиву первичной паники, так и склонность к разрядке любой ценой и галлюцинаторному исполнению желаний порой сказывается на мышлении. При усталости, засыпании, интоксикации, психозе люди мыслят более примитивным образом, ведь даже у здоровых, ясно мыслящих людей, каждая мысль проходит начальные фазы, которые больше схожи с «мышлением в сновидении», чем с логическим мышлением (1363). Свойства этого эмоционального (прелогического) мышления подробно исследовались и психологами-аналитиками и традиционными психологами (1545, 1546, 1547). Такое мышление не вполне пригодно для объективного прогноза событий из-за недостаточной организованности и выраженной противоречивости. Довлеющая роль эмоций приводит к заблуждениям, навеянным желаниями и страхами. Эмоциональное мышление в соответствии с первичным процессом руководствуется, по-видимому, только стремлением к разрядке, а не логикой. Однако это все же мышление, поскольку оно содержит представление о будущих действиях и позволяет экономить энергию. Такое мышление опирается главным образом на наглядные, конкретные образы, тогда как вторичный процесс больше основывается на вербализации. Ретрансляция слов в образы в сновидениях и при усталости хорошо известна. Предсознательное образное мышление — это также магическое мышление (916, 1047). Объект и идея объекта, объект и образ, объект и его часть уравниваются; сходство путается с тождеством; эго и не эго еще не различаются (1104). Случившееся с объектами может (путем идентификации) переживаться как случившееся с эго, а происходящее с эго переносится на объект. Такой «транзитивизм» допускает технику «магических жестов »: жест принуждает другого человека делать то же самое.

Если индивид застеснялся, он отворачивается и закрывает глаза рукой. Это означает: «Никто не должен смотреть на меня». Дети верят, что их нельзя увидеть, если они не видят. У одного ребенка было представление, что поезд оказывается в тоннеле, когда проводник закрывает глаза.

Еще одно удивительное свойство архаического мышления — символизм. У взрослых сознательная идея может использопаться в качестве символа в целях сокрытия не-

приемлемой бессознательной идеи. Например, идея пениса при ее неприемлемости символизируется змеей, обезьяной, шляпой, самолетом. Символ сознателен, символизируемая идея бессознательна. Собственно идея пениса «схватывается, но сразу отвергается. Символическое мышление неопределенно и направляется первичным процессом. Оно не только способ искажения, но и составляющая первичного прелогического мышления. Эго прибегает к регрессии, чтобы осуществить цензуру. При искажении с помощью символов в защитной активности опять же используются механизмы, которые прежде были естественными. Отступление к первичному мышлению служит преднамеренному искажению. В сновидениях символы появляются в двух ипостасях: как инструмент цензуры сновидений и в качестве особенности архаического мышления, визуализации абстрактных мыслей (552, 596).

Регрессивная природа символических искажений объясняет общность символов у всех человеческих существ и символическое мышление во сне, при усталости, психозах и вообще в раннем детстве. Символы, подобно аффективным синдромам, представляют собой остаток архаического видения мира, они появляются не только при необходимости искажений, но и в состояниях, где подоплекой служат архаические свойства эго.

Силберер объясняет символизм «апперцептивной недостаточностью эго» (1427, 1428, 1429, 1430). Наверняка он прав, хотя его поверхностная классификация символов в соответствии с причиной апперцептивной недостаточности неприемлема. Джонс безоснователен в своих утверждениях, что символизм прослеживается к апперцептивной недостаточности аналогично оговоркам, связанным с состоянием усталости (882). Оговорки не компонент усталости (они только провоцируются усталостью), тогда как существенный аспект архаического мышления, отличающегося апперцептивной недостаточностью, восприятие мира в символах. Однако архаический символизм в качестве составной прелогического мышления и искаженная репрезентация вытесненной идеи сознательным символом не одно и то же. Если в искажении идея пениса избегается путем ее маскировки идеей змеи, то в прелогическом мышлении пенис и змея идентичны, т. е. они воспринимаются сквозь призму общего понятия: вид змеи провоцирует эмоции, связанные с пенисом. Этот факт позднее утилизируется, когда сознательная идея змеи замещает бессознательную идею пениса.

В прелогическом мышлении примитивный символизм играет роль в образовании понятий. Первоначальное понимание мира исходит из инстинктивных потребностей и страхов, первые объекты воспринимаются как возможный источник удовлетворения или угрозы. Стимулы, которые провоцируют одинаковые реакции, рассматриваются как идентичные. Первые идеи представляют собой не целостности, построенные из различных элементов, а совокупности, воспринимаемые недифференцированным путем, объединенные эмоциональными реакциями, которые они провоцируют.

Этих характеристик достаточно, чтобы объяснить некоторые из распространенных символов, а именно символы, основанные на сходстве, замене целого частью {pars Pro toto), на идентичности эмоциональных реакций: инст-рументы=пенис, раковина=влагалище, уход=смерть, верховая езда=половой акт, король=отец. В других случаях подобие вызванных реакций не очевидно, но может быть обнаружено скрупулезным анализом эмоционального опыта детства (460). Таким путем объясняется равенство: день-ги=фекалии (с. 346). Существуют и случаи, в которых связь между символом и символизируемым объектом непонятна. Дети, которым снятся пауки, символизирующие жестокую мать (23), ничего не знают о сексуальных особенностях пауков. Ференци считал, что реакция отвращения к рептилиям основана на филогенетической памяти (497), Фрейд тоже склонялся к подобной интерпретации (632). Но этот вопрос остается открытым.

То обстоятельство, что самое раннее мышление не соответствует реальности, а обладает всеми описанными архаическими и магическими свойствами, на первый взгляд опровергает тезис об этом мышлении как подготовке к действию и попытке овладеть реальностью. Но неадекватность раннего мышления вовсе не противоречит его относительной адекватности в сравнении с непосредственной разрядкой и галлюцинаторным исполнением желаний.

Антиципация становится более точной благодаря развитию речи. Речевая способность превращает «предмыш-ление » в более адекватное логическое мышление, на которое опирается вторичный процесс. Таким образом, формирование логического мышления представляет собой решающий шаг к окончательной дифференциации сознательного и бессознательного, установлению принципа реальности (575, 590).

Прелогическое мышление, однако, обнаруживается даже после овладения речью, логикой и принципом реальности и не только в состояниях регрессии или как способ целенаправленного искажения. Правда, оно больше не выполняет функцию подготовки к действиям, а, скорее, становится замещением неприятной реальности.

Первые идеи объектов появляются при воспоминании об упущенном удовлетворении. Эти идеи замещают упущенный объект и представляют попытку овладеть реальным объектом магически. Примитивное мышление пытается контролировать объекты магическим образом, что в период его преобладания считается возможным. Вторичное мышление направлено на реальный контроль объектов. Когда реальный контроль оказывается безуспешным, то ли реальность слишком неблагоприятна, то ли не хватает способностей повлиять на нее, индивид снова регрессирует к магическому мышлению. У старших детей и взрослых два типа мышления имеют разные функции: подготовку к реальным действиям (антиципация вероятного), замещение реальности (антиципация желанного).

Координация типов мышления с разными функциями оправдана только в целом. Практически с помощью вербального мышления осуществляется как возвращение от грез к реальности (искусство), так и бегство от реальности (компульсивное мышление).

Пока мышление не сопровождается действием, его называют фантазией. Существует два вида фантазии: творческая фантазия, которая подготавливает деятельность, и фантазия-греза, которая компенсирует невыполнимые желания. Творческая фантазия, укорененная в бессознательном, наверняка тоже берет начало в первичном процессе и воображении, но развивается за пределы этой сферы. Фантазия-греза замещает действия в состоянии «интровер-сии », когда «малые движения », сопутствующие фантазированию, становятся достаточно интенсивными, чтобы вызвать разрядку. Обсуждается проблема влияния военных игр в отрочестве на воинственные склонности. Усиливают ли фантазии тенденцию к реализации желаний или же способствуют их канализации, и тем самым отпадает потребность в реальном удовлетворении? Ответ очевиден в случае сексуальных фантазий. Если мужчина просто антиципирует в фантазии предстоящий сексуальный акт, его напряжение и устремление к действию возрастают, но если фантазии побуждают его мастурбировать, напряжение спа-

дает или исчезает. Во втором варианте происходит регрессия к замещающему виду фантазирования.

Невротики — это индивиды, чьи реальные действия блокируются. Существуют два пути этого блокирования, которые очень хорошо демонстрируют контраст между картинными магическими грезами и абстрактным подготовительным мышлением. Истеричный тип регрессирует от действия к невербальным грезам, его конверсионные симптомы представляют собой замещение действий. Ком-пульсивный тип регрессирует от действия к подготовке действия посредством слов, его мышление своего рода вечная подготовка к действиям, которые никогда не выполняются.

Следовало бы ожидать, что индивид находится в прямом контакте с реальностью, пока его мышление сохраняет конкретность, но, когда мышление становится слишком абстрактным и занято скорее софистикой и классификацией, нежели символами объектов, оно прекращает служить приготовлением к реальным действиям. Это верно, но только в некоторой степени. Образная природа «конкретных» мыслей может способствовать погружению в грезы вместо приготовления к действиям.

Логическое мышление предполагает сильное эго, которое способно к отсрочиванию, терпимо к напряжению, богато контркатексисами и готово оценивать реальность в соответствии со своим опытом. Если же эго слабое, усталое или сонное, не уверено в собственных способностях и жаждет рецептивного приспособления, тогда образное мышление становится привлекательнее интеллектуальной направленности на внешний мир. Понятно, что уставшие люди предпочитают развлекательные фильмы Шекспиру и иллюстрированные журналы серьезному чтению. Те, кто не удовлетворен, но не имеет возможности активно повлиять на ситуацию, склонен, скорее, к просмотру иллюстраций и страниц юмора в газетах, чем к трудным интеллектуальным занятиям. Всякий раз, когда реальность становится неприятна, интенсифицируется поиск замещений в картинных грезах.

Защита от побуждений

До сих пор принцип реальности рассматривался как способность отсрочивать конечную реакцию. Но некоторые реакции необходимо не только отсрочивать, но и относитель-

но ограничивать. Одновременно с улучшением управления двигательной сферой, т. е. превращением простых двигательных разрядок в действия, развивается также система защиты. Эго обучается отвергать побуждения, которые опасны или неуместны. Механизмы, которые первоначально использовались против болезненных внешних стимулов, теперь за-действуются против собственных влечений.

Эго жаждет удовлетворения. Поэтому его противодействие собственным инстинктивным потребностям кажется парадоксальным. Причины такого парадокса уже упоминались, они состоят в следующем:

1. Биологически обусловленная неспособность младенца контролировать моторную сферу и его постоянная зависимость в удовлетворении инстинктивных потребностей от помощи извне приводят к тому, что он систематически попадает в травмирующие ситуации, так как внешний мир не всегда сразу отвечает на его требования. Временное исчезновение первичных объектов само по себе способно травмировать, поскольку влечение ребенка к нежности не получает разрядки. Память о болезненном опыте такого рода впервые создает впечатление об инстинктивном возбуждении как возможном источнике опасности.

2. Угрозы и запреты со стороны внешнего мира порождают страх перед инстинктивными актами и их последствиями. Внешние влияния бывают двух отчасти разных видов: а) объективные и естественные воздействия — ребенок обжигается, если инстинктивно хватается за огонь; б) опасности могут производиться искусственно в процессе обучения. Вольно или невольно взрослые дают ребенку понять, что инстинктивное поведение порицается, а воздержание похвально. Действенность этих впечатлений обусловлена не только физической силой взрослых, но и зависимостью самоуважения ребенка от любви близких.

3. Опасения могут иметь совершенно фантастический характер, поскольку ребенок из-за своих проекций неправильно понимает внешний мир. Он проецирует зловещую силу собственных вытесненных побуждений и ожидает серьезных наказаний. Предполагаемое наказание — это воздающий ущерб «грешным» частям тела.

4. Позднее встуцает в силу четвертый фактор, что обусловлено зависимостью эго от суперэго, интрапсихи-ческого представителя объективного, воспитывающего и проективно понятого внешнего мира. Четвертый фактор превращает тревогу в чувство вины.

Эта схема помогает ответить на вопрос о происхождении сил, враждебных разрядке инстинктивных побуждений.

Дальнейшие замечания

об адаптации и чувстве реальности

Несомненно, что психоанализ изучал защитный аспект эго более основательно, чем развитие его позитивных сил, направленных на адаптацию (762). Однако представления о защите и адаптации переплетаются. Адаптация в динамическом смысле означает решение задач, заданных внутренними побуждениями и внешними (тормозящими и угрожающими) стимулами.

В очень интересной статье Гартман попытался показать, что психоанализ уделял излишнее внимание изучению адаптации с точки зрения психических конфликтов. Он также указал на существование «бесконфликтной сферы», порожденной, правда, антитезой организм — среда (750).

В силу важности данной антитезы, со своей стороны отметим, что понятие «бесконфликтная сфера представляется дезориентирующим и противоречащим динамическому подходу. Созревание эго происходит в результате постоянного взаимодействия потребностей организма и влияний окружающей среды. Активный тип приспособления, конечно, весьма сложный процесс, многие детали которого все еще исследуются, но в основном пути развития перцепции и двигательной сферы в связи с инстинктивными потребностями и функцией мышления понятны (1176).

Психология воли, или желаний, представляет собой область особенно плодотворную для изучения адаптации. Биологические потребности модифицируются благодаря суждениям эго (или воздействию суперэго), и как раз психоанализ выясняет вопрос, каким образом под влиянием традиционной системы ценностей формируются субъективные ценности.

Степень развития чувства реальности зависит от конституциональных факторов и жизненных обстоятельств: насколько примитивный, смутный, магический, преисполненный страхом мир, основанный на проекциях и интроек-Циях, становится «реальным», объективно оцениваемым миром, подвластным аллопластическим силам индивида, и в какой мере остается подверженным ложным надеждам и страхам. Развитие чувства реальности никогда не бывает

полным. Объективная реальность по-разному переживается разными людьми. Лафорг имел в виду именно это, когда говорил об относительности реальности (1003, 1004). У невротиков снова проявляются свойственные архаическому эго ошибки в суждениях о реальности и затруднения в обучении различению, чем обусловлено их переживание внешних событий только как повторения нескольких паттернов.

За всеми активными модусами разрешения внешних и внутренних задач скрывается готовность отступить к пассивно-рецептивному приспособлению к обстоятельствам. Степень этой готовности зависит от склада характера и культурных условий.

В ранних многообещающих публикациях Кардинер подчеркивал социологическое значение поощрения и порицания определенных способов овладения миром исторически сложившимися общественными институтами (918, 919, 920). Однако впоследствии он почувствовал, что социальная детерминация преобладания определенных типов эго в данных культурах несовместима с учением Фрейда об инстинктах (921).

Развитие эго и ид не происходит раздельно, а переплетается и проникнуто взаимовлиянием. Перед описанием развития ид следует обсудить чрезвычайно важные для психологии неврозов понятия: фиксация и регрессия.

В развитии эго низшие уровни сохраняются наряду с высшими уровнями или отступают вглубь. Конституциональные факторы и жизненный опыт порой делают это явление более прозрачным. Ранние особенности эго сохраняются или возобновляются при фиксациях и регрессиях, что приводит к различным феноменам. В частности, отдельные функции эго иногда сохраняют или снова обретают определенные черты более примитивной фазы. В известном смысле эйдетизм можно рассматривать как фиксацию в сфере восприятия. В некоторых случаях в большей мере, чем в норме, сохраняется магический характер мышления, например, у компульсивных невротиков одновременно с преждевременным развитием мышления наблюдаются суеверие, бессознательная вера во всемогущество и закон возмездия. Примитивные черты могут проявляться и в отношении к объектам. Возможна фиксация на ранних стадиях любви, когда целью была инкорпорация, или на способе регуляции самоуважения, характерном для маленьких детей. Наконец, фиксация эго может ограничиться повторным использованием специфических видов защиты (429) (с. 675-677).

Глава V

РАННЕЕ ПСИХИЧЕСКОЕ

РАЗВИТИЕ {продолжение): РАЗВИТИЕ ИНСТИНКТОВ, ИНФАНТИЛЬНАЯ СЕКСУАЛЬНОСТЬ

Что такое инстинкты?

Фрейд предложил различать два рода возбуждения: одно из них вызывается непостоянной стимуляцией извне, другое — непрерывной стимуляцией изнутри организма (971).

Данное утверждение, однако, заслуживает более детального рассмотрения. Любое восприятие, любые сенсорные стимулы, исходят ли они извне или изнутри организма, имеют «провоцирующий характер», провоцируют побуждение к действию. На ранних этапах развития перцепция, как указывалось, более отчетливо связана с двигательной сферой, чем это имеет место впоследствии. Интенсивность побуждений варьирует в зависимости от физического состояния организма. Пища имеет разное значение для голодного и сытого человека; то же самое справедливо в отношении сексуальных стимулов. Только физическое состояние, химизм организма, но не сенсорные стимулы, вправе называться источником инстинктов. Побуждение к действию возникает при каждом восприятии, будь оно внешнее или внутреннее. Чтобы эти побуждения приобрели характер непреодолимых инстинктивных влечений, необходимо специфическое соматическое состояние. (1023, 1024).

На первый взгляд в трудах Фрейда и психоаналитической литературе вообще обнаруживается много противоречий в рассуждениях о сущности инстинктов. С одной стороны, инстинкты толкуются как «мера требований тела к психике в

силу их связи »(588): состояние напряжения, вызванное химически и проявляющееся в сенсорной стимуляции, обязательно должно подвергнуться разрядке. Эта концепция очень иллюстративна, поскольку соответствует представлению о рефлекторной деятельности как основе всех психических функций и позволяет психоанализу опираться на биологию (555). В том же пассаже Фрейд называет инстинкт «пограничным понятием между психикой и сомой» (588). Феномен инстинктов можно рассматривать в соматическом аспекте при анализе источника инстинкта и психическом аспекте при анализе влечения и проистекающих феноменов. С другой стороны, инстинкты называют «мистическими силами », модус действия которых исследуется без какого-либо знания об их сущности. Такое утверждение звучит странно, так как психоанализ пытается элиминировать все мистическое. Но имеется в виду, что осознаются инстинктивные побуждения, а вовсе не инстинкты. Структура «единичного инстинкта » весьма спорна. Определение будет варьировать в зависимости от используемой классификации, служит ли ее основанием цель, объект или источник инстинкта. Необходимо поэтому сформулировать эти понятия.

Цель инстинкта состоит в удовлетворении или, точнее, в самом специфическом действии по разрядке, устраняющем возбуждение и, следовательно, осуществляющем удовлетворение. Объект инстинкта — это инструмент, которым или посредством которого инстинкт достигает своей цели. Источник инстинкта — это химико-физическое состояние, служащее причиной сенсорной стимуляции в целях создания возбуждения (5 88). Типы различаемых инстинктов и их количество зависят от основания классификации: по цели, объекту или источнику. Опираясь на понятие цели или объекта, можно описать бесконечное множество инстинктов. Психоаналитики знают легкость взаимозаменяемости объектов и целей. (Сам этот факт делает парадоксальным приписывание Фрейду воззрения на инстинкты как неизменные ригидные паттерны [1105]. ) Таким образом, классификация на основании источника инстинкта выглядит предпочтительней. К сожалению, физиология нас здесь разочаровывает, источники инстинктов чисто физиологическая проблема, и в этой области наши знания недостаточны. Несмотря на дефицит знаний, определенно различаются две категории инстинктов.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: